Операции в национальных районах

 

Сталинская тирания не знала национальных границ. Ее условия и формы выражения по всей стране были практически одного порядка. Но для народов, представлявших национальные меньшинства, она означала еще и грубый способ решения национально-государственных проблем, насильственную ликвидацию традиционного уклада жизни и утрату многих самобытных черт нации.

Каждый из народов, больших и малых, населяющих пространства Сибири, понес в годы террора многие человеческие жертвы. И в этом смысле участь у всех была общая. Но все же каждый прошел трагический путь по-своему и имел свой собственный опыт, который долго еще будет хранить национальная память народов.

Особенности политических процессов в сталинском государстве 30-х годов явились причиной того, что некоторым народам пришлось принять удары карательной машины раньше других. Одной из первых жертв сталинских этнических чисток оказались немцы.

Немецкий анклав в Сибири сформировался в XIX–XX вв. в результате крестьянских переселений из поволжских и южных губерний России. По данным ОГПУ, очевидно наиболее полным, в 1934 году граждане немецкой национальности проживали в 26-ти районах края, в одном из которых, носившем название Немецкий, они составляли большинство. Здесь была образована своего рода автономия с административным центром в поселке Гальбштадт (Halbstadt).

Основные немецкие колонии находились в районах Славгорода и Омска^{174}:

 

Серьезные проблемы у Политбюро и ГПУ немцы стали вызывать уже в конце 20-х годов в связи с внезапными атаками партии на крестьянство. Зажиточные и обустроенные немецкие поселки не могли избежать всеобщего разорения, и их население обратило взоры надежды на историческую родину. Каналы эмиграции в то время оставались еще относительно свободны, поэтому сотни немецких семей из Сибири смогли воспользоваться правом выезда. За ними стали готовиться покинуть «отечество мирового пролетариата» тысячи других сограждан.

И в Москве, и на местах власти были охвачены беспокойством: массовая эмиграция наносила существенный экономический урон, но в еще большей степени она подрывала пропагандистские мифы коммунистов.

Сибкрайком в конце 1929 года докладывал в ЦК о начале повального бегства крестьян-немцев в Германию:

«1. Эмиграционными настроениями охвачено большинство немецкого населения, ряд поселков — поголовно. По данным Немецкого райкома Славгородского округа по 11-ти сельсоветам района на 20 ноября эмигрировало 625 хозяйств, или 38 % всех хозяйств этих поселков, из них кулаков — 138, середняков — 378, бедняков — 110. Большинство оставшихся — наготове.

2. На бедняцкой конференции Немецкого района из 106 делегатов голосовало за резолюцию, одобряющую политику партии в деревне: первый раз — 35 человек, во второй — 54.

Резолюция против эмиграции голосовалась три раза и собрала всего лишь 24 голоса…»^{175}.

Политбюро приняло необходимые «предупредительные» меры: выезды запретили, и всех эмигрантов, не успевших покинуть страну, стали отправлять обратно. В декабре 1929 года в Славгородский округ из Москвы было возвращено 2340 человек^{176}.

С 1933 года «немецкий вопрос» в СССР приобретает новую окраску. В Германии в ходе борьбы за власть победила нацистская партия во главе с Гитлером, и этот факт отныне стал играть в судьбе российских немцев зловещую роль. Однако с приходом фашистов к власти контакты немецкого анклава с Германией не были свернуты. Напротив, они приобрели еще более интенсивный характер вследствие той политики, которую правительство Гитлера провозгласило в отношениях с соотечественниками за рубежом.

Через своего консула в Новосибирске, Гросскопфа, германская администрация предприняла попытку организовать кампанию «помощи страдающему немецкому населению», и уже с осени 1933 года немцы Сибири стали получать денежные переводы и посылки из Германии.

С августа 1933 по март 1934 в Немецкий район поступило 680 переводов на сумму около 6000 марок. Секретарь местного райкома И.А. Вильгаук сообщал руководству, что «этими подачками в настоящее время охвачен почти весь район — только в восьми населенных пунктах не получены переводы»^{177}. Вильгаук особенно жаловался на коммунистов, которые получили германскую помощь. Он отмечал также, что властям района удалось добиться согласия 17-ти человек сдать полученные деньги в МОПР — официальную советскую организацию, выступающую под флагом помощи иностранным рабочим.

