Раздел V. Интрапсихические процессы

зывала об этом, то начала плакать по дому и семье, которые потеряла при разводе. Психотерапевт плакал вместе с ней.

Хотя внешне жизнь Беатрис выглядела успешной, субъективно в ней ничто не срабатывало, потому что она не хотела взглянуть в лицо своей депрессии. Не находящие выхода чувства периода депрессии ужасали ее. Поэтому она бежала от этой темноты, выставив перед собой свое внешнее, показное «Я», занимаясь всеми этими делами. До тех пор пока она старалась убежать от самой себя, она напрасно тосковала по близости с кем-то другим.

Односторонняя интенциональность. Работа с такими людьми, как Беатрис, показывает, что здравое течение процессов интенциональности, воодушевленное течение, направлено в одну сторону — от бессознательного, через процессы интенциональности, к действительности, актуальности. Когда пациент пытается развернуть это течение вспять — заставить себя действовать в надежде вызвать воодушевленное осуществление — результатом будет унылое, бесполезное исполнение.

Третья фаза. Первичное блокирование интенциональности

Когда работа с вторичными реакциями идет успешно и пациент осознает, что он реагирует на собственную невоодушевленность, задача психотерапевта — побудить клиента принять невоодушевленность, не осложняя ее. Только так можно действительно проработать отказ и горе настолько, чтобы снова оживить блокированную интенциональность. Это легче сказать, чем сделать. Эта работа требует неустанного внимания к тому, как пациент относится к своему переживанию жизненной инертности и как он присутствует в этом переживании. От психотерапевта в этой работе требуется спокойное доверие и устойчивое присутствие.

Помогая пациенту переживать свою невоодушевленность и избегать реакций на нее, уводящих пациента в сторону, психотерапевт может осознать, что пациент встретился уже с новым типом тревоги. На поверхность может выйти страх небытия, смерти, пустоты вселенной, бессмысленности или окончательного одиночества. Это, конечно же, формы экзистенциальной тревоги. Присутствие этой тревоги часто служит сигналом готовности к глубинной психотерапевтической работе.

Встреча с экзистенциальной тревогой

Экзистенциальная тревога, тревога бытия, — это тревога, которую невозможно проанализировать (избавившись от нее таким образом). Ее можно только встретить, насколько возможно стойко, а затем включить в свое бытие.

Ранее мы описали фундаментальную значимость способов, которыми мы определяем себя и мир. Эти способы представляют собой конструкты, из которых мы строим наше бытие. Они возникают, как правило, неосознанно, когда мы переживаем параметры или «данности» существования. Каждый наблюдатель имеет свой список этих фундаментальных условий. Я считаю, что пять данностей, перечисленных в табл. 12.3, полезны концептуально и клинически¹.

¹ Ялом (Yalom, 1980) разработал серьезную экзистенциальную концепцию, в которой постулировал четыре «данности»: смерть, свобода, изоляция и осмысленность. — Примеч. αβτη-

Глава 12. Интенциональность и воодушевленность 227

ТАБЛИЦА 12.3 Оценки базовых данностей бытия

Данность	Конфронтация
Укорененность Конечность Способность действовать или не действовать Возможность выбора Отдельность-но-связанность	Изменение Неопределенность Ответственность Отказ Причастность (a-partness*)

*В смысле: при-частности (a-part-of) и частности, отдельности (apart-from)

Таблица основана на предположении, что каждое такое условие приносит с собой неизбежное обстоятельство, именуемое «конфронтацией», с которым каждый из нас должен что-то делать. Так, сам факт укорененности в мире заставляет нас осознавать (или подавлять осознание), что все мы постоянно изменяемся, что мы сами и наши миры постоянно пребываем в движении. Невротический механизм часто пытается остановить время, настоять на неизменности, независимо от того, насколько деструктивной является эта попытка.

Точно так же то, что наше бытие конечно, означает, что мы все умрем, что мы не сможем сделать всего, что не сможем узнать все, что нам нужно знать, и что неопределенность — наш вечный партнер в определении результатов наших усилий. Эти усилия выражают нашу способность к действию, тот факт, что мы не являемся бессильными наблюдателями, что мы можем что-то изменить и что, следовательно, мы несем ответственность. Эта ответственность связана и с имеющейся у нас возможностью выбирать, с нашей способностью отобрать что-либо из репертуара возможностей и, в конечном итоге, с постоянной необходимостью от чего-либо отказываться. Наконец, парадоксальное обстоятельство нашего бытия, которое состоит в том, что мы одновременно и связаны со всеми другими людьми и отделены от них, приводит нас когда-то к конфронтации со своим одиночеством, когда-то — к принятию того факта, что мы волей-неволей связаны с другими. Это данное нам условие называется причастностью.

