Русские рукописные собрания: грамоты свитки, тетради, книги, листы

Cтарая Русь оставила нам огромное наследство. Как ни многочисленны были пожары в ее деревянных городах и селах, как ни часто страдала она от внутренних усобиц и нашествий внешних врагов, все-таки от нее нам осталось множество рукописного материала в виде книг и грамот (документов).

Рукописных книг за период от XI до XIV века включительно насчитывается более 500; число рукописных книг за последующее время до конца XVII века можно определить лишь приблизительно: около 25.000.

Что до числа грамот, то его трудно представить себе со сколько-нибудь достаточною вероятностию. Один Киевский Центральный Архив хранит 454.980 грамот; Московский Архив Министерства Юстиции, по-видимому, в несколько раз более Киевского Архива; одна его часть, небольшая, принадлежавшая в ХVIII в. Коллегии экономии, состоит из 14.496 грамот. Сверх того, есть еще несколько более или менее значительных архивов (небольших собраний мы не имеем в виду).

Книги.

Старшие из главных хранилищ русских рукописных книг — московские Синодальная Библиотека и Типографская Библиотека, представляющие две части одного собрания. В основание их легла библиотека московских митрополитов. В XVII веке при патриархах Иоасафе, Никоне и Иоакиме и в XVIII веке при Петре Вел. к небольшому митрополичьему собранию были присоединены книги, вытребованные из разных монастырей северной России для справок при печатании церковных и других книг, для обличения раскольников и т. п. Еще недавно Синодальная Библиотека заключала в себе около 950 русских книг, начиная с XI века (старшая рукопись — Святославов Сборник 1073 г.); теперь она значительно возросла через присоединение к ней библиотеки московского Чудова монастыря (около 350 №№) и небольших собраний московских Успенского и Архангельского соборов и Новоспасского монастыря. В Типографской Библиотеке (при московской Синодальной типографии) насчитывается около 500 книг.

 

Задачи палеографии.

Задача палеографии заключается в том, чтобы на основании данных рукописей датированных (в которых означено время и место, когда и где они написаны), определять время и место написания рукописей не датированных. Не следует думать, что палеография в состоянии давать более или менее точные определения и указывать на десятилетия или четверти столетий, как на время написания рукописей. При обилии данных, она может говорить лишь о полустолетиях; при скудости данных, ей приходится ограничиваться столетиями. Принятые в палеографии определения в роде: “XIV век” обозначают, что рукопись могла быть написана и в начале, и в конце названного столетия; определения в роде: “XIV—XV век” говорят о возможности относить рукопись ко второй половине XIV и к первой половине XV века; такие определения, как “начало XIV века”, указывают, что рукопись может быть относима к последнему десятилетию XIII века и первым четырем десятилетиям XIV века.

Осторожность в определении времени написания необходима в виду одного уже того обстоятельства, что один и тот же писец свободно мог работать в течение целого полустолетия, сохраняя в общем одни и те же особенности письма.

Сверх того, палеография может давать указания на особенности оригинала, к которому восходит рукопись, и отвечать на вопрос о происхождении текста, находящегося в рукописи.

Данные, которыми пользуется палеография, — писчий материал, письмо (или начертания букв), орнамент и орфография рукописей.

 

Наши предки различали книгу, свиток и грамоту.

Книга.

Книга русской и южно-славянской старины — то же, что и книга нашего времени.

Древне-русский язык (как и древний церковно-славянский язык разных изводов) знает слово кънигы только в формах множественного числа (при нем уменьшительные также в формах множ. ч.: кънижице, кънижькы). Формы единственного числа (книга и т. д.) появляются в России сравнительно поздно, и первый известный нам случай их употребления находится в записи Тактикона 1397 года: списана бысть книга сия.

Тетрадь.

Старая книга состоит из тетрадей пергамена или бумаги. Слово тетрадь (греч.) — древнее; оно находится, между прочим, в приписке в Учительном Евангелии Константина Болгарского XII—ХШ века (Син. Б.), в приписке Стихираря 1380 года, в записи Пролога 1481 года (Публ. Б.). Тетрадь обыкновенно заключает в себе 8 листов и 16 страниц; очень редки тетради из меньшего или большего числа листов (три тетради Пандект Никона Черногорца. ХШ века, Спасо-Преображ. мон. в Ярославле, имеют не по 8 листов, как прочие тетради этой рукописи, а по 7 листов). Каждая тетрадь (в большей части рукописей) имеет помету (славянскими цифрами) или только на лице первого листа, или на лице первого и на обороте последнего листа, в том или другом месте нижнего поля.

Лист.

