Карл юнг об экстрасенсорном восприятии

Р. И. ван Хельсдинген

К концу жизни Юнг мог свободнее говорить о своих личных взглядах и переживаниях, касающихся галлюцинаций. Согласно его автобиографии "Memories, Dreams, Reflections" ("Воспоминания, Мечты, Раздумья"), он заинтересовался этим, когда начал писать научные труды. Он пишет:

Моя первая книга, в 1905 году, быка о психологии dementia praecox (шизофрения). Моей целью было показать, что бредовые идеи и галлюцинации – это не только специфические симптомы психического заболевания, но что они имеют также социальный смысл.

Итак, что такое галлюцинация? Галлюцинация – это чувственное восприятие, которое никем другим не подтверждается. Однако для определения недостаточно одного этого: если я случайно вижу или слышу что-нибудь, чему нет больше свидетелей, это все же может быть точным наблюдением. Более трудная проблема – определение нормы. Человек, который утверждает, что слышит голоса, не обязательно ненормальный или имеет психическое расстройство: Жанна д'Арк, например, слышала голос Бога, призывающий спасти Францию, что ей и удалось сделать. С того времени сохранились обширные архивы, в которых имеются допросы комитета, который осудил ее. Они показывают, что все, что она говорила, было совершенно понятно и разумно, кроме ее настояния, что Бог говорил с ней лично. Интересно, что большинство французов сегодня склонны верить этой истории.

Когда мы воспринимаем что-либо, то верим, что наше восприятие относится к чему-то вне нас, хотя сами восприятия находятся внутри нас. Любое чувственное впечатление должно быть включено в банк памяти, прежде чем восприятие как таковое может иметь место: когда мы видим или слышим что-либо впервые, это может стать восприятием только после того, как оно будет помещено в банк. Например, я знаю наверное, что шариковая ручка в моей руке имеет определенную форму и вид, что она существует в пространстве и что я пользуюсь ею сейчас. Моя ручка присутствует во внешнем мире пространства и времени (в настоящем), но только благодаря моему собственному внутреннему миру, моему осознанию пространства и времени я способен сделать это наблюдение. Этот мир позволяет мне воспринимать себя; любое восприятие внешнего мира включает большую часть нашего внутреннего мира. Когда мы воспринимаем что-нибудь глазами или ушами, например, то полагаем, что оно совершенно отделено от нас, но наш внутренний мир непосредственно включен в процесс восприятия.

Всякий раз как уровень нашего сознания понижается, личный, субъективный взгляд становится более рельефным. Когда я грежу, мое сознание понижается пропорционально росту моего субъективного восприятия мира; я наблюдаю мир вокруг себя менее ясно, и начинают играть роль эмоциональные факторы и воспоминания. Для тех людей, для которых внутренний мир чувств и мыслей более значителен, чем что бы то ни было, происходящее во внешнем мире (крайних интравертов), внутренние образы и голоса часто яснее, чем параллельное внешнее влияние.

Юнг пишет:

Со времени моего опыта в баптистерии (купели) в Равенне я определенно знаю, что нечто внутреннее может казаться внешним. Здесь меня вначале поразил, мягкий голубой свет, наполнивший помещение; тем не менее я совсем не удивился этому. Я не пытался найти его источник и не изумлялся, что этот свет без видимого источника не беспокоил меня. Я был как бы поражен, потому что на месте окон, которые я запомнил во время моего первого посещения, были теперь четыре огромные мозаичные фрески неправдоподобной красоты, которые, казалось, я совершенно забыл. Я был раздосадован такой ненадежностью своей памяти. Мозаика на южной стороне представляла крещение в Иордане; вторая картина, на севере, была о переходе Детей Израиля через Красное море; третья, на востоке, вскоре изгладилась из моей памяти.

Когда я вернулся домой, я попросил одного знакомого, который собирался в Равенну, приобрести для меня эти картины. Он не смог их, найти, так как узнал, что описанных, мною мозаик не существует.

Юнг видел фрески только своим мысленным взором. Его религиозное настроение привело к тому, что он видел картины, которых там не было: другими словами, у него были зрительные галлюцинации.

