Ассиметричная множественность

Следует иметь в виду, что диспозитивный характер норм ГК РФ позволяет сторонам договорного обязательства предусматривать и сочетания упомянутых выше видов множественности. Так, С.В. Сарбаш констатирует, что вопрос о множестве в обязательстве не исчерпывается указанием на солидарные и долевые обязательства. Праву, отмечает ученый, известны различные разновидности тех и других, их синтезированный тип, образующий самостоятельную в известной степени разновидность множественности (сложные (ассиметричные) солидарно-долевые обязательства)[303].

Примеры такой множестве можно увидеть в иностранном законодательстве. Так, в ст. 1430 Гражданского кодекса Калифорнии предусмотрено, что обязательство, наложенное на несколько лиц, или право, созданное в пользу нескольких лиц, может быть: 1) солидарным (joint); 2) долевым (several), а также 3) солидарно- долевым (joint and several). При этом в ст. 1431 ГК Калифорнии презюмируется в указанных случаях именно одно единое, а не несколько обязательств.

Л.Г. Ефимова в качестве примера такой смешанной множественности привела пример о пяти наследниках, каждый из которых имеет право на 1/51 часть вклада вместе с начисленными процентами. Соответственно, при попытке разделить сумму вклада с процентами на пять частей возможно появление неделимого остатка в размере 4 копеек. Цивилист приводит несколько подходов к решению проблемы. Во-первых, можно обязательство по договору банковского вклада квалифицировать как солидарное, так как налицо неделимость предмета исполнения с учетом конкретных условий – невозможно без остатка разделить всю сумму вклада на пять частей. Во-вторых, такое обязательство можно квалифицировать как долевое обязательство с неделимым остатком. В последнем случае возникает некое «сложное» обязательство, состоящее из двух частей: долевого обязательства – в пределах суммы вклада, которая может быть разделена по наследственным долям, и солидарного (либо солидарно-долевого обязательства) – в пределах неделимого остатка[304]. Напомним, правда, что Банк России, как правило, устанавливает официальные курсы иностранных валют относительно сотых долей российского рубля, кроме того, стало обычным при подобного рода расчетов округление чисел.

Несмотря на то, что ассиметричная множественность лиц прямо в ГК РФ не предусмотрена, ее случаи встречаются достаточно часто. Кроме упомянутого договора в пользу третьего лица, подобные ситуации могут возникнуть в обязательствах из перевозки грузов в пользу третьего лица[305] и страхования[306]. На наш взгляд, учитывая, что долевая множественность не создает единства обязательств, в случае с солидарно-долевой множественностью будет иметь место несколько обязательств: долевые и солидарные. Причем в них одни и те же субъекты выступают или как долевые должники или кредиторы, или как солидарные. Объединять их воедино, оснований нет.

В завершение хотелось бы обратить внимание на следующее обстоятельство. Как отмечалось, лица, составляющие множественность, перед контрагентом представляют собой нечто вроде единого квази-субъекта. Единство это образуется только на случай. Однако, возможны и более устойчивые объединения.

Так, осложнение обязательства по субъекту возникает в случае участия в них так называемых холдингов [307]. Выделяют разные их виды: финансовый (портфельный) холдинг, в котором отношения зависимости возникают в силу участия в уставном капитале; договорный, где один субъект имеет возможность определять хозяйственную деятельность других участников холдингового договора.

Финансовый холдинг. В ГК РФ устанавливаются основы регулирования отношений между «материнскими», «дочерними» и зависимыми обществами (ст. 105–106), совокупность которых вполне подпадает под определение холдинга. Понятие дочернего общества содержится и в ст.6 Федерального закона от 26 декабря 1995 г. № 208-ФЗ «Об акционерных обществах». Закон предусматривает, что общество признается дочерним, если другое хозяйственное общество в силу преобладающего участия в уставном капитале либо иным образом имеет возможность определять принимаемые им решения. Аналогичное положение содержится и в Федеральном законе от 8 февраля 1998 г. № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью» (п. 2 ст. 6).

