Разновидности неомарксистской теории

В этой главе мы рассмотрим теории, которые отражают идеи Маркса в большей степени, нежели теории конфликта, обсуж­давшиеся в конце предыдущей главы. Хотя каждая из рас­сматриваемых здесь теорий является производной от маркси­стской теории, они имеют много существенных отличий.

Экономический детерминизм

Маркс часто выступал как экономический детерминист; это значит, что он придавал экономической системе первостепен­ное значение и доказывал, что она определяет все другие сфе­ры общества: политику, религию, мировоззрение и т. д. Несмотря на то что Маркс считал экономический сектор превалирующим над другими, по крайней мере в капита­листическом обществе, как диалектик он не мог занять де­терминистскую позицию. Дело в том, что диалектике прису­ще мнение, что между различными частями общества суще­ствует непрерывная обратная связь и взаимодействие. Поли­тику, религию и т. д. нельзя свести к побочным явлениям, всецело определяемым экономикой, потому что они оказыва­ют влияние на экономику так же, как экономика влияет на них. Несмотря на природу диалектики, Маркса до сих пор рассмат­ривают как экономического детерминиста. Хотя некоторые ас­пекты творчества Маркса, безусловно, могут привести к тако­му заключению, принятие подобного мнения означает игнори­рование общей диалектической нагрузки его теории.

Эггер (Agger, 1978) доказывал, что экономический детер­минизм как интерпретация марксистской теории достиг пика своего развития во время существования II Коммунистиче­ского Интернационала, между 1889 и 1914 гг. Этот исто­рический период зачастую рассматривается как зенит ранне­го рыночного капитализма, а успехи и неудачи последнего привели к появлению многочисленных предсказаний его близкой кончины. Те марксисты, которые верили в эконо-

[162]

мический детерминизм, считали крах капитализма неизбежным. Согласно их пред­ставлениям, марксизм был способен представить научную теорию этого краха (а также других аспектов капиталистического общества) с надежностью прогног зов физических и естественных наук. Все, что аналитику требовалось, — это ис­следовать структуры капитализма, в особенности экономические. В эти струк­туры встроены процессы, которые неизбежно сломают капитализм, так что задача экономического детерминиста — выяснить, как эти процессы протекают.

Фридрих Энгельс, соратник и благодетель Маркса, а также Карл Каутский и Эдуард Бернштейн указали направление интерпретации марксистской теории. Каутский рассматривал неизбежный упадок капитализма как

неминуемый в том смысле, что изобретатели улучшают технику, а капиталисты в сво­ей страсти к прибыли революционизируют всю экономическую жизнь; так же, как не­избежно то, что трудящие ставят своей целью сокращение рабочего времени и повы­шение заработной платы, которую они организуют сами, таким образом они ведут борьбу против капиталистического класса и его положения, так неизбежно и то, что они стре­мятся к завоеванию политической власти и свержению капиталистического правления. Социализм неминуем, потому что неминуема классовая борьба и победа пролетариата неизбежна (Каутский, цит. по: Agger, 1978, р. 94).

В данном случае представлены образы деятелей, которые структурами капи­тализма побуждаются к ряду действий.

Именно этот образ стал объектом основной критики научно ориентированного экономического детерминизма, так как он не соответствовал диалектическому со­держанию марксистской теории. Говоря конкретнее, эта теория действовала в об­ход диалектики, нивелируя значимость мыслей и действий отдельного человека. Существенным ее элементом явилась экономическая структура капитализма, кото­рая определяет индивидуальное мышление и действия. Подобная интерпретация, кроме того, вела к политическому квиетизму и, следовательно, была несовместима с концепцией Маркса. Зачем нужны индивидуальные действия, если капиталисти­ческая система была готова рухнуть под тяжестью своих собственных структурных противоречий? Ясно, что в свете высказанного Марксом жела'ния объединить тео­рию с практикой, подход, который упускает из виду индивидуальные действия и даже делает их ничтожными, не мог соответствовать традиции его мышления.