Каждый лист тетради представляет собою половину согнутого пополам куска пергамена или листа (полулиста, четверти, восьмушки) бумаги.

Лист (две страницы, лицевая и оборотная) заключает в себе то большее, то меньшее число равных между собою строк (называвшихся иногда также рядами, рядками), в зависимости от величины листа, полей и букв. Эти строки, вместе с границами полей, размечаются на целой тетради зараз, так что имеют вид вдавленных полос на лицевых страницах и выпуклых на оборотных. Они могут идти слева направо без перерыва, в один столбец, но могут быть размечены и таким образом, что по середине листа, от верха к низу, между ними находится небольшой промежуток, и они образуют два столбца. Книги меньшего формата обыкновенно имеют строки в один столбец, впрочем не без исключений; а книги большего формата обыкновенно пишутся в два столбца, опять таки не без исключений. Есть книги, писанные то в один, то в два столбца; между ними — Лаврентьевский список летописи 1377 года.

Книга, написанная одним писцом, на всех своих листах обыкновенно имеет одно и то же число строк.

После разметки строк, обе страницы покрываются письмом. Русские писцы всегда пишут таким образом, что буквы помещаются (в главной своей части) на строке, в противоположность многим южно-славянским писцам XI — ХШ веков, помещающим буквы под строками или между строками (смотри церковно-славянские Листки Ундольского XI века, средне-болгарский Слепченский Апостол XII—XIII в. Публ. Библ. или сербский Стефанит и Ихнилат ХШ в. Рум. Муз. № 1736, снимки с которого изданы Общ. др. письм.) и дающим часто некрасивое письмо с неровными строками. Позднейшие южно-славянские писцы все пишут уже одинаково с русскими—помещая буквы на строке.

Переплет.

По окончании письма, готовые тетради “переплетаются” или “кроются”. Первый термин находится в приписке XIV века в Софийском Каноннике № 397 (“а переплетале книги си Еремии дьяк и поволочил”), второй — в записи Милятина Евангелия ХШ века. Процесс переплетания в древности — в общем тот же, что и теперь. Корешок тетрадей прошивается бечевкой, веревкой или тонким ремнем (смотря по величине книги), концы которых прикрепляются к двум доскам (“дска” или “цка”). Внешние края писчего материала (пергамена, бумаги) обрезываются и делаются ровными, а иногда покрываются краскою или золотом. Затем внешние стороны досок вместе с корешком книги обтягиваются (“обложить”, “поволочить”, “оболочить”) кожею или тканью. Кожа, обыкновенно черного или темно-коричневого цвета, реже желтого, еще реже красного и зеленого цветов (это уже не простая кожа, а сафьян), имеет в виде украшений тиснение (она — “басменая”), особенно на “верхней дске”, менее на “исподней дске”, и “плащи”, или пластинки, “наугольники” по углам, “средники” по середине, железные или медные. Ткань, более или менее ценная (парча, бархат, ирха и т. п.), является на переплетах лишь более или менее роскошных книг, имевших важное назначение (по преимуществу напрестольных евангелий и служебников). Плащи на таких переплетах, по крайней мере в XVI и XVII веках, имеют чеканные изображения евангелистов, Спасителя, воскресения Христова и т. п.; иногда они серебрянные. Сверх того, каждая переплетенная книга имеет застежки, иногда с “жуками”, при них на внешней стороне досок; застежки — того же металла, что и плащи — ставятся для того, чтобы при тугом переплете листы не коробились, и старые книголюбцы очень заботятся о том, чтобы они были всегда застегнуты. Один из таких книголюбцев, новгородский архиепископ Моисей, отправляя в половине XIV века в Юрьев монастырь напрестольное евангелие, приписывает приписку такого содержания: “А который поп или дьякон, чет (прочитав), а не застегает всих застежек, буди проклят”.

Некоторые переплеты на евангелиях, жертвуемых в церкви князьями или очень богатыми людьми, украшаются не одним серебром, нo и золотом, драгоценными камнями, финифтью и представляют большую ценность. Таков, между прочим, древнейший из дошедших до нас почти в целом виде дорогих переплетов — переплет Мстиславова Евангелия около 1115 года (Синодальная Библиотека), пожертвованного бывшим новгородским, потом киевским великим князем Мстиславом (сыном Мономаха) в церковь Благовещения в Новгороде. Он изготовлен в Константинополе, куда Мстислав отправил с евангелием своего тиуна. Последний в надписи на Евангелии сообщает о своей поездке (“много труда подеях и печали”) и добавляет: “цену же евангелия сего един Бог ведае”.