У Юнга были также галлюцинации в виде голосов во многих случаях, особенно во время глубокой интраверсии. Время от времени он удалялся в уединенный (построенный им самим) сельский дом на Цюрихском озере, и там, в глубоком одиночестве, иногда ночью слышал голоса вокруг дома. Он, бывало, вставал с постели проверить, нет ли там кого-нибудь, не видел никого и возвращался спать. Это повторялось несколько раз. Позже Юнг почувствовал, что знает почти наверное, что это голоса умерших душ, которые были частью германской армии крестоносцев Вотана; вера в Вотана не исчезла окончательно в этих краях.

Юнг пережил очень трудный период, когда его психическое здоровье было плохим. В это время он иногда слышал женский голос, говоривший ему, что он художник и должен заниматься живописью. Некоторое время он следовал этому совету, пока не понял, что у этого голоса плохие намерения и он пытается направить его по ложному пути.

Юнг пишет:

Пациентка, голос которой звучал у меня внутри, фатальным образом влияла на людей. Ей удалось в разговоре с моим коллегой убедить его, что он непризнанный художник: он поверил и погиб. Причина его поражения? У него не было сильною чувства самоуважения, а было приобретенное уважение благодаря признанию других. Это опасно. Это сделало его неуверенным и открытым для порочащих измышлений; то, что она говорит, часто чрезвычайно соблазнительно и непостижимо коварно. В то время, когда я работал, погруженный в иллюзии, я особенно нуждался в точке опоры в этом мире, и должен сказать, что семья и профессиональная работа были для меня такой опорой. Для меня наиболее существенно иметь нормальную жизнь в реальном мире, в противовес этому странному внутреннему миру. Семья и профессия оставались той базой, куда я всегда мог вернуться и убедиться, что я действительно существующий, обыкновенный человек.

Высвободившись из этого состояния, Юнг соприкоснулся с голосом мудреца, в котором он опознал Филемона из греческой мифологии. Присутствие этого голоса было для него благотворным, голос дал ему хороший совет и ответил на его вопросы. Согласно мифологии, Филемон был бедняком, который вместе со своей женой Бавкидой оказал теплый прием верховному богу Зевсу, когда тот посетил их в образе простого бедняка. Все прочие люди в округе прогоняли Зевса в его человеческом обличье, и в наказание он уничтожил их наводнением, спася только Филемона и Бавкиду. Юнг видел в Филемоне мудрого старца, который многое разъяснил ему. Действительно, самое глубокое, гностическое произведение, которое написал Юнг, "Septem Sermones ad Mortuos" (Семь поучений мертвому) было продиктовано ему Филемоном.

Юнг пишет:

Филемон и другие образы моих фантазий заставили меня понять, что в психике имеются явления, которые сам я не создаю, а которые сами создаются и имеют собственную жизнь. Филемон представлял силу, которая не была мною. В моих фантазиях я вел с ним разговоры, в которых он говорил вещи, о которых я сознательно не думал. Я ясно видел, что это он говорит, а не я. Он сказал, что я относился к мыслям так, как если бы я сам генерировал их, а по его мнению, мысли – они как звери в лесу, или как люди в комнате, или как птицы в воздухе; и добавил:

"Если бы ты увидел людей в комнате, ты бы не подумал, что ты сделал этих людей или что ты ответственен за них". Это именно он научил меня психической объективности, реализму в психике. Благодаря ему выяснилось различие между мной и объектом моей мысли. Он противостоял мне каким-то объективным способом, и я понял, что во мне есть нечто, что может говорить то, чего я не знаю и не собираюсь узнавать, нечто, что может даже быть направлено против меня.

Тем не менее, мне было ясно с самого начала, что я смогу найти связь с окружающим миром, с людьми, только если я сделаю все возможное, чтобы показать, что содержание психической реальности истинно, и не только как мой личный опыт, а как коллективный опыт, с которым могут встретиться другие люди. Вот что я пытался доказать в своей дальнейшей научной работе.

