Благодарность «гражданину Ощепкову»

В смысле обеспечения владивостокским раз­ведотделом необходимых условий для рабо­ты резидента в Японии повторялась саха­линская история. Деньги систематически за­держивались. «Живу на деньги, получаемые от фирмы, где служу. Итигути с сентября не платил ничего, и он, благодаря личным отношениям, никогда даже не напоминает, работу продолжает...» (Здесь не могу не вспомнить остроумные слова одного высо­копоставленного офицера ГРУ: «Разведка без денег - это кружок кройки и шитья в пионерском лагере».) Связь тоже не была обеспечена, и Васи­лию предлагалось самому завербовать связ­ных в Японии: «Так как связь слаба, поды­щите 1-2 человек курьеров Токио - Шанхай, не вызывая подозрений. Явку укажем». Он отвечает: «Завербовать кого-либо для связи нельзя, и здесь нет таких людей, все люди, которые продадут и выдадут. По поводу по­следней передачи я хотел бы высказаться от­рицательно, так как, если бы не «Митрич», случайно оказавшийся в Токио, я провалил­ся бы с головой. В дальнейшем ни под ка­ким видом не телеграфируйте мне... Связь - лишь через «Митрича», он - хокайдскому консулу, а тот - своей связью». А причины нависшей опасности были та-

кие. От своего полицейского приятеля Ва­силий узнал, что советский пароход «Декаб­рист», с которым ему направляли «посыл­ку», будет особо строго обыскан, а на бере­гу установлено «наблюдение» за всеми, как прибывшими, так и отъезжающими. Полу­чено агентурное сообщение, что пароход нелегально везет оружие. Действительно ли на «Декабристе» переправляли оружие, или нет, и каким образом «Митрич» спас колле­гу, в деле, к сожалению, никаких данных не содержится. Очевидно, однако, что если бы японцы «взяли» связника с пакетом, то ка­рьера резидента на этом бы и окончилась. А связник этот вез такого содержания пись­мо: «С подателем сего высылаем два флако­на: за номерами 1 и 2. Первый - для тайно­писи, второй - для проявления. Писать пе­ром или палочкой, чтобы не поцарапать бу­магу. Когда засохнет, писать поверх черни­лами или карандашом. Димерил-гликсил (№ 1) очень слабо проявляется. Если у вас есть более сильный раствор, этими лучше не пишите». Впрочем, если бы у разведчика и не было «более сильного раствора», пи­сать даже «слабо проявляющимся гликси-лом» он тоже бы не смог: «Ваше письмо с пароходом «Декабрист» получил. Печати це­лы, но флаконы пусты: вытекли... Тайнопи­сью пользоваться не будем, потому что все это уже известно японской цензуре...» При этом он предлагал код, который, даже за­хватив переписку, расшифровать было не­просто. Л л я шифровки служил русский ор­фографический словарь. Первая цифра оз­начала в шифре страницу, а вторая поряд­ковый номер соответствующего слова. Бук­ва «а» означала точку и т.д. Но начальствен­ная рука красными чернилами начертала на этой бумаге: «Долой код!»

После инцидента с «Декабристом», когда Владивосток чуть было не подставил своего резидента, а принципиальный Ощепков не постеснялся сообщить свое мнение об этом, явно прослеживается ухудшение отно­шения к нему начальства. Его упрекают в задержке «заказанных» материалов. Но он возражает, давая понять, что разведотделу не мешало бы работать оперативнее: «Дан­ные об авиации и воздухоплавании частью уже были представлены. В дальнейшем я бу­ду все писать на русском языке, насколько позволит мне возможность, так как по мо-

ему заключению часть высылаемых мной материалов на японском языке или перево­дится очень медленно или совершенно не переводится. Заключаю я это из тех зада­ний, которые повторяются по несколько раз». И в этом своем утверждении Ощеп-ков был совершенно прав!

В Токио поступает бумага с шестью под­лежащими выяснению вопросами и с гри­фом «Строго секретно. Уничтожить при малейшей опасности». Василий изучил доку­мент и, не дожидаясь «малейшей опаснос­ти», уничтожил его. Не хранить никаких уличающих бумаг было его твердым прави­лом еще с Сахалина. Но «помначотдела» Шестаков приходит в крайнюю степень возмущения из-за того, что подчиненный игнорировал его «примерные указания о способах хранения секретных бумаг».