Существующий в законодательстве подход направлен на то, чтобы установить ответственность материнской компании перед дочерней. В первую очередь, это относится к сделкам, которые контролируемое общество совершает по воле организации, обладающей контрольным пакетом. Согласно ГК РФ по сделкам подобного рода дочернее и основное общества отвечают солидарно (п. 2 ст. 105). В случае банкротства дочернего общества по вине основного последнее несет субсидиарную ответственность по его долгам. В Законе об ООО указано, в каких случаях материнская компания отвечает за свои действия, которые способствовали банкротству дочернего общества. Это происходит в том случае, если она «заведомо знала», что эти действия повлекут неблагоприятные последствия (п. 3 ст. 6). Таким образом, квалифицирующим признаком действий юридического лица становится вина в форме умысла, что влечет за собой фактическую невозможность применения данных норм.

В любом случае указание в законе на возможность привлечения головной компании к ответственности по обязательствам дочернего или зависимого общества говорит о том, что на стороне последних возникает множественность лиц (солидарная или субсидиарная), значит, мы имеем место с осложнением обязательства. Поэтому следует иметь в виду какова степень, при которой наступает возможность влияния одной компании на деятельность другой[308].

Сами по себе указанные полномочия не приводят к установлению экономической субординации, однако в сочетании с другими могут формировать отношения зависимости и подконтрольности.

К сожалению, в судебной практике нечасто встречаются дела, связанные с применением ст. 105 ГК РФ, хотя некоторые разъяснения об условиях ее применения со стороны высших судебных органов есть. Так, в постановлении от 18 ноября 2003 г. № 19 «О некоторых вопросах применения Федерального закона "Об акционерных обществах"» Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ разъяснил, что согласно ст. 6 указанного Закона ответственность основного общества по долгам дочернего общества в случаях несостоятельности (банкротства) последнего, а также причинения убытков дочернему обществу может наступать лишь при наличии вины основного общества (ст. 401 ГК РФ) (п. 28). По конкретному делу о взыскании задолженности по договору займа с материнского общества Федеральный арбитражный суд Поволжского округа, суд, частично удовлетворяя требования заимодавца, указал, что в упомянутом разъяснении не содержится рекомендаций о безусловном привлечении к солидарной ответственности основного общества по долгам дочернего[309].

Договорный холдинг. К так называемому «договорному» холдингу применимы нормы о простом товариществе (ст. 1041–1054 ГК РФ). По договору простого товарищества (договору о совместной деятельности) двое или несколько товарищей обязуются соединить свои вклады и совместно действовать без образования юридического лица для извлечения прибыли или достижения иной не противоречащей закону цели (ст.1041 ГК РФ). Согласно ст. 1044 РФ договором может быть установлено, что ведение дел будет осуществляться одним из участников, то есть имеется возможность установления влияния одного товарищества над деятельностью других. Однако степень устойчивости такого объединения значительно ниже, нежели в отношениях участия в уставном капитале, поскольку в силу ст. 1051 ГК РФ любой из товарищей может отказаться от бессрочного договора, уведомив об этом за три месяца. Очевидно, что объединения, основанные на других вариантах договоров, будут также достаточно «слабыми».

Таким образом, в определенных случаях холдинг как группу лиц следует рассматривать как случай усложнения субъектного состава обязательства. Однако это будет иметь место, во-первых, при наличии взаимосвязи: материнское кампания – дочерняя компания, поскольку ст. 105 ГК РФ предусмотрена солидарная ответственность первой; во-вторых, при договорном холдинге, так как в этом случае применимы нормы о простом товариществе, где товарищи несут либо солидарную, либо долевую ответственность по обязательствам, совершенным в общих целях[310]. Отметим, что авторы проекта изменений в часть первую ГК РФ, разработанного на основании Концепции развития гражданского законодательства, предлагают дополнить случаи солидарной ответственности основного общества (товарищества) по сделкам, совершенным с его согласия[311]. Такое предложение вполне соотносится с фиктивностью конструкции юридического лица, и должно быть воспринято положительно. В случае «договорного холдинга» мы также имеем случай усложнения обязательств, возникающих из сделки или деликта, совершенных его участниками. На это прямо указывает ст. 1047 ГК РФ, названная «Ответственность товарищей по общим обязательствам». В зависимости от вида товарищества и оснований возникновения устанавливается либо солидарная, либо долевая ответственность его участников.