Определенная направленность чувств, так называемый эмоциональный комплекс, может стать непреодолимым до такой степени, что он вырывается из психики и принимает форму личности. Вот почему, говорит Юнг, голоса, которые люди слышат, всегда являются персонификацией частей их душ; и это точно, потому что они являются такими персонификациями, что слышащие не осознают голоса как части самих себя – они полагают, что голоса приходят от других людей. Есть другая возможность, которую Юнг не исключает. По его мнению, каждый из нас связан с бессознательной духовной жизнью всех других людей на самом глубоком уровне нашей психики; это включает как тех, кто уже умер, так и тех, кто еще должен родиться. Юнг назвал эту духовную сферу коллективным бессознательным измерением, связывающим все человечество, делающим возможным контакт с другими людьми иными средствами, чем сенсорное восприятие. Эта теория допускает возможность слышания голосов людей, которых мы не можем видеть, или которые умерли давным- давно.

В свете этого вполне возможно, что эмоциональные комплексы представляют часть коллективного бессознательного, а это делает возможным для меня верить в реальность слышания голосов других людей, даже если никто другой не слышит их. Вероятность феномена значительно возрастает благодаря таким факторам как чрезвычайная интроверсия, пониженный уровень сознания и сильная привязанность к человеку, чей голос слышится. Например, вдова, очень любившая своего мужа, слышала его голос в моменты, когда сталкивалась с трудными решениями. В другом случае молодой человек, сильно привязанный к своему отцу, приходил время от времени к его могиле поговорить с ним и попросить совета. Нет необходимости определять что-либо из этого как психическое расстройство.

Те, кто склонен испытывать чувство вины, слышат иногда критикующие, обвиняющие или бранящие голоса. Они часто полагают, что голоса появляются извне, и пренебрегают той ролью, которую играет в их создании их внутренний мир.

Ссылки

Jung, С. G. (1969) Memories, Dreams, Reflections; Pantheon Books, Random House, New York.

JAYNES И СОЗНАНИЕ

Петси Хейг

В книге "The Origin of Consciousness in the Breakdown of the Bicameral Mind" (Возникновение сознания при разложении бикамерального разума) Julian Jayness набрасывает теорию связи между эволюцией сознания и феноменом слышания голосов. За недостатком места я могу привести здесь лишь очень краткое изложение его тезисов, но суть их удивительное утверждение, что примерно до 1300 года до нашей эры слышание голосов было обычным для всех людей, и что этот опыт был почти исключен тем, что теперь известно нам как сознание. Те немногие люди, которые еще слышат голоса сегодня, говорит он, являются носителями эволюционного наследия тих давних времен.

Прежде всего Jaynes рассматривает понятие "сознание" и предлагает свое определение того, чем оно не является:

· Кажущаяся непрерывность сознания – это на самом деле иллюзия, возникающая из искусственного разделения времени. Мы находимся в сознании меньше времени, чем думаем, потому что не можем отдавать себе отчета о времени, в течение которого мы не сознаем.

· Сознание – это не воспроизведение переживаний. Сознательное воспоминание – это не извлечение хранящихся чувственных образов, а возвращение чего-то, что мы ранее сознавали.

· Сознание не требуется для составления представления (концептуализации). Никто никогда не отдавал себе отчета о дереве. Мы познаем отдельное дерево, и функция языка обозначить понятие словом.

· Сознание не требуется для учебы: тренировка не требует сознания. Приобретение привычек происходит автоматически. Сознание играет роль в формулировании проблемы определенным образом, но оно не требуется для ее решения.

· Сознание не требуется для обдумывания. Думание о чем- то никогда не бывает сознательным. Мы думаем прежде, чем узнаем, о чем мы собираемся думать. Важная часть процесса – начальная директива, которая позволяет всему выполняться автоматически.

· Сознание не требуется для обоснования. Аргументация заключается в обширном ряде процессов естественного мышления в повседневной жизни. Мы нуждаемся в логике, потому что большинство обоснований несознательны.

Мы склонны помещать сознание внутри головы: мы создаем там место для него, хотя знаем, что нет такого места в наших головах. Аристотель помещал сознание где-то над сердцем. В действительности его можно с таким же успехом поместить в соседней комнате, учитывая, что оно вообще не имеет расположения в том смысле, который мы предполагаем.

