Можешь поиграть у меня в саду

Вечером в пятницу, пока Ной играл в Xbox, я взял гитару и сел на стул в кухне. Я больше не играл. Не пел. Во всяком случае, не так, как раньше. Мои пальцы вспомнили знакомые аккорды, которые я стал наигрывать и тихонько напевать себе под нос. Гитара была серьезно расстроена. Благодаря давней привычке я настроил ее на слух. Мне нужно было практиковаться, готовиться к акции протеста.

Одна из песен, написанных мной в юные годы, называлась "Милашка", и я до сих пор отчетливо слышал ее у себя в сознании. Она была одной из самых популярных песен во времена, когда я играл в "Южных ночах".

Можешь поиграть у меня в саду

Мне все равно, что скажут люди

Потому что у меня разбито сердце

А ты украл мое дыхание...

Ко мне подошел Ной и приложил ухо к моей спине, слушая вибрации голоса.

Я пел ему.

Ты хороший любовник, самый лучший для меня

И я не хочу никого другого...

Ты же знаешь, что ты милашка, и знаешь, как сделать мне приятно....

Жаль, что сын не слышал меня.

Мне было не важно, слышали меня мама или Билли, да кто угодно; важно было то, что в целом мире был глухим тот, кто был не способен услышать ни единой пропетой мной ноты, ни единого сказанного мной слова. А я так хотел, чтобы он услышал. Хоть одно слово. Хоть одну песню. Хоть одну фразу "я люблю тебя" или "я думаю, ты замечательный малыш" или "я так счастлив и горд быть твоим отцом".

Пустота.

Ноль.

Он мог только догадываться, как звучит мое имя, как звучит мой голос, как звучит его собственный голос. Он был заперт внутри, в своем Мире Глухих, в который мне никогда не войти и не стать его частью. Он никогда не услышит, как я скажу ему, что считаю его умным, талантливым, смешным, красивым, милым, моим драгоценным мальчиком. Он никогда не услышит, что я скажу ему, как сильно его люблю и буду любить, несмотря ни на что.

Я замолк, приложив ладонь ко рту.

Что не так, папочка?

Покачав головой, я попытался улыбнуться.

Он прикусил губу.

Я спел еще один куплет.

Можешь воспользоваться моей кухней

Можешь взять все, что у меня есть

Приготовь мне что-нибудь вкусное

И останавливаться не смей...

 

Глава 25

Кровать на троих?

Пока субботним утром мы ждали Джексона, который должен бы заехать за нами на своем Джипе, я смотрелся в зеркало у себя в комнате, а Ной наблюдал за мной, закатив глаза.

Я хорошо выгляжу? — спросил я.

Нормально.

Может, лучше надеть брюки?

Ты же не носишь брюки.

Я хочу хорошо выглядеть.

Ты хорошо выглядишь в шортах.

На мне были шорты и майка с Элвисом. Но я бы не сказал, что выглядел сногсшибательно. Я снял шорты и надел джинсы.

Лучше?

Он раздраженно закатил глаза.

Я просто хочу хорошо выглядеть!

Ты уже хорошо выглядишь. Что с тобой не так?

Чувствую себя тупым и страшным.

Ты не тупой. И не страшный.

Я посмотрел на себя в зеркало, качая головой. В джинсах я выглядел еще более незаметным и легкомысленным, особенно в той паре, у которой на коленях протертые дыры. Я снял их и продолжил рыскать в шкафу, желая, чтобы у меня были деньги, и я мог время от времени тратить их на покупку новой одежды, как нормальный человек.

Моя одежда не шла ни в какое сравнение с той, элегантной, что носил Джексон Ледбеттер.

Раздался звонок в дверь.

Я поспешил надеть шорты, с которых и начал примерку.

Это Джей. Скажи ему, что я буду через минуту.

Пап?

Что?

Ты хорошо выглядишь.

Он взял меня за руку и потянул.

Я позволил ему отвести меня в гостиную.

Веди себя хорошо! — прожестикулировал я Ною и пошел открыть дверь.

Он улыбнулся, показывая свои неровные зубы.

Я потряс сжатым кулаком у него перед лицом.

Он толкнулся на него подбородком, как будто говоря "ну, давай же, дохляк".

Ной распахнул настежь дверь и пригласил Джексона войти.

— Привет, — сказал я, в животе заурчало от нервов.

Боже, как он выглядел. Волосы подстрижены идеально, зачесаны идеально и выглядели идеально. На нем были хорошо сидящие брюки-милитари и неоново-розовая футболка-поло. Ровные, белоснежные зубы, подтянутые мышцы и плоский живот. Должно быть, у него в роду не знали проблем с прыщами, целлюлитом и растительностью на спине. А с момента, как он последний раз рыгнул или пернул, вероятно, прошли годы.

Так что же его могло зацепить во мне?