Гегельянский марксизм

Вследствие только что рассмотренной критики, важность экономического де­терминизма стала меркнуть, а некоторые теоретики принялись разрабатывать другие разновидности марксистской теории. Одна группа марксистов в поисках субъективной ориентации обратилась к гегельянским корням теории Маркса, что­бы дополнить разработанность концепций ранних марксистов на объективном, материальном уровне уровнем субъективным. Ранние марксисты-гегельянцы пы­тались возродить диалектику субъективных и объективных аспектов социальной жизни. Их интерес к субъективным факторам заложил основу для последующего развития критической теории, которая, практически, делает акцент исключительно

[163]

_На субъективных факторах. Проиллюстрировать суть гегельянского марксизма можно на примере творчества ряда мыслителей (например, Карла Корша), но мы обратимся к творчеству лишь одного из них — Георга Лукача, который получил большую известность, в частности благодаря своей книге «История и классовое сознание» (Lukacs, 1922/1968). Мы также вкратце коснемся идей Антонио Грамши.

Георг Лукач

Интересы знатоков марксизма в начале XX в. были ограничены главным образом поздними, в основной массе экономическими, произведениями Маркса, такими как «Капитал» (Marx, 1867/1967). Ранние труды, особенно «Экономическо-философ-ские рукописи 1844 года» (Marx, 1932/1964), в которых особенно сильно ощущает­ся влияние гегельянского субъективизма, были по большому счету не знакомы мы­слителям-марксистам. Новое прочтение «Рукописей» и их публикация в 1932 г. ста­ло основным поворотным событием. Однако к 1920-м гг. Лукач уже написал свой главный труд, в котором подчеркнул субъективную сторону марксистской теории. Как пишет Мартин Джей: «"История и классовое сознание" по нескольким фун­даментальным направлениям предвосхитила философское значение "Рукописей 1844 года" Маркса, которые были опубликованы почти через десять лет после ее выхода в свет» (Jay, 1984, р. 102). Основной вклад Лукача в марксистскую теорию представлен его трудами по двум главным вопросам: овеществления (Dahms, 1998) и классового сознания...

Овеществление

Лукач с самого начала поясняет, что полностью не отрицает творчество эконо­мических марксистов по вопросам овеществления, а просто пытается расширить их идеи. Он начал с марксистской концепции товаров, которую характеризовал как «центральную, структурную проблему капиталистического общества» (Lu­kacs, 1922/1968, р. 83). Товары, в сущности, представляют собой отношения меж­ду людьми, которые, как они полагают, получают свойства вещи и приобретают объективную форму. В процессе взаимодействия с природой люди в капитали­стическом обществе производят различные продукты или товары (например, хлеб, автомобили, кинокартины). Однако люди склонны упускать из виду тот факт, что они производят эти товары и сами определяют их стоимость. Считается, что цен­ность товаров определяется рынком, независимым от людей. Товарный фетишизм есть процесс, при котором товарам и их рынку приписывается в капиталистическом обществе независимое объективное существование. Эта идея Маркса стала основой концепции овеществления Лукача.

Ключевое различие между товарным фетишизмом и овеществлением заклю­чается в ширине охвата этих двух понятий. Если первое касается лишь экономи­ческих институтов, то последнее применяется Лукачем по отношению ко всему обществу — государству, закону и экономическому сектору. Та же самая динами­ка применима ко всем секторам капиталистического общества: люди пришли к представлению, что социальные структуры живут своей собственной жизнью, и, как следствие, приобретают объективный характер. Лукач описывает это процесс следующим образом:

[164]

Человек в капиталистическом обществе стоит лицом к лицу с реальностью, «создан­ной» им самим (как классом), которая кажется ему чуждым природным явлением; он полностью находится во власти его «законов»; его деятельность сводится к беспреко­словному соблюдению определенных индивидуальных законов во имя своих собствен­ных (эгоистических) интересов. Но даже «действуя», человек остается, в сущности объектом, а не субъектом событий (Lukacs, 1922/1968, р. 135)

Развивая свою мысль, касающуюся овеществления, Лукач объединил идеи Ве-бера и Зиммеля. Однако поскольку овеществление было встроено в марксистскую теорию, оно рассматривалось как проблема, ограниченная рамками капитализма, а не как неизбежная судьба человечества, как это было у Вебера и Зиммеля.

