Подходы к определению нации: «нация-согражданство» и «этнонация»

Тема 3. Нация

Литература

Абдулатипов Р.Г. Этнополитология. СПб.: Питер, 2004. С.50-54.

Ачкасов В.А. Этнополитология: Учебник. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2005. С. 86-105.

Малахов В.С. Национализм как политическая идеология: Учебное пособие. М.: КДУ, 2005. С.30-36.

Национализм в поздне- и посткоммунистической Европе: в 3 т. / [под общ. ред. Э.Яна]. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. Т.1. Неудавшийся национализм многонациональных и частично национальных государств. С.43-47, 78-86, 97-99, 212-214.

Политология: Энциклопедический словарь. М.: Изд-во Моск. коммерч. ун-та, 1993. С.212-213.

Тишков В.А. Этнология и политика. Научная публицистика. М.: Наука, 2001. С.235-239.

Хейвуд Э. Политология: Учебник для студентов вузов / Пер. с англ. под ред. Г.Г.Водолазова, В.Ю.Бельского. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2005. С.131-137.

Этнополитология. Учебное пособие. Автор-сост. д-р филос. наук Шелистов Ю.И. М.: Издательство «Директ-Медиа», 2010. С.59-97.

 

^[1] Этническая группа - большая группа людей общего происхождения, внутренне связанная отношениями культурной и исторической идентичности.

 

К оглавлению курса

На первую страницу

 

Тема 3. Нация

Подходы к определению нации: «нация-согражданство» и «этнонация»

Идея нации столь привычна, что мало кто задается мыслью ее проанализировать или поставить под сомнение, - она попросту принимается как нечто само собой разумеющееся. Тем временем термин «нация» с равным успехом применяется к весьма разным явлениям - к государству, стране, этнической группе и даже к расе. Организация Объединенных Наций, например, названа совершенно неправильно, поскольку это организация государств, а не национальных сообществ. Каковы же тогда характерные признаки нации? Что отличает нацию от других социальных групп, от других форм общности людей?

«Формы всеобщего исторически изменчивы. Единство племени держалось на традиции. Единство народа имеет религиозную ос­нову. Нация объединена посредством государства. Возникновение идеологии знаменует момент образования нации. „Нациогенез" — сущ­ность любой идеологии, а не обязательно национализма», — отмеча­ет В. Б. Пастухов⁷⁴. Следовательно, исторически менялось не только понятие «государство», но и понятие «нация».

В древности оно обо­значало «общее происхождение» и было синонимом понятия gens — «племя». «В классическом римском словоупотреблении natio, подоб­но gens, служило противоположностью civitas. В этом смысле нации изначально являлись сообществами людей одного и того же проис­хождения, еще не объединившихся в политическую форму государ­ства, но связанных совместным поселением, общим языком, обычаями и традициями», - пишет Ю. Хабермас.

В Средние века нацией нача­ли называть местные сообщества, объединенные языковой и/или про­фессиональной общностью, а во времена М. Лютера термин «нация» стал иногда употребляться для обозначения сообщества всех сословий в государстве. Это понятие использовали применительно к гильди­ям, корпорациям, союзам в стенах европейских университетов, фео­дальным сословиям, массам людей и группам, основанным на общей культуре и истории. «Во всех случаях, — пишет К. Вердери, — оно слу­жило инструментом отбора — тем, что сплачивает в общую массу од­них людей, которых нужно отличать от других, существующих бок о бок с этими первыми; вот только критерии, которые использовались при этом отборе... например передача ремесленных навыков, аристо­кратические привилегии, гражданская ответственность и культурно-историческая общность, - варьировались в зависимости от времени и контекста». Слово «нация» первоначально отнюдь не распространялось на все население того или иного региона, но лишь на те его группы, ко­торые развили у себя чувство идентичности, основанное на общности языка, истории, верований, и стали действовать исходя из этого. Так, у М. Монтеня в его «Опытах» слово nation служит для обозначения общности, связанной общими нравами и обычаями.