— Все готовы? — спросил он, пытаясь подражать южному акценту.

— Ну, погнали, — сказал я, пытаясь говорить уверенным тоном. Взяв камеру и кошелек, по дороге к мебельному рынку на Коли-роуд я показывал Джексону куда ехать.

Мы рассматривали кухонные столы, кровати, диваны, кресла и комоды. В отличие от местных геев, Джексон не пытался слиться с обстановкой. Он был слишком хорошо одет, ухожен, выбрит и не почесывал то и дело задницу, чтобы напомнить миру, что он мужик по велению Господа, и только посмейте об этом забыть.

Мы хорошенько повеселились, а наша компания из двух мужчин и глухого мальчика, со смехом проверяющих кровати на предмет "подходящих" стала причиной более, чем пары приподнятых бровей.

Следующим пунктом нашего расписания, после того, как он выбрал то, что хотел и договорился о доставке этим же вечером, был ланч.

— Я прислушаюсь к твоему мнению, — сказал Джексон, имея в виду выбор ресторана.

— Я слышал в "Атланта Брэд" довольно неплохо, — высказал я свое наилучшее предположение.

— В "Атланта Брэд"? — повторил он недоверчиво.

— Я редко ем вне дома, — признался я, чувствуя, что краснею от внезапного смущения. — Это немного нам не по карману.

— Но ты же все равно, куда-нибудь да выбираешься.

— Только не в "Ширли"*, — отозвался я. — Иногда мы ходим в "Соник"**.

 

* Ширли — фешенебельный ресторан авторской кухни.

** Соник — американский ресторан фаст-фуда.

 

— Это там, где можно заехать на парковку и взять еду с собой? С автокассой?

Я застенчиво улыбнулся.

Что не так с "Соником"?

— Я слышал хорошие отзывы о некоторых мексиканских ресторанах, — произнес я, пытаясь зайти с другой стороны, чувствуя все больше волнения. — Но там дороговато.

— Насколько дорого?

— От десяти до двадцати долларов за порцию.

— Всего-то?

— Я работаю неполный рабочий день и зарабатываю по минималке. Сам посчитай.

— Как ты живешь на это? — спросил он. Но затем Джей увидел расползающееся на моем лице выражение смущения. — Извини, — сказал он. — Я не это хотел сказать... вообще-то, не знаю, что хотел сказать. Но я не хотел тебя смутить.

Пока Джексон Ледбеттер прикидывал последствия знакомства с кем-то, кто существует за порогом бедности, использует продовольственные талоны, никогда не носил короны и вряд ли когда-нибудь будет, наступила неловкая тишина.

— Я думал, ты продал кучу книг, — сказал он, наконец.

— Это было очень давно, — признался я. — Мои авторские гонорары сократились почти до нуля, а новых идей ко мне так и не пришло. Писатели зарабатывают не много. Уж точно меньше того, на что можно как-то прожить.

— Что ж, — сказал он, наконец, — если бы ты проголодался, то куда бы пошел в этом родном тебе городе? — он попытался надеть маску жизнерадостности на лицо.

— В торговом центре есть одно местечко, где делают хорошие горячие итальянские сэндвичи. Ною там нравится пицца. Не слишком дорого и оттуда можно понаблюдать за людьми.

— Звучит заманчиво, — отозвался он. — Я еще не был в том торговом центре.

Я указал направление, и мы добрались до туда уже через десять минут. Идя по торговому центру, держа Ноя за руки, я чувствовал, что мы такие же, как любая другая семья, гуляющая по моллу. Конечно, на нас пялились. С любопытством, неодобрением, отвращением. "Любовь, которая не смеет назвать своего имени, не смеет и разгуливать по торговому центру, с ребенком за руку, как пара потаскух с их плодом любви", — вот что говорили эти взгляды. "Будем признательны за отсутствие здесь содомитов, спасибо!"

В итальянском ресторанчике мы заказали горячие сэндвичи, тарелку фрикаделек и пиццу. Джексон настоял на оплате. Мы сели за столик и принялись за еду.

— А неплохо, — сказал Джей.

— Да это ты из вежливости так говоришь, — ответил я.

— Нет, серьезно. Вкусно. Жирновато, правда…

— В жире свой очаровательный смак, — произнес я.

— Сказал сердечный приступ закупоренным артериям.

— Ты на Юге, мальчик. Жир составляет одну из четырех основных пищевых групп.

— Да что ты говоришь!

— Не смейся, — сказал я, — ожирение не приходит само по себе. Над ним приходится работать.

Ной так уплетал пиццу, что на его лице осталось немного соуса, который я вытер салфеткой.

— Ты выглядишь расстроенным сегодня, — произнес Джексон. — Что происходит?

Я взглянул на него и прикусил губу, не желая отвечать.

— Что? — надавил он.

