Гуманитарная философия техники

Что же касается гуманитарной философии техники или попыток религии, поэзии и философии (т.е. гуманитарных сфер знания) выработать нетехническое или транстехнические воззрения для интерпретации смысла техники, то эти науки могут, пожалуй, вполне претендовать на приоритет в концептуальном подходе к оценке техники. С самого начала возникновения человеческого общества различные идеи и представления относительно человеческой созидательной деятельности (making activity) систематически находили свое выражение в сакральных мифах, в поэзии и в философских сочинениях. Попытка Фрэнсиса Бэкона повернуть внимание людей в сторону техники и вкладывать человечную энергию в ее исследование, отдав ей, предпочтение перед политикой и философией (не говоря уже о религии и поэзии), сама была предпринята в философских и риторических терминах. И мы можем сказать, что именно гуманитарные науки стремились к постижению смысла и сущности техники, но не техника пыталась понять гуманитарную сферу общественной жизни.

Хотя этот принцип – положение о первичности гуманитарного начала перед техническим – является той основой, на которую опирается гуманитарная философия техники, все же этот принцип в условиях высоко развитой технической культуры не является ни самоочевидным, ни неоспоримым. Для Аристотеля, например, было очевидным, что созидательность, техническая деятельность человека не есть сама по себе цель, «самоцель» и подчинена различным возможным интерпретациям добра, а также политическим структурам, внутри которых эта деятельность материализуется […]. Однако был услышан и в дальнейшем успешно начал реализовываться призыв Бэкона, его вызов традиционному пониманию техники. Становление технически развитых обществ привело к тому, что гуманитарная философия техники начинает систематические попытки защиты своей фундаментальной идеи – принципа приоритета гуманитарного, нетехнического начала над техническим.

Защита гуманитарных начал в технике более интенсивно и настойчиво, чем технического, инженерного начала, выходит на передний план в романтическом движении. Жан-Жак Руссо, например, в «Рассуждении о науках и искусствах» (1750) критикует идею просветителей о том, будто научный и технический прогресс автоматически способствуют культурному развитию общества, соединяя материальное благосостояние с добродетелью. Согласно Руссо, «не только наши души растлевают по мере того, как развива­ются науки и искусство», но, наоборот, «науки и искусства обяза­ны своим рождением нашим порокам» […]. Причем под пороками Руссо подразумевал эгоизм и страх, несомненно, имея здесь в виду сюжет «Басни о пчелах» Бернарда Мандевиля (1714), где доказывается, что частные пороки (просвещенный эгоизм) действительно могут вести к всеобщему благоденствию (материальное благополучие и власть). «Политики древности постоянно рассуждали о морали и добродетели, – говорит Руссо, – наши же современники постоянно толкуют только о торговле и деньгах» […]. Романтики пытались утверждать значимость таких форм человеческой деятельности, которые, по их мнению, способны преодолеть подобную ограниченность. Романтиков вдохновляли идея автономности человеческой личности независимо от структуры цивилизации и представление о возможности существования определенной витальной способности человеческого духа (для более ранних романтиков она сводилась к способности воображения), позволяющая человеку постигать более глубокие истины относительно реальности, чем это доступно рассудочному интеллекту.

Последовавшая за этим романтическая критика технического прогресса Нового времени, притупляющего и подавляющего существенные элементы человеческой жизни, стала богатой и разнообразной традицией. В первой половине XX века экзистенциалисты и близкие к ним философы, такие, как Анри Бергсон (1859 – 1941), Карл Ясперс (1883 – 1969) и Габриэль Марсель (1889 – 1973), использовали концептуальный аппарат философии жизни для того, чтобы показать проблематические аспекты современного технологического общества. Даже теоретики общественной жизни, от Маркса до Маркузе, в той мере, в какой они пускаются в транстехническую (не «изнутри» самой техники) критику техники, несомненно, оказываются заметно близкими к романтизму. Однако для той цели, которую мы ставим перед собой, более полезно, несмотря на ту подоплеку романтической критики, о которой уже шла речь, и на лица, на которые мы ссылались, анализировать идеи и работы четырех современных философов, в целом не имеющих ничего общего с романтической традицией, но все же представляющих именно гуманитарную философию техники: Льюиса Мэмфорда (1895), Хосе Ортеги-и-Гассета (1883 – 1955), Мартина Хайдеггера (1889 – 1976) и Жака Эллюля (1912).

 

Обе философии в сравнении

В первых двух главах рабочая метафора представляла философию техники в виде близнецов, проявляющих сильный, но вполне естественный в отношении между ними дух соперничества. Различные с момента своего возникновения технические и гуманитарные подходы к философии техники с неизбежностью вступают в противоречие друг с другом. Философия техники уделяет особое внимание анализу природы самой техники – ее концепций, методологических процедур, когнитивных структур и объективных проявлений. Вследствие этого она приступает к объяснению мира преимущественно в технических терминах. И поэтому не без основания можно говорить о росте или расширении технического сознания.