Предостережение: если пациент находится в состоянии конфронтации с этими экзистенциальными условиями, то психотерапевт, работая с этим пациентом, не должен поддаваться стремлению пациента «почувствовать себя лучше». Конечно же, именно в этом и состоит цель психотерапии, но все же уйти от того, что аутентично для пациента в данный момент, значит действовать деструктивно, без пользы. Таким образом, психотерапевт должен быть сдержан как при поддержании позитивных чувств, так и при порицании негативных. Для многих из нас искушение вмешаться очень сильно, так как неизбежно существует страх того, что пациент может впасть в патологическую летаргию или совершенно потерять мужество и бросить работу. Тем не менее пытаться подгонять пациентов из-за нашей собственной озабоченности значит перечеркивать уже сделанную работу и предавать их интересы.

228 Раздел V. Интрапсихические процессы

Если путем невмешательства создать эту возможность, то в какой-то момент большинство пациентов обнаруживают всплеск интенциональности. Пациенты, достигшие концентрированного мира и внутреннего спокойствия, ранее никогда им не известного, часто сообщают об этом обновлении. Как только это состояние достигнуто, психотерапевту важно сохранять твердость, но не вмешиваться до тех пор, пока пациент не будет готов двигаться дальше.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПСИХОТЕРАПЕВТА

Мои странствия в поисках понимания «чего-то большего» в человеческом существе никогда не были чисто абстрактными и академическими. Мощная мотивация возникла у меня еще в подростковом возрасте, в период сильнейшей тревоги, связанной с неумолимым фактом собственной смертности. Позже, когда я закончил школу, эти чувства вновь возникли уже в связи с атомной бомбой и ужасающей возможностью разрушения мира. В то время я нашел поддержку и успокоение в Епископальной Церкви и новой вере в Бога (я вырос, не получив никакого последовательного религиозного воспитания).

Шло время, тревога перестала быть столь острой, догматы церкви уже не казались такими прочными, а моя потребность в них была уже не так сильна, и я перешел на позиции удобного, самодовольного агностицизма.

(Это напоминает мне мою любимую надпись с одной наклейки: «Моя карма побьет твою догму».)

Я благодарен за поддержку, которую я получил, когда так сильно в ней нуждался, но я не могу больше находить ее в традиционной церкви, с ее многочисленными, не близкими мне заботами о зданиях, иерархии, внутренней политике, с поисками финансовой поддержки и многим другим.

Для меня «Бог» — одно из многих имен очевидной реальности, но эта реальность сильно отличается от Бога традиционных церквей. Бог — это способ передать ту же необъятность, что определяют словами «Все», «Изначальный Смысл», «Основа бытия» и многими другими. Наверное, лучше всего признать древний обычай, согласно которому никто не может знать (или произносить) имя Бога. Это так вовсе не потому, что это имя ужасно или делать это запрещено, а потому, что втиснуть бесконечность в слово так же невозможно, как и наклеить ярлычок на межзвездное пространство.

Очевидной реальностью является сам по себе поразительный факт бытия во всех его аспектах, от субмикроскопического до необъятности межгалактического пространства. И столь же поразительно, что мы осознаем эту необъятность. Очевидно также и то, что мы не являемся вершиной всего этого чуда. Мы не можем вместить в себя (понять) то, что вмещает в себя (окутывает) нас. Мы даже не можем начать хоть как-нибудь понимать самих себя. Смешное бахвальство заставляет нас объявлять, что мы можем достичь и достигнем конечного знания или что мы знаем больше, чем любое существо во вселенной¹.

¹ В любую тенденцию хвастать человеческими знаниями или силой, можно внести суше^-ственные поправки, если внимательно прочесть Morrisons, Powers of Ten, которая описывает наши знания, от внешних пределов вселенной до мельчайших известных нам частиц. Эта работа одновременно воодушевляет и вызывает смирение. — Примеч. авт.

Глава 12. Интенциональность и воодушевленность 229

Итак, мое личное путешествие заставило меня посмотреть на то, как я говорю о том, что за пределами моего понимания, как я размышляю о том, что так очевидно воздействует на меня и мою работу, как я определяю тайну, которая лежит в сердце каждого из известных мне людей, каждого пациента, с которым я работал, и в моем сердце тоже. Для определения всего этого, мне кажется, подходит слово «дух».

В главе 10 я описывал, как это понятие освещает последующие аспекты работы с сопротивлением. Подтверждением законного места духа в жизни человека является это тонкое, но принципиально важное положение: до последнего времени американская психология, за несколькими исключениями, трактовала личность как объект, как реагирующий предмет.