Особенно старался Ощепков расширить круг знакомств в офицерской среде. Нет, он вовсе не надеялся завербовать их, хоро­шо зная, что эти фанатично преданные и слишком высокооплачиваемые люди от­нюдь не клюнут на его удочку. Здесь был совсем другой и верный расчет. Резидент называл их «несознательными сотрудника­ми», то есть неумышленными информато­рами, имея в виду, что из приятельских, не­принужденных бесед офицеров между со­бой или с ним самим, наверняка, можно будет «отфильтровать» мимолетные, но ин­тересные детали или даже всего лишь наме­ки. А сопоставляя их и анализируя, полу­чить полезные сведения.

Хорошо понимая, какие преимущества может принести общение с представителя­ми высших сфер японского общества, рези­дент целенаправленно заводит нужные зна­комства: «Живешь дольше, появляется ши­ре круг знакомых. Не «банто»¹, а людей с аристократическим положением. Публика очень интеллигентная». Его «хорошим дру­гом» становится лейтенант от кавалерии ба­рон Ниси, сын бывшего посла Японии в России. И каждую неделю к ощепковскому подъезду подкатывал блестевший черным лаком роскошный новенький автомобиль, который отвозил Ощепковых в огромные шикарные апартаменты барона. Там они познакомились с еще одним бароном - лей­тенантом от артиллерии Дамэ. И молодой артиллерист безнадежно влюбился в рус­скую красавицу Мусю, как нежно называл свою юную супругу Василий. Влюбленный барон никогда не появлялся у Ощепковых без большого букета красных роз, предназ­наченных хозяйке дома. Но подобные зна-

комства требовали приглашения гостей к себе. И Ощепковы, страдая душой, прини­мали блестящих аристократов в своей тес­ной комнатке, снятой в немецком пансио­не борона Шмидта.

Василий тщательно старался объяснить Владивостоку все выгоды подобных зна­комств и существенную важность его собст­венного имиджа в глазах знатных визите­ров: «Мои незавидные обстоятельства с жи­льем окончательно ставят меня в невыгод­ное положение».

А в ответ уничтожающая резолюция: «А где вторая комната?» Очень может быть, что Ощепковы действительно жили не в од­но-, а двухкомнатной квартире. Но ведь од­на из комнат непременно служила спаль­ней, а принимать гостей в ней было бы до неприличия нелепо.

Однако пролетарское сознание начальст­ва, жившего если не в казарме, то всем большим семейством в одной из комнат «коммуналки», подобных тонкостей нипо­чем не признавало. И дело было вовсе не в черной зависти, а в искреннем возмущении «капризами» человека, живущего в шикар­ных буржуазных условиях (два человека в двух комнатах!!!), да еще требующего чего-то лучшего!

Хороший разведчик, Василий оказался не­важным коммерсантом. Японец, которому он предоставил для проката кинофильмы, оказался мошенником: деньги не заплатил и картины возвратить отказался. «Судись!» -приказали Ощепкову. Но это требовало еще затрат на судебную пошлину и на адво­ката. К тому же японская «фемида» в по­добных случаях неизменно принимала сто­рону своего соотечественника. В пиковом финансовом положении разведчику при­шлось принять предложение немецкой ки­нофирмы «Вести» и занять должность заве­дующего ее токийского отделения. Это вы­звало очередное недовольство начальства и на этот раз вполне обоснованное: служба в фирме оставляла меньше времени для разве-дработы. Последовал приказ: «Увольнение!»

А старые знакомые из «русских отделов» японской контрразведки и жандармерии предоставляли уникальную возможность еще на самой ранней стадии знать, не вы­плывают ли на поверхность какие-то следы его разведывательной деятельности. Каким это ни выглядит до неправдоподобия ко­мичным, но стражи безопасности, не ведая того, даже помогли в его непосредственной работе. Когда Василий наметил для вербов­ки безработного типографского наборщи-

1 Ба нто - продавец, приказчик; клерк, служащий.