Последовали аресты «инициаторов помощи» и тех людей, которые имели встречи с консулом Гросскопфом. Было взято 17 человек^{178}. Вслед за этим ОГПУ провело изъятия «контрреволюционного актива» в поселках. Только в омских районах арестовали свыше 50-ти немцев^{179}.

В качестве средства «оперативной работы» ОГПУ организовало массовую посылку в германское консульство писем отказа от «гитлеровской помощи». В поселках активно вербовали сексотов и проводили «разложенческую работу».

К осени 1934 года, когда были раскрыты все факты обращений в консульство и получения денег, большинство немецкого населения попало под подозрение. К немецким поселкам, кадрам руководителей и специалистам было приковано особое внимание. Власти вели систематическое наблюдение за ними, вылавливая сведения о «контрреволюционной» деятельности и «саботаже».

В сентябре сельскохозяйственные районы Сибири посетил Председатель Совнаркома СССР В.М. Молотов. Глава правительства интересовался вопросами вывоза из хлебных районов запасов зерна. 11 сентября в Славгороде он проводил межрайонное совещание руководителей, в ходе которого ему стало известно о «саботаже хлебопоставок» в Немецком районе. Молотов дал указание «провести расследование»^{180}, после чего начались новые аресты среди немцев.

В октябре было смещено и затем арестовано руководство Немецкого района: секретарь райкома И.А. Вильгаук, председатель исполкома П.И. Динкель, районный прокурор Г.П. Фриш, судья А.Г. Конрад. Их обвинили в защите кулачества и «смазывании классовой линии партии» в ходе хлебозаготовок. Но самая важная часть этнической чистки последовала спустя месяц.

5 ноября 1934 года из Москвы была получена шифрованная телеграмма ЦК ВКП(б), в которой говорилось:

«В ЦК ВКП(б) поступили сведения о том, что в районах населенных немцами за последнее время антисоветские элементы активизировались и открыто ведут контрреволюционную работу. Между тем местные парторганизации и органы НКВД крайне слабо реагируют на эти факты, по сути делают попустительство, совершенно неправильно считая, будто наша международная политика требует этих послаблений немцам и другим национальностям, проживающим в СССР и нарушающим элементарную лояльность к советской власти.

ЦК ВКП(б) считает также совершенно нетерпимым тот факт, что в немецких районах не только не изучается язык той союзной республики, в пределах которой находятся немецкие районы, но и игнорируются указания ЦК ВКП(б), чтобы этот недостаток был устранен.

ЦК ВКП(б) считает подобное поведение парторганизаций и местных органов НКВД совершенно неправильным и предлагает принять по отношению к активным контрреволюционно и антисоветски настроенным элементам репрессивные меры, произвести аресты и высылку, а злостных руководителей приговорить к расстрелу.

ЦК ВКП(б) обязывает крайкомы, обкомы и ЦК нацкомпартий повести активную политическую работу в немецких районах, разъясняя населению, что советская власть не потерпит малейших попыток антисоветских действий и не остановится перед тем, чтобы отказать им в праве проживать в СССР и изгнать из пределов СССР.

Местные органы власти должны потребовать от немецкого населения полного прекращения связи с заграничными буржуазно-фашистскими организациями: получение денег, посылок.

ЦК ВКП(б) предлагает крайкомам, обкомам и ЦК нацкомпартий принять срочные меры к укреплению работниками немецких районов, выделяя работников с большим опытом руководящей работы необязательно немцев, требуя от последних изучения немецкого языка.

ЦК ВКП(б) обязывает секретарей крайкомов, обкомов и указанных райкомов в декадный срок сообщить ЦК ВКП(б) о принятых мерах»^{181}.

С этого момента НКВД (реформированное ОГПУ) мог действовать уже в полную силу. В немецкие поселения были направлены специальные бригады из аппарата Алексеева, чтобы до конца ликвидировать культурную автономию немцев и попытки поддерживать внешние связи. Подозреваемых изымали под видом «социально-чуждых элементов».

В Немецком районе чистке подверглись все партийные и советские учреждения, школы, колхозы, МТС, торговые организации. За два с половиной месяца НКВД арестовало 577 человек. Но это число не было окончательным. В феврале 1935 года Эйхе и Алексеев сообщали в ЦК: «Операцию по немцам продолжаем с установкой изъятия всех лиц, активно ведущих контрреволюционную фашистскую работу в немецких колониях»^{182}.