Другие древние ценные переплеты (они были нередки, судя по данным летописей) до нас не дошли, так как древние богослужебные книги в XV — XVI веках были заменены более поздними (с другою редакциею текстов), а эти последние были в XVII веке заменены печатными. Изъятые из употребления книги были лишены своих переплетов и брошены в какую-нибудь кладовую; они дошли до нас по большей части в печальном виде (без первых и последних листов и т. п.).

Бумажные переплеты, тожественные в общем с современными, имеющие вместо досок картон, более легкие и менее страдающие от падения, ударов и т. п., — появляются в России поздно: старшие могут быть относимы лишь к половине XVII века. В это время они работаются в Москве иноземными мастерами и ими снабжены всего чаще рукописи царской библиотеки или пожертвованные куда-нибудь особами царского семейства. Они входят в общее употребление уже в XVIII веке.

Формат книг.

Формат книг разнообразен и находится в зависимости от их назначения, от величины сочинения, от вкуса заказчика и т. д. Напрестольные евангелия обыкновенно большего формата. Большие сочинения (в роде, например, Пролога) обыкновенно того же формата. Кирилл, епископ ростовский, сделавшийся епископом из монахов одного суздальского монастыря, и судя по заметке летописи под 1229 годом, имевший большую библиотеку, любил большой формат (две из его рукописей, до нас дошедших, — этого формата). Митрополит Макарий в половине XVI века выбрал для своих знаменитых Четьих-Миней самый большой формат своего времени. Огромная лицевая (иллюстрированная) летопись, написанная по приказанию московских царей в первой половине XVII века, имеет также самый большой формат своего времени (целый, разогнутый лист писчей бумаги). Но мы знаем напрестольные евангелия и небольшого формата, например, пергаменное Евангелие 1401 года (Рум. Муз.); Четьи-Минеи священника Ивана Милютина, первой половины XVII века, написаны в четвертку; писец пергаменной Погодинской Кормчей XIV века № 31 дал ей формат современных карманных словарей.

Сверх книг обыкновенных форматов, в XVII веке встречаются книги форматов миниатюрных с мельчайшим письмом. Они изготовляются любителями курьезов или для любителей курьезов.

Конечно, формат книг пергаменных - более разнообразен, чем книг бумажных: листы пергамена имеют разную величину, между тем как листы обыкновенной писчей бумаги все приблизительно одной и той же меры. Вследствие этого формат первых может быть определяем лишь приблизительно, сравнительно с форматом обыкновенного писчего листа. Мы при определении пользуемся выражениями: писано в лист, в четвертку, в восьмушку, иногда с пояснением: в большой лист, в малый лист, в большую четвертку и т. д., разумея под листом согнутый пополам бумажный лист. Само собою разумеется, что одному кажется малым листом, то другому может показаться большою четверткой и т. п. В старое время (в XVI — XVII веках), и в московской Руси, и в юго-западной, вместо наших: в лист, в поллист, в четвертку и т. д., говорили: в десть, в полдесть, в четь. О значении слова десть см. ниже.

Число листов, а вместе с ним и величина книг, также чрезвычайно разнообразно. Рядом с небольшими книжками мы видим огромные — пергаменную Кормчую около 1282 года, в лист, в 629 листов; бумажную Троицкую Псалтырь XVI века № 321, в большую четвертку, в 1314 листов; Космографию 1670 года (Публичной Библиотеки), в лист, в 1345 листов; из находящихся в Синодальной Библиотеке книг Макарьевских Миней самая малая — в 816 листов, а самая большая — в 1759 листов; из находящихся там же книг Милютинских Миней (в четвертку) самая малая — в 1229 листов, а самая большая — в 1762 листа.

Книги с небольшим числом листов — редкость. Обыкновенно, такие книги соединялись по нескольку в одном переплете (как мы делаем теперь с брошюрами) и составляли одну большую книгу-сборник.

Тяжестью книг (при толстых деревянных переплетах очень значительною) в старое время как будто мало стеснялись.

Цена книг.

