Инструкция, как правильно заводить часы

 

Там внутри смерть, но не бойтесь. Зажмите часы в ладони, двумя пальцамивозьмите головку завода, слегка приподнимите. И вот начинаются новые сроки,на деревьях распускаются листья, мелькают лодки, догоняя и обгоняя другдруга, время, раскрываясь веером, полнится само собою, из полноты еговыплескивается воздух, прибрежные ветры, тень женщины, запах хлеба.

Чего вам еще, чего же вам еще? Не мешкайте, наденьте часы на руку,пусть себе тикают на свободе, следуйте их примеру, даже если не хватаетдыхания, от страха ржавеют якоря; все, что могло быть достигнуто, но преданозабвению, действует разъедающе на артерии часов, разлагает ледяную кровь ихмелких рубинов. И там внутри затаилась смерть, надо бежать бегом и добежатьраньше, и тогда мы поймем, что нам уже все равно.

 

[Пер. А.Косс]

 

 

Редкие занятия

 

Этикет и предпочтения

 

Мне всегда казалось, что отличительной чертой нашей семьи являетсясдержанность. В скромности равных нам не найти, и это касается всего: какманеры одеваться и есть, так и способов изъясняться и садиться в трамвай.Взять, к примеру, прозвища, которыми столь бестактно одаривают в кварталеПасифико[406], для нас это серьезный повод задуматься, нет, это просто как занозав заднице. Ну нельзя же, как нам кажется, давать первую, что на ум взбредет,кличку, которая прилипнет к тебе как репей, а потом живи с ней и радуйся всюоставшуюся жизнь. Мамаши с улицы Гумбольдт[407]называют своих сыновей Глупыш,Умница, Разбойник, а дочерей — Крошка или Малышка, но в нашей семье такихпростецких прозвищ вряд ли сыщешь, еще реже в ходу другие,вычурно-помпезные, такие как Пятак, Дохляк или Кошкодрал, те, что на каждомуглу можно встретить на улицах Парагвай и Годой-Крус[408]. Вот, к примеру, чтобыпоказать, насколько мы обеспокоены данным вопросом, вполне уместнорассказать про мою двоюродную тетку. Задница у нее — будь здоров, но как быне так, не дождетесь, мы никогда не опустимся до того, чтобы называть ееэтой до невозможности грубой кличкой Этрусская Ваза, а вот приличное инепринужденное Толстожопая — по нам так в самый раз. Мы всегда поступаем стаким тактом, хотя, случается, нам приходится биться с соседями и друзьями,которые настаивают на традиционных прозвищах. Моего младшего двоюродногобрата, откровенно большеголового, мы никогда не станем называть Атлантом,прозвищем, которое ему дали в гриль-баре на углу, а предпочтем бесконечноболее нежное — Головастик. И так всегда.

Хотелось бы пояснить, что поступаем мы так не для того, чтобыотличаться от остального квартала. Мы хотели бы только, не сразу, но шаг зашагом, изменить, не насмехаясь над чьими-либо чувствами, закостенелыетрадиции. Банальность — в любой ее форме — не наше кредо, и не дай Бог намуслышать в закусочной фразу типа: «Это была чрезвычайно грубая игра» или«Фланговые прорывы Фаджиолли были возможны благодаря отменной проработкецентральной оси атаки», тут уж мы забываем про правильные и рекомендуемые купотреблению в непредвиденных ситуациях формы и выдаем: «Пендаль, этозавсегда пожалуйста» или же «Сначала мы накостыляли им хорошенько, а потомнакидали банок». Все смотрят на нас, вылупив глаза, но всегда найдется тот,кто не прочь перенять наш изысканный стиль. Мой старший дядюшка, которыйчитает аргентинских писателей, говорит, что со многими из них можно было бысделать что-то похожее, но никогда не уточняет, с кем именно. А жаль.