— Мы с тобой из разных миров, — признался я. — Я уже это знал, но иногда похоть затмевает маленькие досадные факты.

— О чем ты?

— Когда ты последний раз смотрел на себя в зеркало? Разве можно быть еще красивее? Что вообще тебе может понадобиться от такого, как я?

— Ты считаешь себя не красивым?

— Может, и красив для дятла* из кучи белого мусора*.

 

* Дятел — термин появился в 19 веке и употреблялся чернокожими для обозначения бедных белых людей. Последние казались им громкими и беспокойными, как эта птица, а также эти люди часто имели волосы цвета перьев на голове дятла (т.е. рыжие)

* Белый мусор — грубый термин, нередко используемый в обиходной речи в США для обозначения деклассированных белых американцев, часто живущих на пособия по безработице, в ржавых трейлерах, отличающихся низким социальным статусом и уровнем образования.

 

— Что значит "дятел"?

— Слово на букву "н" для белых людей, — объяснил я.

Он громко рассмеялся.

— Видишь? — сказал он, выставляя обе руки, как прирожденный итальянец, — вот почему ты мне нравишься. Именно поэтому. Ты заставляешь меня смеяться. Не говоря уже о том, что в тебе есть что-то от Курта Кобейна.

— Мне казалось, ты сказал, что я выгляжу, как тот дятел из "Ходячих Мертвецов", — отозвался я.

— И как он тоже, — сказал Джей. — В таком потрепанном, походном виде. Я представляю тебя с арбалетом.

— Спасибо, — отозвался я.

— Только в самом хорошем смысле.

— Следующее, о чем ты меня попросишь, это носить камуфляж.

— С чего бы?

— Очевидно, ты ни разу не смотрел "Утиную Династию"*.

 

* "Утиная Династия" — американский документальный фильм о живой природе.

 

Джекс улыбнулся.

Я смерил его долгим взглядом.

— Что? — сказал он.

— Я просто себя обманываю, — сказал я. — У меня ребенок. Я не могу ходить с тобой на свидания. Не могу сводить тебя куда-нибудь. Не могу быть тем человеком, который тебе нужен.

— Приятно знать, что ты в курсе, как сделать меня счастливым, — отозвался он. — Может, и меня проконсультируешь?

Я промолчал.

— Чувак, что с тобой? — спросил он. — Я чувствую, что ты меня динамишь.

— Просто пытаюсь быть честным. Я не умею строить отношения. Дело не в тебе, не волнуйся. Я хорош в сексе, но это, в общем-то, и все.

— Почему ты так говоришь?

— Такое обо мне ходит мнение. Хорош только для быстрого перепихона в рот и в зад.

— Мне в это тяжело поверить.

— А ты поверь, — сказал я. — Последний раз, когда я трахался в туалете магазина "Сирс", парень заплатил мне двадцать баксов.

— Зачем?

— Подумал, что я шлюха. Сам то, как думаешь?

— Ты вернул их ему?

— Конечно, нет. Мне нужны деньги. На двадцатку можно неплохо затариться лапшой Рамэн*.

 

* Рамэн — японское блюдо с пшеничной лапшой. Фактически представляет собой недорогой фастфуд, обладающий большой энергетической ценностью и хорошим вкусом. Считается блюдом китайской, корейской и японской кухни.

 

Он снова рассмеялся.

— У меня врожденная патология, — произнес я.

— А это тут причем?

— Иногда я думаю, что это правда.

— Какого хрена это значит?!

— Все, что я когда-либо делал можно смыть в унитаз. Все мои отношения рано или поздно скатываются в дерьмо. Не думаю, что какие-то из моих отношений продержались дольше, чем рожок мороженого. Все, к чему я прикасаюсь превращается в полнейшее дерьмо.

— А твой сын?

Я взглянул на Ноя.

— Почему бы нам не оставить его в стороне от этого? — предложил я.

— Мне вот кажется, что он самое важное, что ты сделал в жизни, и ты проделал чертову кучу работы.

— Ты единственный, кто так считает.

Джексон откинулся на спинку стула, не отрывая от меня внимательного взгляда.
— То есть ты считаешь себя плохим отцом?

— С приличными родителями, которые бы как следует любили его, покупали ему все необходимое и предоставляли требуемую помощь, его жизнь могла быть на порядок лучше.

— А ты этого не делаешь?

— Я делаю все, что в моих силах.

— И ты считаешь, этого не достаточно?

— Не знаю, что и думать.

— Я общался с Ноем всего ничего, но даже я вижу, что он любит тебя больше всего на свете. Ты должен быть к себе помягче. Он очень хороший парень.

— Это он уж точно унаследовал не от меня, — сказал я.

— Почему ты так жесток к себе?

— Я просто... размышляю вслух.

— И что же я не догоняю в этой ситуации?