Этническая чистка носила всеобщий характер. Ее продолжением стала депортация десятков немецких семей, вычищенных из колхозов. Кроме того, командованию Сибирского Военного Округа было поручено «пересмотреть весь кадровый и переменный состав в воинских частях РККА, комплектуемый из Немецкого района, и очистить его от проникших социально-чуждых элементов»^{183}.

В апреле 1935 года все самые авторитетные и влиятельные фигуры из немецкого анклава были выведены на закрытый процесс спецколлегии краевого суда в Новосибирске — 33 человека и все — бывшие партийные и советские руководители, председатели колхозов и сельских советов, директора школ и учителя, работники госучреждений. Никогда еще в Сибири партия не судила собственные кадры такого уровня и в таком составе как политических преступников. На скамье подсудимых сидели два секретаря райкома и один заместитель — Г.М. Адольф, И.А. Вильгаук, Г.С. Бестфатер, председатель райисполкома П.И. Динкель, прокурор и судья — Г.П. Фриш, А.Г. Конрад, заведующий земельным отделом А.П. Маевский, директор МТС П.Г. Борст, недавно награжденный орденом Ленина, и другие.

Обвинение гласило, что эти люди «встали на путь предательства интересов диктатуры пролетариата и на деле проводили кулацко-националистическую политику, были несогласны с проводимой партией и правительством политикой по отношению к кулаку»^{184}.

После того как все обвиняемые «признали себя виновными», суд приговорил большинство «членов фашистской организации» к концлагерям на срок от 5-ти до 10-ти лет, а «руководителей» — к расстрелу.

3 октября 1935 года Г.М. Адольф, П.И. Динкель и Г.С. Бестфатер были казнены^{185}.

Сталин между тем продолжал преподавать партии уроки «пролетарского интернационализма». На XVII съезде ВКП(б) в январе 1934 года он объявил о «наступлении на пережитки капитализма в области национального вопроса» и потребовал «бить по тем, которые отходят от интернационализма»^{186}.

Это был важный сигнал, после которого в Сибири воротилы ОГПУ принялись выискивать и разоблачать «уклонистов» в южных национальных районах — Ойротии (Горный Алтай), Хакасии и Горной Шории.

Уже в январе-феврале 1934-го сотрудники Алексеева обнаружили здесь целый клубок «заговорщиков» из национальных кадров, включая несколько высокопоставленных коммунистов.

Самая большая «организация» всплыла в Ойротии. ОГПУ включило в нее ряд местных руководителей-алтайцев и разбавило этот состав кое-кем из старых, но амнистированных противников большевизма. В одной «контрреволюционной группировке» таким образом оказалось почти 50 человек^{187}.

«Руководителем» представлялся известный алтайский художник Г.И. Гуркин — бывший член Сибирской областной думы, который вернулся из эмиграции и теперь получил у ОГПУ звание главного «идеолога». Вместе с Гуркиным арестовали и другого члена Сибирской думы — учителя и переводчика Г.М. Токмашева, бывшего представителем колчаковского правительства на Алтае. А за ними последовали коммунисты: В.К. Манеев, Л.М. Эдоков — заведующий областным объединением животноводческих ферм, И.И. Зяблицкий — председатель ойротского облплана, Г.И. Кумандин — заведующий облфинотделом, А.С. Тенгереков и другие.

Громили в основном национальную интеллигенцию. ОГПУ произвело изъятия «ячеек» в Шебалинском, Онгудайском, Усть-Канском, Улаганском аймаках и центре Ойротии, городе Ойрот-Тура, «где были оформлены аймачные руководящие ядра из социально-чуждого элемента»^{188}.

В Хакасии по «делу националистов» ОГПУ арестовало председателей окружного и районного исполкомов — Аешина и Майтакова, а всего 30 человек, из которых 14 были работниками народного просвещения^{189}.

Даже самые проницательные граждане не смогли бы в тот период установить, в чем же в сущности состоят «преступления» сибирских «националистов». Из официальных источников ничего понять было невозможно. Партийная пресса преподносила лишь образцы оголтелой демагогии и пустословия, оставляя общественности возможности для различных догадок. Вот что писала газета «Советская Сибирь» в одной из статей под названием «Разоблачить до конца и добить буржуазных националистов»:

«…в русско-алтайском словаре, вышедшем вторым изданием в 1931 году, социализм «переводится» на ойротский язык таким образом: «социализм — sotseal gyrym». Приблизительно это означает «социалистическая жизнь». Смысл этого необыкновенного перевода объективно состоит в том, чтобы изолировать массы ойротов от интернациональной терминологии пролетарской революции.