 

[Пер. М.Петрова]

 

Почта и телеграф

 

Однажды, когда некий дальний-предальний наш родич выбился в министры,нам удалось по его протекции пристроить кучу членов семейства в почтовоеотделение на улице Серрано[409]. Продержались мы там недолго, врать не буду. Изтрех дней, что мы там проработали, в течение двух мы обслуживали народ стакой невероятной быстротой, что нас осчастливил визитом потрясенныйинспектор из Почтового управления и хвалебной заметкой — очередной номергазеты «Ла-Расон»[410]. На третий день мы удостоверились, что завоевалипопулярность, поскольку люди повалили к нам из других частей города, дабыотправить письма и прочее, в том числе почтовые переводы в Пурмамарку ипрочие столь же немыслимые места. Тут мой дядя (который старший) дал сигнал,и наше семейство приступило к обслуживанию в соответствии со своими вкусамии обычаями. В окошечке «Продажа марок» моя сестра (которая вторая) выдавалакаждому покупателю пестрый воздушный шарик. Первый шарик получила однапышная сеньора, она так и окаменела — в одной руке шарик, в другой марка,сеньора успела ее послюнить, и марка, постепенно скручиваясь, приклеиваласьк ее пальцу. Долгогривый парень от своего шарика категорически отказался, имоя сестра строго его отчитала, а в очереди, выстроившейся к ее окошечку,мнения высказывались противоречивые. Несколько провинциалов, которыепереминались у окошечка рядом, упорствуя в неразумном намерении перевестичасть своих заработков живущим вдали членам семей, не без изумленияпринимали стопочки виноградной водки — а кое-кто и пирожки с мясом — изрук моего отца, да еще он вдобавок выкрикивал во всю глотку лучшие советыстарика Вискачи[411]. Тем временем мои братья, трудившиеся в посылочномотделении, смазывали коробки с посылками дегтем, а затем опускали в ведро сперьями. После чего демонстрировали результаты потрясенному отправителю иубедительно ему разъясняли, какая радость получить такую посылочку.«Бечевочки не видно, — говорили они. — И сургуча не видно, сургуч — этотак вульгарно, а имя получателя, обратите внимание, — такое впечатление,что оно прячется у лебедя под крылышком». Сказать честно, в восторге былидалеко не все.

Когда в помещение ворвались полицейские и зеваки, моя мать завершиламероприятие самым эффектным образом, запустив в толпу великое множестворазноцветных самолетиков, сделанных из бланков для телеграмм и переводов, атакже конвертов для заказных писем. Исполнив хором государственный гимн, мыотступили стройными рядами; я заметил, что одна девчушка, стоявшая в очередик окошечку «Продажа марок», плакала: она была третья, но знала, что уже неуспеет получить шарик.

 

[Пер. А.Косс]

 

Утрата и обретение волоса

 

В борьбе с прагматизмом и пугающей тенденцией, направленной наприобретение полезных навыков, мой двоюродный брат (который старший)отстаивает законное право: вырвать из своей шевелюры волосок, завязать егопосредине узелком и изящным жестом бросить в отверстие раковины. Есливолосок застрянет в решетке, коими, как правило, закрыты вышеупомянутыеотверстия, достаточно пустить воду, и он благополучно исчезнет из полязрения.

И тут, не теряя попусту ни минуты, надо приниматься за работу поразысканию волоса. Перво-наперво необходимо развинтить колено трубы, идущейот раковины, — дабы удостовериться: не прилип ли волосок к какой-либонеровности внутри сей трубы. Если нет — приходится раковинную трубуотвинчивать от стояка. Разумеется, на этом этапе операции вашим глазампредстанет великое множество волосков и, чтобы рассмотреть их один за другимв поисках того, который с узелком, надобно призвать на помощь всех остальныхчленов семьи. Если таковой опять не обнаружится — во весь рост встаетпроблема: раскурочить водопровод вплоть до подвала; но это сопряжено снемалыми трудностями, ибо придется восемь, а то и десять лет проработать вкаком-либо министерстве или магазине, дабы скопить достаточно денег и купитьвсе четыре этажа, находящихся ниже того, на котором обитает мой двоюродныйбрат (который старший); и это только при том непременном условии, что завосемь тире десять лет волосок с узелком не ускользнет из водопроводной сетидома, а по чистой случайности застрянет в какой-либо ржавой трубе.