На основании этих наблюдений Jaynes делает вывод о том, что возможно представить себе цивилизацию без сознания. Он говорит также, что мы не можем понять сознание, потому что у нас нет для него метафоры, а метафоры существенны для понимания. Мы пользуемся пространством как придатком сознания: например, мы принимаем, что время движется слева направо. Мы отличаем части от целого, как отличаем клоуна от всего цирка. Мы используем метафору "Я" в работе нашего воображения, вместо применения метафор на уровне сознания. Сознание – это метафора нашего действительного поведения. В сущности, сознание работает с помощью аналогии и сконструированного пространства с аналогом "Я", который может наблюдать это пространство и метафорически двигаться в нем.

Вот коротко основные пункты, которые Jaynes использует для аргументации. Главным пунктом является его утверждение, что вполне возможно существование общества, хорошо функционирующего без сознания. Это, говорит он, хорошо изображено в "Илиаде", книге, относящейся ко времени до существования сознания, каким мы его знаем, то есть ко времени, когда каждый слышал голоса. Очевидно, что в "Илиаде" не используются слова, относящиеся к сознанию или умственным действиям; в культе древних греков место сознания занимали боги. Как говорит Агамемнон: "У богов свои обычаи". "Илиада" изображает то, что Jaynes называет бикамеральным разумом: человеческий дух работает в двух отдельных пространствах. Обе эти части бессознательные. Большая часть была занята богами, которые разговаривали с людьми, и их голосами. Индивидуум- последователь чувствовал другое пространство и выполнял церемониалы. Сила воли, планирование и инициатива существовали не на уровне сознания; решения принимались и действия выполнялись на уровне богов, а индивидуум подчинялся их командам, потому что он не мог сознательно видеть, что следует предпринять. К тому же "Илиада" обрисовывает не характеры, а подвиги людей – подвиги, содеянные по воле богов.

В "Илиаде" нет ничего, что предполагало бы возможность спора с самим собой или личной ответственности. Эти признаки сознания возникли на более поздней стадии развития человечества, как продукт культуры, когда человек сам стал своим богом. Когда бикамеральный разум исчезает, появляется сознание.

Есть удивительное сходство между тем, каким образом боги разговаривают в "Илиаде", и тем, как многие из нас слышат голоса. Они разговаривают, угрожают, проклинают, советуют, предостерегают, утешают, высмеивают, приказывают, предсказывают. Они кричат, скулят и глумятся. Они могут переходить от шепота к визгу. Часто у них бывают такие странности, как говорить очень медленно или ритмично.

Богам в "Илиаде" всегда подчинялись. Подобным же образом многие из нас подчиняются своим голосам, a Jaynes предлагает несколько возможных объяснений этого повиновения голосам или богам. Когда вы хотите понять того, кто говорит с вами, вы должны мысленно идентифицировать себя с ним, поставить себя на его место. Когда вам адресуется приказание, эта идентификация становится повиновением. Вы можете избежать этого подчинения только если между вами и говорящим есть реальная дистанция и вы критичны по отношению к говорящему. Боги в "Илиаде" были в более тесном контакте с тем, кого это касалось, чем сам индивидуум со своим "Я". Богам в особенности покорялись потому, что индивидуум не относился к ним критически: боги были всегда всеведущими и всемогущими.

В этом отношении Jaynes предлагает в своей книге очень специальную дискуссию о функциях двух полушарий мозга. Здесь следует только отметить, что правая половина мозга ответственна за слышание голосов, и что оба полушария могут функционировать независимо друг от друга, в точности как отношение бог – человек в бикамеральные времена. Мозг может подвергаться влиянию окружения и видоизменяться от бикамеральной природы до состояния сознания.

Jaynes прослеживает историю слышания голосов в эволюции человека. Он говорит, что язык вначале возник в виде невольных выкриков в ответ на угрозы; скоро выкрики стали применяться внутри группы людей их лидером для предупреждения об опасности. Затем появились специальные слова, которые применялись лидером для назначения задания членам группы. Поскольку эти задания становились все более сложными, соответственно развивается сам индивидуум, и люди начинают галлюцинировать голосом лидера, отдающего приказания.