Напротив, центральное значение для всего того, что я представляю здесь, в этой книге, имеет концепция, предполагающая, что человек изначально обладает активностью и ответственностью, что то, что он делает, не может быть до конца объяснено с точки зрения предшествующих «причин» (примером родителей, обусловливанием, травмой, факторами среды и т. д.). Я не сомневаюсь, что множество этих влияний может воздействовать на осознавание человека — как осознанно, так и неосознанно. Было бы глупо отрицать столь очевидное. Но столь же очевидно (и отрицать это также глупо), что эти воздействия — это еще не все.

Другими словами, я настаиваю на том, что действие (открытое или скрытое, внешнее или внутреннее) производит именно личность, а не какие-то внешние «причины». Воодушевленность — это сила нашего бытия истинных субъектов и именно она толкает нас вперед, в жизнь. Наша воодушевленность выражается в том, что мы обладаем ориентацией, направленностью.

Воодушевленность — понятие более широкое, чем интенциональность, оно вбирает в себя этот важный аспект нашего бытия. Конечно же, воодушевленность нельзя увидеть. Ее узнают только по ее эффекту, как ветер — по колыханию травы и деревьев. Но, как гнущиеся деревья — не то же самое, что буря, что пригибает их к земле, так и действия в нашей жизни — не то же самое, что воодушевленность, которая их мотивировала. Интенциональность — это такой аспект воодушевленности, который выражается в определенных намерениях и целях, которым мы следуем.

Все люди и, наверное, большинство животных обладают душой, хоть в какой-то мере. Есть люди, о душе которых мы узнаем только по ее отсутствию, и очень точно называем таких людей «бездушными» — дух покинул их. Говоря о других, мы используем выражения типа «одухотворенный» или человек «высокой души». Каким бы множеством значений ни обладали эти слова, без сомнения, они передают некоторый смысл, который разделяют все.

Большинство психотерапевтов, которые годами занимаются глубинными исследованиями вместе со своими партнерами, знакомы с этой невидимой, но принципиально важной составляющей человеческого существа, и знают, что этому не учатся в институте и понять это можно только в общении с более опытными супервизорами.

Методы, описанные в этой книге, не достигают уровня духа. (Необходимо напомнить, что на рис. 2.1 описывается уровень присутствия, и конечный уровень вынужденно представлен на нем только точкой в центре диаграммы.) Я уверен, что эти методы на самом деле помогают некоторым из наших пациентов преодолеть препятствия, которые сковывают их собственную воодушевленность. Это замечательно, и я доволен.

 

РАЗДЕЛ VI

Психотерапевт как художник

 

ГЛАВА 13

Обязательства психотерапевта¹

Обязательства — принципиально важный атрибут зрелого психотерапевта — хотя бы потому, что это внутренне присуще аутентичному бытию личности. Понимание природы конструктивного обязательства обеспечивает психотерапевта точкой зрения, которая позволяет рассматривать вопросы роли, ответственности и этики. Они же возлагают на психотерапевта серьезные обязанности, которые необходимо признать и сделать действительно своими (интернализовать).

Эта глава определяет обязательства в экзистенциальных терминах. Читатели, предпочитающие другие направления, естественно, вольны делать свои собственные интерпретации, но осмыслить затронутые здесь вопросы необходимо всем психотерапевтам. Эти вопросы впервые поднимаются в разделе, посвященном положению концепции обязательств в ряду других конструктов, таких как аутентичность, вина и наша экзистенциальная ситуация.

Затем мы обратимся к вопросу клинической важности обязательств психотерапевта, описав как конструктивные, так и антитерапевтичные аспекты пяти атрибутов взятия на себя обязательств. В данном случае специально сохраняется формулировка взять на себя обязательства, а не быть обязанным кому-то, чтобы подчеркнуть, что основная ответствен -ность лежит на психотерапевте.

Существуют пять атрибутов бытия с обязательствами: а) взять на себя обязательства относительно своей роли психотерапевта; б) взять на себя обязательства в отношении бытия пациента; в) взять на себя обязательства в отношении «семьи» пациента (термин «семья» используется в очень специфическом значении); г) взять на себя обязательства в отношении общества, к которому принадлежат и пациент, и психотерапевт; ∂) взять на себя обязательства в отношении тайны, которая окутывает всех нас.

Какие же обязательства стоит принимать на себя психотерапевту? Должны ли эти обязательства перед пациентом соответствовать культурным ценностям, принятым в той среде, где живут пациент и психотерапевт, или психотерапевту стоит руководствоваться только своими собственными стандартами? Это важные, но слишком общие вопросы. В этой главе предложены рамки, позволяющие над ними размышлять, и мое собственное представление об идеальных обязательствах для меня как для психотерапевта.

¹ Эта глава взята из работы Bugcntal, 1967а. — Примеч. авт.