Начиная с XV в. термин «нация» использовался аристократией все в большей мере в политических целях. Политическая концепция «на­ции» также охватывала только тех, кто имел возможность участвовать в политической жизни. Она оказывала серьезное влияние на процесс складывания национального государства. Борьба за участие в строительстве такого государ­ства зачастую принимала форму конфронтации между монархом и привилегированными классами, которые часто объединялись в рамках сословного парламента. Эти классы нередко выставляли себя защит­никами «нации» (в политическом смысле этого термина) перед лицом двора. Значение слова «нация» в XVIII в. точно выразил И. Кант, определивший также различия между понятиями «нация» и «народ»: «Под словом „народ" (populus) понимают объединенное в той или дру­гой местности множество людей, поскольку они составляют одно це­лое. Это множество или часть его, которая ввиду общего происхожде­ния признает себя объединенной в одно гражданское целое, называет­ся нацией (gens), а та часть, которая исключает себя из этих законов (дикая толпа в этом народе), называется чернью (vulgus), противоза­конное объединение которой называется скопищем (agree per turbas); это такое поведение, которое лишает их достоинства граждан».

Однако уже у Ж.-Ж. Руссо понятие nation выступает как синоним понятия «государство» (Etat), и нация главным образом понимается как «народ, имеющий constitution». В концеXVIII в. борьба за признание наций расширилась и углубилась, захватив также непривилегированные классы. Самостоя­тельно просвещавшиеся средние классы (буржуа) требовали включить в «нацию» политическое сообщество, и это вызывало осложнения ан­тимонархического и антиаристократического характера. «Демократи­ческое преобразование Adelsnation, нации знати, вVolksnation, нацию народа, предполагало глубокие изменения в ментальности населения в целом. Начало этому процессу положила работа ученых и интеллекту­алов. Их националистическая пропаганда явилась стимулом полити­ческой мобилизации среди городских образованных средних классов еще до того, как современная идея нации получила более широкий резонанс».

Именно Великая французская революция навсегда разрушила веру в божественное и неоспоримое право монархов властвовать и разожгла борьбу против привилегированных классов в интересах становления суверенной нации свободных и равноправных индивидуумов. В кон­цепции суверенной нации, утвердившейся в годы Французской рево­люции, схема легитимации власти абсолютного монарха используется в светском варианте, и нация отождествляется с суверенным народом. Правда, теперь представители привилегированных сословий исключа­лись из числа граждан нации. Можно вспомнить концепцию аббата Э. Сийеса, объявившего французами только представителей третьего сословия (которые, по его мнению, были потомками галлов и римлян) и отказавшего в принадлежности к французской нации аристократии как потомкам завоевателей-норманнов. Он, в частности, писал: «Тре­тьему сословию нечего бояться идти вглубь веков. Оно найдет себя во времена еще дозавоевательные и, имея сегодня достаточно сил, чтобы дать отпор, окажет ныне куда более мощное сопротивление. Почему не низвергнет оно в леса Франконии все эти семейства, лелеющие безум­ную претензию на происхождение от расы завоевателей и на их права? Очистившись, таким образом, нация вполне будет вправе, как я пола­гаю, называть среди своих предков лишь галлов и римлян».

Французские революционеры, действовавшие во благо суве­ренной нации, подчеркивали свою преданность Отечеству - т. е. свои гражданские обязан­ности перед государством, являющимся гарантом существо­вания нации, определяемой как «единая и неделимая». Однако в 1789 г. половина населения Франции вовсе не говорила по-французски, и это несмотря на то, что французский язык, сформировавшийся на базе франсийского диалекта исторической области Иль-де-Франс, еще в 1539 г. королевским ордонансом был объявлен обязательным для употребления во всех официальных актах. Повсеместно на нем велось судопроизводство, составлялись финансовые документы, а гугеноты сделали его языком религии, способствуя тем самым проникновению его в народную среду. Даже в 1863 г. примерно пятая часть французов не владела офици­альным литературным французским языком. «Слияние деревенской и крестьянской Франции с республиканской нацией на принципах то­го же 89-го года будет длиться еще по меньшей мере целое столе­тие и значительно дольше в таких отсталых областях, как Бретань или юго-запад, - отмечает известный историк Франсуа Фюре. - Столь долго приписывавшаяся парижской диктатуре победа республи­канского якобинства была достигнута лишь с того момента, когда она получила поддержку сельских избирателей в конце XIX в.». Задача же «превращения крестьян во французов» (Ю. Вебер) была оконча­тельно решена только в XX в.

