Формирование технических и социально-гуманитарных наук

В качестве последующих исторически значимых этапов науки, опре­деливших ее развитие и функции в культуре, можно выделить станов­ление технических и социально-гуманитарных наук. Их становление как особых подсистем опытной науки (наряду с естествознанием) также имело социокультурные предпосылки. Оно происходило в эпо­ху вступления техногенной цивилизации в стадию индустриализма и знаменовало обретение наукой новых функций — быть производи­тельной и социальной силой.

К концу XVIII — началу XIX столетия наука окончательно стано­вится бесспорной ценностью цивилизации. Она все активнее участву­ет в формировании мировоззрения, претендуя на достижение объек­тивно истинного знания о мире, и вместе с тем все отчетливее обнаруживает прагматическую ценность, возможность постоянного и систематического внедрения в производство своих результатов, кото­рые реализуются в виде новой техники и технологии. Примеры ис­пользования научных знаний в практике можно обнаружить и в пред­шествующие исторические периоды, что давало импульсы к осмыслению практической значимости науки (вспомним известное изречение Бэкона: «Знание — сила»). И все же использование резуль­татов науки в производстве в доиндустриальные эпохи носило скорее эпизодический, чем систематический характер.

В конце XVIII — первой половине XIX в. ситуация радикально ме­няется. К. Маркс справедливо отмечал, что «научный фактор впервые сознательно и широко развивается, применяется и вызывается в та­ких масштабах, о которых предшествующие эпохи не имели никакого понятия». Индустриальное развитие поставило достаточно сложную и многоплановую проблему: не просто спорадически использовать отдельные результаты научных исследований в практике, но обеспе­чить научную основу технологических инноваций, систематически включая их в систему производства.

Именно в этот исторический период начинается процесс интенсив­ного взаимодействия науки и техники и возникает особый тип соци­ального развития, который принято именовать научно-техническим прогрессом. Потребности практики все отчетливее обозначали тенден­ции к постепенному превращению науки в непосредственную произво­дительную силу. Внедрение научных результатов в производство в рас­ширяющихся масштабах становилось основной характеристикой социальной динамики, а идея социального прогресса все отчетливее связывалась с эффективным технологическим применением науки.

Важную роль в развитии науки, в частности в формировании но­вых отраслей знания, сыграло развитие крупной машинной индуст­рии, пришедшей на смену мануфактурному производству. Не случай­но в тех странах, где капитализм приобретал более развитые формы, наука получала преимущества в развитии. Внедрение ее результатов в производство все чаще рассматривалось как условие получения при­были производителями, как свидетельство силы и престижа государ­ства. Ценность науки, ее практическая полезность, связанная с извле­чением дивидендов, отчетливо начинали осознаваться теми, кто вкладывал средства в проведение исследований.

Расширяющееся применение научных знаний в производстве сформировало общественную потребность в появлении особого слоя исследований, который бы систематически обеспечивал приложение Фундаментальных естественнонаучных теорий к области техники и технологии. Как выражение этой потребности между естественнона­учными дисциплинами и производством возникает своеобразный по­средник — научно-теоретические исследования технических наук.

Их становление в культуре было обусловлено, по меньшей мере, двумя группами факторов. С одной стороны, они утверждались на ба­зе экспериментальной науки, когда для формирования технической теории оказывалось необходимым наличие своей «базовой» естест­веннонаучной теории (во временном отношении это был период XVIII—XIX вв.). С другой стороны, потребность в научно-теоретиче­ском техническом знании была инициирована практической необхо­димостью, когда при решении конкретных задач инженеры уже не могли опираться только на приобретенный опыт, а нуждались в науч­но-теоретическом обосновании создания искусственных объектов, которое невозможно осуществить, не имея соответствующей техниче­ской теории, разрабатываемой в рамках технических наук.

Технические науки не являются простым продолжением естест­вознания, прикладными исследованиями, реализующими концепту­альные разработки фундаментальных естественных наук. В развитой системе технических наук имеется свой слой как фундаментальных, так и прикладных знаний, и эта система имеет специфический пред­мет исследования. Таким предметом выступает техника и технология как особая сфера искусственного, создаваемого человеком и сущест­вующего только благодаря его деятельности.