Итак, множественность лиц в обязательстве представляет собой особый случай осложнения его субъектного состава при сохранении единства обязательства, однако только при солидарной и субсидиарной множественности. При этом субсидиарная пассивная множественность является разновидностью солидарной, отличаясь от нее лишь процедурой привлечения дополнительного должника к исполнению обязательства. Активная субсидиарная множественность возникает в обязательстве из договоров в пользу третьих лиц (ст. 430 ГК РФ), при этом в случае его взаимности выговоривший право остается лишь в роли должника. Пассивная солидарная множественность лиц выполняет функцию увеличения вероятности реального исполнения обязательства, поэтому основания ее возникновения следует считать способами обеспечения.

Третьи лица в обязательстве

 

В старом римском праве обязательство мыслилось исключительно как связь двух лиц. Невозможно было вступление в обязательство через представителя[312], передача прав требования, перевод долга, возложение какой-либо обязанности на третье лицо, не участвовавшее в заключении договора[313]. В случаях же появления в этих отношениях другого лица, прежнее обязательство прекращалось и появлялось новое, по содержанию идентичное с первым, но отличающееся другим субъектным составом.

Невозможность появления в обязательстве еще одного субъекта, влияющего на чужое правоотношение, объясняется экономическими устоями раннего периода развития человеческого общества, когда узость экономического и гражданского оборота обусловливалась определенной замкнутостью хозяйства, закрытостью торговли. Собственно целью установления обязательства первоначально являлось установление власти, господства одного лица над другим для того, чтобы должник что-либо дал, сделал или предоставил в пользу своего кредитора.

С усложнением торговых отношений подобные запреты стали обременительными для субъектов гражданского права. Для их преодоления стали использовать конструкцию судебного представительства. Лицо, желавшее приобрести определенное право другого лица, в судебном процессе занимало положение представителя (мандатария), защищающего право другого лица, однако выгоды исхода процесса оно относило на себя. Такая двойственная природа процессуального положения указанного лица отразилась и в его наименовании – представитель в своем интересе (procurator, mandarum in rem suam). Далее появилась сделка уступки права требования (cessio), правовым результатом которой было не прекращение старого обязательства и возникновение нового с иным субъектным составом (новация), а перемена лица в обязательственном отношении с сохранением прежнего обязательства.

Эволюция представлений римских юристов о субъектном составе обязательства связана и с возможностью его усложнения путем увеличения количества лиц на стороне кредитора и должника. Это происходило путем присоединения к основной стипуляции одного кредитора и одного должника «еще несколько стипуляций», тем самым «установлялось несколько должников или кредиторов по одному и тому же обязательству»[314]. Такая дополнительная сделка на стороне должника называлась поручительством (adpromissio), на стороне кредитора адстипуляцией (adstipulacio). Появление нового лица – адпромиссара или адстипулятора – было серьезным шагом в процессе становления института материального представительства, а также разграничения институтов представительства и поручительства в материальном и процессуальном праве. Адпромиссар первоначально играл роль спонсора в обязательственном отношении, ручающегося своим имуществом за выполнение должником принятых на себя обязательств. Как видим, и в первом, и во втором случае правовой статус обоих дополнительных стипуляторов напоминает положение содолжников и сокредиторов в солидарном обязательстве.

На самом деле, личность должника имеет значение для кредитора в конкретном обязательстве, что подтверждается правилом п.1 ст. 391 ГК РФ о необходимости согласия кредитора на замену должника в обязательстве, а также ст. 419 ГК РФ, в соответствии с которой обязательство прекращается в связи с ликвидацией юридического лица. Однако на современном этапе развития обязательственного права уже неважно, кто, должник или иное лицо, производит исполнение кредитору (п.1 ст. 313 ГК РФ), за исключением небольшого числа обязательств (ст. 383, 411, 418, 780 ГК РФ и др.) Как метко заметил Е. Годеме, обязательства стали «отношениями между двумя имуществами», поскольку сами стороны превратились лишь в «юридических представителей своих имуществ»[315].