В Соединенном Королевстве несколько раньше, чем во Франции, «политическая» нация сформировалась из тех, кто населял Британ­ские острова, и включала в себя различные этнические составляющие, однако воспринималась как единое целое прежде всего благодаря об­щей для всех приверженности протестантизму, свободе и закону, а так­же разделяемой всеми враждебности по отношению к католицизму и его воплощению во всеобщем национальном враге - Франции (образ внешнего врага). Кроме того, национальное единство было скрепле­но жестокостью по отношению к британским католикам гэльского и шотландского происхождения (образ внутреннего врага), которых без­жалостно истребляли и изгоняли из страны, поскольку они отождеств­лялись с внешним врагом нации. Подобная жестокость была необ­ходима для того, чтобы преодолеть враждебность, существовавшую до тех пор даже между протестантами-англичанами и протестантами-шотландцами, — ведь исторически они принадлежали к народам, кото­рые воевали друг с другом с небольшими перерывами в течение пред­шествовавших шестисот лет.

В итальянском обществе вскоре после объединения страны в 1870 г. «стандартный» государственный язык (основу которого составило тоскано-флорентийское наречие) использовался ничтожной частью насе­ления, а региональные различия были столь велики, что это дало ос­нования писателю и либеральному политику М. д'Адзельо выступить с призывом: «Мы создали Италию, теперь мы должны создать ита­льянцев!».

Политический девиз Старого порядка - «Один король, одна вера, один закон!» - французские революционерысначала заменили фор­мулой «Нация! Закон. Король». С тех пор именно нация творила за­коны, которые король должен был применять. А когда, в августе 1792 г. монархия была упразднена, главным источником суверенитета окон­чательно стала нация. Декларация прав человека и гражданина гла­сила: «Источник всякого суверенитета коренится по существу своему в нации; никакая группа и никакое лицо не могут осуществлять власть, не исходящую явно из этого источника». Все, что ранее было королев­ским, теперь превращалось в национальное, государственное. Согласно представлениям французских революционеров, нация строится на свободном самоопределении индивида и общества и единстве граждан­ской политической культуры, а не на культурно-исторических или тем более кровных узах. Нация — это единство государства и гражданско­го общества.

Французская революция провозгласила и законодательно закрепи­ла еще один важный принцип, но уже в сфере международных отно­шений: невмешательство в дела других народов и осуждение завое­вательных войн. Новшества в международном праве вместе с радикальными внешне- и внутриполитическими пре­образованиями способствовали появлению и развитию национальных движений в Европе, основной целью которых стало создание суверен­ных национальных государств.

Одним из результатов Французской революции стало рождение первой националистической диктатуры современного мира — бона­партизма (1799 г.), который представляет собой первую в истории Нового времени попытку введения единоличного правления на осно­ве народного волеизъявления: если формула европейского абсолютиз­ма - «Государство - это я» ( Людовик XIV ), то новейшая формула, на которой базировалась власть Наполеона I - «Нация - это я» (одна­ко еще до Наполеона М. Робеспьер скромно заявлял: «Я не являюсь ни низкопоклонником, ни повелителем, ни трибуном, ни защитником народа; народ - это я»).

Формирование деспотического режима, вы­растающего из демократии и замешенного на националистических призывах к нации и народу, было действительно совершенно новым явлением (появляется в связи с этим и необычная формула: «Им­ператор согласно конституции Республики»). Перспектива бонапар­тистской идеологии поэтому определена как стремление к неограниченной единоличной власти цезаристского толка, опираю­щееся на легитимную волю народа (нации). Впервые сложилась ситу­ация, неоднократно затем повторявшаяся, когда новые демократиче­ские принципы легитимации власти были использованы для воссозда­ния и легитимации неограниченного господства. В результате Напо­леон совместил два типа легитимации - демократическую (плебисци­тарную) и традиционно-монархическую (божественную - коронация в соборе Парижской Богоматери), став императором «милостью Божией и волей французского народа».