С ростом общины до 100 человек появляется вождь, чей голос слышен всей общине. Когда такой вождь умирает, его народ продолжает слышать его голос, и он возвышается до статуса Бога. Таким образом человечество создало своих богов. Храмы и статуи строятся на месте захоронения умершего властителя. Поселения растут, и бикамеральный разум с его способностью слышать голоса необходим для поддержания социального контроля. Египтяне обращались со своими наиболее выдающимися умершими так, как если бы они были живы, потому что община все еще слышала их голоса. Были найдены храмы и гробницы, датируемые 7000 лет до н.э. В Турции были обнаружены картины, созданные за 1250 лет до н.э., изображающие длинный ряд богов; это иллюстрирует, как тесно были связаны боги между собой.

Jaynes изучает ряд древних культур, чтобы показать, что многими общинами руководили боги, которых слышали как голоса. Поскольку эти общины постоянно росли и усложнялись и поскольку люди в них включались в трудовую деятельность (благодаря которой они входили в контакт в другими культурами и другими богами), богам становилось все труднее оставаться объединенными. У человечества оказалось слишком много несовместимых богов, враждующих один с другим, и в период между 2100 годами до н.э. и 1300 годами до н.э. такие социальные системы перестали функционировать в полном соответствии со слышанием голосов; начало развиваться сознание, и оно начало брать на себя задачи богов. Совершенно ясно, что между концом этого периода и настоящим днем лишь немногие люди слышали голоса, например те, кто посещал греческих оракулов, и библейские пророки.

Мое собственное заключение в результате чтения этой работы таково, что происхождение сознания действительно связано с распадом бикамерального разума, т.е. с исчезновением коллективного слышания голосов. Таким образом, те из нас, кто все еще слышит голоса, живут как бы не в том столетии.

Ссылки

Jaynes, J. (1976) The Origin of Consciosness in the Breakdown of the Bicameral Mind; Houghton Mifflin, Boston.

 

КОНТРОЛЬ

ВВЕДЕНИЕ

Мариус Ромм

В этой главе мы рассмотрим различные приемы, используемые слышащими голоса и/или врачами, чтобы добиться большего контроля над голосами. Заметьте, что я не говорю об исцелении людей от их голосов. Мы умышленно избегали в этой книге слова "исцеление", так как предполагаем, что слышание голосов – это переживание, которое может иметь огромное значение в личной жизни, и поэтому не должно рассматриваться только как болезненное явление.

Конечно, есть исключения из каждого правила: в данном случае это могло бы касаться голосов, слышимых при эпилепсии или в полярных фазах маниакально-депрессивного психоза. Однако для тех, у кого психиатрами диагностирована шизофрения, слышание голосов часто имеет совсем другое значение. Голоса имеют важное значение и часто придают смысл или направление жизни слышащего. Термин "исцелить" нельзя точно применить к этим голосам: скорее это вопрос об овладении умением обращаться с ними, о том, чтобы отвести им специфическое время и место в жизни. Для того, чтобы минимизировать нарушения повседневного функционирования, важно достичь как можно большего личного контроля. Приемы, описанные в этой главе, могут быть очень полезны в этом отношении.

Мы составили перечень этих стратегий по степени личного вклада, требуемого от слышащего голоса. Так, раздел "Записи" оказался первым, потому что эта стратегия требует наибольшего вклада энергии (100%); завершает главу раздел о медикаментозном лечении, при котором вклад индивидуума вообще наименьший, зависящий от того, до какой степени другие позволяют ему принимать участие в лечении.

Мы обсудим следующие приемы:

· Записи. В этом разделе приведены сообщения людей, которые слышат голоса. Они объясняют, почему они начали вести записи, и как это помогало им.

· Самопомощь. Здесь рассматривается возможная польза от посещения групп самопомощи. Одна женщина – организатор, которая сама слышит голоса, объясняет, как эти группы работают, почему люди участвуют в них и т.д.

· Сосредоточение (фокусировка). Два психолога описывают метод, который они разработали и применили к людям, слышащим голоса. Этот метод включает достижение большего проникновения в действительные восприятия, а также их интерпретацию.

· Приемы овладения беспокойством. Психиатр описывает несколько приемов, которые он применял в работе со слышащими голоса. Они предназначены для снижения уровня тревоги и таким образом делают возможным больший контроль над ситуацией.