Хотя некоторые обязательства, как отмечалось, пока еще требуют строго личного исполнения должником, не допуская также правопреемства, но вполне вероятно, что в скором или более отдаленном будущем и они могут быть лишены законодателем такой личной связи. Можно предположить, что сохраняется тенденция отхода от личного характера обязательства. Подтверждением тому служат и некоторые нормы действующего законодательства. К примеру, для расторжения договора поручения о коммерческом представительстве следует соблюсти 30-дневный уведомительный срок, тот же срок предусмотрен для расторжения бессрочного договора комиссии, то есть, в течение этого срока посредник, пусть и без доверия, но может представлять интересы доверителя (комитента).

Дело идет к тому, что «личный» характер обязательства, означающий невозможность переадресовки и возложения исполнения и правопреемства, должен определяться только договором. Такой подход стал находить распространение в судебной практике. Например, по мнению Третьего арбитражного апелляционного суда, поскольку конкретного правового критерия, определяющего существенность личности кредитора для должника, нет, суд путем толкования условий основного обязательства должен определить степень значения личности кредитора для должника[316]. Второй арбитражный апелляционный суд, разъясняя порядок применения положений п. 2 ст. 388 ГК РФ, отметил, что вопрос о существенном значении личности кредитора для должника определяется в зависимости от конкретных взаимоотношений сторон в обязательстве[317]. Федеральный арбитражный суд Северо-Западного округа по одному из дел указал, что личное исполнение договора об оказании услуг не имеет существенного значения[318], несмотря на императивное положение ст. 780 ГК РФ о его личном исполнении.

Невозможность исполнения обязательства третьим лицом или запрет правопреемства должны определяться индивидуальными особенностями сторон, а не объекта обязательства, поэтому для денежных обязательств, в том числе алиментных и из причинения вреда жизни и здоровью, личный характер не свойственен. Для кредитора личность должника имеет значение лишь для самого существования, но не исполнения обязательства (п.1 ст. 391, п.1 ст. 313 ГК РФ).

В связи с этим предлагается снять запрет на возможность возложения исполнения и правопреемства в отношении алиментных обязательств и обязательств из причинения вреда жизни и здоровью (п.1 ст. 313, ст. 383, ст. 1112 ГК РФ)

Итак, современное обязательственное право позволяет участие в исполнении иных лиц, не являющихся сторонами. При этом не всегда понятно, будет ли это лицо участником обязательства или нет. В последнее время появилось ряд работ, в том числе диссертационных, однако ясности по многим проблемам, связанным с участием в обязательстве третьих лиц, нет. Будет ли третье лицо посторонним, и может ли оно представлять какую-либо сторону обязательства? Ответ на эти вопросы позволит правильно квалифицировать те или иные обязательства, и соответственно применить необходимые правовые нормы.

Логически завершенного понятия третьего лица до настоящего времени не сложилось. Призыв М.М. Агаркова о необходимости создания «такой теории, которая обобщила бы все случаи замещения одним лицом другого и все случаи перенесения последствий, связанных с действием этого лица, на того, кого оно замещает» [319], остался нереализованным. Подходы к понятию сущности третьего лица в гражданском праве пока отличаются несогласованностью.

М.И. Брагинский полагал, что: «третье лицо – это тот, кто, не относясь к числу контрагентов, оказывается в юридически значимой связи с одним из них либо с обоими»[320]. Как видим, ученый связывает понятие третьего лица с обязательством.

М.К. Кроз призывает не ограничиваться только этим. Автор утверждает, что, во-первых, понятие «третье лицо» используется для построения абсолютного правоотношения, участниками которого выступают, с одной стороны, управомоченное лицо, самостоятельно реализующее свои права в отношении вещи, и, с другой – все третьи лица, несущие пассивную обязанность, заключающуюся в том, чтобы не препятствовать первому субъекту в осуществлении указанных прав. Здесь понятие «третье лицо» совпадает по объему с определением «любой», «всякий», «каждый», то есть это лица, «подчиненные данной системе правопорядка». Другую смысловую нагрузку несет понятие «третье лицо» в обязательственных отношениях, где оно выступает уже как конкретное лицо, участие которого в обязательстве основывается на «определенной правовой связи данного лица с одной из сторон данного обязательства»[321].