Однако именно со времен Французской революции слово «нация» (на Западе) стало означать уроженцев страны, государство и народ как идейное и политическое целое и противопоставляться понятию «подданные короля». Именно деятелями революции был пущен в обо­рот новый термин «национализм» и сформулирован так называемый принцип национальности, согласно которому каждый народ суверенен и имеет право на образование собственного государства. Национализм превратил легитимность народов в высшую форму легитимности. Эти принципы воплотились в европейской истории XIX столетия, назван­ного «веком национализма». Не случайно нация понимается здесь по-прежнему преимущественно политически - как общность граждан го­сударства, подчиняющихся общим законам.

В данном случае речь идет об эволюции понятий «государство» и «нация» в Западной Европе. Однако уже в Германии, куда государ­ственное и национальное единство пришло поздно (в 1871 г.) и «свер­ху», а национальная идея ему предшествовала, слово Reich охваты­вало более обширную сферу, воспаряло в духовные трансцендентные пределы. Можно вспомнить, что только признание Вестфальским до­говором суверенности германских княжеств лишило Германию ее бы­лого господства во внешнеполитических делах Европы. Однако госу­дарственное образование, куда вплоть до 1806 г. входили германские государства, называлось «Священная Римская империя германской нации». Поэтому такое принципиально новое явление, как образование единого национального немецкого государства в 1871 г., преподносилось в качестве восстановления исторической справедливо­сти и возвращения к традициям Священной Римской империи герман­ской нации, созданной Оттоном I еще в X в.

Согласно Р. Коселлеку, латинский термин status был переведен на немецкий словом Staat уже в XV в., однако как понятие, обозначаю­щее государство, оно используется только с концаXVIII в. Reich никогда не был «государством» во французском смысле слова. Поэтому до конца XVIII в. термин Staat здесь использовали исключительно для обозначения статуса или со­словия, в особенности для обозначения высокого социального стату­са или статуса власти, причем часто в таких словосочетаниях, как Furstenstaat. Если словосочетание «суверенное государство» возник­ло во Франции уже в XVII в., то в Германии его стали использовать только в XIX в. Отсюда часто отмечаемый исследователями немец­кий культ государства. Ф. Дюрренматт, объясняя обожествление государства в немец­кой традиции, писал: «У немцев никогда не было государства, зато был миф священной империи. Немецкий патриотизм всегда был романти­ческим, непременно антисемитским, благочестивым и уважительным к власти».

Понятие «нация» также получает здесь иной смысл. Для немец­ких романтиков нация есть нечто персоноподобное - «мегаантропос»: у нее индивидуальная, единственная в своем роде судьба; она обладает собственным характером или душой, миссией и волей, ей свойственно внутренне связанное духовное и психическое развитие, которое называется ее историей. Нациям даже иногда приписывался «жизненный возраст», при этом различали между «юностью», «зре­лостью» и «старостью»; в качестве своего материального референта она имеет территорию, ограниченную, подобно человеческому телу. Государство же должно быть «внутренней связанностью целостных психических и духовных потребностей, целостной внутренней и внеш­ней жизнью нации в одном большом, активном и бесконечно подвиж­ном целом» ( А. Мюллер ), т.е. государство - продукт окончательного оформления нации как органической целостности.