· Диалог с голосом. Этот раздел содержит подробный отчет об эксперименте одного психолога по проведению диалогов с голосами, которые слышала одна из ее клиенток, с целью предоставить ей большую степень контроля над голосами.

· Реабилитация. Слышащий голоса неизбежно оказывается в большой зависимости от характера своего непосредственного окружения. Общество часто негативно относится к тем, кто слышит голоса, поэтому следует внимательно относиться к любому реабилитационному процессу. Здесь психиатр предлагает подходы к этому вопросу.

· Лекарственная терапия и слышание голосов. Слышащим голоса, получающим психиатрическое лечение, часто прописывают различные лекарства. В этом разделе психиатр описывает различные типы лекарств и условия, при которых они прописываются.

ЗАПИСИ

Сандра Эшер

Слышание голосов – это сложное явление, но, по-моему, одной из его наиболее важных характеристик является то, какими способами слышащий и его окружение обычно пытаются справиться со своими эмоциями. Этот феномен может как обнаружить острую эмоциональную драму (нечто подобное происходит при слушании радиопостановки), так и дать личности ценную проницательность. Это испытание способно также привести в движение крайне негативные чувства, доводящие слышащего до паники и бессилия. Обсуждая с другими голоса и их влияние, слышащий голоса может зачастую найти способы достижения более эффективного контроля над ситуацией. Во многих наших интервью и дискуссиях со слышащими голоса мы обнаружили, что общение – это одно из наиболее важных и успешных средств обретения какого-то порядка вместо хаотичности переживания. Те, кто справляется с этим, обладают большей уверенностью в себе и становятся ближе к своему окружению.

Однако некоторые люди находят слишком болезненным или трудным откровенно беседовать об этих проблемах; в этих случаях, в частности, может быть очень полезным ведение записей. Чтобы иметь возможность делиться мыслями и проблемами и передавать характер очень личных ситуаций, необходимо, разумеется, быть способным описать и объяснить свои переживания и идеи, сформулировать, что говорят голоса, как это влияет на эмоции и почему. Записывание может быть очень полезным инструментом в этом процессе. Одним из наибольших достоинств дневника как терапевтического средства является то, что он безгранично терпелив и совершенно некритичен!

Чтобы обрисовать возможные функции и преимущества ведения таких записей, я проинтервьюировала четырех женщин; все они слышали голоса и ранее были пациентками психиатров. Я просила их подробно рассказать об их опыте ведения записей, уделив особое внимание следующим пунктам:

· при каких обстоятельствах были начаты записи (дневники);

· как голоса реагировали на записи;

· помогало ли ведение записей наводить порядок в хаосе и укреплять самосознание;

· были ли способны те, кто вел записи, показать их своим близким;

· что означают записи для того, кого они касаются.

Результаты этого маленького обследования позволяют проникнуть в значение ведения дневника (записей), которое было весьма разным у этих четырех женщин.

Миссис А.

Сейчас ей 34 года. Впервые начала вести записи о своих голосах после передачи ее новому психиатру. Во время первого визита она едва могла заставить себя разговаривать с ним и решила по собственной инициативе начать вести записи, чтобы более ясно формулировать то, что она хотела сказать врачу.

Я хотела говорить, но все застревало у меня в горле, поэтому когда я приходила к нему, то давала ему свои записи. Он спрашивал меня о том, что я записала, и я обнаружила, что способна отвечать. Вначале я писала о том, что уже случилось, но в определенный момент я начала писать в то самое время, когда голоса беспокоили меня. Тогда записи превратились в очень бессвязный отчет, но это не очень страшило меня, а голоса не запрещали мне вести записи. Я никогда не записывала того, что говорили голоса. Вместо этого я всегда писала о своей беспомощности перед голосами.

Миссис А. разговаривала об этой беспомощности со своим психиатром, и они вместе пытались найти решения для ситуаций, в которых эта беспомощность возникала. Один пример, который она привела, относился к посещению вечеринки вместе с ее молодым человеком; из-за своих голосов она часто должна была уходить посредине вечера, и это создавало проблемы с ее возлюбленным. В разговоре с психиатром у нее возникла идея, что если она твердо договорится с другом о времени ухода с вечеринки, эта проблема, возможно, отпадет. Действительно, так и случилось: голоса не беспокоили ее, когда она соблюдала договор.