ка, «проникнутого социальными идеалами», то, прежде всего, обратился к своему поли­цейскому другу: «Хочу взять на работу это­го человека. Не откажи в любезности узнать о его благонадежности. Мне не хотелось бы связываться с неблагонадежными». Вербо­вать человека, который уже на примете у полиции, было опасно, но любезный поли­цейский проверил и сообщил, что тот вне подозрений.

Очень нужны были агенты, связанные с секретной государственной деятельностью. И Василий решил не только стараться вер­бовать таковых, но и продвигать уже завер­бованных людей на нужные должности. Именно таким человеком являлся «прове­ренный» безработный. Ощепков собирался устроить его на работу в типографию «Кой-кося», печатавшую не подлежащую оглаше­нию литературу Генерального штаба и Ин­спекции по военному образованию. Почва была уже надежно подготовлена: Василий удружил хозяину «Койкося», расхвалив ти­пографию своему знакомому, который сде­лал большой и выгодный заказ. Однако осуществиться этому хитроумному плану было уже не суждено...

От разведчика все более категорично на­чинают требовать всего сразу и без особых валютных затрат. Постоянно понукают и требуют, чтобы он начал вести самую при­митивную игру: давал деньги под расписку, а затем шантажировал получателя. А кроме того, немедленно установил контакты с прокоммунистически настроенными лица-

ми. Отлично знающий местные условия ре­зидент терпеливо старался объяснить, что весьма патриотично настроенные японцы при первой же попытке шантажа сейчас же обратятся в полицию. А все «левые» нахо­дятся под неусыпным наблюдением поли­ции, и поспешный контакт с ними заведо­мо обречен на провал. Здесь мне вспомина­ются слова бывшего шефа «Первого управ­ления» Главного разведуправления КГБ Лео­нида Шебаршина: «Шантаж - враг разведки. Разве можно положиться на агента, кото­рый работает из-под палки? Он обязательно подведет, рано или поздно». Очень показа­тельно, что Ощепков, в отличие от «руково­дящих товарищей», уже тогда понимал эту азбучную истину. Служа Родине, он был го­тов пожертвовать жизнью, но лишаться го­ловы по чужой глупости нипочем не желал. И он категорически отказался выполнить полученные самоубийственные инструкции.

В 1926 году недалекое начальство, взбе­шенное неповиновением своего подчинен­ного, приказывает ему вместе с женой не­медленно выезжать в Советский Союз. Так, безвременно, но вовсе не по его вине, за­кончилась уже налаженная и дававшая не­плохие результаты разведывательная работа Василия Сергеевича Ощепкова, славного предтечи Героя Советского Союза Рихарда Зорге...

Закончилась работа, но отнюдь не ощеп-ковские мытарства. Открытая поездка в СССР была крайне нежелательна для его прочно утвердившейся и не вызывающей у японцев никаких сомнений разведыватель­ной легенды. Но, даже понимая, что его «засвечивают», заведомо ухудшая условия будущей работы, Василий собирался муже­ственно продолжать ее. Сообщив знако­мым, что, якобы, в России тяжело заболела его мать, он отплывает во Владивосток. Один, оставив жену в Токио.

Во Владивостоке ему приказывают явить­ся непосредственно в разведотдел. Знавший, как много японцев проживает в этом горо­де, и крайне возмущенный такой провока­ционной неосмотрительностью, Ощепков поздно вечером тайком отправляется в свою «контору». Впервые «проверяться», нет ли слежки, ему приходилось не в Япо­нии, а на родной земле. Но главная и сов­сем уж неожиданная опасность еще ожида­ла его впереди. В течение шести долгих лет он постоянно жил под угрозой репрессий японских, теперь же перед ним впервые, но слишком отчетливо замаячила угроза «род­ных», советских репрессий...

Оказавшийся необычайно шустрым в по-

добных операциях «исполнявший долж­ность помначотдела по II части» настрочил рапорт непосредственно начальнику разве­дотдела штаба Сибирского военного округа («Совершенно секретно. Отпечатано в од­ном экземпляре».). А в рапорте, явно не без одобрения своего начальника Заколодного, обвинил токийского резидента... в плохой работе. Хотя буквально на предшествовав­ших листах дела записано: «Источником 1043 (так был зашифрован «Черный монах» - М.Л.) даны весьма интересные сведения об отказе японского командования от старых принципов военной подготовки, о проведе­нии маневров и ряд других интересных во­просов... ценные сведения о совещании комдивов и другие сведения об исследова­нии ядовитых газов и применении их (про­тив шаблона - на основе прогресса техни­ки)». А в завершающей дело «Учетной кар­точке» подавляющее большинство достав­ленных «Монахом» донесений, документов и книг значатся как «ценные» и «весьма ценные»...