Классовое и ложное сознание

Классовое сознание имеет отношение к системе убеждений, разделяемых теми, кто занимает в обществе одинаковую классовую позицию. Лукач пояснял, что клас­совое сознани это — не сумма, не среднее арифметическое индивидуальных созна­ний; скорее, это собственность группы людей, занимающих схожее положение в производственной системе. Данный взгляд заставляет сфокусировать внимание на классовом сознании буржуазии и, в особенности, пролетариата. В творчестве Лукача прослеживается четкая связь между объективным экономическим поло­жением, классовым сознанием и «реальными, психологическими размышления­ми людей о своей жизни» (Lukacs, 1922/1968, р. 51).

Понятие классового сознания обязательно подразумевает, по крайней мере при капитализме, приоритетное положение ложного сознания. Это означает, что в ка­питалистическом обществе классы, в основном, не имеют четкого представления о своих истинных классовых интересах. Например, до революционного периода пролетариат полностью не осознает природу и степень их эксплуатации при ка­питализме. Ошибочность классового сознания проистекает из положения, кото­рое занимает класс в экономической структуре общества: «Классовое сознание подразумевает классово-обусловленное непонимание своего собственного соци­ально-исторического и экономического положения... "Ошибочность" или иллю­зия, подразумеваемая в данной ситуации, никоим образом не является случайной» (Lukacs, 1922/1968, р. 52). Большинство социальных слоев на протяжении ис­тории было не способно преодолеть ошибочное сознание и благодаря этому прий­ти к классовому сознанию.

Способность достичь классового сознания характерна для капиталистических обществ. В докапиталистических обществах развитию классового сознания пре­пятствует ряд различных факторов. С одной стороны, государство, независимо от экономики, воздействует на социальные слои; с другой — статусное (связанное с престижем) сознание, как правило, скрывает сознание классовое (экономическое). В результате Лукач приходит к выводу, что «в подобном обществе не существует никакого положения, с точки зрения которого можно было бы осознать эконо­мический базис всех социальных отношений» (Lukacs, 1922/1968, р. 57). Эконо­мическая же основа капитализма понятнее и проще. Люди могут не осознавать ее воздействия, но они, по крайней мере подсознательно, о них осведомлены. Вслед-

[165]

ствие этого «классовое сознание достигло точки, где оно могло бы стать сознатель­ным» (Lukacs, 1922/1968, р. 59). На этом этапе общество превращается в идеоло­гическое поле битвы, на котором те, кто пытается скрыть классовый характер об­щества, выступают в качестве противников тех, кто старается его разоблачить.

Лукач сравнивал разные классы в капиталистическом обществе на предмет классового сознания. Он доказывал, что у мелкой буржуазии и крестьян не может быть развито классовое сознание из-за двусмысленности их структурного поло­жения в рамках капитализма. Так как эти два класса — яркие представители об­щества в феодальную эпоху, они не способны достичь четкого понимания приро­ды капитализма. Буржуазия в состоянии развить классовое сознание, но в лучшем случае она понимает развитие капитализма как нечто постороннее, подлежащее объективным законам, действие которых она может испытывать лишь пассивно.

У пролетариата есть способность развить истинное классовое сознание, и ко­гда это происходит, буржуазия начинает «обороняться». Лукач отказывается рас­сматривать пролетариат как просто управляемый внешними силами: вместо это­го он видит его активным творцом своей собственной судьбы. В противостоянии буржуазии и пролетариата первый класс полностью вооружен с интеллектуаль­ной и организационной точки зрения, тогда как все, чем обладает последний, по крайней мере, вначале, — это лишь способность понимать, что есть в действитель­ности общество. По мере того как борьба продолжается, пролетариат переходит от состояния «класса в себе», что является порождением структуры, к состоянию «класса для себя», который осознает свое положение и предназначение. Другими словами, «классовая борьба должна подняться с уровня экономической необходи­мости на уровень осознанной цели и действующего классового сознания» (Lukacs, 1922/1968, р. 76). Когда борьба достигнет этой стадии, пролетариат будет способен к действиям, которые свергнут капиталистическую систему.

Социологическая теория Лукача имеет большую ценность, хотя и излагается сугубо в рамках марксистских понятий. Его интересовали диалектические отно­шениям между структурами (в первую очередь, экономическими) капитализма, идейными системами (особенно классовым сознанием), индивидуальным мыш­лением и, наконец, индивидуальным действием. Его теоретический подход пред­ставляет собой важное звено между экономическими детерминистами и современ­ными марксистами.