Когда я спросила, укрепило ли ведение записей ее самосознание, она ответила:

Это трудный вопрос. Я хорошо знаю, что когда пишу, то не могу отличить мои эмоции от себя самой. Боязнь ли это? Я никогда не перечитывала написанное. А если не возвращаться к этому, это не страшно.

Три года спустя она использовала свои записи, чтобы дать знать матери, что с ней произошло и все еще происходит. Конечно, важно предупредить любого, кому разрешается прочесть такой эмоциональный документ, о характере его содержания. Мать была ужасно шокирована и плакала (что с ней бывало редко), но потом сказала, что теперь поняла поведение дочери намного лучше. С тех пор их отношения стали гораздо ближе.

Миссис А. больше не ведет записей. Поговорив с ней и понаблюдав, как она теперь ведет себя в обществе, я не сомневаюсь, что у нее не будет в дальнейшем такой потребности; она может теперь выразить и объяснить свои нужды очень ясно.

Миссис В.

Миссис В. сейчас 26 лет. Когда она впервые начала лечиться, то хотела довериться своему психиатру, но увидела, что не в состоянии это сделать. По совету психиатра она начала вести дневник и говорит, что теперь это ее единственное средство контакта с психиатром. Она рассказала мне:

Мне трудно в течение часа приема у врача выражать обязательные эмоции.

С другой стороны, она находит, что способна свободно выразить свои эмоции в дневнике, даже дать выход гневу в отношении психиатра. Миссис В. теперь пишет главным образом для того, чтобы раскрыться.

Когда я пишу, то должна сосредоточиться, и тогда все изливается само собой. Для меня также необычайно важно иметь возможность освободиться таким образом от моих чувств.

Когда я спросила ее, как относятся ее голоса к ее записям, она ответила:

Не всегда одинаково. Вначале голоса не вмешивались, когда я писала, и я воображала, что они стоят в стороне от моих записей. Но потом, чем больше я размышляла над своими проблемами, тем больше они вмешивались. Иногда они были требовательными и запрещали мне писать. Прежде я подчинилась бы им и прекратила писать, потом, однако, я начала упорствовать, не считаясь с ними. Если голоса мешают мне теперь, я продолжаю писать.

Миссис А. рассказывала мне, что она имеет склонность глубоко погружаться в свои записи. Когда я спросила миссис В., обнаруживала ли она то же самое, она рассказала мне:

Да. Я забываюсь до некоторой степени. Это особенно проявлялось раньше. Было время, когда я подносила ручку к бумаге и "давала полный ход", я буквально не знала, что написала. Я пишу под действием моих эмоций. В этом не ощущается угрозы, но я бы лучше не перечитывала того, что пишу. Только мой психиатр должен делать это.

Миссис В. находила свои записи источником роста и силы. Она комментировала:

Недавно я пришла к пониманию того, что означают голоса, и мои записи сыграли в этом важную роль.

Миссис С.

Миссис С. 43 года, она ведет записи с 12 лет. Она начала писать из-за одиночества, когда родители отослали ее в воспитательный дом. За год до этого она перенесла ужасное испытание, при котором ее чуть не хватил удар: на глазах у ее младшей сестры банда юнцов повалила ее и сорвала с нее одежду. Она никогда не отваживалась упомянуть об этом дома.

Когда она впервые начала вести записи, то мысленно приглашала маленьких друзей, как это делают многие дети. Несколько позже она начала слышать голоса и отождествлять себя с воображаемыми друзьями. Например, когда она писала к (или об) одной из них по имени Энн, то сама становилась Энн. Писание стало привычкой, иногда она могла заниматься этим часами. Вначале она не подозревала в этом какого-нибудь неблагополучия и не могла не писать.

Я пишу, чтобы поделиться моими чувствами. Я позволяю себе уйти в мои писания и это освежает меня. Мне нужно выговориться, иначе я чувствую, что я взорвусь. Это правда, что вы можете погрузиться в писание и не быть больше ни здесь, ни сейчас, но вы можете также найти себя в писании.