Гуманитарный подход или то, что называют также и герменевтической философией техники, стремится, напротив, раскрыть значение техники – ее связи с транстехническим: с искусством и литературой, этикой и политикой, а также с религией. Таким образом, эти подходы стремятся сделать знание о нетехническом более прочным. Само слово «герменевтика» появилось в этом контексте благодаря той главной роли, которую интерпретация, как не регулируемая правилами, интуитивная и словесно не выражаемая деятельность, играет во всех гуманитарных науках. Герменевтика может быть описана скорее как попытка достичь разумного понимания, а не стремление дать логическое объяснение; она, как таковая, не направлена на исследование вопросов, к ней индифферентных или внешних, несущественных. На начальной стадии для герменевтической, или интерпретационной, деятельности характерно наличие перманентных коллективных и личностных элементов, являющихся исторически обусловленными и, следовательно, функционально присущими миру интерсубъективного взаимопонимания. Существование гуманитарной философии техники ограничено хрупкими рамками жизненного мира, что отличает ее от доминирующего присутствия, столь характерного для существования утилитарных артефактов и практики логических манипуляций.

Конечно, в некотором смысле, может показаться несправедливым применение термина «гуманитарный» к этой нетехнической философии техники. Несомненно, инженеры часто воспринимают себя как «гуманистов» – хотя это не то, что имеется в виду при рассуждениях о тех, кто занимается гуманитарными науками, – и достаточно строго занимаются своей специальностью, полагая, что они гуманизируют то, с чем соприкасаются. Их деятельность с необходимостью основывается на некоторой концепции человека. Однако для инженеров это понимание представляется как естественное и поэтому, в общем не воспринимается как связанное с необходимостью постановки и решения проблем. Они не задумываются над этими сюжетами и даже считают вопросы, поднимаемые в этой связи другими людьми, отвлекающими и не относящимися к делу. И поэтому совершенно естественно, что в результате инженеры стараются перевести другие виды деятельности на свой язык для того, чтобы представить обширный мир человека в технических терминах.

В то же время гуманитарная философия техники подходит к человеку именно как к проблеме, причем наиболее фундаментальной, которая в принципе никогда не может быть решена. Поэтому, когда представители гуманитарных наук, которых можно назвать «гуманистами», поскольку они имеют приоритет в решении данной проблемы, вступают в контакт с новыми языками или языками, отличающимися друг от друга и от их собственного, то они не стремятся перевести их на некоторый уже известный язык, а стараются изучить их, интерпрети­ровать и понять. При переводе, даже самом совершенном, что-то остается непереведенным, не удается передавать и непереводимые значения. Часто человеческие аспекты и некоторые другие реальности затемняются и оказываются представленными значительно более узко.

Однако в настоящий момент все разговоры о гуманитарной или герменевтической философии техники, несомненно, вызывают иронию, и именно потому, что данный подход слишком часто отвергает изучение нового языка техники. Создается впечатление, что он просто игнорирует, не принимает во внимание этот аспект человеческого бытия. Но это, конечно, делается только в целях самозащиты. Техническая философия техники часто критикует гуманитарную философию техники за то, что она является слишком спекулятивной или что она имеет слишком узкую эмпирическую базу. Ее сторонники не понимают сами, о чем они говорят, – заявляет инженер. Мыслитель-гуманитарий, испытывая, несомненно, некоторое неудобство, отвечает, что общее знакомство с техникой на уровне здравого рассудка – достаточно солидный базис для понимания ее значения, а если начать вникать во все детали техники и в различные технические процессы, то изучение действительных связей техники с другими аспектами человеческого бытия окажется в тени, отойдет на второй план. Отрицание языка техники есть в основе акт самозащиты пред лицом языка, готового свести все другие диалекты к интересным лишь для него, не несущественным самим по себе диалектам. Тем не менее, любая гуманитарная философия вынуждена признать, что общее понимание любого предмета обусловлено исторически. Сегодня даже средний человек более детально знаком с наукой и техникой, в том числе и с их принципами, чем очень немногие знатоки техники в эпохи, предшествовавшие современности. И потому есть основания не только ожидать углубления наших обыденных представлений о технике, а следовательно, и некоторого (пусть даже неявного и ограниченного) сближения соперничающих близнецов, но также и основание предполагать то, что даже непримиримые близнецы-соперники иногда станут сознательно сотрудничать. Можно привести сколько угодно характерных примеров подобного рода, показывающих, что, когда серьезное сотрудничество действительно имело место, в результате рождалось то, что Ханс Ленк и Гюнтер Рополь (немецкие философы-инженеры), и Пол Дурбин (американский прагматист) назвали соответственно социальной философией техники и междисциплинарной прагматической философией техники. Перспективы этих совместных усилий, судя по всему, благоприятные, и свидетельства появления подобных работ обнадеживают, особенно в таких областях, как искусственный интеллект, экологическая этика, биоэтика, инженерная и компьютерная этика…