Цена книг в древности, конечно, была до чрезвычайности разнообразна, в зависимости от величины их, качества работы, украшений. Пергамен никогда не мог быть дешев; бумага, привозной товар, была дешевле пергамена, но также сравнительно не дешева. Иногда она поднималась в цене, и летописи считают нужным отметить это. Так, 2-я Новгородская летопись под 1555 годом сообщает: “бумага дорога была, лист полденьги”. Сравни таможенную пошлину в Белозерске в 1551 году: со стопы бумаги полденьги (Акты Арх. Эксп. I, 225), и цену бумаги: в 1603 — 1604 году в Дорогобуже 2 дести — 10 денег, и в 1622 — 1623 г. в отдаленном Туринском остроге стопа — полтора рубля и полтора рубля 8 денег (Акты Кал.). Мы имеем много указаний на цену книг, по преимуществу XVII века. Старшее из них находится в Волынской летописи: князь Владимир Василькович (во второй половине ХШ века) купил молитвенник (маленькую книжку) за 8 гривен кун; около того же времени он за село заплатил 50 гривен кун. Одно северно-русское Евангелие конца XIV века (в лист, 160 листов) имеет в записи сведение, что материал, плохой пергамен, стоил 1 сорок белок, а работа — 6 сороков. Другое также северно-русское Евангелие конца XIV века (183 листа) имеет в записи указание, что материал (пергамен) стоил 3 рубля и письмо 3 рубля. Запись Пролога 1481 года Публ. Библ. (в лист) сообщает, что в нем бумага стоит по 8 денег десть, а письмо по 8 денег тетрадь. Слова Григория Богослова с толкованием 1514 года (в лист, 570 листов) были оценены в то время в Пскове в 400 денег псковских. Триодь XV века Румянцевского Музея была продана в 1522 году “за свою цену”—за 2 рубля. Евангелие тетр в 1560 году было куплено в Москве за рубль, Апостол апракос — за 20 алтын, Канонник — за 4 гривны. К сожалению, при нынешнем состоянии науки, мы не имеем возможности перевести старый счет разных видов на наш современный: все попытки определить стоимость древне-русского рубля разных столетий на современную монету мало удовлетворительны. Можно сказать лишь то, что 1 сорок белок в XIV веке был порядочная сумма (по Срезневскому, = 13 наших рублей), а 1 рубль в то же время — еще большая (по Срезневскому, = 40 наших рублей с лишком). Достойно замечания, что рукописные книги XVI и XVII веков были дешевле печатных и в московской Руси дешевле, чем в юго-западной.

Понятно, по своей ценности книги ставятся на ряду с драгоценными металлами, дорогими тканями и т. п. При пожаре спешат прежде всего вытащить книги (летопись под 1185 годом); при взятии города они делаются добычей (летопись под 1168, 1203 годами). После взятия Казани, для построенных в ней церквей, московское правительство не покупает новых книг, а забирает старые из новгородских монастырей (2-я Новгородская летопись под 1555 годом), конечно, во избежание большего расхода. Более ценные книги держатся у монастырских властей “в казне”, т. е. в кладовой, вместе с другими ценными вещами, и не выдаются монахам в кельи (об этом на них имеются надписи, XVI и XVII веков).

Торговля книгами.

Наши сведения о торговле книгами в древней Руси очень скудны. Вероятно, они продаются на торгу, как всякий другой товар, или на дому у писцов “мастеров”. Выходная летопись в московском печатном Апостоле 1564 года говорит, что Иван Грозный отдал приказ покупать книги в Москве “на торжищах”. Стоглавый собор, бывший в Москве в 1551 году, говорит о продаже и покупке книг “по градом”, как о деле обыкновенном. Документы XVII века упоминают о существовании в Москве “Книжного ряда”, где, торгуют книгами (рукописными и печатными) между прочим попы и дьяконы; эти торговцы обыкновенно производят по требованию властей оценку книг в конфискованном имуществе опальных бояр. Сверх того, торговля книгами производится в Москве еще в Овощном ряду, вместе с заграничными гравюрами и фруктами.

Свиток.

Кроме книги, рядом с нею, употребляется свиток. Как видно из переводных текстов, славянский свиток — то же, что греческий, т. е. длинная полоса пергамена, или бумаги с текстом на ней, намотанная на палку. Она вешается на стену и постепенно, по мере надобности, развертывается или свертывается. В форме свитка пишутся только служебники; архиереи, священники и дьяконы ведут по ним богослужение. Опись московской патриаршей ризницы 1631 года упоминает об нескольких свитках, пергаменных; в описи домовой казны патриapxa Никона значится “служебник на харатье свитком”. Вероятно, это — те свитки, которые, числом пять, теперь хранятся в Синодальной Библиотеке. До нас дошло еще нисколько южно-славянских свитков. Один хранится в Хиландарском монастыре на Афоне; он — пергаменный, в 1 метр 33 сантиметра длины, с письмом на одной стороне, сербским XIV века (литургия Василия Великого); другой — в Зографском монастыре на Афоне, также пергаменный, в 3 метра 13 сантиметров, с письмом на обеих сторонах (на обороте — сверху вниз), болгарским XIV века (литургия Иоанна Златоустого); еще два хранятся один в Цетинском монастыре, другой в Ватиканской Библиотеке, оба сербские (второй на бумаге, XV века).