Три года тому назад миссис С. прошла короткий курс лечения гипнозом, и это помогло ей осознать, что в ней несколько личностей, каждая с собственными характерными чертами. Например, злая личность, милая личность, храбрая личность и личность, охваченная печалью. Она дала имя каждой из них и предоставила им возможность в ее записях разговаривать друг с другом. Здесь она могла задавать им вопросы, такие как: "Почему ты так печальна?"

Благодаря этому диалогу я снова нашла себя.

Ведение записей – это своего рода катарсис (очищение) для миссис С. На этой арене она может выразить неистовые эмоции, которые она осознает как собственные, но которые могут быть неприятными и разрушительными, если будут непосредственно переданы другим. Когда она чувствует себя на грани психоза, то начинает писать и находит, что это помогает ей. Она говорит, что точно учитывает время и пишет теперь не более одного часа подряд.

Я должна придерживаться моего лимита времени, если вы знаете, что я имею в виду.

Миссис С. замечает также, что соблюдение этого лимита в ведении записей держит беспокойные голоса в узде.

Миссис D.

Сейчас миссис D. 30 лет, впервые она была принята в психиатрическую больницу около 10 лет назад. Через 24 часа после поступления она начала слышать голоса. Однако примерно через 6 месяцев она сочла, что чувствует себя достаточно хорошо, чтобы оставить больницу, психиатр дал ей задание ежедневно вести записи о том, что она делала в своей квартире, как она себя чувствовала. Это должно было помочь ей навести какой-то порядок в хаосе чувств.

Миссис D. стремится к совершенству. Она страстно желает выполнить задание психиатра как можно скрупулезнее, и когда бывает не удовлетворена тем, что написала, то изымает это и переписывает. С самого начала она очень старалась наилучшим образом записывать то, что хочет выразить. Это значительно отличает ее от других, ведущих записи: она единственная воздерживается от записей в дневнике, пока не обдумает, что хочет сказать.

Когда я слишком взволнована, то не могу ни думать, ни писать.

В результате долгого процесса проб и ошибок миссис D. овладела особым искусством описывать свои чувства совершенно точно.

Когда я беру ручку и бумагу, со мной что-то происходит. То, что я испытала, или то, с чем я имела дело, выражается так, что это можно сравнить с выстрелам без прицеливания. Так я могу лучше справляться со своими чувствами и отделываться от них.

Наверное, по этой же причине она не чувствует угрозы от перечитывания своего дневника. Она рассказала мне также, что голоса никогда не мешали ей делать записи. Записывание было источником позитивного роста миссис D.

Ведя дневник, я узнала, что мои чувства каким-то образом связаны с ситуациями, в которых я нахожусь.

Заключение

Из всех моих интервью и обсуждений со слышащими голоса о записях, которые они вели, я могу заключить, что это положительная практика. Она кажется намного менее угрожающим или разрушительным процессом, чем я ожидала. Пишущие кажутся способными осуществлять контроль над угрожающей информацией, которая может появиться, и создавать при необходимости интервалы, свободные от голосов.

Дневник (записи) – это поразительное средство общения с голосами. По прошествии времени, в соответствии с темпераментом индивидуума, оно может стимулировать отыскание более ясного взгляда на собственные чувства и на то, как они отражались в различных ситуациях. Это, в свою очередь, ведет к большему проникновению в природу и значение голосов.

Если собираются использовать записывание как инструмент общения, важно, чтобы те, кому это будет доверено, удовлетворяли нескольким требованиям. В частности, они должны заслуживать доверия и быть восприимчивыми к чувствам других людей.

Для каждого, кто не чувствует себя вполне готовым рисковать, используя записывание как часть интенсивного лечебного процесса, остается вопрос, может ли он помочь себе, применяя этот инструмент. Ответ на этот вопрос непростой, но следующие моменты оказываются важными:

· обдумать способы хранения записей, чтобы обеспечить их секретность;

· использовать ваше воображение, чтобы определить условия, лучше стимулирующие ведение записей;

· решить, как много времени и энергии вы готовы отдать ведению записей;

· быть реалистичными в ваших ожиданиях. Если ваше записывание не помогает, уясните, не ждете ли вы от него слишком многого в данный момент. Возможно, вы сможете вернуться к нему позже, с другой попытки.

САМОПОМОЩЬ