С точки зрения современных представлений об эволюции Вселен­ной, возникновение человека и общества открывает особую линию эволюции, в которой формируются объекты и процессы, чрезвычайно маловероятные для природы, практически не могущие в ней возник­нуть без целенаправленной человеческой активности. Природа не со­здает ни колеса, ни двигателя внутреннего сгорания, ни ЭВМ на крис­таллах — все это продукты человеческой деятельности. Вместе с тем все созданные человеком предметы и процессы возможны только тогда, когда порождающая их деятельность соответствует законам природы.

Идея законов природы выступает тем основанием, которое, сохра­няя представление о специфике естественного и искусственного, свя­зывает их между собой. Сама же эта идея исторически сформирова­лась в качестве базисного мировоззренческого постулата и ценности в эпоху становления техногенной цивилизации. Она выражала новое понимание природы и места человека в мире, отличное от представ­лений, свойственных большинству традиционных культур. Нераз­рывно связанное с этой мировоззренческой идеей представление об относительности разделения искусственного и естественного было одной из предпосылок не только становления естествознания, но и последующего формирования технических наук.

Первые образцы научных технических знаний, связанных с приме­нением открытых естествознанием законов при создании новых тех­нологий и технических устройств, возникли уже на ранних стадиях развития естественных наук. Классическим примером может служить конструирование X. Гюйгенсом механических часов. Гюйгенс опирает­ся на открытые Галилеем законы падения тел, создает теорию колеба­ния маятника, а затем воплощает эту теорию в созданном техническом устройстве. Причем между теоретическими знаниями механики (за­коном падения тел и законом колебания идеального маятника), с од­ной стороны, и реальной конструкцией маятниковых часов, с другой, Гюйгенс создает особый слой теоретического знания, в котором зна­ния механики трансформируются с учетом технических требований создаваемой конструкции. Этот слой знания (разработанная Гюйген­сом теория изохронного качания маятника как падения по циклоиде, обращенной вершиной вниз) можно интерпретировать в качестве од­ного из первых образцов локальной технической теории. Что же каса­ется систематической разработки технических теорий, то она началась позднее, в эпоху становления и развития индустриального машинного производства. Его потребности, связанные с тиражированием и моди­фикацией различных технических устройств, конструированием их новых видов и типов, стимулировали формирование и превращение инженерной деятельности в особую профессию, обслуживающую про­изводство. В отличие от технического творчества в рамках ремеслен­ного труда, эта деятельность ориентировала на систематическое при­менение научных знаний при решении технических задач.

Развитие инженерной деятельности в XIX и XX вв. привело к диффе­ренциации ее функций, их выделению в относительно самостоятельные специализации: проектирование, конструирование, обслуживание тех­нических устройств и технологических процессов. С развитием инже­нерной деятельности усложнялось научное техническое знание. В нем сформировались эмпирический и теоретический уровни; наряду с при­кладными техническими теориями возникли фундаментальные. Их ста­новление было стимулировано не только прогрессом естествознания, но прежде всего потребностями инженерной практики. Характерным примером в этом отношении может служить формирование теории ма­шин и механизмов. Первые шаги к ее созданию были сделаны еще в эпоху первой промышленной революции и связаны с задачами констру­ирования относительно сложных машин (подъемных, паровых, ткац­ких, прядильных и т.д.). Их разработка основывалась на использовании в качестве базисных компонентов, так называемых простых машин (блок, ворот, винт, рычаг и т.п.), исследование которых было важным исходным материалом открытия законов механики (программа Гали­лея). Но в процессе конструирования выяснялось, что работа большин­ства сложных машин предполагает преобразование движения с измене­нием его характера, направления и скорости. Поэтому главная проблема состояла не столько в выделении «простых машин» в качестве компо­нентов сложных, сколько в разработке теоретических схем их состыков­ки и преобразования присущих им типов движения. Потребности ре­шения этой проблемы постепенно привели к созданию вначале отдельных теоретических моделей, а затем и фундаментальной теории машин и механизмов. Разработка последней была завершена в первой половине XX в. (В.А. Ассур, В.В.Добровольский, И.И.Артоболев­ский)²⁸. Характерной ее особенностью стало не только создание мето­дов расчета существующих типов машин и механизмов, но и предсказа­ние принципиально новых типов, еще не применявшихся в практике (подобно тому как периодическая система элементов, созданная Д.И. Менделеевым, предсказала существование еще не открытых хими­ческих элементов, фундаментальная теория машин и механизмов пред­сказывала принципиально новые семейства механических устройств, до ее создания неизвестных практическому конструированию).