Один русский свиток — нечто в своем роде единственное. Мы говорим об постановлениях Московского собора 1655 года, которые написаны в форме свитка, в подражание, вероятно, постановлениям древних вселенских соборов.

В древнейшую эпоху, эпоху пергамена, свиток употребляется по-видимому нередко, для текстов небольшой величины. По крайней мере летопись под 1156 годом (по Лаврентьевскому списку), рассказывая о сне архиепископа новгородского Нифонта, влагает в уста последнему такие слова: (ему явился св. Феодосий Печерский со свитком в руке); я стал просить его и, когда он мне дал и я развертел его, то прочел... Епифаний Премудрый, в своем житии преп. Сергия (кон. XIV века), говорит: “имеях изготованы такового писания свитки”; “ова убо в свитцех, ова же в тетратех”. Автор жития св. Стефана Махрищского, живший в XVI веке, сообщает, что ему для составления его труда о святом (который жил в XIV веке} “принесоша от монастырстая дохия (казны) свитцы на хартиах, написаны бяху от некоего старца”, с рассказом о святом его современника. Слово о мытарствах, какого-то Кирилла, приписываемое — без основания — митрополиту Кириллу (XIII в.), упоминает о том, что бесы показывают душе ее грехи, “отвивающе ей харатейныя свитки”.

Не мешает заметить, что в позднейшее время черновики (оригинальных сочинений и переводов) иногда писались на бумажных столбцах и свертывались, т. е. имели форму свитков Один такой черновик (перевода польской книжки о короле Владиславе IV) хранится в Московском Архиве Министерства Иностранных дел.

Грамота.

Грамотою (из греческого = письмена, буквы; в позднем греческом языке это слово значит: письмо) в древности называется всякий небольшой по размерам памятник письма, главным образом документ, реже письмо (сравни русское народное грамотка). Это название употребляет в XII веке в Новгороде известный Кирик, спрашивая архиепископа Нифонта: “несть ли в том греха, аже по грамотам ходити ногами, аже (если) кто, изрезав, помечеть?” Несколько позднее, в XIII веке, новгородец Климент называет грамотою свое духовное завещание. Несколько раньше, в начале ХП века, Владимир Мономах, говоря о поучении для своих детей, употребляет слова грамотица. Писец Стихираря XII — XIII века Типографской Библиотеки, пономарь Творимир называет свою запись грамотицею. Позднее, в XIV веке и далее, слово грамота, в московской Руси употребляется очень часто, а в юго-западной Руси (или литовской) входит в обиход (по примеру Поляков и Чехов) и живет до XVIII века слово лист. Сверх того, вместо грамота, изредка встречается слово хартия, харатия (греч.); так, в договоре Олега с Греками: еже есть написано на харатьи сей; в договоре Игоря с Греками: написахом на двою харатью (= на двух грамотах).

Грамота обыкновенно представляет лист пергамена или бумаги с текстом на одной его стороне. Величина этого листа в древности сообразуется с величиною текста и букв; лица, отправители и получатели, и назначение грамоты не имеют влияния на ее величину. Так, старшая русская грамота, великого князя Мстислава новгородскому Юрьеву монастырю первой половины XII века (так называемая Мстиславова грамота), не смотря на свой роскошный вид (золоченую печать и проч.), имеет очень скромные размеры; то же можно сказать о нескольких грамотах новгородских и смоленских князей XIII и XIV веков, написанных иногда буквально на лоскутках. Напротив того, значительный по объему договор смоленского князя с Ригою и Готским берегом 1229 года, в одном из нескольких экземпляров состоящий из 79 строк среднего устава, написан на огромном листе пергамена; большая духовная Димитрия Донского представляет тоже большой лист пергамена. Лишь в XVI и XVII веках, сначала в юго-западной, потом и в московской Руси, великие князья и цари начинают в важных случаях писать грамоты на больших листах пергамена или бумаги, с разного рода украшениями, и при этом пользоваться лучшими сортами бумаги. В это время обыкновенная грамота-документ в московской Руси получает вид полосы бумаги (в 1/3 часть писчего листа, разрезанного справа налево), то короткой, то длинной, смотря по надобности. Чтобы иметь длинную полосу, один отрезок приклеивают узкою стороною к другому, другой к третьему и т. д. В конце концов получается бумажная лента иногда в несколько аршин. Так называемые правые грамоты, излагающие обстоятельства дела и ход судебного процесса, особенно часто достигают значительной длины. Так, мы имеем правую грамоту 1543 года, из 30 отрезков, в 14 3/4 аршин; — правую грамоту 1558 года, из 37 отрезков, в 17 3/4 аршин; — правую грамоту 1625 года в 22 аршина без 2-х вершков. Оригинал Уложения царя Алексея Михайловича 1648 года имеет около 400 аршин длины.