И вот наконец настает день, когда мы можем разобрать водопровод во всемдоме, и тогда в течение нескольких месяцев живем в окружении тазов и прочихрезервуаров, полных мокрых волос, а также в окружении помощников и нищих,которым мы щедрой рукой платим за то, чтобы они находили, разлепляли,сортировали и приносили нам всевозможные волосы, дабы мы могли отыскатьискомый. Если таковой опять не обнаружится — мы вступим в покрытый мракомнеизвестности и весьма запутанный этап операции, поскольку водопроводныетрубы приведут нас в городскую клоаку. Купив спецодежду, мы — с мощнымфонарем в руке и кислородной маской на лице — приучаемся ходить по ночамвнутри скользких труб и исследуем все водостоки, пользуясь, если возможно,помощью людей дна, с которыми мы вступаем в контакт и которым платим деньги— из тех, что зарабатываем днем в министерстве или в магазине. Теперь намзачастую кажется, что наши поиски наконец-то увенчались успехом, ибо мынаходим (или нам приносят) волосы, очень сильно напоминающие тот, что мыищем; но, поскольку в истории не известно ни одного случая, чтобы узелокпосредине волоска появился без участия руки человеческой, мы всякий разубеждаемся в том, что предполагаемый узелок — это просто утолщение волоса(хотя о таких случаях нам тоже ничего не известно), или вросшая песчинка,или последствие какого-либо окисления вследствие долгого соприкосновения свлажной поверхностью. Отнюдь не исключено, что, путешествуя по всевозможнымтрубам, в конце концов мы приблизимся к тому месту, дальше которого уженикто не решится пройти: главный водосток, ведущий к реке, бурный поток,несущий дерьмо, — ни за какие деньги и щедрые подношения ни один лодочникне согласится продолжать здесь поиски.

Но ведь может случиться и так, что до этого и, возможно, задолго доэтого — скажем, в нескольких сантиметрах от отверстия раковины, на уровневторого этажа или в подвале дома — мы найдем волосок с узелком. Толькопредставьте: какая радость охватит нас в таком случае при подсчетесэкономленных — по чистой случайности — сил и средств, потраченных дляобоснования, осмысления и практического исполнения подобной работы; так чтокаждый уважающий себя учитель должен бы с первого же урока наставлять своихучеников на нашем примере — вместо того, чтобы терзать их душу живузадачами с трехчленами или печалью Канчи-Райады[412].

 

[Пер. В.Андреева]

 

Тетушкины затруднения

 

Почему одна из наших тетушек так боится упасть на спину? Годы и годы мывсем семейством старались излечить ее от этого навязчивого страха, нонастало время признать наше бессилие. Что бы мы ни предпринимали, тетушкабоится упасть на спину, и ее невинная мания затрагивает всех нас, начиная сотца, который, как любящий брат, провожает ее, куда бы она ни шла, и смотритпри этом на пол, чтобы тетушка могла шагать беззаботно; мать тщательноподметает внутренний дворик несколько раз в день, сестры убирают теннисныемячики, коими в невинности души забавлялись на террасе, а кузены очищают всеповерхности от всякого рода следов, которые можно вменить в вину собакам,кошкам, черепахам и курам, а живности этой в доме полно. Но все напрасно,тетушка решается пройти по комнате лишь после долгих колебаний, бесконечноговизуального изучения местности и несдержанных речей, обращенных к детворе,попадающейся ей на глаза в этот момент. Затем тетушка пускается в путь,сначала ставит одну ногу и некоторое время притопывает ею, как боксер наразминке, затем ставит другую, перемещая таким образом свои телеса (вдетстве нам казалось — величаво); и ей требуется несколько минут, чтобыдобраться от одной двери до другой. Кошмар.

Мы всем семейством несколько раз пытались добиться от тетушки, чтобыобъяснила более или менее связно, почему она так боится упасть на спину.Один раз она отмолчалась, причем молчание было такое непроницаемое — хотьруби топором; но как-то вечером, после обычного стаканчика целебногобальзама, тетушка снизошла до объяснения: если она упадет на спину, топодняться не сможет. В ответ на естественное замечание, что все тридцать двачлена семейства не преминут поспешить ей на помощь, тетушка ограничиласьтомным взглядом и двумя словами: «Все равно». Несколько дней спустя мой брат(который старший) повел меня ночью в кухню и показал таракана, лежавшего наспине под раковиной. Мы долго и совершенно безмолвно наблюдали за тщетнымиего попытками перевернуться, а прочие тараканы тем временем, преодолевсветобоязнь, сновали по полу, причем задевали на бегу собрата, покоившегосяв лежачей позе на спине. Мы вернулись к себе в спальню, глубоко опечаленные;по сей или по иной причине, но никто больше не приставал к тетушке срасспросами; мы ограничились тем, что старались по мере возможностиоблегчить ее страх, провожали, куда бы ни шла, водили под руку и покупали вбольших количествах обувь с рифленой подошвой и прочие предметы, помогающиесохранять равновесие. Жизнь, таким образом, продолжалась и была не хуже, чему других.

 

[Пер. А.Косс]