Логика поразительная – тощев тоже не античник.

При чем тут логика? Они лишь ищут поводы. У них большой запас. Редина мне еще говорила, что я сам не антиковед, значит, мне тоже нужна рекомендация двух антиковедов. Я напомнил, что являюсь доктором наук по специальности «археология». Но это же бессмысленный разговор…

В общем, все мне отказали, я стоял на паперти музея и грыз локти от бессилья. И жевал свою шляпу в прямом смысле этого слова. Я был в шляпе и белом шарфике. Ясно, что они мне тебя подставили, и лист давать не собираются…Планы рушатся, мы снова оказываемся вне закона.

От злости к Бруяко вспоминаю, как он передирал мои тексты. Хоть бы спасибо сказал. Разговаривать на эту тему он не стал, значит, ничего и не исправил. Я страшно обозлился. Но надо ведь что-то придумать…

В начале мая я должен был ехать в «логово» своей кишиневской референтной группы, читать курс по этологии. К тому времени я успокоился, решив заняться организацией раскопок. И действовать сугубо официально. Пошел в ректорат, подписал бланк заявки на открытый лист. Моя подруга Ива, ученый секретарь отдела, даже вызвалась передать заявку в Киев лично. Госпожа Гаврилюк не приняла заявку, сказав, что должна стоять виза Самойловой. Я к ней пошел: «Таня, ты мне опять не даешь копать». Она отнекивалась, но визу ставить отказалась. И вообще, сообщила, что заявка неправильно оформлена. Я спросил как правильно. Потом взял новый бланк и пошел опять в ректорат. Заверил и подписал четыре бланка. Проректор смеялся: «Сколько можно их подписывать?». Я говорю: «Я к вам еще двадцать раз приду. Они меня так просто не пропустят».

Снова пошел с бланками к Татьяне, прошу подписать заявку. Она говорит: «А я не согласна». «Какая разница? Ты же сказала, что не должна подписывать». «Не должна, но раз нужно, то я не согласна. Но я этого не напишу». Это – классический образец женской логики. «Хорошо, - говорю, - главное, чтобы ты была в курсе. Ты можешь написать либо «полностью поддерживаю», либо «поддерживаю». А если не поддерживаешь, можешь написать «согласна». Но если ты не согласна, но все равно не можешь скрыть, что в курсе дела, то можешь написать: «ознакомлена». Вот и пиши, что ты ознакомлена». Она села и написала: «ознакомлена».

А я продолжаю: «Слушай, я так от вас устал, что сил моих нет. На самом деле памятник вы не зарегистрировали. Городские власти не ведают о том, что у них под носом поселение, потому что ты со своей подругой Натальей Анатольевной его скрываешь. Пойду-ка я и договорюсь с властями. В прошлый раз мне это стоило двадцать долларов. В этом году цены поднялись. Наверное, разрешение мне будет стоить пятьдесят долларов. Знаешь, сколько у меня есть денег? Как грязи. Тебе и не снилось. Неужели ты думаешь, что я пожалею пятьдесят баксов, чтобы смачно плюнуть в рыло Полевому комитету?». Она встрепенулась: «Считай, что я этого не слышала». «Мне все равно. Я тебя предупредил». Забрал заявки, запаковал их и отправил в Полевой комитет.

Письмо из Полевого комитета в ответ на нашу заявку вернулось в ректорат с мотивированным отказом: «Профессор Добролюбский должен сдать отчеты по предыдущим годам раскопок. А мы тогда рассмотрим возможность выдачи ему открытого листа». Я был несколько обескуражен. На что ты мне говоришь: «А зачем нам открытый лист? В реестре-то памятника нет. Клумба у дворца – муниципальная земля». И следовало просить разрешение по образцу двухтысячного года – как бы на раскопки водопроводной трубы.

Все же иду к Наташе. И жалуюсь, что они мне не дают лист. Она отвечает, что ничего не может сделать. «Дай мне временное разрешение. Памятник гибнет». «Я не вправе, и это не в моей компетенции давать разрешение на раскопки. Не положено». «Хорошо, тогда я договорюсь с городскими властями. И снова буду копать без листа. Пойду к Глазырину, и он мне подпишет за пятьдесят баксов». «Глазырина твоего уже сняли. Теперь главный архитектор Мурманов». «Замечательно. Я как раз с ним давеча водку пил». Наташа смеется: «Тут полтинником ты не обойдешься. И тысячью тоже. И десятью... Ты сам думай, что тебе делать».

Когда Наташа сказала о Мурманове, стало понятно, что это одна компания. Значит, городские власти в этой ситуации разрешения не дадут. Это заговор. Скорее всего, они делятся в своих совместных проектах по охране архитектурного и исторического наследия. Иными словами – воруют вместе. В те дни я еще не понимал, куда мы лезем. Это стало ясно куда позднее. Оказалось, что Воронцовский дворец планировалось продать под резиденцию Президента. В этой истории замешаны интересы сразу нескольких областных и городских структур и научных учреждений. Ситуация оказалась многослойной. Настоящая мафия. Видимо, Наташа позвонила Мурманову и предупредила о возможности моего визита. Значит, прямые обращения к нему бессмысленны. Как же их обмануть? А если подкрасться к ним с тыла? Или снизу?.. Наш единственный шанс, не учтенный Штербуль, Самойловой и Кº заключался в том, что подчиненные Мурманова не знали, что нам нельзя давать разрешение.

Мы решили переживать неприятности по мере их поступления. И разделить обязанности. Я еду в Кишинев, там меня ждут с курсом по этологии. Мне вообще незачем светиться в их кабинетах. А ты здесь остаешься и добываешь разрешение у городских властей снизу. Я тебе передал все бумаги и отношения, дал деньги для оплаты согласований. А перед отъездом в Кишинев гнусно пригрозил, что, если не вышибешь из этих теток разрешения, то ты мне не ученик.

На самом деле эта авантюра была построена на научной методике. По тезаурусу игр, в которые играют люди, составленному Эриком Берном, та игра, в которую мы вступили, типологизируется как «Полицейские и Воры». «Вор» (мы с тобой) ненавидит «Полицейского» (Толочко, Полевой комитет, Штербуль, Самойлова и иже с ними), а потому от умения его перехитрить получает не меньше удовольствия, чем от полученной «добычи». Это стало нашей первой задачей.

И расчет оказался верен. Археологический шарм молодого ученого-фанатика следовало включить и использовать на полную катушку. Ты вырядился потрепанным археологом, которого кроме черепков ничего в этой жизни не интересует. Методика захвата добычи базировалась исключительно на личном обаянии - следовало ходить по инстанциям с одухотворенным лицом, горящими глазами, в драных джинсах, клетчатой рубашке, с планшетом через плечо. Тем более, ты находишься в том возрасте, когда оно неотразимо действует на этих мелкочиновных теток.

К концу мая поползли слухи о перепродаже Воронцовского дворца. Это официально не объявлялось, но в прессе это обсуждалось. В этой ситуации органы охраны памятников не могли допустить каких бы то ни было раскопок у дворца - ведь тогда этот памятник придется регистрировать и охранять. По их же собственному закону. И они вели себя правильно: не устраивали шум, делали вид, что памятника нет, организовывали тихие, жесткие наезды. Если бы он был зарегистрирован, городские власти должны были бы об этом знать и выдачу разрешения отменить. В охранной документации памятник «Приморский бульвар» зарегистрирован как поселение античного времени «местного значения» еще в 1988 году, на площади между памятником Дюку и Пушкину. Мы же копали в трехстах метрах от охранной зоны, на муниципальной земле. Дело в том, что в далеком восемьдесят восьмом о культурных слоях в районе дворца ничего известно не было. Они зарегистрировали памятник в пределах ограниченной площади находок, отмеченных в литературе XIX века.

Но добычу – разрешение – мы урвали. Это нас и спасло. Подчиненные Мурманова оказались не в курсе. Они выполняли свою работу – брали бабки за согласования. Как бы там ни было, все было оформлено, оплачено и получено законное разрешение Специнспекции по благоустройству города. Причем, в разрешении значилось: «выдано на археологические раскопки», с условием закопать «раскопку обратно». Никто об этом не знал. И ничего не понял. Сработали мы блестяще.