Столп.

Ряд грамот, относящихся к одному делу, иногда склеивается вместе, одна под другую, и составляет столп или столбец, который затем свивается. Если грамот много, то столп получается значительных размеров и свитый доходит до аршина в диаметре.

Грамота в древности имеет текст лишь на одной стороне (исключeния — договор 1229 года между прочим — редки). С XVI века в юго-западной Руси появляются документы написанные на бумаге с обеих ее сторон; но московская Русь до Петра I держится упорно древнего обычая. Впрочем оборотная сторона бумаги утилизуется: на ней подписываются заинтересованные в документе лица, свидетели и т.д.; на ней по склейкам делают скрепы дьяки и пoдьячиe; на ней наконец помещаются разного рода oтнocящияcя к документу надписи.

На южно-славянских грамотах мы не будем останавливаться, так как нам не придется иметь с ними дела.

Теперь следует упомянуть о надписях, листах и чертежах.

Надписи.

Надписи имеют в своем письме так много своеобразного, что требуют специального изучения, пока невозможного: они даже не приведены в должную известность.

Русские надписи начинаются с половины XI века. Старшая — надпись на латинской грамоте французского короля Филиппа I, 1063 года, сделанная по малолетству его матерью его и регентшей Анною Ярославною (дочерью великого князя Ярослава I, выданною замуж за французского короля); она состоит из двух слов: Ана ръина (regina). Следующая за нею — надпись на Тмутороканском камне 1068 года, говорящая о том, что в этом году князь Глеб мерял по льду море (т. е. пролив) между Тмутороканью (= Таманью) и Корчевом (=Керчью) и получил 14.000 сажен того времени. Надписей ХII века относительно много (между прочим на Стерженском кресте 1133 года, на так наз. двинских — в реке Западной Двине — камнях, на кресте св. княжны Евфросинии Полоцкой 1161 года, на фресках. в новгородском Софийском соборе). Надписи последующего времени еще более многочисленны: на камнях, крестах, колоколах, церковных предметах, иконах и т. п.

Южно-славянских надписей пока известно немного. Одна из них, недавно открытая в Македонии надпись на камне, — старший памятник кирилловского письма и единственный памятник Х века,. означенный годом: 993 года. Она сделана “рабом Божиим Самуилом”, как думают, болгарским царем, на память о своих родителях и брате. Другие болгарские, сербские и румынские надписи не представляют особого интереса.

Листы.

Листы более принадлежат искусству, чем письменности. Московская Русь в XVI веке познакомилась с западно-европейскими гравюрами-листами, а в XVII веке они были уже в ней несколько распространены. В подражание им московские мастера стали изготовлять листы, состоящее из рисунка и текста к нему (или надписей), удобные для наклейки на стену и т. п. Два таких листа, первой половины XVII столетия, находятся в одном из сборников Имп. Публичной Библиотеки (вместе с Синодиком начала XVII века); один из них содержит в себе раскрашенный рисунок, заключенный в тексте — рассказ о юноше соблазненном блудницею и выколовшем себе глаз; в другом, той же работы, находится притча о житии человеческом. Из документов известно, что в первой половине XVII века для царевичей и царевен не раз покупали в Москве, в Овощном ряду, подобные листы (например, в 1635 году для царевича Алексея Михайловича было куплено 32 “листа писанных”, немецких и русских, за 16 алтын 4 деньги, а в 1636 году было куплено еще 9 “листов потешных” за 8 алтын 2 деньги). В конце XVII века листы вытесняются гравюрами русской работы, или — что то же — лубочными картинами, но не вполне: старообрядцы сохраняют их в течении всего XVIII века и даже теперь, хотя и в незначительном количестве.

Писцы в России.

На западе монахи Бенедиктинского ордена обязаны были заниматься пepeпиcывaниeмъ книг Священного Пиcaния и богослужебных. Монахи и монахини других орденов также усердно занимались книжным делом. В Гpeции и у православных Славян на монахах не лежало никаких обязанностей относительно книг, и мoнacтыpcкиe уставы, если и говорят о переписывании, то лишь затем, чтобы требовать внимательного отношения к делу (так называемый Студийский устав). Но любители книжного писания между ними были нередки. Житие преп. Феодосия Печерского (XI век) рассказывает об одном из печорской братии его времени, Иларионе, занимавшемся переписыванием книг. Житие преп. Сергия Радонежского (XIV век) сообщает о любви святого к старцу Афанасию Высоцкому за его “доброписание”. Житие преп. Стефана Пермского (XIV век) говорит, что этот святой “святыя книги писаше хитре и гораздо и борзо”. Из истории Иосифова Волоколамского монастыря мы знаем, что там в XVI веке любил заниматься книжным делом старец Фотей. Он, по словам его ученика, написал евангелие, “в хлебне ходя, сполна совсем в 12 недель: таково бе тщание; а и в иное время без службы пребысть и написа евангелие в 9 недель, тако же совсем сполна; прочих же книг: и евангелиев, и псалтырь, и четьих (= книг для чтения), много преписа”. Известный Нил Сорский (XV — XVI в.) в одном из своих посланий говорит: “печаль приемлет мя, аще не пишу”.