Представляется, что, М.К. Кроз права, когда находит точки пересечения в положении лиц, относимых к числу «всякого и каждого» в абсолютном правоотношении и третьих лиц в обязательстве. И те, и другие противостоят управомоченному лицу. Заметим, что М.И. Брагинский в своей докторской диссертации применил термин «другие (третьи) лица».[322] Однако представляется, терминологически оправданным будет употреблять исследуемое понятие исключительно к обязательственному правоотношению, как отношению относительному. Закон назвал двоих – должника и кредитора, следовательно, любой другой будет третьим. В абсолютных правоотношениях есть один (например, собственник), все остальные будут другими, но не третьими.

Очевидным является факт, что лица, не участвующие в заключении договора, могут влиять на динамику обязательства, из этого договора возникшего. Формы такого влияния, или даже участия третьего лица в обязательстве, так скажем, созданного двумя другими лицами, различаются. Одно дело, когда третье лицо получает выгоды от обязательства, возникшего первоначально между другими субъектами, другое дело, когда на это третье лицо возлагаются обязанности.

Исследование третьих лиц в обязательстве занимало умы ученых и XIX в. Так, Н.О. Нерсесов, характеризуя институт представительства, призывал отличать его от следующих форм юридического и неюридического (фактического) воздействия иных лиц на данную договорную связь, что собственно и есть формы участия третьих лиц в чужом обязательстве [323]..

Первая форма – это так называемое фактическое соучастие, то есть действия «сторонних лиц», в которых не отражается волевой момент, вследствие чего эти действия не могут произвести изменений в правовой действительности – создать, изменить, прекратить определенное правоотношение. К ним относятся совет или помощь в формулировании данной сделки, «соучастие для исполнения уже заключенной сделки» или исполнение обязательства третьим лицом, а также действия рабочих и служащих контрагента по договору, действия лиц, только доносящих волю лица до стороны договора (учреждения связи, посыльные, переводчики, рукоприкладчики).

Второй формой участия третьих лиц в обязательстве является юридическое соучастие. Им, по словам Н.О. Нерсесова, «называется такое вмешательство одного лица при заключении сделки другим, которое юридически необходимо для возникновения этой сделки». Это лица: 1) согласие которых необходимо для действительности сделки (законные представители, собственники вещи); 2) участвующие при совершении какого-либо юридически значимого действия (судья, нотариус, свидетель). Первую форму рассматриваемого соучастия Н.О. Нерсесов назвал материальной, поскольку она влияет на само существо сделки, вторую – формальной, то есть имеющей значение только для внешнего выражения сделки, ее формы.

Третьей формой воздействия иных лиц на чужие обязательственные связи, в соответствии с концепцией Н.О. Нерсесова, выступают случаи, «когда для одного лица вытекают юридические последствия из сделки, заключенной другим помимо воли этого последнего». К таким случаям ученый относил, во-первых, необходимое или несвободное представительство римского права, во-вторых, «присвоение хозяином выгод из сделки, совершенной его приказчиком от своего собственного имени» и, в-третьих, так называемое рефлективное действие права (reflexwirkung).

В рассуждениях ученого при всей их значимости есть недостаток. Отнесение к третьим лицам субъектов, которые лишь формализуют сделку нецелесообразно. Речь идет о сделке, а не обязательстве, вытекающем из нее.