В свое время Василий, из-за связывающих его с Итигути дружеских отношений, не взял с него подписку о согласии работать на советскую разведку и всего лишь однажды, и то под давлением начальства, попросил расписку в получении денег. Теперь же эта сентиментальность обходилась ему очень до­рого. И в прямом, и в переносном смысле. У Шестакова была «железная» логика: нет подписки - нет и агента. А нет агента - не должно быть и расходов на него: «Я усмат­риваю, что фактически эти деньги пошли в карман резидента, для собственного рези­дентского материального благополучия. Так как предполагать, что указанные суммы ре­зидентом выплачивались Итигути, было бы делом, которое можно назвать игрой в кар­точные домики... Подтверждается ранее вы­сказанное Вам мною предположение... Все приведенные моменты доказывают полное разложение резидента. Донося о вышеизло­женном, полагал бы гражданина Ощепкова с работы снять и предать суду, предъявив ему соответствующее обвинение...»

Да, реальная возможность угодить под суд военного трибунала - такой была благо­дарность «гражданину Ощепкову», шесть лет неизменно рисковавшему своей голо­вой! Человеку, чья честность особо подчер­кивалась в одной из начальственных харак­теристик! До глубины души оскорбленный Василий старается доказать свою добросо­вестность и полную лживость обвинения. Вот здесь-то он и пишет приведенные мной выше слова о своем патриотизме.

Разве мог он, проживая все это время вне СССР, знать, что тогда там, точно так же. как и у нас сегодня, само понятие «патри­отизм» успело сделаться не только одиоз­ным, но и откровенно подозрительным. Правда, тогда ему противопоставляли «про­летарский интернационализм», а ныне - «за­падные ценности»...

Однако, если в штабе Сибирского воен­ного округа и поверили глуповатым обви­нениям, то вовсе не собирались терять столь высококвалифицированного японис­та. Приказ констатировал «невозможность использования в Японии» и оставление во Владивостоке в качестве переводчика. Силь­но этим раздосадованный, Шестаков сказал, словно предсказав судьбу Василия: «Если бы не был таким нужным и полезным челове­ком, давно бы сгнил в подвале ГПУ!»

А вот «неосновательную переплату в раз­мере 3140 иен» бывшему разведчику ни с того, ни с сего все-таки пришлось возме­щать. Как ему удалось оплатить такую ог­ромную сумму? Не знаю, что еще при­шлось продавать. Известно лишь, что при­надлежавший ему еще на Сахалине кино­проектор был отобран в погашение долга...

Было очень печально и обидно за все эти до глупости нелепые обстоятельства, но все-таки я не спешил бы, как это сейчас очень модно, разразиться пламенной обличитель­ной тирадой в адрес наших разведорганов. Сделать это - значит, подпевать такому по­донку, как автор печально знаменитого «Аквариума» Иуда Резун, который, не чув­ствуя всей самоубийственной саркастичнос­ти, осмелился взять в качестве псевдонима славную фамилию нашего величайшего полководца.

У меня хватает здравого смысла не запо­дозрить, что все эти «шестаковы» и «зако-лодные» являлись этакими окопавшимися партийно-бюрократическими щелкоперами. Думаю все-таки, что были это прошедшие не одну войну командиры, не раз подстав­лявшие грудь вражеским пулям. Только вот, «классовое сознание» говорило им, что делают они все правильно и справедливо. Не получили они специального образова­ния, необходимого для интеллектуальной разведывательной работы, не обзавелись да­же элементарной грамотностью. Их бумаги так и пестрят грубыми грамматическими ошибками. Такие же грубые, непоправи­мые ошибки совершали они и в работе, но даже при нищенских финансовых возмож­ностях, как могли, самоотверженно испол­няли эту напряженную и ответственную, необходимую для страны работу. Для ни-

щей, вконец разоренной восемью годами беспощадной войны страны, которая други­ми - высококвалифицированными - сотруд­никами тогда просто-напросто не распола­гала. Еще не успела их вырастить...