— Каждый раз, стоит мне повернуться, кто-нибудь стоящий рядом, говорит мне насколько я плохой родитель.

— Как, например, кто?

— Для начала, моя мама. Потом брат. Его жена. Ее семья. Ее церковь. Моя церковь. Мой священник. Общество, в котором я живу. Знаешь ли, здесь не так-то много людей, способных сказать: "Давай гомосек, ты хороший отец!"

— Ты не чувствуешь ни от кого поддержки?

— Возможно, они не оказывают мне поддержки, потому что я не заслуживаю её.

— Это что еще за херня?!

— Тебе не понять.

— Звучит так, будто я отказываюсь понимать.

— Вот и давай, отказывайся.

— Я не это имел в виду. А ты у нас из обидчивых, да?

— Просто устал.

— Устал от чего?

Я осмотрелся по сторонам, глядя на лица в кафетерии, лица, полные подозрения, осуждения в глазах.

— Устал от чего? — надавил он. — Что такое, Вилли? Почему ты не можешь просто высказать это? Я тебе не нравлюсь? Хочешь, чтобы я ушел? Что с тобой?

— Ты здесь ни при чем, — произнес я.

— Причем, иначе мы бы с тобой тут об этом не разговаривали.

— Прости, — отозвался я, стараясь взять себя в руки. — Мне не следовало поднимать все это. Я не знаю, что несу. Видимо, действительно, есть причина, почему мне запрещают разговаривать со взрослыми.

— Ты все сказал? Могу я вставить хоть пару слов?

— Конечно.

Джексон смотрел на меня в течение долгого времени ничего не говоря.

— Ну...? — поторопил я.

Он засмеялся.

— Почему ты смеешься?

— Потому что ты милый.

— Милый?

— И горячий. Очень, очень горячий.

— Горячий?

— О да...

— Это... интересно.

— И сложный, — добавил он, — мне это нравится. Многие парни к этому моменту уже пробрались бы мне в штаны и занялись делом, а потом я бы больше их не увидел. А ты, кажется, ко мне в штаны совсем не собираешься.

— И что же я буду делать, если проберусь к тебе в штаны?

— Что-нибудь придумаешь.

Я кивнул, потому что... да, определенно, придумаю.

— Но я не хочу, чтобы ты пробрался только ко мне в штаны, — произнес он. — Я хочу, чтобы ты пробрался в мою жизнь.

Я нахмурился, не уверенный в том, что ответить на это.

Ной закончил есть и посмотрел на меня.

Мы можем зайти в м—а—г—а—з—и—н и—г—р"?

Мы можем посмотреть, но у нас нет денег, — прожестикулировал я, снова вытирая томатный соус с его подбородка.

Даже на одну игру?

Посмотрим.

Можно я поиграю в аркаду*?

*В мировой практике аркадами называются игры для аркадных игровых автоматов. Это не отдельный жанр игр, а скорее игровое направление. Компьютерная игра называется «аркадной» в том случае, если она напрямую портирована с автомата или же схожа по концепции с играми для автоматов. Например, к аркадным играм относятся все проекты жанров «файтинг» (fighting), часть игр жанра «гонки» (racing), часть игр жанра «шутер» (shooter). К ним никогда не относятся ролевые игры, симуляторы (кроме т. н. «танцевальных симуляторов»), стратегии.

 

Рядом с местом, где мы разместились, в углу стоял игровой автомат. Ной всегда проводил там немного времени после еды.

— Только совсем чуть-чуть, — сказал я, выуживая четыре четвертака и передавая их ему.

Он поспешил начать игру, предусмотрительно встав так, чтобы я мог его видеть.

— Ты можешь подумать, что я легкомысленен, — сказал Джексон. — Я не ищу с кем бы сходить в ресторан, хотя и не имею ничего против этого. Я вообще никого не искал до сих пор. Я не искал, но нашел тебя. И я хочу узнать тебя. Узнать о тебе все. Хочу стать частью твоей жизни. Ты заставляешь меня смеяться. Возбуждаться. Заставляешь меня думать, что я мог бы провести всю свою жизнь с кем-то, как ты. Ты заставляешь меня думать о том, чтобы заключить брак, осесть где-нибудь и самому стать отцом, или, по крайней мере, отчимом. Я никогда не думал, каково быть папой, завести ребенка и дом. Но теперь я, кажется, этого хочу. Чего-то скучного и традиционного, типа завести семью и быть верным одному человеку всю свою жизнь. Дело не просто в сексе, хотя, должен признать, я хочу тебя во всех самых грязных смыслах и немного устал от того, что ты притворяешься недотрогой.

— Я не притворяюсь недотрогой, — сказал я. — Я просто честен.

— Как и я, — ответил он. — Я хочу тебя.

— И как ты представляешь себе этот замут с браком? — спросил я.