Зато в словаре нет перевода слова «артель». Нет в нем расшифровки понятия «местный национализм», а есть лишь перевод слов «великодержавный шовинизм», есть объяснение понятия «национальное угнетение (алтайцев)».

Эти примеры из недавней переводческой практики ойротских издательств дают представление только о характере националистических извращений, а не об их количестве. Нельзя забывать, что в числе видных авторов и переводчиков ойротских изданий состояли такие люди, как Токмашев, Эдоков и другие контрреволюционные националисты»^{190}.

Однако в закрытых письмах, адресованных партийным органам, «националисты» Ойротии обвинялись в подготовке антисоветского восстания, уничтожении колхозного имущества, разжигании шовинизма и искусственном создании голода^{191}. Подавив крамолу в национальных районах южной Сибири, сталинские администраторы однако так и не смогли добиться полной покорности местных кадров. Скрытое сопротивление насаждаемой здесь политике продолжили другие, ранее считавшиеся верными сторонниками «генеральной линии». Такое сопротивление, очевидно, возникло в связи с тем, большевистские экономические эксперименты достигли и в этих краях той грани, за которой они становилось просто невыносимы.

В самом деле, только в ходе одной операции начала 1936 года по указанию ЦК ВКП(б) из Ойротии было выселено в Караганду свыше 300 «байско-кулацких и бандитских семей»^{192}.

А спустя несколько месяцев ОГПУ уже представило материал на раскрытую в Ойротии «контрреволюционную националистическую организацию».

В нее попали советские руководители и деятели культуры автономной области, представленные практически только алтайцами: председатель облисполкома С.С. Сафронов, директор областной партшколы И.И. Папин, начальник УНХУ области М.И. Ялбачев, секретарь Кош-Агачского райкома партии С.Т. Табаков и целый ряд других работников. В приговоре по делу этой «организации» очень туманно говорилось о том, что ее участники «были несогласны с проводимыми мероприятиями партии и правительства в Ойротской области», распространяли клевету на колхозы и совхозы, считая их нежизненными в условиях Ойротии^{193}. В приговоре отмечалось, что к моменту ликвидации организацией «были охвачены и созданы контрреволюционные филиалы в большинстве аймаков области. Из них участники Элекмонарского, Улаганского и Онгудайского контрреволюционных филиалов в числе 79-ти человек уже осуждены».

Закрытое судебное рассмотрение этого «дела» имело известный итог: «руководители» были приговорены к «высшей мере», а «члены» — к различным лагерным срокам^{194}.

 

Лагерная система

 

Чтобы управлять страной, Сталин создал особую систему насилия, которая обеспечивала ему безраздельное господство и полное подчинение народа. Частью этой системы была обширная закрытая структура советского госаппарата, контролировавшая сеть лагерей, спецпоселений и колоний ОГПУ — НКВД, известная как «ГУЛАГ». Сеть была разбросана по всей территории огромной страны и поглощала несколько миллионов советских граждан, осужденных к принудительным работам по политическим или социальным мотивам.

Сами по себе лагеря и колонии принудительного труда не представляются уникальным явлением в новейшей истории. Во многих странах они существовали до Сталина и существуют до сих пор. Но нигде и никогда они не имели таких масштабов и не играли столь важной экономической и политической роли, как в сталинском государстве.

В царское время институт изоляции осужденных занимал относительно скромное место в структуре государства. В 1912 году число заключенных в России составляло 183 тыс. человек при 140 млн. населения.

Сталин, развязав внутреннюю войну против народа, решил коренным образом реформировать этот институт, сделать его инструментом социального переустройства и экономического роста. Цель преобразования ставилась так: ни один заключенный не должен даром есть хлеб; каждый сохраняющий способности к труду обязан приносить пользу государству, не требуя при этом оплаты за свой труд.

Главная реформа началась с 1929 года. 23 мая 1929 года Политбюро ЦК ВКП(б) с участием некоторых «заинтересованных лиц» — наркома внутренних дел Ягоды, генерального прокурора Крыленко, наркома юстиции РСФСР Янсона и других — принимает постановление несомненно исторического значения: «Об использовании труда уголовно-заключенных»^{195}. Постановление вводило в стране совершенно новую политику изоляции по сравнению с предшествующим периодом и вместе с тем — новые способы советской колонизации неосвоенных территорий с их природными богатствами. Смысл решения Политбюро состоял в том, что все лишенные свободы на срок от 3-х лет и выше (их в стране было около 300000 человек) немедленно передавались из местных (окружных и краевых) домов заключения (домзаков) в специальные концентрационные лагеря ОГПУ. Перед самим ОГПУ ставилась задача «расширить существующие и организовать новые» лагеря для использования рабочих рук заключенных^{196}. Предполагалось также, что для постоянной колонизации далеких окраин выходящие на свободу заключенные будут наделяться землей и в принудительном порядке заселять территорию вокруг лагерей.