Защищаясь от напористых начальствен­ных обвинений, Василий Сергеевич дейст­вительно согласился с ними и писал, что он недостаточно опытен, так как не полу­чил специальной подготовки. Но ведь это всего лишь вынужденное оправдание под вполне реальной угрозой незаслуженного ареста. В действительности же, не имея ни­какой подготовки, он работал вполне про­фессионально.

Историк разведки М. А. Алексеев высоко оценил мою работу и в двух своих публи­кациях² широко использовал ее, к сожале­нию, иногда раскавычивая мои цитаты. Но огорчает меня даже не это, а то, что этот специалист поверил несправедливым обви­нениям начальства в адрес Ощепкова по поводу его «плохой» работы. В сущности, сам же Алексеев опровергает эти обвине­ния, на основании официальных докумен­тов подтверждая утверждения Ощепкова, что многие материалы разведчика просто не успевали переводить с японского. Но в то же время ставили ему в вину, якобы, не­предоставление затребованных сведений,

которые он уже давно направил во Влади­восток.

Еще более веско тот же Алексеев свиде­тельствует о подлинных профессиональных достоинствах Василия Сергеевича, когда цитирует доклад одного из новых руково­дителей разведотдела штаба Сибирского во­енного округа Комарова начальнику Разве-дупра Берзину: «Я хочу выразить глубокое возмущение по поводу снятия с работы Ощепкова, этот факт не лезет ни в какие ворота... Я глубоко убежден, что если бы в свое время было дано надлежащее руковод­ство, он во сто крат окупил бы затраты на него... Это тип, которого нам едва ли при­дется иметь когда-либо... Я полагаю, что ес­ли бы вы дали нам Ощепкова сейчас, мы сделали бы из него работника такого, о ко­тором, может быть, не позволяем себе и думать».

В отличие от прежнего начальства, Кома­ров уже успел получить «высшее специаль­ное образование» на восточном факультете Военной академии РККА и был способен объективно оценить достоинства Василия Сергеевича. Однако же Ощепкова, как он просил, ему не дали. Боюсь, что уже с тех лет Ощепков был на подозрении в ГПУ, и этому есть некоторые косвенные подтверж­дения...

Глава 8

И опять - смена профессии...

Бесспорно, что дзюдо всегда оставалось до­рогим ощепковскому сердцу, но если бы не этот внезапный крах разведывательной карьеры он едва ли возвратился бы в спорт. (Даже у таких крупных неприятностей есть и своя положительная сторона!) Вчистую ограбленный «доброжелательным» начальст­вом, экс-резидент воспользовался своей вто­рой профессией и начал преподавать во владивостокском клубе физкультуры, одно­временно отрабатывая свой «долг» в качест­ве безотказного переводчика разведорганов. Снова обратившись к своей любимой спор­тивной деятельности, он, как всегда, увле­ченно вел занятия с учениками нового по­коления.

В том же спортивном кружке рука об ру­ку с Василием Сергеевичем несколько лет работал П.Н. Азанчевский, специалист, еще до революции получивший образование в знаменитой Жуанвильской военной спор­тивно-гимнастической школе. Большой зна­ток не только английского, но и француз­ского бокса - савата, он выступал даже на французском профессиональном ринге. Во Владивостоке Азанчевский преподавал и бокс, и сават. Мог ли Ощепков упустить та­кую отличную возможность досконально ознакомиться и сопоставить с дзюдо эти две спортивные дисциплины, которые не только использовались в качестве самозащи­ты, но и конкурировали на Западе с джиу-джитсу? Неудивительно, что впоследствии в своих работах он уверенно и вполне про­фессионально оценивал достоинства и не­дочеты как английского, так и французско­го бокса.