Законодатель в идеале может предусмотреть различные дополнительные условия для заключения договора. Представляется, что называть кого-либо третьими лицами следует только тогда, когда эти лица имеют самостоятельный интерес на объект обязательства и, соответственно, волю на возникновение, развитие и прекращение правовых отношений. При этом третьи лица не должны быть стороной в правоотношении. Интерес же на объект этого правоотношения может быть прямым и опосредованным. Примером первого случая можно назвать ситуацию, когда залогодержатель имеет непосредственный интерес на предмет залога, который является и предметом договора купли-продажи между другими лицами. Примером второй ситуации будет субподрядчик по отношению к подрядчику и заказчику. Он будет третьим лицом, поскольку имеет свой интерес на плату за работу. Если такую плату не получит генеральный подрядчик, проблемы с ее получением возникнут и у него. С процессуальной точки зрения такие лица могут участвовать в процессе третьего лица, заявляющего самостоятельные требования или третьего лица на стороне истца или ответчика.

На волевой момент в поведении иных лиц обращал внимание дореволюционный ученый-цивилист Л. Казанцев: «решающий момент... относительно различия фактического и юридического посредничества лежит в воле действующего: выражает посредствующее лицо свою волю, – оно доставляет юридические услуги; направляет оно (передает, исполняет, излагает) чужую волю, – оно доставляет фактические услуги»[324]. Однако, помимо лиц, дающих согласие на распоряжение имуществом, лиц, участвующих в сделках рядом с несовершеннолетним (опекун, попечитель) и официальных лиц, наблюдающие за распоряжением имуществом несовершеннолетнего (сейчас это органы опеки и попечительства), исследователь относил к юридическим соучастникам и свидетелей. Эту позицию нельзя признать верной, ибо свидетели не обладают самостоятельным интересом на объект правоотношения.

Сходный подход прослеживается и в работах М.К. Сулейменова. Он, в частности, отмечает, что основанием для разграничения сторон и третьих лиц является принадлежность к отношению, принятому за исходное. Третье лицо не принадлежит к исходному правоотношению, следовательно, не является его стороной. Однако для третьего лица характерен еще другой признак: наличие определенной правовой связи с одной из сторон. В силу этого отношения с участием третьих лиц характеризуются наличием двух правоотношений: одно – исходное, внутреннее (между сторонами), второе – внешнее, устанавливающее связи с третьими лицами. С этой точки зрения в договоре комиссии, например, отношения между комитентом и комиссионером будут внутренними, а отношения между комиссионером и третьим лицом — внешними. Для возникновения фигуры третьего лица, по мнению М.К. Сулейменова, должна существовать трехзвенная цепочка трех лиц: две стороны и третье лицо. Если цепочка только двухзвенная, то нет и третьего лица. Третье лицо здесь будет вполне самостоятельной полноправной стороной во внешнем правоотношении[325].

В свое время Е.Н. Данилова обратила внимание на проблему ответственности должника за действия третьих лиц[326]. Она выделила четыре группы случаев, когда кредитор отвечает за действия этих лиц. К первой группе отнесен специальный договор, по которому одно лицо обязуется возместить другому лицу причиненный кем-либо ущерб (договор страхования гражданской ответственности). Ко второй – сделки, заключенные третьим лицом - представителем. К третьей – случаи нарушения ответчиком обязанности по выбору или надзору, вследствие чего он стал косвенным виновником ущерба, причиненного подопечными. И, наконец, в четвертую группу включены ситуации, когда должник допустил третье лицо к исполнению договора или осуществлению прав по нему, и не исполнил из-за действий этого лица договора и тем нанес ущерб кредитору.

М.И. Брагинский критиковал приведенную классификацию, поскольку, во-первых, она охватывает узкий круг случаев, связанных с участием третьих лиц, и, во-вторых, в ней отсутствует единый критерий, что служит, как неоднократно подчеркивалось, обязательным требованием к любой классификации.[327] Однако оправдаем Е.Н. Данилову – она выбрала предметом исследования не вообще участие иных лиц в обязательстве, а только случаи ответственности за действия третьих лиц. Сам М.И. Брагинский разграничил третьих лиц, выступающих от собственного имени и от имени стороны в договоре. Последние делятся ученым, исходя из критерия поставленной сторонами цели. Так, в договорах в пользу третьего лица участие третьего лица составляет цель соответствующего правоотношения. Все остальные ситуации разделяются с учетом того, с какой из сторон договора третьи лица связаны: пассивной (пособник исполнения) или активной (лицо, которому переадресовано исполнение). Как форма участия третьих лиц цивилистами выделяется и представительство[328].