— Полагаю, если мы достаточное количество времени повстречаемся и поймем, что химия нас не обманула, мы можем захотеть перейти на следующий уровень и взять на себя новые обязательства.

— Какое страшное слово.

— А я так не думаю. Во всяком случае, с правильным человеком.

— И каким же должен быть правильный человек?

— Он должен быть сексуальным, — ответил Джексон напрямую. — И у него должны быть знойные глаза на пару со знойной чувственностью.

— А тебе нравится это словечко — знойный.

— Это хорошее слово. Нет ничего лучше знойности. И "знойный" — не то же самое, что и "горячий", что подразумевает поверхностного, красивого парня, у которого не так-то и много под капотом. Ты красивый, но у тебя под капотом целые залежи.

— Значит, ты хочешь заглянуть ко мне под капот?

— Конечно. Возможно, придется долить немного масла. Ну, сам знаешь, как бывает.

— Кажется, припоминаю.

— Думаю, важно уточнить, что я настолько же хорошо принимаю, как и дарю. Люблю смешивать, поддерживать интерес. Мне говорили, что "секс-игрушек много не бывает".

— Я думал, ты не сторонник таких разговоров при детях.

— Ты будишь во мне зверя.

— Надеюсь, — отозвался он.

— Так что это за чушь про плохого родителя? Если ты плохой отец, тогда где, черт возьми, его мать?

— Она наркоманка, — сказал я. — Я тоже баловался, пока не узнал, что она беременна и я скоро стану папой. Я пытался уговорить ее бросить, но она не слушала. После рождения Ноя, она смотала вещички и укатила со своим новым бойфрендом, который держал метлабораторию в округе Монро. Несколько раз их накрывали, поэтому, в конце концов, они перешли на "раз и готово".

— Это что еще такое? — спросил он.

— Один из способов делать кристаллический мет. Кладешь все в бутылку из-под содовой, встряхиваешь, чтобы смешать ингредиенты, и ставишь в темное прохладное место на полчаса. Называется "раз и готово". У местных популярно. Если будешь проездом за городом и увидишь вдоль дороги пустые бутылки, это, должно быть, то самое. Их выбрасывают после использования.

— И за это ее посадили?

— Она провела пять лет в Центральной тюрьме. Ее не было рядом с Ноем всю его жизнь, по той или иной причине. А совсем недавно ее освободили.

— И теперь она требует опеку? Это тебя беспокоит?

Я рассмеялся.

— Что смешного? — спросил он.

— Она не хочет иметь с ним ничего общего.

— Какой ужас.

— Мы ездили в Перл на ее освобождение. Я подумал, может, если она увидит его... может, она изменит свое мнение... может, она увидит, какой он замечательный, какой смешной... но она просто запрыгнула в тачку своего бойфренда и укатила, оставив нас стоять там.

— И ты еще называешь себя "плохим родителем"?

— Я не плохой родитель, — сказал я. — Я не знаю, что это значит. Когда родились мои племянники, там были все, поддерживали, помогали, говорили: "да, это потрясающе, пропустим по сигаре, давайте отпразднуем, мы сделали ребенка, передали наши гены, выполнили свой долг". Но никто не курил сигар, когда родился мой ребенок. Кроме мамы, даже никто не пришел в больницу. Прошло две недели, прежде, чем мой брат Билл с женой приехали посмотреть на Ноя в кувезе.

Я замолк, вспоминая тот их визит с определенной долей горечи.

Джексон без слов накрыл мою ладонь своей.

— Все, что касалось моих племянников было важным, — продолжил я. — Первый зуб. Первое слово. Крещение. Первый день в школе. Одежда. Рождество. Летние лагеря. Все было чертовски важным, все из штанов выпрыгивали, чтобы им помочь. Включая меня, кстати говоря. Я был в больнице, когда они родились. Каждый из них. Я купал их. Покупал подарки. Я обожал этих детей. Ну, знаешь, все эти "семейные ценности". Здесь "семья" много значит. Но из-за того, что я гей, мой ребенок как будто не считается настоящей "семьей". Он как будто и не мой настоящий сын. Люди сочувствуют ему. Моя семья покупает ему подарки и прочее, но всегда присутствует ощущение того, что они обязаны это делать, чтобы Ной не чувствовал себя обделенным. Все не так. Плюс ко всему, он глухой, а они не знают языка жестов, поэтому им трудно общаться. Если бы мой племянник или племянницы были глухими, я бы без проблем выучил этот язык. Я бы поступил так из-за любви к ним, потому что хочу быть частью их жизни.

— И никто из них не стал учить язык жестов?

Я покачал головой.

— Они просто ему сочувствуют.

— Ты не несешь ответственности за то, что чувствуют другие.