Но любители книжного писания в монастырях, работавшие для себя, для монастыря или по заказу, не были особенно многочисленны, и монастырским властям нередко приходилось покупать книги или заказывать их писцам ремесленникам.

Когда появляются на Руси писцы ремесленники, трудно сказать. Впервые слово писец употребляет, в применении к самому себе, Захария, в записи написанной им Псалтыри 1296 года. В ХIV веке мы знаем уже многих писцов. Новгородский архиепископ Моисей (в половине XIV века), по словам его жития, “собра (у себя) многи писца книжныя, наят (нанял) их преписывати книги святыя”. Но по-видимому писцы ремесленники существовали раньше. В записи так называемый Путятиной Минеи XI века мы читаем, что эту книгу “Путята псал”; в записи Юрьевского Евангелия начала XII века говорится, что его “Угриньц псал”, и тому подобное. Судя по всему, эти лица, назвавшие себя лишь по именам, без всяких титулов, были писцами ремесленниками, мирянами. Как видно из записи Остромирова Евангелия 1057 года, над ним трудился дьякон по заказу посадника Остромира; Святославов Сборник 1073 года написан дьяком по заказу великого князя Святослава; Мстиславово Евангелие написано поповым сыном по заказу великого князя Мстислава; над Паремейником 1271 года работал поп с сыном; Пролог 1262 года написан пономарем. Ряд других древне-русских рукописей изготовлен (как видно из записей) духовными лицами. Позволительно догадываться, что и эти лица были также писцы ремесленники, соединявшие с духовным званием подходящее для него ремесло. Лаврентьевский список летописи 1377 года написан монахом для суздальского князя; есть еще несколько рукописей, написанных монахами и игуменами. Позволительно думать и относительно некоторых из этих лиц, что они также были писцы ремесленники.

Наши сведения о писцах ремесленниках за время от XV до конца XVII века более полны. Москва и Новгород этих столетий были богаты писцами и переписывание книг было в них распространенным промыслом. В других городах писцы также не были редкостью. Когда в половине XVI столетия понадобилось для царя Ивана Грозного сделать список огромных Макарьевских Миней, то велено было писцам “по многим градом” “писать святыя книги”. По-видимому существовали специальные мастерские книжного дела. Статья о надстрочных знаках в сборнике нач. XVII века (Имп. Публ. Библ. Q. XVII. 67) оканчивается таким укором авторов ее своему товарищу: “мастером называешися, мзду восприемлеши, пищу и одеяние и прочая потребы, а сам рукоделия не знаеши”. Кажется, одну такую мастерскую (с мастерами и с учениками) содержал известный поп Сильвестр. В послании к сыну Анфиму (в конце Домостроя) он рассказывает о своем внимании к бедным сиротам: он их вскормил-вспоил и научил, “кто чего достоин: многих грамоте и писати и пети, иных иконнаго письма, иных книжнаго рукоделия”.

Кроме писцов мужчин, в древней Руси бывали и писицы, женщины, но не в большом числе. Мы знаем лишь одну писицу, написавшую (и очень недурно) Слова Григория Синаита в 1614 году. Из большой записи, очень искусно составленной, видно, что ее звали Акилиной (это имя и год работы она сообщила посредством описательной тайнописи).

Можно думать, что в XVI и XVII веках богатые любители книжного чтения, особенно бояре, имели писцов в числе своей дворни, которые работали на них. Во всяком случае одна из больших книг, переведенных Максимом Греком, была в 1545 году переписана для Василия Михайловича Тучкова его “парубком”.

Кроме обычного названия писец, у нас было в некотором употреблении еще слова книгописец (в высоком слоге), писарь (Максим Грек, Зиновий Отенский), мастер (запись Ефрема Сирина 1492 года), доброписец. Последнее не что иное, как перевод греческого; оно встречается у нас в ту пору, когда была мода на греческие слова, — в XV и начале XVI века. Мы знаем лишь двух русских “доброписцев”: Cepгия (eвaнгелие “Cepгиева письма доброписцева” поступило в Иосифов монастырь в конце XV века) и Варлаама, умершего в Ферапонтовом монастыре в 1514 году.