В клубе занимались и девушки, но не у Василия, и не дзюдо. Азанчевский препода­вал им специально рассчитанный на жен­щин курс джиу-джитсу. А ученики Василия Сергеевича успешно осваивали его науку на организованных Приморским губернским советом физкультуры специальных шести­месячных курсах инструкторов. По оконча­нии обучения им были выданы особые удо­стоверения в подтверждение того, что они прошли «сокращенный курс самозащиты и свободной борьбы по японской системе Дзюу-До». Пользуясь своим правом мастера второго дана, Ощепков присвоил выпуск­никам, в зависимости от успехов каждого, различные ученические разряды с правом

ношения пояса соответствующего цвета, как это принято в дзюдо. В этом выпуске 1927 года были: В.Г. Кузовлев, который впоследствии активно вел работу в Ленин­граде; Д.Ф. Косицин, Герой Советского Со­юза, погибший в Великую Отечественную войну, возглавляя один из прославленных партизанских отрядов; Ф.И. Жамков, буду­щий мастер спорта по стрельбе и ответст­венный работник Центрального совета «Ди­намо», руководивший прикладными вида­ми спорта, в том числе и самбо.

А когда вскоре Ощепков навсегда поки­нул Дальний Восток, его ученики, в первую очередь В.Г. Кузовлев, активно продолжали начатое им дело. Кружок существовал еще много лет и вплоть до 1931 года даже орга­низовывал в морском интернациональном клубе самодеятельные международные встречи на татами и ринге с моряками ино­странных судов, приходивших во владивос­токский порт.

Трудно сказать, ходатайствовал ли об этом Василий, но штаб Сибирского воен­ного округа пожелал обзавестись таким от­личным переводчиком. Однако, видимо, несмотря на все возведенные на него вздор­ные обвинения, Владивосток не соглашался расстаться со своим уникальным специали­стом. И Сибирский округ решает этот во­прос «на самом верху». И вот, 27 января 1927 года приказом № 26 Реввоенсовета СССР «Ощепков Василий Сергеевич опре­делен на службу в РККА». А уже на этом

основании «приказом войскам сибирского военного округа за № 19» он «назначается на должность переводчика 7-го отделения Штаба округа» (нужно понимать - разведы­вательного - М.Л.). И что для Василия было особенно ценно, даже не столько в матери­альном, сколько в моральном отношении, в отличие от владивостокских сквалыжни­ков, его назначение сибиряки даже офор­мили задним числом: еще с 15 апреля 1926 г., а, следовательно, выплатили новому пере­водчику все положенное за этот период де­нежное довольствие.

Василий Сергеевич был блестящим знато­ком весьма сложного для европейцев япон­ского языка. С ним, бывало, консультирова­лись даже крупные специалисты. И все-таки борьба и самозащита уже составляли один из наиболее важных, если не самый важ­ный, интерес в его жизни. И разумеется, оказавшись на новом месте жительства, он сразу же стал и там пропагандировать свою науку самозащиты, особенно важную в во­енной среде.

На собрании ячейки Осоавиахима при штабе Сибирского военного округа Васи­лий Сергеевич выступил с увлекательным докладом об искусстве самозащиты, специ­ально указав на то, что дзюдо используется в армиях многих капиталистических стран при обучении рукопашному бою. А для то­го, чтобы не быть голословным, тут же про­демонстрировал целый ряд приемов обезо­руживания.

Калачев еще только поднимает вопрос о необходимости для армии приемов руко-

пашного боя, а Василий Сергеевич уже с блеском демонстрирует эти самые приемы сотрудникам штаба Сибирского военного округа.

Новосибирские газеты, поспешившие со­общить о таком незаурядном событии, в один голос утверждали: «Приемы «Джиу-Джицу» поражали своей красивой техникой выполнения и произвели на присутствую­щих впечатление исключительного восхи­щения. Нападения с револьвером, палкой, ножом, саблей и винтовкой отражались с особенной ловкостью». Та же новосибир­ская газета сообщала, что «товарищ Ощеп-ков предполагает выступить в местном цир­ке, где он продемонстрирует приемы «Джиу-Джицу» и устроит показательные со­ревнования, выпустив против себя 5-10 на­падающих».

Немедленно было решено организовать для сотрудников штаба кружок по изуче­нию приемов самозащиты. Популярность Василия Сергеевича росла. Услугами редко­го специалиста поспешило воспользоваться местное общество «Динамо», объединявшее чекистов, а также школа милиции.