Что касается заключенных с малыми сроками, то они оставались в ведении отдельных республик, но переводились «на самоокупаемость». Это означало, что каждая тюрьма или лагерь должны были организовать собственное производство или включаться в выполнение местных хозяйственных планов.

На основании решения Политбюро концлагеря получили и новое название — «исправительно-трудовые лагеря»^{197}.

Таким образом, советская система заключения теперь приобрела законченные формы. Это был новый тип изоляции, в основе которого лежал рабский труд заключенных, а самая система становилась важной частью экономической структуры государства.

К середине 1930 года, когда основная реорганизация завершилась, тюремно-лагерный комплекс в Сибири, состоящий в ведомстве Сибкрайисполкома, выглядел следующим образом: 17 домзаков и 10 трудколоний в крупных городах края вмещали 25121 заключенного вместе с подследственными и пересыльными^{198}. Сами заключенные в этот период уже сильно отличались от своих предшественников. Прежде всего, количество их стало в несколько раз больше, но главное — изменился состав. Значительную часть невольников теперь представляли простые крестьяне — задолжники по государственным повинностям. Эти заключенные нового типа численностью свыше 6 тысяч человек имели странный статус. Даже тюремная администрация не считала их заключенными в обычном смысле слова. Они именовались «принудработниками», т. е. осужденными к принудительному труду за «кулацкий саботаж». Многие из них были арестованы по постановлениям сельской администрации или служебным запискам, без каких-либо приговоров и точных сроков. Их забирали вместе с собственными лошадьми и инструментом, а затем отправляли в колонии на заготовку леса и шпал для «социалистических строек». К концу 1930 года основная часть населения домзаков и местных колоний была пристроена к делу и «самоокупалась». Только в Западно-Сибирском крае организуются 3 крупных сельскохозяйственных колонии с площадью посева 6,5 тыс. га, 5 животноводческих хозяйств, построено 8 кирпичных заводов и 5 известковых, расширены и переоборудованы 6 прежних мастерских. Для несовершеннолетних арестантов создается школа ФЗУ^{199}.

Но это была всего лишь часть лагерной структуры. Другую, вбиравшую в себя примерно такое же количество арестантов, представляли владения ОГПУ. Огромный лагерный архипелаг, созданный при Сталине в Сибири, ведет свою историю от двух крупных комплексов ОГПУ — СибУЛОНа и ДальУЛОНа.

Они появились в конце 20-х годов. Источники оставили нам очень скудные сведения об их начальном периоде. Известно, что в 1930 году численность заключенных СибУЛОНа составляла 24,3 тысячи человек. Лагерники были заняты на самых тяжелых строительных работах и лесоповале. Они обуживали золотые прииски в зоне тайги, вели строительство железной дороги от Томска на север, в районе поселка Итатка, на участке в 42,5 км. В Туруханском крае, у Северного полярного круга, их руками возводилось Нифантьевское шоссе протяженностью 174 км и добывался лес для экспортных операций. В это же время СибУЛОН становится владельцем нескольких лагерей-совхозов. В них тысячи заключенных крестьян — жертв раскулачивания — выращивали продукцию для лагерных отделений^{200}.

Другой важный район сосредоточения заключенных находился на Дальнем Востоке, в ведении ДальУЛОНа ОГПУ. Тут насчитывалось 17,5 тысяч арестантов, также выполнявших наиболее трудоемкие физические работы в основном на заготовке и вывозе леса, строительстве железных дорог и рыбных промыслах. Поставками леса в ДальУЛОНе занималась почти треть заключенных. Другие добывали уголь в Приморье, на шахтах Артема и Сучана, возводили железнодорожную ветку Букачача — Пашенная в Забайкалье, намывали золото.

В общей сложности за СибУЛОНом и ДальУЛОНом в 1930 году числилось 23 % всех лагерников ОГПУ, в то время как, большая часть — 35 % (63 тыс. человек) содержалась в Соловецких лагерях^{201}.

