Вернувшиеся вчера из города рассказывали о жутком обстреле. Удивительно, как быстро чинят провода, заделывают воронки в асфальте. Только эти свежие заплаты и говорят нам, что было накануне.

ЖЕНСКОЕ

Случайно встретилась в городе с Еленой Ивановой. Она поведала мне о дочери своей знакомой - об очаровательной девушке 18 лет. На днях она договорилась с сестрой Елены, что та возьмет ее рацион, но забыла дать ей карточку и пошла сама. Попала под обстрел. Снарядом ей раздробило обе ноги - одну в бедре. Наложили гипс, но общее состояние такое тяжелое, что гипс сняли. Поддерживают только шампанским. Начальник "Электротока" дал бутылку, из пайка в 500 руб. и хранимую ко дню заключения мира. Доктора отчаиваются, что у пациентки нет воли к жизни. Она все говорит: "Кому я теперь буду нужна? Хочу умереть".

У тети Лели в комнате букеты из ромашки, иван-чая, львиного зева, мышиного горошка. "Собираю на улицах, между камнями. В прошлом году на Пряжке были васильки, но теперь там распахали огород, и их нет. Я даже в школу Раисе Иосифовне Геллер носила цветы. Раз между булыжниками выкопала гвоздику и, посадив в горшок, принесла ей в кабинет".

В ее комнате-коробочке, куда она поселилась после гибели своей комнаты, бывшей дворницкой, мне необычайно уютно. Тетя Леля показывает книгу с надписью автора, инженера Архипова, и говорит: "Он фактически был моим мужем". Да, так в жизни бывает, счастье у каждого свое. Эта книга - подарок на Новый 1942 год. На титульном листе, в чернильных строчках, автор говорит о том, как зима 1941 г. изменила многих, но тетя Леля при этом сохранила все свои душевные качества, и сколь многим он ей обязан, и следующий его труд будет посвящен ей... Красиво. И это, действительно, от чистого сердца. Но я знаю, труд этот никогда не будет написан - Архипов не решился бросить в Ленинграде свою бывшую жену; уезжая, забрал с собой, а тетя Леля отказалась ехать "лишней". В моей жизни точно то же, но в обратном порядке, и вот мы обе плачем. Чисто по-женски. Душой. Трагедия у тети Лели в том, что он в дороге умер. И таких женщин наш город-фронт знает много.

Я невольно вспоминаю В.А.Краснова - Татьяна Борисовна Лозинская так хотела, чтобы он женился на тете Леле. И я говорю: "А вот если бы Краснов женился на вас, он бы не умер". Тетя Леля отвечает уверенно: "Ну, конечно же, нет. Умереть в числе первых, имея столько ценных вещей, нелепо". Самое ценное в тете Леле - необычайная простота. Последняя ее получка - 17 руб. Так не выжить. Я даю ей 150 и ужасно боюсь разговора об этом, но тетя Леля просто благодарит: "Большое спасибо, а то я у многих уже в долг беру". А потом размышляет совершенно о другом: "Знаете, я, наверное, получу медаль. В школе взрослых меня спросили, работала ли я в первую блокадную зиму, была ли потом на огородах, а ведь я все это делала. Меня послали за удостоверением работницы техникума, и, конечно, директор удостоверение дал". Ну, хоть так. Их директор представил к медали себя и свою возлюбленную, проработавшую в его учреждении всего ничего, а про остальных не сразу вспомнил.

Искренне хочу, чтобы тетя Леля получила медаль. Мне кажется, о ней писал Лев Толстой, как о многих из нас: "В те времена, как Россия была до половины завоевана и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополчение за ополчением поднималось на защиту Отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди, от мала до велика, были заняты тем, чтобы жертвовать собою, спасать Отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к Отечеству, отчаянии, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это только так потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени, и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей. А между тем, в действительности те личные интересы настоящего в такой степени значительнее общих интересов, что из-за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дела, а руководствовались только личными интересами настоящего. И эти-то люди были самыми полезными деятелями того времени" ("Война и мир". Ч. IV. Гл. I-IV).

Столько лет корежат язык. Слово "личное" получило отрицательный смысл. Но почему под ним нельзя понимать "безотказное и честное выполнение своего повседневного дела"? Эта мысль очень ярка в произведениях Ольги Берггольц, посвященных Ленинграду. Отрывок из романа Льва Николаевича Толстого напомнил впечатление юности, когда у Я.Л.Барскова изучала историю Французской революции 1789 г., во время которой люди не жили, люди испытывали все время страх гильотины. С этим ощущением я учила историю таких периодов и на Высших курсах. И, когда читала Анатоля Франса "Боги жаждут", была потрясена противоположным воззрением.

ПРОГУЛКА С ПРОПУСКОМ

Августа возвращаюсь из города пешком. Еду на N 3 до Новой Деревни, присаживаюсь на пригородный трамвайчик и доезжаю до Старой Деревни. В сущности, обеих деревень нет. По крайней мере, в старом смысле: все деревянные дома снесены. Редко где высится деревянная постройка - это или новый дом, или, напротив, очень старая, чудом уцелевшая, в стиле, близком ампиру. Лишенные своих соседей, каменные дома одиноко торчат. Обычно так, где был дом, разрушенный уже войной, груда кирпичей и монументально высится печь. Чаще всего в этих кирпичных грудах бурьян и лопух только пробиваются. Но там, где они пышно разрослись, имея на то годы, печь издали похожа на могильный памятник прежней поры.