На наш взгляд, правовое положение третьих лиц в обязательстве и роль в его исполнении объясняется так.

Во-первых, исходя из системного подхода, участие третьих лиц можно связывать только с исполнением обязательства, то есть на второй его стадии. Сторон в обязательстве две, соответственно первой формой их участия в обязательстве является участие на стороне кредитора – когда кредитор совершает переадресовку исполнения. Вторая форма участия третьих лиц – возложение исполнения на третье лицо.

Необходимо проводить четкое отграничение третьих лиц от лиц, составляющих множественность лиц. Если некое лицо, традиционно именуемое третьим, на основании соответствующего юридического факта имеет субъективное право или юридическую обязанность относительно объекта обязательства, его следует считать участником обязательства на той или иной стороне. Третьими лицами в обязательстве следует считать тех лиц, чей экономический интерес на получение или передачу объекта обязательства не имеет правовых оснований для закрепления в виде права требования или юридической обязанности. Третьи лица становятся участниками обязательства лишь на стадии его исполнения, если их действия создают правомерные правовые последствия для сторон обязательства.

Во-вторых, наиболее адекватно объясняется роль третьих лиц в исполнении обязательства лишь через применение института представительства. Именно такой подход был сформулирован и обоснован В.К. Андреевым. Ученый указывает, что в принципе мыслимы как представительство отношения, которые возникают при исполнении сделок третьими лицами по отношению к кредитору. Доказательством этому служит то, что основания возникновения представительства и исполнения обязанности, возложенной на третье лицо, одни и те же. К тому же третье лицо, исполняя обязанности должника перед кредитором, действует в силу полномочия. Ответственность должника за действия третьего лица построена гражданским законодательством по образу представительства[329]. Конечно, вряд ли сделку, на которой основано возложение исполнения можно расценивать как доверенность. Должника и третье лицо может связывать не только договор поручения, но и поставки, подряда и др. Однако данные противоречия снимаются, если такое представительство объяснять как законное. Действительно, для кредитора само по себе возложение значения не имеет, так как он в любом случае обязан принять исполнение в силу прямого указания закона. Для снятия же окончательных сомнений в «представительской» природе третьего лица следует предусмотреть в ст. 313 ГК РФ, что непосредственный исполнитель обязательства действует в качестве представителя должника.

Более того, вывод В.К. Андреева вполне распространим и на лиц, которым переадресовано исполнение обязательства. В ст. 312 ГК РФ прямо указывается, что если иное не предусмотрено соглашением сторон и не вытекает из обычаев делового оборота или существа обязательства, должник вправе при исполнении обязательства потребовать доказательств того, что исполнение принимается самим кредитором или управомоченным им на это лицом. Фраза «управомоченное лицо» однозначно указывает на то, что оно является представителем кредитора (ст. 182 ГК РФ), а документ, которым оформляется переадресовка, ничем иным, как доверенностью. Соответственно, если он не соответствует требованиям ст. 185 ГК РФ, должник не вправе переадресовывать исполнение.

Таким образом, в основе и переадресовки, и возложения исполнения лежат отношения представительства. Только в первом случае закон требует документального оформления (ст. 312 ГК РФ), а во втором нет (ст. 313 ГК РФ), что, в принципе, подпадает под режим представительства законного.

 

Переадресовка исполнения

Возможность так называемой переадресовки исполнения третьему лицу предусмотрена в ст. 312 ГК РФ. Она имеет место, когда кредитор дает право на принятие исполнения третьему лицу и указывает должнику на это лицо. П равовое положение в обязательстве лица, которому переадресовано исполнение, как отмечалось, соответствует положению представителя кредитора, а документ, оформляющий переадресовку, должен содержать все реквизиты доверенности (ст. 185 ГК РФ).