Писцы у южных славян.

Что было на Руси, то же в общем было у южных Славян, с тою лишь разницею, что у последних число книг, нaписaнныx в монастырях монахами, сравнительно велико. Слово писец было в yпотреблении и у южных Славян; им пользуется, между прочим, Теофил черноризец, нaпиcaвшiй средне-бoлгapcкий Октоих XIV века (Белградская Народная Библ.). Некоторые писцы Болгары называют себя грамматиками, по примеру Греков (у последних грамматик — секретарь, письмоводитель). Так, писец Сверлижского Eвaнгeлия 1279 года титулует себя: “Констандин чтьц, а зовом Воисил граматик”, а писец Апостола 1377 года именует себя: Вась граматик. По-видимому, у южных Славян было в ходу и слово доброписец. По крайней мере Иаков доброписец, нaпиcaвший для русского монаха на Афоне в первой половине XV века несколько книг, был скорее Болгарин, чем Pyccкий.

Само собою разумеется, кроме монахов и писцов ремесленников, книжным делом занимались любители разного звaния и возраста, отчасти из peлигиoзнaгo ycepдия, отчасти по другим пoбyждeниям. Существует несколько рукописей написанных митрополитом Kиприаном (XIV век): до нас дошла рукопись 1421 года, собственноручного письма сербского государя (“деспота”) Стефана Лазаревича; сохранилось евангелие, написанное князем Слуцким (XVI век). Один сборник Имп. Публичной Библиoтeки имеет такую запись: “Списал cию книгу своею рукою в 178 (1670) году в городе, сидя за караулом у воровских донских казаков, в Терском, в смутное время... стольник Гpигopий Овцын”. Несколько других сборников XVII века написаны посадскими людьми, ближних и дальних городов (как Соликамск).

Разделение труда.

Писец не всегда работал один. Если он был вместе и писец, и художник, ему не трудно было справиться даже с хорошею книгою — исполнить для нее не только “черное письмо”, или письмо чернилами главной части текста, но и киноварные или золотые буквы и строки, и орнамент (так наз. заставки), и даже рисунки. Но обыкновенно писец был только писец. Он мог написать, кроме “черного письма”, киноварные буквы и строки, пожалуй сделать плoxoнькие заставки, и только. Для хорошей книги ему нужны были сотрудники. Из последних одни производили пиcaниe золотом; дpyгиe изготовляли заставки и рисунки. Остромирово Евангелие, одна из роскошнейших русских рукописей, нам известных, написано несколькими лицами: одному — главному писцу, дьякону Гpигopию — принадлежит текст, другому — писанные золотом строки зaглaвий евангельских чтeний; не менее двоих трудилось над изoбpaжeниями евангелистов; над этим памятником работало по меньшей мере три человека. Мстиславово Евангелие, начала XII века, другая роскошная русская рукопись, в главной части написано не менее как двумя лицами, из которых одному принадлежит все черное письмо. Мирославово Евангелие, конца XII века, роскошнейшая сербская рукопись, написано не менее как тремя лицами; одно из них упомянуло о себе в записи: “заставих cиe евангелие златом”; это был художник, пиcaвший золотом и, может быть, paбoтaвший над частью больших букв и заставкою. Из русских книг более позднего времени богатое Евангелие 1507 года Имп. Публичной Библиoтeки (снимок с него издан Обществом древней письменности) писано тремя лицами, упомянувшими о себе в записи: “черное письмо” исполнено одним из сотрудников, “златом прописывал” Михаил Медоварцев (известный писец при Максиме Греке), “а евангелисты писал” тpeтий сотрудник. Другое Eвангелие, 1602 года (Погод. № 144), изготовлено двумя работниками, из которых одному принадлежит главный текст, а другому письмо золотом и, вероятно, орнамент.

Иллюстрированные книги проходили по-видимому всегда через несколько рук. Житиe Зосимы и Caввaтия Соловецких, написанное в 1623 году (Казанской Духовной Aкaдeмии), имеет, кроме заставок, бордюров, раскрашенных больших букв, — 235 иллюcтpaций. Из записи видно, что “в чернильном пиcaнии и в золотном, в иконах и в венцах и в порфирах и святым в подписях и в заставицах” потрудился писец, а иллюcтpaции сделаны одним из царских иконописцев. Над огромною иллюстрированною летописью, бывшею у московских царей XVII века, работал, может быть, целый десяток работников.