При всем том, масштабы новосибирской работы Ощепкова никак не удовлетворяли. Он понимал, что может делать значительно большее. Но если служба теперь не достав­ляла ему особых хлопот, то в личной жиз­ни надвинулось большое несчастье: жена тя­жело заболела туберкулезом легких, как тог­да говорили, чахоткой. Расходы на врачей и лекарства требовали все больших денег, и имевшегося заработка на это уже не стало

хватать. Да и усилия местных врачей не да­вали никакого результата. Состояние здоро­вья Марии заметно ухудшалось.

Василий старался добиться перевода в Москву или Ленинград, где можно было бы обеспечить более действенную лечебную по­мощь и иметь более высокий оклад. Есть сведения, что он просил своего сослуживца, переведенного в Москву, помочь и ему вы­браться из Сибири. Был согласен и на пе­реводческую работу в Разведуправлении, и на тренерскую «в школе физо», и даже на демобилизацию с самостоятельным трудо­устройством, «благодаря своей редкой про­фессии - знанию японского языка и джиу-джицу» (он писал «джиу-джицу», т.к. о дзю­до тогда почти никто не знал). Трудно ска­зать, помог ли ему бывший сослуживец по разведотделу, но в сентябре 1929 г. перевод­чик, наконец, был вызван в Москву. Одна­ко, случилось это слишком поздно: жену, скончавшуюся, не дожив до двадцати двух лет, он уже похоронил на одном из ново­сибирских кладбищ...

Тяжелая болезнь и смерть горячо люби­мой жены, крушение всех жизненных пла­нов об увлекательно-опасной и интеллекту­ально тонкой разведывательной работе на пользу России не могли не повлиять на Ва­силия. Психологически он явно был подав­лен, и в одном из писем к московскому другу у него вырывается печальное призна­ние, что он «израсходовал без толку добрую половину своих молодых лет...»

Здесь я должен отметить еще одно не просто печальное, но заведомо трагическое обстоятельство, нацеленное в будущее героя моего повествования: частные письма Ощепкова почему-то оказываются в одном из секретнейших архивов, и очень похоже, что стараниями своего бывшего владивос­токского начальства он уже тогда был зане­сен в черные проскрипционные списки

огпу...

«То, что увидел адъютант, едва открыв дверь в кабинет Тухачевского, буквально ошеломило его: командарм угрожал револь­вером какому-то незнакомому здоровяку в военной форме. Но незнакомец ловко обе­зоружил его и уложил на пол. Адъютант бросился на помощь шефу, однако тот во­время успел остановить его...»

Вот такой завлекательный эпизод вполне можно было бы преподнести читателю, опираясь на рассказ Н.М. Галковского, од­ного из ощепковских учеников. Он утверж­дал, что его учитель был вызван в Москву для написания военного учебника японско­го языка, но после показа приемов Тухачев-

скому получил задание участвовать в разра­ботке пособия по рукопашному бою.

Весьма возможно, что командарм Н.М. Тухачевский, богатырски сложенный силач и неплохой борец, действительно заинтере­совался ощепковским мастерством. Харлам-пиев рассказал мне, что был даже свидете­лем борьбы командарма с Василием Серге­евичем. Но Тухачевский в то время являлся начальником Ленинградского военного ок­руга и имел к рукопашному бою весьма опосредованное отношение. Поэтому мне представляется более предпочтительным не вышеописанный завидно яркий рассказ, а будничное сообщение самого Ощепкова, что в Москву его пригласил тот, в чьи не­посредственные служебные обязанности входило обеспечение подготовки к руко­пашному бою. И был это уже знакомый нам инспектор физической подготовки и спорта Красной армии Борис Алексеевич Кальпус, имевший генеральское звание -комкор. Действительно, произошло так, что будущая судьба развития искусства самоза­щиты, а, в конечном счете, и нынешней борьбы самбо оказалась в его руках. И бы­ли это надежные и сильные руки. И не без помощи этого дальновидного специалиста, который, к сожалению, тоже не пережил кровавых тридцатых годов, Василий оказал­ся в столице.