Возникая на стыке естествознания и производства, технические науки все яснее обозначали свои специфические черты, отличающие их от естественнонаучного знания. Они обретали свое предметное по­ле, формировали собственные средства и методы исследования, свою особую картину исследуемой реальности, т.е. все то, что позволяет го­ворить о становлении определенной научной дисциплины.

Сформировавшись, технические науки заняли прочное место в си­стеме развивающегося научного знания, а технико-технологические инновации в производстве все в большей мере стали основываться на применении результатов научно-технических исследований. И если раньше наука, как отмечал Дж. Бернал, мало что давала промышлен­ности, то с утверждением технических наук ситуация изменилась. Они стали не только обеспечивать потребности развивающейся тех­ники, но и опережать ее развитие, формируя схемы возможных буду­щих технологий и технических систем.

Технические науки вместе с техническим проектированием начи­ная с середины XIX столетия стали выступать связующим звеном между естественнонаучными дисциплинами, с одной стороны, и про­изводственными технологиями — с другой.

Эпоха индустриализма создала предпосылки не только для возник­новения технических дисциплин в качестве особой области научного знания. В этот же исторический период начинает складываться систе­ма социально-гуманитарных наук. Как и другие науки, они имели свои истоки еще в древности, в накапливаемых знаниях о человеке, различ­ных способах социального поведения, условиях воспроизводства тех или иных социальных общностей. Но в строгом смысле слова социальные и гуманитарные науки конституировались в XIX столетии, когда в культуре техногенной цивилизации отчетливо оформилось отношение c различным человеческим качествам и к социальным феноменам как к объектам управления и преобразования. Отношение к любым иссле­дуемым явлениям и процессам как к объектам служит одним из обяза­тельных условий научного способа познания, в том числе и социаль­но-гуманитарного. Поэтому его предпосылками было формирование практик и типов дискурса, в которых человек, его качества, его дея­тельность и социальные связи предстают как особые объекты целера-ционального действия. Именно в эпоху индустриализма объектно-предметное отношение к человеку и человеческим общностям становится доминирующим в техногенной культуре. В это время окон­чательно оформляется приоритетный статус «отношений вещной за­висимости», которые подчиняют себе и ограничивают сферу «отноше­ний личной зависимости», выступавших основой организации социальной жизни в традиционных обществах. Главным фактором та­кой смены социально-культурных приоритетов стало всеохватыва­ющее развитие товарно-денежных отношений, когда капиталистиче­ский рынок превращал различные человеческие качества в товары, имеющие денежный эквивалент. К. Маркс одним из первых проанали­зировал процессы и социальные последствия опредмечивания челове­ческих качеств в системе отношений развитого капиталистического хозяйства. Он интерпретировал эти процессы как отчуждение, порож­дающее неподвластные человеку социальные силы и превращающее людей в объекты социального манипулирования. Сходные мысли позднее развивал Г. Зиммель. Отталкиваясь от идей Маркса, он раз­работал свою философскую концепцию денег, в которой главное внимание уделялось социально-психологическим аспектам денеж­ных отношений, их влиянию на духовную жизнь людей. Деньги рас­сматривались Зиммелем не только как феномен экономической жиз­ни общества, но как универсальный способ обмена, определяющий характер отношений и общения в самых различных областях челове­ческой жизнедеятельности. Зиммелем была высказана мысль о зна-ково-символической роли денег и их функционировании как особо­го культурного феномена, опосредующего отношения людей.