Немецкий философ и историк И.Г. Гердер (1744-1803) выдвинул те­зис о том, что человечество как нечто всеобщее воплощается в отдель­ных исторически сложившихся нациях. «Народы с их разными язы­ками — это многообразное выражение единого Божественного поряд­ка, и каждый народ вносит свой вклад в его осуществление. Един­ственным предметом национальной гордости может быть то, что на­ция представляет собой часть человечества. Особая, отдельная наци­ональная гордость, так же как гордость происхождения, - большая глупость, ибо «нет на земле народа, единственно избранного Госпо­дом: истину должны искать все, сад всеобщего блага должны созда­вать все». Таким образом, уже накануне Великой французской революции образованные слои немецкого общества противопоставили «имперской нации» князей новое понимание нации как народной общ­ности, основанной на общем языке, культуре, истории и правах чело­века.

Уже Леон Дюги, который в 1920 г. ввел в научный оборот поня­тие «нация-государство», отметил различие между «французским» и «немецким» пониманием нации. В частности, он считал, что к на­чалу XX в. в Европе сформировались две концепции общественной жизни, форм государственной власти и ее легитимации, которые и противостояли друг другу в Первой мировой войне. С одной стороны находилась Германия, защищавшая мировоззрение, согласно которо­му власть (суверенитет) принадлежит государству, а нация есть не что иное, как орган государства. С другой - Франция с ее традиция­ми суверенитета нации, отстаивающая свое видение государства как «нации-государства».

Следовательно, по мнению Л. Дюги, основным признаком « нации-государства » является то, что нация обладает суверенитетом. Что же касается «государства-нации», то оно квалифицируется как по­литическая организация с еще недостроенным национальным бази­сом. В этом случае национальная идентичность не органически со­зревает в ходе исторического развития страны, а весьма искусственно стимулируется государством. Этим во многом объясняется тот факт, что подавляющее большинство националистически настроенных по­литиков есть порождение именно «государств-наций». И, как пра­вило, борьба за создание духа национальной идентичности в своей стране переходит у таких политиков во враждебность к другим на­циям.

Если французская нация представляет собой политический про­ект, рожденный в упорной политической борьбе третьего сосло­вия, то немецкая нация, наоборот, появилась сначала в трудах интеллектуалов-романтиков как вечный дар, основанный на общности языка и культуры. Для последних язык был сущностью нации, тогда как для французских революционеров он служил средством дости­жения национального единства. Не случайно И.Г. Гердер считал, что национальность следует рассматривать, прежде всего, как культурный феномен, т. е. как категорию, относящуюся к гражданскому обществу, а не к государству.

Для всех современных националистов нации - это извечные (примордиальные) сущности, естественные человеческие коллективы. Они не возникают, а лишь пробуждаются после того, как некоторое вре­мя пребывали в состоянии летаргии. Осознав себя, нации стремятся исправить историческую несправедливость либо добиться ее.

Эрик Хобсбаум вычленяет два принципиальных смысла понятия «нация» в Новое время:

1) отношение, известное под названием граж­данства, в рамках которого нацию составляет коллективный сувере­нитет, основанный на общем политическом участии;

2) отношение, из­вестное как этничность, в рамках которого в нацию включаются все те, кого предположительно связывает общий язык, история или куль­турная идентичность в более широком понимании.

В этой связи Я. Рёзелъ предлагает проводить различие между «либеральными» и «этническими» нациями-государствами. Идея либеральной нации, по мнению исследователя, возникла раньше, чем идея этнонации. Формирование либеральных наций связано с демократи­зацией государства, они принципиально открыты для членства. Ли­берализм воспринимает человечество как некий агрегат, состоящий из индивидов, которые имеют возможность свободно объединяться. Этническая же концепция нации носит объективистский и детерми­нистский характер. Этнонация - это закрытая нация. Человечество в данной концепции предстает как конгломерат, естественным образом распадающийся на этнические группы, которые стремятся поддержи­вать свою идентичность. По мнению автора, эти две концепции нации не просто несовместимы, они находятся в постоянном соперничестве.

