Потом она потеряла сознание по-настоящему.

Возвращение к действительности вопреки обычным рефлексам получилось отнюдь не мгновенным. Она не сразу поняла, где находится. Понемногу стала соображать, что лежит на жестких досках, привалившись к ним щекой, над головой тускло мерцает светильник, все тело болит, полное впечатление, что ее разорвали пополам. Хорошо хоть оставили в покое.

— Затрахали девку, — послышался над ней голос Татьяны, ничуть не укоризненный, скорее, игривый. — Из ушей течет...

— Да ну! — откликнулся атаман. — Поиграли маленько! Полежит и очухается. Крови нет, все чистенько. Мы ж не звери... Да и она не дите, все умеет.

— Стыда у тебя нет, — без особой укоризны сказала Татьяна. — При законной супруге...

— Танюша, когда еще подвернется такой случай? Чистенькая, городская девка? Можно разок похулиганить. А если хочешь, я и тебя прямо тут отдеру.

— У тебя и не встанет после таких забав...

— Обижаешь...

Последовала недолгая возня, шум падающего тела, Татьяна ахнула, застонала, совсем рядом с Мариной послышались размеренные выдохи, протяжные женские стоны... Продолжалось это довольно долго, так что Марина успела совершенно прийти в себя, но продолжала лежать, притворяясь, что еще валяется в беспамятстве.

— Вот так, — сказал атаман удовлетворенно.

— Стыда у тебя нет, даже не помылся после этой бляди...

— А так оно интереснее! Ладно, вставай.

— Слушай... Что ты с ней делать собираешься? Может, проще всего — головой в болото? Питерская как-никак, не получилась бы неприятность...

— Татьяна! — укоризненно сказал атаман, понизив голос. — Красивая ты у меня баба, и умелая, но вот хозяйственной жилки у тебя нет. Приходится мне думать за двоих... В болото ее опустить нетрудно. Но это будет бесхозяйственно. Пусть денек полежит, оклемается, а потом мы ее отвезем за перевал и продадим узкоглазым. Девка ухоженная, дадут за нее прилично, это не наши гусыни. А уж от них она в жизни не вырвется, есть у них способы...

— Пожалуй... А куда ее пока?

— В амбар, там хороший засов. Отведешь ее туда, как очухается, а я пойду, посмотрю лошадей.

Он оделся и вышел. Татьяна прошла в дальний угол, что-то достала, опустилась на корточки, и в ноздри Марине ударил острый запах, похожий на нашатырь. Она пошевелилась, подняла голову.

— Очнулась? — спросила Татьяна заботливо, чуть ли не ласково. — Вот и хорошо! Сейчас отведем тебя спать, отдохнешь, поешь... Ничего страшного, бывает... Ну-ка, поднимайся, я тебе платье принесла, оденешься, будешь красивая. Вот так, я тебе помогу встать, давай-ка!.. Ничего страшного, побаловали немного мужики, не убудет тебя. А завтра муж тебя отвезет к военным и попадешь прямиком в город или куда там тебе надо. Руки подними...

Поддерживая Марину, она надела на нее через голову мешковатое платье из той же грубой ткани, по-прежнему приговаривая что-то успокаивающее. От этой равнодушной заботы — словно похлопывала по спине ценную рабочую скотину — Марину замутило, и она подумала с холодной злостью: ну что ж, завтра утром придется устроить им всем панихиду с переплясом, пока и в самом деле не продали черт знает куда...

Татьяна, заботливо ее поддерживая, сунула в руку сапожки, вывела из бани и повела через двор к строениям без окон, приговаривая ласково:

— Ничего-ничего, пройдет. Мужики — кобели, что с них взять, подумаешь, позабавились немного...

Распахнула тяжелую дверь, подтолкнула Марину в спину, и та оказалась в небольшой, совершенно темной комнатке. Дверь захлопнулась, громко задвинули тяжелый засов. Татьяна громко сказала:

— Ложись и спи, утром покормлю...

В крохотное оконце под самым потолком виднелось черное небо с парочкой колючих звезд. Убедившись, что нож по-прежнему в сапожке, как и деньги с паспортом, Марина, когда глаза привыкли к темноте, рассмотрела в углу кучу пустых мешков. Сделала из них нечто вроде постели и с удовольствием вытянулась, глядя на звезды. Стояла тишина, боль во всем теле уже почти не беспокоила, если расслабиться и лежать неподвижно.

— Романтика, блядь, экзотика, на хрен... — повторила она тихонько. — Ну ладно, завтра поговорим...