В 1931–1932 годах, когда масштабы сталинских преобразований достигли максимальных размеров, число заключенных резко возросло. В этот период огромные потоки арестованных двигались по всей стране в направлении строящихся гигантских заводов, железных дорог, рудников и мест добычи сырья. В Сибирь и на Дальний Восток железнодорожные конвои с тысячами заключенных прибывали один за другим. Все пересыльные тюрьмы, дома заключения и арестные помещения милиции были переполнены сверх всякой меры. В некоторых из них число арестантов в 4–5 раз превышало допустимые размеры площадей. Главные транзитные пункты — Новосибирск, Томск, Мариинск, Красноярск, Иркутск и Хабаровск — представляли собой скопище грязных, измученных голодом и инфекциями людей, обреченных на верную смерть. Везде, где размещали прибывающих, царила обстановка средневековых китайских тюрем. Местные власти находились в растерянности: они не знали что делать с внезапно нахлынувшей волной, создавшей невероятные проблемы с питанием, одеждой и размещением невольных мигрантов. Кормить их было нечем. Чиновники из Красноярска сообщали, что «заключенные едят всякие отбросы, шелуху, копыта и другую дрянь. На почве недоедания заболеваемость среди заключенных усилилась. Выведенные на производство падают от изнеможения…»^{202}. Вдобавок ко всему многие из прибывавших совершенно не имели одежды и об использовании их на работах не могло быть и речи. С наступлением зимы их невозможно было даже доставить от тюрьмы до станции, чтобы отправить по этапу.

С 1931 года эпидемия брюшного тифа и других инфекционных болезней надолго поразила места заключения, вынудив власти временно прекратить изоляцию преступников в самой Сибири^{203}.

Но эшелоны с заключенными и ссыльными из Москвы, Ленинграда, Харькова и других городов центральной части страны продолжали прибывать. За 1932 год «через систему ИТУ» прошла 241 тысяча человек, доставленных в Сибирь из других краев и областей. За первые 4 месяца 1933 — еще 214 тысяч. Официальная сводка сообщала: «почти с каждого эшелона снимаются трупы, больные, явно истощенные, инвалиды, старики»^{204}.

Ситуация приняла особенно опасный характер, когда эпидемические болезни, завезенные с этапами, захватили местное население. Вновь, как во времена гражданской войны, места скопления людей превратились в очаги заразы. Вокзалы, базары и прилегающие к ним территории были заполнены сотнями больных и умирающих. Власти объявили чрезвычайное положение. Потребовались большие усилия, чтобы не допустить распространения эпидемии в городах, через которые проходили основные конвои. По всей Сибири была проведена мобилизация врачей, на станциях и вокзалах открывались пункты санитарной обработки и помощи больным, строились бараки для изоляции заболевших. В Новосибирске даже клуб им. Сталина, место главных официальных собраний и приемов, стал временной тифозной больницей для сотен жертв эпидемии.

Но в местах заключения каждый выживал в одиночку. С января по май 1932 года в тюрьмах Томска умерло 930 арестантов. А всего за этот год в лагерях и колониях Западной Сибири (без лагерей ОГПУ) было учтено 2519 смертей, вызванных голодом и болезнями^{205}. По официальной оценке, смертность достигала 32 %.

В июле 1932 года правительство решило приостановить скопление заключенных там, где они создавали для властей особые проблемы. Постановлением ВЦИК были образованы комиссии во главе с Сольцем и Киселевым для срочной «разгрузки мест заключения» в городах Сибири и Казахстана^{206}. В результате работы этих комиссий часть заключенных с небольшими сроками получила освобождение. Это были в основном крестьяне, осужденные по «кулацким» статьям, старики старше 60 лет и молодежь до 21 года, а также некоторые сельские работники, арестованные в ходе сельхозкампаний. В Западно-Сибирском крае освобождение получили 3 тыс. человек^{207}.

Другую часть заключенных «разгрузили» в лагеря ОГПУ. Постепенно в недрах ОГПУ скапливается большинство арестантов. Эта организация, имеющая в своей структуре специальное лагерное управление — ГУЛАГ, — превращается в мощную экономическую силу, способную самостоятельно создавать крупнейшие хозяйственные объекты и осваивать громадные территории страны.