Антонио Грамши

Итальянский марксист Антонио Грамши также сыграл ключевую роль в перехо­де от экономического детерминизма к более современным марксистским подхо­дам (Salamini, 1981). Грамши критиковал тех марксистов, которые были «детер­министами, фаталистическими и механистическими» (Gramsci, 1971, р. 336). Фактически, он написал очерк, озаглавленный как «Революция против "Капи­тала"» (Gramsci, 1917/1977), в котором отмечал «воскрешение политической воли против экономического детерминизма тех, кто сводил марксизм к историческим законам известнейшего труда Маркса ["Капитала"]» 0^аУ> 1984, р. 155). Признавая существование исторической непрерывности, Лукач отрицал идею автоматически происходящих или неизбежных исторических событий. Так, массам приходится

[166]

действовать, чтобы вызвать социальную революцию. Но чтобы действовать, мас­сы должны осознать ситуацию, в которой они находятся, и природу системы, в ко­торой они существуют. Таким образом, хотя Грамши признавал важность структур­ных факторов, особенно экономики, он не считал, что эти структурные факторы приводят массы к восстанию. Массам необходимо развивать революционную идео­логию, но они не могут сделать этого сами. Грамши работает в рамках довольно-таки элитной концепции, в которой идеи генерируются интеллектуалами, а затем распространяются в массы, и уже ими внедряются в практическую жизнь. Массы не могут создавать подобные идеи, они могут лишь принять их на веру, когда они уже существуют. Массы не могут самостоятельно обрести самосознание; им не­обходима помощь социальной элиты. Однако когда массы испытывают на себе влияние данных идей, они могут предпринять действия, ведущие к социальной революции. Грамши, как и Лукач, фокусировал внимание скорее на коллективных идеях, нежели на социальных структурах типа экономики, и они оба действовали в рамках традиционной марксистской теории.

Центральная идея Грамши, отражающая его гегельянство, — гегемония (совре­менное применение понятия гегемонии см. дальше в этой главе при обсуждении творчества Лаклау и Муффе; Abrahamsen, 1997). Согласно Грамши, «неотъемле­мым ингредиентом современнейшей философии праксиса [связи мышления и деятельности] является историко-философская концепция «гегемонии» (Gramsci, 1932/1975, р. 235). Грамши определяет гегемонию как культурное лидерство пра­вящего класса. Он противопоставляет гегемонию принуждению, законодатель­ных или исполнительных властей или же выражается посредством вмешательства полиции» (Там же, 1932/1975, р. 235). Если марксисты-экономисты были склон­ны подчеркивать экономический и принудительный аспекты государственного правления, Грамши делал акцент на «гегемонии» и «культурном лидерстве» (Там же, 1932/1975, р. 235). Анализируя капитализм, Грамши стремился понять, каким образом некоторые интеллектуалы, действующие от лица капиталистов, достигали культурного лидерства и согласия масс.

Понятие гегемонии не только помогает нам понять господство при капитализ­ме, но также обращает мысли Грамши к революции. Из этого следует, что недо­статочно посредством революции приобрести контроль над экономикой и госу­дарственным аппаратом; также необходимо добиться культурного лидерства над остальной частью общества. Именно в этом Грамши видит ключевую роль интел­лектуалов-коммунистов и коммунистической партии.

Теперь мы обратимся к критической теории, которая развилась на основе твор­чества таких марксистов-гегельянцев, как Лукач и Грамши, и которая еще дальше ушла от традиционных марксистских корней экономического детерминизма.

Критическая теория

Критическая теория это — продукт творчества группы немецких неомарксистов, которых не удовлетворяло состояние марксистской теории (Bernstein, 1995; Kel-lner, 1993; более широкий обзор критической теории см. у Agger, 1998), в част-

[167]

ности, ее уклон в сторону экономического детерминизма. Организация, которая ассоциируется с критической теорией, — Институт социальных исследований (Institute of Social Research) — официально была основана во Франкфурте, в Гер­мании, 23 февраля 1923 г. (Wiggershaus, 1994). Критическая теория распространи­лась и за пределами Франкфуртской школы (Ге/ояД 989-90). Она была и остается в значительной степени европейским направлением, хотя ее влияние в американской социологии также возросло (van den Berg, 1980).