Комментируя книгу Г. Зиммеля «Философия денег», современный Французский психолог Серж Московичи писал: «Зиммель не открыл Деньги. Тем не менее он первым охватил во всей полноте философию культуры, рожденной ими, и первым сформулировал целостную теорию Их власти». Эта власть проявлялась в самых различных сферах человече­ского бытия. Она фиксировала дистанцию между предметом и потребляющим его человеком. Именно благодаря деньгам как посреднику не только материальные предметы, но и духовные сущности, идеи и цен­ности «становятся миром столь же автономным и объективным, как и мир физический». Деньги «раздробляют и стерилизуют, как нечто ме­шающее им, тот тип человеческих связей, в основе которого лежит смесь чувств и интересов, превращают личные отношения в безличные, при которых человек становится вещью для другого человека»³⁰.

И еще на одно свойство денег обращает особое внимание Зиммель: на их способность превращать индивидуально неповторимые вещи, состоя­ния, человеческие качества в количественные, калькулируемые объекты.

После работ Маркса и Зиммеля эти идеи были развиты М. Вебером в рамках его концепции духа капитализма. Вебер особо подчеркивал роль идеала целерационального действия в становлении и функцио­нировании новой цивилизации, зародившейся в эпоху Ренессанса и Реформации. Этот идеал предполагал особый тип рациональности, ос­нованной на принципах объективности, законодательного регулиро­вания, планирования и расчета. Новая рациональность включалась в самые различные области человеческой жизнедеятельности, органи­зуя экономику, право, науку, искусство, повседневную жизнь людей.

Отношение к человеку как к предмету рациональной регуляции ха­рактеризовало огромное многообразие практик, сложившихся в исто­рическую эпоху становления и развития техногенной цивилизации. В знаменитых исследованиях М. Фуко, посвященных формированию клиники, истории тюрьмы, истории сексуальности, достаточно убеди­тельно показано, что во всех этих, на первый взгляд малосвязанных между собой сферах человеческой жизни реализовался некоторый об­щий принцип «знания-власти». Человек выступал здесь как предмет, который нужно исследовать и рационально регулировать. Фуко пока­зывает, как это отношение проявлялось в исторически возникающей организации надзора и контроля в тюрьмах, в системе обезличенного наказания от имени закона, в правилах внутреннего распорядка тю­рем, больниц, учебных заведений, в самой их архитектуре и планиров­ке внутреннего пространства. К этому же классу феноменов, выступа­ющих в качестве своеобразных культурных символов «знания-власти». Фуко относит практику медицинского обследования, основанную на осмотре тела, которое предстает как объект, открытый для наблюде­ния; практику тестирования и медицинской документации; публичное обсуждение проблем сексуальности; периодические смотры-экзамены в учебных заведениях, когда власть заставляет человека-объекта пуб­лично демонстрировать себя, и т.п. Такого рода практики и дискурсы формировали и закрепляли новое отношение к индивиду — как к объекту наблюдаемому, описываемому и регулируемому определенными правилами. Соответствующие смыслы укоренялись в мировоззренчес­ких универсалиях культуры, в понимании человека и его социального бытия, создавая предпосылки для возникновения социально-гумани­тарных наук. Как подчеркивает Фуко, с того момента, «когда «норма» заняла место «предка», а мера соответствия норме — место статуса, ко­гда место индивидуальности человека известного заняла индивидуаль­ность человека вычислимого, в этот момент и стало возможным фор­мирование наук о человеке, ибо именно тогда была запущена новая технология власти и новая политическая анатомия тела».

Возникновение социально-гуманитарных наук завершало форми­рование науки как системы дисциплин, охватывающей все основные сферы мироздания: природу, общество и человеческий дух. Наука об­рела привычные для нас черты универсальности, специализации и междисциплинарных связей. Экспансия науки во все новые предмет­ные области, расширяющееся технологическое и социально-регуля­тивное применение научных знаний сопровождались изменением ин­ституционального статуса науки. В конце XVIII — первой половине XIX столетия возникает дисциплинарная организация науки с прису­щими ей особенностями трансляции знаний, их применением и спо­собами воспроизводства субъекта научной деятельности.