 

БАМлаг

 

Среди лагерных комплексов Сибири и Дальнего Востока в начале 30-х годов наибольшее значение имел БАМлаг — Байкало-Амурский железнодорожный лагерь, простиравшийся вдоль Транссибирской магистрали и к северу от нее на общем расстоянии более 2000 километров. БАМлаг был организован в декабре 1932 года и входил в число крупнейших строек ГУЛАГа наряду с Беломоро-Балтийским каналом и каналом Волга — Москва. В соответствии с правительственным замыслом БАМлагу предстояло осуществить колоссальный проект: через огромные безжизненные пространства тайги, болот и горных хребтов, на большом удалении от внешних границ государства, проложить новую железную дорогу, значительно сокращающую расстояние от Байкала до Тихого океана.

Для выполнения этой исторической задачи ГУЛАГу предоставлялись тысячи заключенных, которых собирали на БАМ со всей страны. Уже за первые полгода сюда было переброшено свыше 30 тысяч заключенных для возведения 175-километрового головного участка дороги, соединяющего Транссиб с поселком Тында (Тахтамыгда — Тында)^{208}.

Первым начальником строительства на БАМе являлся С.В. Мрачковский — старый большевик, в недавнем прошлом один из лидеров троцкистской оппозиции, получивший временное прощение Сталина, а с ним и свою должность. Его заместителем и одновременно начальником лагеря становится Н.Ф. Еремин.

Когда строительство дороги приняло широкие масштабы, управление БАМлага подверглось внезапной чистке. К сентябрю 1933 года руководство во главе с Мрачковским было арестовано и осуждено в связи с «делом контрреволюционной троцкистской группы И.Н. Смирнова»^{209}.

Новый начальствующий состав возглавил Н.А. Френкель. О Френкеле современные авторы вслед за Солженицыным пишут как о человеке, «которому суждено было стать оформителем и главным конструктором системы концлагерей страны победившего социализма»^{210}.

До своего назначения в БАМлаг Френкель успел совершить поразительную карьеру. В начале 20-х годов по обвинению в мошенничестве и контрабанде он был осужден, наказание отбывал в Соловецких лагерях. Тут и обнаружился его незаурядный талант организатора труда заключенных. «Управление СЛОН, — пишет биограф Френкеля Борис Ширяев, — было реорганизовано коренным образом. Его отделы, возникшие в период хаотического развития Соловков, — свалки недорезанных, были преобразованы, частью аннулированы и пополнены новыми, сведены в стройную систему воспитательно-трудовой части, во главе которой стоял Френкель. (…) Размах Френкеля был широк и его организационные способности, несомненно, велики. Если до него распорядители соловецкой рабсилы в большинстве случаев не знали, куда девать прибывших каторжников, то теперь людей, и особенно техников всех специальностей, не хватало»^{211}.

За несколько лет пребывания на Соловках зек Френкель сумел превратиться в начальника производственного отдела лагеря, а выйдя на свободу, был принят на службу в ОГПУ. В 1931–1933 годах Френкель становится одним из руководителей строительства крупнейшего государственного объекта — Беломоро-Балтийского канала. Здесь ему вновь удается подтвердить свой талант в употреблении тысяч заключенных. За это умение Сталин наградил Френкеля орденом Ленина и отправил его создавать БАМлаг.

Френкель оставался начальником строительства в БАМлаге весь последующий период. Менялись лишь его заместители. Сам же он оказался одним из немногих деятелей ГУЛАГа, кто смог продержаться на такой должности и даже продвинуться наверх. В 1940 году он уже занимал пост начальника управления железнодорожного строительства ГУЛАГа НКВД СССР, т. е. распоряжался всеми железнодорожными лагерями в стране.

Свое правление в БАМлаге Френкель начал с радикального переустройства лагерных подразделений. Как мастер организации и знаток лагерной жизни, он создает новую структуру — фаланги — специализированные бригады численностью 250–300 человек каждая, где все заключенные повязываются круговой порукой и соревнованием за пайки.

Каждый месяц Френкель получал эшелоны с новыми арестантами, и его лагерь рос как на дрожжах. В начале 1933 года сеть БАМлага состояла всего из двух лаготделений, занятых строительством головной ветки БАМа. Но во второй половине основную часть заключенных бросили на строительство вторых путей Транссибирской магистрали на огромном расстоянии — от ст. Карымская в районе Читы до Хабаровска^{212}. Ha всем протяжении этого пути создаются многочисленные лаготделения и ОЛПы. К 1935 году численность заключенных доводится до 153,5 тысяч^{213}.