— Не заливай мне этот психологический дерьмовый бред, — огрызнулся я. — Я пытаюсь объяснить тебе, что такое, когда люди сочувствуют твоему ребенку, потому что его родитель — ты. Не нормальный, замечательный, гетеросексуальный супер-родитель, а педик. Аморальное безобразие. Хромой пидор с врожденной патологией и неуемным желанием долбиться в жопу. Они сочувствуют ему. Теперь, ты понимаешь о чем я?

Он ничего не сказал на это.

Я не собирался говорить с такой горечью и злобой.

— И иногда мне кажется, что они правы, — продолжил я. — Может, ему было бы лучше, если бы я позволил заботиться о нем его дедушке и бабушке. Все, что мне нужно было сделать, это просто свалить.

Джексон все еще молчал, позволяя мне развозить сопли.

— Плюс ко всему, Ной — метамфитаминовый малыш. Он был зависим от мета. Докторам приходилось ширять его наркотой, чтобы он излечился. Им приходилось делать это, потому что они боялись, что он умрет. У него врожденные дефекты. И все эти люди смотрели на меня — я видел это в их глазах — они обвиняли меня. Одно то, что его мать — метамфетаминщица уже плохо, но то, что и отец педик... Бедный малыш. Бедный-бедный малыш. И я говорю о таких людях, как, например, моя собственная мать. Мой брат Билл. Его жена. Мы думали, что Ной не выживет, и я пошел в церковь, к священнику просить покрестить сына, но он посмотрел на меня как на отбросы вселенной. И все эти люди, то, как они смотрят на меня, то, как они смотрят на Ноя...

— Мне жаль, — проговорил мягко Джей.

— Не знаю, почему говорю тебе все это, — сказал я, вытянув руку из—под его ладони, чувствуя себя неловко.

— Я рад, что ты рассказал мне.

— Знаешь, что я услышал как-то раз? — спросил я.

— Что?

— Какой-то парень на радио — какой-то правый христианин, который, наверняка, слишком много дрочит, предлагал сделать подземную железную дорогу, типа той, что строили для перевозки спасавшихся беглых рабов. Только он предлагал построить такую, чтобы увозить детей геев в безопасное место. И тут меня накрыло: он же говорил о моем Ное. Говорил о моем маленьком мальчике. Понимаешь? Ты хоть представляешь, что я тогда почувствовал?

— Какой ужас, — сказал он.

Я вытер глаза и отвернулся от него.

— Мне очень жаль, — произнес он.

— Не знаю, что сделаю, если кто-нибудь заберет у меня моего малыша, — сказал я.

— Они не могут этого сделать, — уверил Джексон.

— Они также не могли вешать чернокожих на магнолиевых деревьях, но их это никогда не останавливало, верно? — противопоставил я. — Нельзя владеть людьми. Нельзя ночью идти в невольничий квартал и насиловать пленных женщин, чтобы наплодить себе еще больше рабов. Нельзя сжигать кресты во дворах людей. Нельзя пытать их и сжигать заживо. Не говори мне что могут, а что не могут сделать люди.

Кажется, он не знал, что ответить мне на это.

— Прости, — произнес я. — Мне не следовало сидеть тут и попусту молоть языком, как дурак.

— Ты что-нибудь слышал о "правах геев"? — спросил он.

Я рассмеялся ему в лицо.

— Может, здесь такого еще нет, но скоро будет, — ответил он.

— И что это такое?

— Пока гетеросексуалы ведут бесконечные разговоры о нашей врожденной патологии, мы пытаемся жить своей жизнью. Я плохо смыслю в политике, но хорошо знаю свои права. Откровенно говоря, я удивлен. От тебя забеременела девушка. Ты решил поступить правильно, взять на себя ответственность за нее и за ребенка. И люди порицают тебя за это? Серьезно? Вокруг полно недобросовестных отцов, отказывающихся платить алименты своим детям и не желающим быть частью их жизни, а они порицают тебя за ответственность? Разве ты не видишь насколько все исковеркано? А вот и ты, с ненавистью к себе, как будто поверил им, как будто и правда думаешь, что твоему сыну с ними будет лучше. Что за чертовщина то?

Он взял меня за руку, не обращая внимания на то, что могли окружающие увидеть, услышать или подумать о нас.

— Ты когда-нибудь избивал Ноя? — спросил он.

— Конечно, нет! — воскликнул я, со злостью выдергивая руку из его хватки.

— А приводил его в больницу с необъяснимыми ранами?

— Нет!

— Домогаешься к нему? Бьешь, когда выпьешь? Припечатываешь к стене, когда злишься? Люди вызывали Службу по защите детей, интересуясь, что у вас происходит?

— К чему ты, мать твою, клонишь?

— Я работаю медбратом в педиатрии, Вилли. Каждый день вижу очень много детей. И родителей... вызывающих подозрения. Хватает и взгляда на этих детей, чтобы понять — что-то не так. По твоим словам, складывается впечатление, что некоторые будут просто счастливы найти повод и забрать у тебя Ноя. Тебя проверяли специалисты по вопросам населения и здравоохранения?

— Конечно, нет.

— Тебя когда-нибудь обвиняли в жестоком обращении к сыну?

— Да за что меня обвинять?

— Вот именно. Может, ты не такой уж ужасный родитель. Эта мысль тебе в голову не приходила? Может, ты выкладываешься на пределе своих возможностей. Может, ты просто немного злишься, от того, что эти люди должны тебе помогать, а не сидеть и осуждать тебя, заставляя сомневаться в себе.

— Может, — согласился я.

— Быть родителем тяжело.

— А у тебя, конечно, такой богатый личный опыт.

— Я и понятия не имею, каково быть родителем, но из того, что я читал, везде пишут, как это тяжело. Даже при самых лучших условиях, с любящим партнером под боком, готовым прийти на помощь, это тяжело. А с глухим ребенком, чьи потребности особенные, это в разы тяжелее. Ты проделал потрясающую работу, и я не позволю тебе сидеть здесь и наговаривать на себя за зря.

Я негромко рассмеялся.

— Почему ты смеешься? — требовательно спросил он.

— А для молоденького опрятного парнишки, ты смышленый.

— Для молоденького опрятного парнишки? — повторил он оскорбленным тоном.

— Ты выглядишь так, будто пойдешь к маме за запиской, чтобы тебя освободили от физкультуры, — сказал я.

— Жизнь полна сюрпризов, — признал он. — Когда ты поближе познакомишься с моим скрытым потенциалом, все эти разговоры о незрелости благополучно выйдут в окно.

— Это обещание?

— Ты сам будешь проситься к мамочке.

— Мне это по вкусу. Так, когда же мне доведется увидеть этот скрытый потенциал? Мы могли бы уложить ребенка спать и снять комнату в мотеле.

— Или мы можем пойти ко мне и дать ему порезвиться с игровой приставкой.

— Тоже рабочий вариант.

Ной нехотя подошел к столу.

Пойдем в м—а—г—а—з—и—н и—г—р, — показал он.

Пойдем куда? — переспросил знаками Джексон.

Ной показал ему на пальцах словосочетание "магазин игр".

— Не спеши, — произнес Джей.

Ной повторил буквы еще раз, на этот раз с преувеличенной медлительностью.

— Это магазин компьютерных игр вон там, — ответил я, показывая на место рядом с входом на фудкорт*.

 

* фудкорт — специальная часть торгового центра, в которой расположены несколько кафе, заведений фаст-фуд и ресторанов.

 

У нас нет денег, — твердил я.

Я просто хочу посмотреть.

— Позволь мне купить что-нибудь ему, — сказал Джексон.

— Я бы этого не хотел, — ответил я.

— Не будь засранцем. Помни, это поможет его отвлечь. А ты же хочешь его отвлечь, правда?

Он проговорил это с ослепительной улыбкой.

— Только не превращай это в привычку, — произнес я. — И да. Очень хочу.

В магазине игр, Ной и Джексон как ни в чем ни бывало начали шерстить стеллажи. Я наблюдал за ними с тянущим сердцем. Ради Ноя, я симулировал интерес к видеоиграм. Но Джексон был спецом по этим штукам.

Ной был неприкрыто счастлив рассматривать полки с дисками, как нормальный ребенок, с деньгами в кармане на их покупку. А я был счастлив наблюдать за ним, передав другому на время груз ответственности. Зарабатывая подозрительные взгляды прохожих, я сделал несколько снимков Джексона и Ноя, внимательно просматривающих стойки.

Джексон заплатил за игру для Ноя, и сын, сияя, побежал ко мне через магазин, желая как можно быстрее показать мне, что он купил.

А Джей лукаво улыбнулся, смотря на меня притягивающим взглядом.

 

 

Глава 26

Заниматься любовью

Ной устроился перед телевизором в предвкушении затяжного любовного сеанса с Xbox, а мы проскользнули ко мне в спальню и закрыли дверь.

Джексон стянул свою футболку, затем мою, после чего он прижался ко мне и поцеловал так, будто собирался уходить на войну. Он толкнул меня к стене. Джей был сплошным сгустком натянутых гладких мышц, воплощением всего мужественного, от него исходил тонкий запах незнакомого мне одеколона.

Он целовал меня так, словно от этого зависела его жизнь.

Я вернул должок и добавил еще.

Хоть я и выше, но я был худым южанином с беличьими глазками, дятлом с видом того, кто не привык к суровым зимам и необходимости ходить по ночам на горшок, а Джексон был мускулистым парнем, проводившим много времени в спортзале. Четко очерченные мышцы были тугими и твердыми на ощупь. Я оказался гораздо загорелее его. И поэтому решил, что свожу этого парня погулять в парк или искупнуться куда-нибудь нагишом.

Он стянул с меня шорты вместе с нижним бельем, отчего мое хозяйство выпрыгнуло наружу.

— Ты проверялся? — спросил он.

— Конечно, — сказал я.

— Я тоже.

Он поцеловал меня в шею.

— Я не могу, — произнес я, — не тогда, когда в соседней комнате мой ребенок.

Мое тело говорило совершенно обратное.

— Мы можем запереть дверь, — прошептал он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в грудь.

— Возможно, нам лучше подождать, пока он не заснет, — произнес я.

Словно, чтобы подчеркнуть мою точку зрения, мой член толкнулся вперед, качнувшись, как толстое копье.

— Возможно, — ответил он, целуя меня в живот и, положив руки на мои бедра, опустился на колени.

— Не думаю, что время подходящее, — отозвался я.

Джексон ничего не ответил, потому что у него был занят рот.

Глава 27

Погодное радио

Поздней ночью мы уже были порядком вымотаны, когда по радио внезапно начали передавать прогноз погоды.

Этот громкий, отчетливый звук нельзя было проигнорировать, независимо от того, что делаешь, даже если это предполагает долбежку твоего нового голого бойфренда во второй раз, так, как будто у вас больше не представится возможности потрахаться.

Мое хозяйство выскользнуло из Джексона Ледбеттера, и я поспешил слезть с постели и надел боксеры.

— Что случилось? — спросил он.

Я не ответил.

Подойдя к тумбочке, я выкрутил громкость динамика.

"...объявлено предупреждение о надвигающемся торнадо в следующих северо-восточных округах штата Миссисипи..."

Из опыта я знал, что радио не прекратит вещание для тех, кто в зоне потенциальной опасности. Предупреждающее оповещение намного хуже, чем объявление о том, что ожидаются "экстремальные погодные явления". Оповещение населения значит, что местоположение торнадо обнаружено и лучше держать задницу в безопасности, а возможно, и поцеловаться на прощание заодно.

— Предупреждают о торнадо, — сказал я. — Оденься, встретимся в ванной. Мне нужно собрать Ноя.

— Все настолько серьезно?

— Предупреждение означает, что торнадо уже коснулось земли. Поэтому да, я бы назвал это серьезным.

— Вот дерьмо! — воскликнул он.

— Встретимся в ванной, — повторил я.

Я вынул электрический шнур из розетки, чтобы забрать радио с собой, оно могло работать от батареек. Захватив телефон, я поспешил к Ною в комнату. Растормошив его, я поднял сына и понес по коридору в ванную. Он тер глаза спросонья, но не задавал вопросов. Ной знал правила.

Опустив его в ванну, я передал ему покрывало из шкафчика и обувную коробку, в которой хранился наш набор на случай чрезвычайных ситуаций. Внутри лежало два фонарика, рулон туалетной бумаги, бутылка питьевой воды, пластыри, спички, свечи и злаковые батончики. Он поставил ее на бортик ванны, его глаза расширились от испуга.

Все хорошо, — произнес я.

Джексон, спотыкаясь, влетел в ванную в одних штанах.

— Залезай к Ною, — сказал я.

— Зачем?

— Просто сделай это, пожалуйста, — попросил я.

Он забрался в ванну, поместив Ноя между ног.

— Опустись вниз и прижми его к себе. Если будет обваливаться крыша, вам лучше лежать.

— Разве крыша может обвалиться?

— Просто сделай это! — огрызнулся я.

Устроившись, он уложил Ноя с собой.

— Это самое безопасное место, — уверил я его.

Идет торнадо? — прожестикулировал Ной.

Я покачал головой. Это, конечно, было не так, но мне не хотелось его пугать. Я взял телефон, пролистывая текстовые сообщения автоматической рассылки при предупреждениях, — часть пакета услуг, на которые я подписан.

— Мы в опасности? — спросил Джексон, в его голосе пробивались нотки истерии.

— Скорее всего, нет, но за последние годы, мы привыкли думать, что лучше перебдеть, чем недобдеть. Оповещение означает, что торнадо замечено поблизости, вот я и пытаюсь найти где.

— Иисусе! — воскликнул он

— Попытайся расслабиться, — сказал я, — еще перепугаешь этого любителя сыра.

— Он не слышит меня, — твердо сказал Джей.

— Но может чувствовать, — ответил я.

— Ты собираешься залезать внутрь? — спросил Джексон.

— Если мы услышим что-то типа приближающегося поезда, то да, — отозвался я.

— Тут не хватит места, — произнес он.

— Значит, просто навалюсь сверху.

Я поднялся на ноги и подошел к двери.

— Куда ты?

— Нужно взять его пижаму, — сказал я.

— Да кому какая разница?

— Если нас унесет, я не хочу, чтобы мой ребенок разгуливал почти нагишом, — сказал я.

— Возьми мою футболку, — окликнул он.