И теперь уже в декабрьском номере за 1929 год центрального органа спортивной печати - журнала «Физкультура и спорт» -появляется такое интригующее сообщение: «Дзюу-до - путь к ловкости, так называется неизвестная у нас до сих пор японская си­стема самозащиты. В предстоящем зимнем сезоне с этой системой Москва впервые по­знакомится. На днях при спортивном сек­торе ЦДКА открываются двухмесячные курсы. В программу занятий войдут: 1) броски, рычаги, удары руками и ногами и удушения; 2) приемы самозащиты невоору­женного против вооруженного винтовкой, револьвером, саблей, ножом или другим хо­лодным оружием ближнего боя; 3) приемы рукопашной схватки двух невооруженных. За основу будет принята японская система самозащиты «дзюу-до» как наиболее прора­ботанная, а главное представляющая собой уже готовый комплекс различных приемов самозащиты. Для желающих совершенство­ваться в этой системе будут созданы специ­альные спортивные группы, которые будут проходить тренировку и выступать в сорев­нованиях, намечающихся к проведению в будущем. Курсами будет руководить инст­руктор т. Ощепков, окончивший институт

 

«Кодокан-дзюу-до» в Японии (в Токио)».

Вы, конечно, уже успели заметить, что Ва­силий Сергеевич каждый раз начинал рабо­ту с впечатляющей демонстрации своего ис­кусства в исполнении приемов самозащиты и обезоруживания. Это была его давно и надежно апробированная тренерская мане­ра. На этот раз он вышел на сцену зала Центрального Дома Красной Армии во время специально устроенного по этому случаю спортивного вечера. Зрители с инте­ресом смотрели на рослого, крепко сложен­ного бритоголового мужчину в полувоен­ном, как тогда говорили, костюме: в гимна­стерке без петлиц, галифе и крагах (краги были у Ощепкова неизменной обувью). Потребовалось совсем немного времени для того, чтобы убедиться, что выступает от­личный мастер и блестящий демонстратор. На него нападало одновременно по не­скольку «противников», нападали с голыми руками, рубили шашкой, кололи штыком, били палкой, наносили режущие удары кинжалом, стреляли в упор из пистолета. И это все не «демонстрационно», а всерьез: боевой штык, остро отточенные нож и шашка, и даже пистолет заряжался гильзой, из которой удалялись пуля и порох, но кап­сюль сохранялся. Проверяющий становился позади Ощепкова и мог точно сказать, ус­пел ли демонстратор отбить оружие раньше выстрела «нападавшего», т.к. в этом случае ясно видел легкую вспышку капсюля в стволе отведенного в сторону оружия, кото­рое уже не заслоняла фигура Ощепкова.

Все было по-настоящему, и отлетали в сторону выбитые из рук ножи. Винтовка или пистолет мгновенно оказывались в ру-

ках у Ощепкова, не успев даже выстрелить, а «противники» летели на землю, описав в воздухе ногами широкую дугу, или неволь­но вскрикивали, попав на железную хватку болевого приема. В ближайшем же номере «Физкультуры и спорта» были помещены броский фотоочерк, показавший целый ряд этих впечатляющих приемов, и восторжен­ный комментарий к нему.

Такой эффектный метод демонстрации приемов неотразимо покорял сердца моло­дежи. Каждому мечталось стать таким же сильным, ловким и непобедимым. Неуди­вительно, что в ЦДКА немедленно были со­зданы две группы из военнослужащих и ра­ботников Дома Армии. Кроме того, была сформирована и первая в стране женская группа.

Так, в спортивном спектре нашей страны впервые проклюнулся новый, пока еще крохотный росток недостававшей, но очень важной прикладной дисциплины - совре­менной борьбы в одежде. Потребуются еще годы упорного труда самого Ощепкова, а затем и плеяды его учеников, чтобы из это­го слабого молодого побега вырастить бога­тырское дерево современного самбо.

Но при всей значимости зарождения та­кого полезнейшего вида единоборства, не это стало наиболее заметной вехой в карье­ре Василия Сергеевича на рубеже 20-х и 30-х годов. Ему довелось тогда выполнить еще одну очень важную работу. Работу, которая позволила трудиться в полную силу своих богатых способностей и не как прежде, в ограниченно провинциальном, а теперь уже во всесоюзном масштабе.

Глава 9

Всесоюзный масштаб