У шлагбаума застава с проверкой документов. Немного поодаль группа путников, ловящих машины. Я иду пешком. Мне интересно познакомиться с этим путем. Шоссе, мощеное крупными булыжниками, с песчаными обочинами, почти все время тянется вдоль железнодорожного пути, местами близко подходит к заливу. Мне открываются болотистая равнина, первые деревья, и вот я уже оказываюсь у Лахты. Вдоль дороги дзоты и доты, и в них красноармейцы. Иногда эти военные сооружения высятся у самой дороги, как естественные холмы, иногда, как норы, уходят под землю - с шоссе видны колодезеобразные ходы. Все они обжиты, через небольшие стекла оконцев видны белые занавески из марли, или даже кисейные.

Вспоминаю рассказ Н.Д.Флиттнер о полученном письме с фронта от некой работницы Эрмитажа, совсем юной девушки - она в этом послании описывала свою землянку с занавесками и цветами. Похоже, и здесь есть девушки-бойцы. У многих таких земляных жилищ сидят пехотинцы, играют на гармонике или баяне, читают, что-то пишут. Белье, натянутое на веревки, сохнет на солнце. У одного, очень большого укрепления, человек 10 сидят за грубо сделанным столом и на таких же лавках, обедают. Прохожие их не интересуют, здесь ежедневно много кто ходит и никакого беспокойства не внушает. Застава позади, а местность не такова, чтобы путник мог укрыться, сойдя с дороги. Солдаты настолько игнорируют путников, что в заливе ловят неводом рыбу в чем мать родила и в таком же виде вылезают на берег, направляются к своим земляным жилищам. Общий характер картины - мирная жизнь тыла. И вдруг все это меняется, потому что высоко в небе появляются самолеты. Под их гул из всех сооружений выскакивают в металлических шлемах бойцы и командиры. Все взоры - в сторону моря, офицеры вскидывают бинокли, и даже рыбаки, оставив невод, смотрят туда. В чем дело? Это не налет, иначе бы люди уходили под землю. Начинается пальба, и в море одна за другой подымаются три водных гигантских пирамиды. Блеск моря, серый дым от взрывов не позволяют мне рассмотреть их. Я не понимаю, что происходит, для меня это случай не бывалый. Лишь придя в Ольгино, узнала, это был наш налет на Петергоф.

Прохожу мимо плотно уставленных противотанковых сооружений, и мне открывается вид на окруженный рощами дом графов Стенбок-Фермор. За ним окраина Лахты, где дачи сплошь заняты военными. Графское здание мне хорошо знакомо, в мирное время там была детская экскурсионная станция, работу которой я курировала в качестве заведующей центральной станции. До мельчайших подробностей помню всю усадьбу и самый дом.

За Лахтой очень скоро Ольгино. Что мне дала эта прогулка? Массу впечатлений. И теперь я буду лучше ориентироваться в наших "ночных эффектах". Налет немцев на Ленинград отличу от наших налетов на побережье Финского залива. Отныне смогу различить, откуда и кто пускает ракеты. Ночные загадочные картины перестанут быть таковыми.

VIII.1943 г.

Лагерь живет своей жизнью. Обычная картина мудрого руководства РОНО и ГорОНО: в мае-июне лагеря в моде, в июле спад интереса, а в августе полное переключение интересов на школу. Отсюда у меня отзывают четырех учителей. Трое работают в начальной школе, это понятно, но четвертой, В.В.Усенко, надлежит работать в V-VII классах мужской школы, зачем же ее сейчас забирать? Не ясно. К тому же ее отряд единственный, живущий в Ольгине, и как мне его оставить без педагога? Самой мне или Зое с Конной Лахты переезжать в Ольгино невозможно - это бы значило оторваться от лагеря. Остается просить ни в коем случае не трогать в дальнейшем Анну Людвиговну Артюхину. Ей доверю этот отряд, здесь она незаменима, а в школе на месяц найдут временную подмену. Пишу об этом заведующей РОНО, а Усенко посылаю в город.

VIII.1943 г.

Приехали товарищ Сизмин, из исполкома Октябрьского района, и Гурьев, из горкома ВЛКСМ, с намерением прочитать доклад в связи с рейдом "Ленинградской правды" по подсобным хозяйствам, о котором говорилось в этой газете 18 июля текущего года. Решили мероприятие провести в столовой. Два отряда девочек украсили ее. Во время чтения доклада ударяет проливень. Я подставляю под бьющие с потолка струйки воды вазы из-под цветов, миски, кружки, выливаю из них по мере наполнения. Дети в восторге: "Теперь-то нам крышу починят".

Цифры Сизмин приводит ужасающие: наш район обеспечил себя овощами только на 2 1/2 месяца. Необходимо завезти 150 тыс. тонн, и об этом нужно просить Правительство, так как по плану Ленинград должен сам себя обеспечивать овощами, но не справился. Объективные причины: дождливое лето и плохая земля. Но вряд ли это может служить оправданием.

Беседуем с докладчиками о плохом снабжении овощами нашей столовой - это вина директора подсобным хозяйством фабрики имени Володарского Лапута. В 7-м отряде Н.Агафонова, М.Кубашевская, Г.Романова, З.Чепулянец сочинили стихи "Пример берите с "Судомеха"", с посвящением как раз Лапуту:

Пример берите с "Судомеха",

Давайте деткам овощей.

Какая в том у вас помеха?

Мы захотели свежих щей.