Из воспоминаний бывших узников БАМлага мы узнаем ой режимных условиях и некоторых лагерных порядках тех лет.

Писатель Сергей Воронин, автор повести «Наказание без преступления», отбывал срок в 1934–1935 годах в Урульге, во 2-м отделении БАМлага. Его мемуары относятся к той эпохе, когда все лагерное «обслуживание» находилось в руках самих заключенных: из заключенных состояла охрана, управленческий аппарат и даже начальник лаготделения Большаков в недавнем прошлом тоже был заключенным. «Рассказывали, что Большаков был за что-то осужден, но, отбывая срок на Беломорканале (он и там был начальником), хорошо себя проявил, был награжден орденом Ленина и досрочно освобожден. Теперь он руководил тысячами людей, разбросанных по всему второму отделению, протяженностью в двести километров…»^{214}.

Руками каторжан создавалась вся инфраструктура дороги. «Второе отделение, — пишет Воронин, — …представляло из себя сложное хозяйство. В него входило и строительство вторых железнодорожных путей, и сооружение паровозоремонтных депо, вокзалов и других гражданских сооружений, были и механические мастерские, и свой мостострой, и пожарная команда, и подсобные сельские хозяйства, и своя агитбригада, и «околотки» — лечебницы, и изоляторы для провинившихся, и фаланги для штрафников и отказчиков, и десятки производственных фаланг, размещенных по обе стороны однопутки, с сотнями заключенных — «путеармейцев».

Две главные движущие силы были в этом большом строительстве: стремление на волю и «горбушка». Здесь как нигде проводился железный закон: «Кто не работает, тот не ест».

Когда строительство не укладывалось в сроки, администрация лагеря немедленно увеличивала рабочий день. «Работали по шестнадцать, а то и восемнадцать часов. Не успевали обсыхать. Подымали среди ночи на разгрузку, и невыспавшиеся зеки шли на стройки. У многих появилась «куриная слепота», то есть с наступлением вечера люди переставали видеть. Все больше оставалось больных в бараке: простуда, ревматизм, малярия».

Наконец, наступал момент сдачи участков в эксплуатацию и лагерь охватывало всеобщее возбуждение: администрация объявляла о досрочном освобождении, на которое могли рассчитывать отличившиеся в труде. Но свобода доставалась часто не тем, кто ради нее надрывал силы. «Досрочно освобожденных оказалось много. И что удивительно, особенно много среди них было урок. Оказывается, их освобождали, чтобы очистить от них бригады. Для завершения строительства оставались настоящие путеармейцы»^{215}.

В 1935–1937 годах БАМлаг был одним из самых крупных лагерей СССР. В его состав входило не менее 20 лаготделений, ОЛПов и колоний. Дислокация их в 1936 году свидетельствует о гигантском размахе работ, выполнявшихся заключенными:^{216}

 

К концу 1937 года главные участки работ БАМлага на вторых путях трассы Карымская — Хабаровск были закончены и сданы в эксплуатацию. Вслед за этим правительство принимает новый план строительства. Оно ставит перед БАМлагом задачи продолжить возведение вторых путей Транссиба до Тихого океана, построить ряд дорог оборонного назначения и приступить к строительству собственно БАМа — от Тайшета через северный Байкал до Совгавани — общей протяженностью 4643 км^{217}.

Для выполнения этой сложной программы Френкель организовал новые массовые работы заключенных на нескольких направлениях. Теперь одновременно возводились вторые пути на участке Хабаровск — Уссурийск (656 км), железнодорожные линии: Тахтамыгда — Тында (175 км) (вместо головного участка эта дорога по новому проекту стала соединительной веткой между Транссибом и БАМом), оборонная дорога — строительство № 2 Биробиджан — Ленинское, 130 км, строительство № 202 — тоже оборонная дорога Улан-Удэ — Наушки (247 км) и линия Волочаевка — Комсомольск (355 км).

Таким образом, в руках Френкеля был уже не просто лагерь, а громадная армия рабов и надзирателей, рассредоточенная на необозримых пространствах от Байкала до Тихого океана. Для управления такой структурой прежняя схема уже не годилась. В мае 1938 года приказом Ежова БАМлаг был разделен сразу на 6 самостоятельных лагерей и организовано специальное управление железнодорожного строительства — УЖДС ГУЛАГа НКВД СССР на Дальнем Востоке во главе с Френкелем^{218}.

Появляется новая система: