Себя прежним, спустя четверть века, собирается нырять в воду за крестом, который, согласно обряду, будет брошен в воду старшим священником еклессии св. Георгия. Находящейся неподалеку.

Легкий теплый ветерок одинаково нежно и ласково играл листьями пальм и его, Ника, седыми жесткими прядями. Да, Родина - это мать, любящая всех своих детей! Николс растерянно ощущал, что его далекое детство, разбуженное солнечным зайчиком малышки, где-то совсем рядом...

Никуда не ушли, а только притаились здесь же, и юность, и любовь...

Все-все было здесь, дожидаясь его, Ника!

Он снова и снова вглядывался, в знакомую бухту, узнавая и не узнавая. Сколько же лет прошло с тех пор, когда он, совсем еще юным, покинул это благословенное место, спеша на поиски чего...(?) - он и сам уже не помнил!

Вдали, сказочными призраками надежд, виднелись крупные морские суда. От их уверенной прочности, собственные надежды казались возможными.

На приколе, совсем близко, шаловливо покачивая лоснящимися на солнце холеными боками, чуть ворчливо поскрипывали кокетливые яхточки, обещавшие легкомысленное блаженство…

Ником овладело давно забытое, чисто греческое, состояние ленного душевного покоя, когда мгновение и вечность сливаются воедино, а душа, свободная от забот бренного тела, как чайка, уносится куда-то вдаль ни о чем и ни о ком не жалея. Да и как можно о чем-то сожалеть, если Благодать заполняет этот мир целиком и полностью, и есть только Ее всеобъемлющий свет!

И вот священник произнес слова молитвы, поздравил народ с праздником, благословил крестом. Сейчас он размахнется и бросит крест в море, а добровольцы устремятся в воду, чтобы испытать счастье и порадовать толпу зрелищем состязания. Доставший крест со дна станет Героем дня.

Ник поежился. Нет, холодно не было, но озноб неприятным паучком пробежал по спине. На мгновение все словно замерло. Тень другого измерения коснулась его; коснулась - и, оставив холодок в кончиках пальцев, отпустила.

Вдох - выдох…

Народ оживленно шумел, заглушая плеск волн взрывами смеха, выкриков и прочими проявлениями праздничной суеты.

В этот раз добровольцев было всего пятеро. Ник хмуро оглядел

претендентов:

Рыхлый местный блаженный - этот и на суше то передвигается еле-еле.

"Не соперник!"- с облегчением вздохнул старик.

Сердце стучало необычайно громко, а в голову, как мигрень,

вкручивалась одна единственная мысль:

п о б е д и т ь (!)

Второй и третий, как верно подметил Ник, поглядывали на одну и ту же девушку, посылающую им обоим не двусмысленные взгляды.

" Щенки, - усмехнулся он, эти будут мешать друг другу, а значит, тоже не в счет". А вот тот, крепкий, высокий, молодой, этот вполне может опередить его, бывшего лучшего пловца Элефсины.

То-то и оно, что «бывшего». Ну, уж нет!

И Николас,достававший молодому ныряльщику лишь до плеча, умудрился глянуть свысока на молодого великана, впрочем, не обратившего на старика никакого внимания.

Раздумывать времени больше не было. Раздалась команда - все прыгнули в воду. Последним, замешкавшись, нырнул Ник.

Он слышал, как колокольчиком звенел голосок рыжеволосой детки, подбадривающей своего отца; слышал шум толпы, становившийся, почему-то, все глуше и глуше...

В угасающее сознание, врезалась нелепая мысль, что волны похожи на глаза той, единственной, о которой он не вспоминал много лет.

Но глаза, Ее глаза, и впрямь, были изумрудно-зелеными, как волны.

О, они соперничали с волнами, также как сейчас память о них,

Привязкой, соперничала со смертью.

Продолжая грезить, Ник видел себя, ловкого ныряльщика,

счастливчика с крестом в руках. Слышал, как толпа на берегу рукоплещет Ему, маленькому, но удаленькому Нику!

И как девушка его грез, красивая, высокая и стройная как лоза, Канелла, покраснев, не сводит с него, Ника, своих прекрасных глаз цвета и дерзости волн.

Вспомнил он и то, как гуляли они по берегу моря. Как не раз поджидая ее возле таверны, где она помогала своему отцу, он не думал о дне завтрашнем, упиваясь днем сегодняшним, как и ее сладко-солеными губами, как красным терпким вином, как самой молодостью.