В законе предусмотрен ряд договоров, которые предполагают исполнение так называемому третьему лицу, не являющееся переадресовкой. К сожалению, многие из них в литературе необоснованно отнесены к договорам в пользу третьих лиц. Ошибочность такого подхода проявляется при анализе договора как обязательства, а не как сделки. Договор-сделка, не имеющий пороков действительности, породив обязательство, для дальнейшего его развития значения уже не имеет, и в этом смысле справедливо полагать, что исполненный договор не может быть расторгнут. Мы уже указывали, что в последнем случае у выгодоприобретателя имеется самостоятельное право требования, что однозначно указывает на его место в обязательстве в качестве стороны. В качестве примера неудачной квалификации подобных отношений приведем следующее дело, рассмотренное Федеральным арбитражным судом Уральского округа.

Между продавцом и покупателем был заключен договор купли-продажи, по условиям которого покупатель должен был часть суммы, причитающейся в оплату за имущество, перечислить продавцу, часть – в городской бюджет. В связи с несвоевременным исполнением покупателем своих обязательств по оплате, администрация города обратилась в суд с иском о взыскании с покупателя обусловленной договором неустойки. Отказывая в иске, суд указал, что в силу ст. ст. 307, 308, п. 1 ст. 420, 430 ГК РФ правоотношения, возникающие из договора, порождают права и обязанности только для сторон этого договора. Лицо, в пользу которого заключен договор, не становится стороной договора, не приобретает права требования надлежащего исполнения договора и применения последствий такого исполнения. При этом администрация не является стороной договора купли-продажи, а является лишь получателем денежных средств по нему[330].

На самом деле, суд подменяет понятие договора как обязательства понятием договора как сделки. Хотя администрация не участвовала в заключении договора, это не означает, что она не может быть стороной в обязательстве. Другое дело, что суду следовало выяснить на основании какого юридического факта администрация стала участником этого обязательства (было ли соответствующее волеизъявление).

Таким образом,если в пользу так называемого третьего лица должно быть произведено исполнение и такое исполнение не осуществляется вследствие его переадресовки, данное лицо следует признавать кредитором.Такое понимание правового положения выгодоприобретателя вполне соотносится с понятием обязательства, закрепленным в ст. 307 ГК РФ[331].

 

Возложение исполнения

Правило п. 1 ст. 313 ГК РФ обязывает кредитора принять исполнение от третьего лица, возложенное должником, если только обязанность должника лично произвести исполнение прямо не вытекает из закона, иного правового акта, условий обязательства или его существа. В литературе справедливо указывается, что при возложении третье лицо, исполняющее за должника его обязательство или отдельные составляющие его обязанности, не может рассматриваться в качестве дополнительного должника. Кредитор не вступает с ним ни в какие правоотношения, и обязанным лицом перед ним все равно остается первоначальный должник, целиком отвечающий перед кредитором за надлежащее исполнение всех лежащих на нем обязанностей, в том числе за их неисполнение или ненадлежащее исполнение привлеченными им третьими лицами (ст. 403 ГК РФ)[332].

Переадресовка и возложение исполнения часто взаимосвязаны. Учитывая, что большинство обязательств являются взаимными, переадресовка предполагает в смежном обязательстве возложение исполнение. Например, по договору поставки покупатель (А), переадресовывает своему поставщику (Б) передачу товара третьему лицу (В), которое в свою очередь является покупателем этого же товара у А по другому договору поставки. Такая, условно называемая дилерской, схема очень распространена. При этом возникают определенные проблемы. В ст. 509 ГК РФ указывается, что если договором предусмотрено право покупателя давать поставщику указания об отгрузке (передаче) товаров получателям (отгрузочные разнарядки), отгрузка (передача) товаров осуществляется поставщиком получателям, указанным в отгрузочной разнарядке. На первый взгляд, мы имеем дело с переадресовкой исполнения. Однако вопреки императивному запрету на создание обязанностей для лиц, не участвующих в обязательстве (п.3 ст. 308 ГК РФ[333]), закон возлагает на получателя ряд обязанностей. Формулировки некоторых статей ГК РФ зачастую ставят покупателя и получателя в равное положение перед поставщиком, когда слово «получатель» следует в скобках после слова «покупатель».