На протяжении XX в. слова «нация» и производное от него «национальность» употреблялись в русском языке обычно в этническом смысле, не связанном с наличием или отсутствием государственности, что вносит сегодня дополнительную путаницу в вопрос разграниче­ния содержания понятий в российской этнополитологии. В советской науке было принято выделять стадиально-исторические разновидно­сти этноса - племя, народность, нацию, связывая их с определенны­ми общественно-экономическими формациями. Нация рассматрива­лась как высшая форма этнической общности, сложившаяся в период становления капитализма на основе экономических связей, единства территории, языка, особенностей культуры и психики, т. е. представле­ния о нации базировались на знаменитом определении И.В. Сталина начала XX в.: «Нация - это исторически сложившаяся устойчивая общность языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры (...) ни один из указанных признаков, взятый в отдельности, недостаточен для определения нации. Более того: до­статочно отсутствия хотя бы одного из этих признаков, чтобы нация перестала быть нацией» (работа «Марксизм и национальный вопрос»).

У Н.А.Бердяева был идеалистический подход в определении нации: «Ни раса, ни территория, ни язык, ни религия не являются признаками, определяющими национальность, хотя все они играют ту или иную роль в ее определении. Национальность - сложное историческое образование, она формируется в результате кров­ного смешения рас и племен, многих перераспределений земель, с кото­рыми она связывает свою судьбу, и духовно-культурного процесса, со­зидающего ее неповторимый духовный лик... Тайна национальности хранится за всей зыбкостью исторических стихий, за всеми переменами судьбы, за всеми движениями, разрушающими прошлое и созидающи­ми не бывшее. Душа Франции Средневековья и Франции XX в. - одна и та же национальная душа, хотя в истории изменилось все до неузнавае­мости».

Многие авторы не разграничивают употребление слов «нация» и «народ» применительно к этническим и территориально-полити­ческим сообществам. Отсюда не различаются или же жестко проти­вопоставляются два основных типа национализма (по-западному) и определение нации, национального и националистического (в рос­сийской литературе). Но при этом гражданский или государствен­ный, культурный или этнический типы общностей в действительно­сти перекликаются между собой и не взаимоисключают друг друга. Речь идет о нации-этносе и нации-государстве, совершенно при этом не противопоставляя их, а лишь прослеживая логику их же собствен­ного исторического развития, генезиса.

Народы, населявшие СССР, делились на народности, националь­ные группы и нации (такое деление было закреплено в Конституции СССР 1936 г.). Нациями считались те народы, которые имели свою государственность, - т. е. титульные народы республик, союзных и ав­тономных, следовательно, существовала своеобразная иерархия этно­культурных общностей и национально-государственных образований. Таким образом, в советской науке и политической практике господ­ствовал примордиалистский подход к этническим категориям.

В свою очередь, Збигнев Бжезинский задается вопросом: чем является Россия - нацией-государством или многонациональной империей? И отвеча­ет на него призывом «настойчиво создавать стимулирующую обстанов­ку, чтобы Россия могла определить себя как собственно Россия... Перестав быть империей, Россия сохраняет шанс стать, подобно Фран­ции и Великобритании или ранней постосманской Турции, нормальным государством».

Сегодня же в России распространено как этническое (немецкое), так и политическое (французское) понимание нации - при явном преобла­дании первого - и нет единства мнений об их содержании и соотно­шении. В действительности же такое деление дефиниций «нации» на два класса достаточно условно, поскольку это понятие также многознач­но и имеет различные оттенки и определения. Как отмечает амери­канский политолог Г. Айзекс, «у каждого автора свой перечень ча­стей, которые составляют нацию. Одним признаком больше, одним признаком меньше. Все они включают общую культуру, историю, тра­дицию, язык, религию: некоторые добавляют «расу», а также терри­торию, политику и экономику - элементы, которые в той или иной степени входят в состав того, что называют «нацией».

М. Вебер следующим образом определяет нацию: «Понятие нации может быть определено примерно так: она являет со­бой данную в чувственности общность, адекватным выражением ко­торой могло бы быть собственное государство и которая, следователь­но, обычно стремится породить из себя это государство». Близкое по смыслу определение нации сформулировал Эрнест Ренан в 1882 г., подчеркнув особую роль в ее формировании исторического сознания и общей коллективной памяти. Э. Ренан отметил, что множество факто­ров, таких, как общая религия, этнический принцип, естественные географические границы и, прежде всего, общий язык и культура, вполне могут играть выдающуюся роль в самовосприятии наций, но в каче­стве критерия определения нации этого недостаточно. В частности, отвергая в качестве такого критерия общие интересы группы, Ренан иронично замечает: «Таможенный союз не бывает Отчизной». В результате, согласно Э. Ренану, «нация - душа, духовный прин­цип. Две вещи составляют эту душу, этот духовный принцип. Одна из них принадлежит прошлому, другая - настоящему. Первое - это сов­местное владение богатым наследием воспоминаний, второе - настоя­щее согласие, желание жить вместе. Нация, таким образом, это большая солидарная общность, поддер­живаемая идеей уже совершённых жертв и тех, которые люди гото­вы принести в будущем. Условием ее существования является про­шлое, но определяется она в настоящем конкретном факте - ясно про­возглашенном желании продолжать совместное существование. Бытие нации, извините меня за такую метафору, - это ежедневный плебисцит».

Таким образом, М. Вебер, Дж. С. Милль. Э. Ренан и другие (пре­имущественно либеральные) мыслители представляли нацию резуль­татом свободного выбора людей, выражающих волю жить вместе и под «своим» правлением, выбора, который совершается при опреде­ленных исторических обстоятельствах и определяется рядом факто­ров, ни один из которых не является a prioriрешающим.

Согласно другому известному определению - Б. Андерсона, на­ции - это «воображаемые сообщества», что, разумеется, не означает, будто нация - сугубо искусственная конструкция: она есть спонтанное порождение человеческого духа. Она воображаема потому, что члены даже самой маленькой нации никогда не знают друг друга лично, не встречаются и не разговаривают. И, тем не менее, в сознании каждо­го существует образ своей нации. Обязательное условие формирова­ния у любого сообщества представления о себе - преемственность со­знания. Само существо «нации» как коллективного целого, живущего преемственно от поколения к поколению, предопределяет некоторую «традицию» ее жизни, сохранение основ этой жизни. Культ предков в традиционном обществе, национальные праздники и поклонение на­циональным святыням в наши дни призваны напоминать нам, что все мы связаны общими корнями и общим прошлым. Нации настолько же условны, насколько и органичны, ибо любые из них имеют свои границы, за которыми находятся уже другие нации… Они реальны благодаря вос­производству веры людей в их реальность и институтам, ответствен­ным за воспроизводство этой веры».

Аналогичный подход у В.А.Тишкова: нация, по его мнению, - это категория семантико-метафорическая, которая обрела в истории большую эмоциональную и политическую легитимность и которая не стала и не может быть катего­рией анализа, т. е. стать научной дефиницией.

В сознании людей нация - всегда единое сообщество. Независимо от существующего в ней неравенства мы, как правило, воспринимаем ее на уровне горизонтальныхсвязей. Но при этом она выступает и как сообщество политическое. Мы не принимаем ее за добровольную ассоциацию частных лиц, которая в любой момент может распасться; напротив, нация проявляет себя через си­стему общественных институтов, созданных для служения общности, главный из них - государство. Поэтому нация видится как независи­мая единица, не случайно ее концепция родилась в эпоху Французской революции, которая поставила под сомнение законность традиционно­го династического правления и суверенитет монарха. С тех пор наро­ды, сознающие себя нациями, борются за национальное освобождение, и символ этой свободы суверенное государство. «Нация есть не что иное, как государство-нация: политическая форма территориального суверенитета над подданными и культурная (языковая и, или религи­озная) гомогенизация группы, накладываясь друг на друга, порожда­ют нацию», — пишет Д. Кола.

Таким образом, как и всякая национальная общность, западные нации создавались на базе той или иной комбинации политических, социально-экономических, культурных и этнических факторов. Про­цесс их становления опирался на культуру и единство доминирующей этнической группы, имевшей в свою очередь мно­говековую историю предшествующей консолидации. Поэтому нельзя игнорировать этническую и политическую историю, поскольку в ис­тории становления любого явления находится ключ к пониманию его природы.