Как-то, будучи в хорошем настроении, Немирович-Данченко заговорил со мной о голливудской версии «Анны

Карениной». Я думаю, он присутствовал на съемках или, по крайней мере, прочитал сценарий, когда был в Америке. В американской версии Вронский овладевал Анной в гостинице, воспользовавшись тем, видите ли, что его пижама и шлепанцы попали в номер Анны. И у фильма был счастливый конец (кажется, Анну играла великая Гарбо): Каренин умер, а Вронский и Анна поженились119. Это вам не «муха»? Именно «муха»!

Я знаю, это все глупо, бездарно, смешно. Эка невидаль: мухи, комары, тараканы! Люди просто не хотят обременять себя. Да это же не серьезно, всего лишь порхание. Муха. Ну, пусть себе летает. Это только рожденный ползать летать не может, как сказал буревестник революции Максим Горький с большим знанием дела. Однако в жизни все происходит как раз наоборот. Если ты привык порхать, у тебя пропадает желание возвращаться на нашу грешную землю. А сверху все выглядит удивительно и замечательно, даже Беломорканал удивителен и замечателен.

Скажем, я знаю, что целая бригада уважаемых русских дурней написала коллективную книгу, воспевающую тот самый Беломорканал. Если у них вообще может быть оправдание, то оно состоит в том, что сегодня их возили по каналу как туристов, а назавтра любой из них мог копать там глину. С другой стороны, Ильф и Петров же отказались участвовать в той постыдной «литературно-лагерной» антологии, сказав, что «недостаточно ознакомились» с жизнью заключенных. Ильфу и Петрову повезло, они так и не познакомились с ней, в отличие от сотен других писателей и поэтов.

119 Речь идет о фильме Метро-Голдвин-Майер 1927 г. под названием «Любовь», в которой Анну Каренину играет Грета Гарбо, а Вронского – Джон Гилберт. Более поздняя голливудская версия называлась «Анна Каренинa», в ней также играла Грета Гарбо, а Фредрик Марч – Вронского. В этом варианте Анна погибала.

Они, правда, привезли одну шутку из «развлекательно-ознакомительной» поездки на канал. Писателей и поэтов приветствовал оркестр, участниками которой были уголовники, посаженные за преступления на почве ревности. Ильф посмотрел на старательных музыкантов, вспомнил известные русские роговые оркестры, и пробормотал: «Роговой оркестр рогоносцев». Смешно? Не знаю. Это, знаете ли, был нервный смех: они ничего не могли изменить и потому смеялись. Но ничуть не смешно, когда слышишь, что Генри Уоллеса тронула любовь начальника Колымских лагерей к музыке. И он хотел быть президентом Соединенных Штатов!

Мне было не смешно слушать, как иностранные визитеры подставили Ахматову и Зощенко. Ахматова множество раз оказывалась на краю пропасти: Гумилева120 расстреляли, ее сын отсидел в лагерях огромный срок, а Пунин умер в лагерях. Много лет ее не издавали, а то, что издано, возможно, составляет только треть написанного ею. Зощенко и Ахматова первыми ощутили на себе «Ждановский удар»121 – и нет нужды объяснять, что могло за этим последовать.

И вот их пригласили на встречу с иностранными туристами, делегацией каких-то защитников того-то или борцов за с?-то. Я видел много таких делегаций, и у них всех одно на уме – как можно скорее перейти к угощению. У Евтушен

Николай Степанович Гумилев (1886-1921), поэт, муж Анны Ахматовой, был расстрелян как участник антигосударственного заговора (также известного как «Дело профессора Таганцева»), несмотря на ходатайство Максима Горького к Ленину. Николай Николаевич Пунин (1888-1953), историк искусства, после революции – комиссар Эрмитажа, был третьим мужем Ахматовой; несколько раз арестовывался и, в конце концов, погиб в Сибири.

Послевоенное «закручивание гаек», начатое выступлением Жданова против Зощенко и Ахматовой (1946). Оба они были исключены изСоюза писателей, «избавлявшегося от пережитков прошлого», и подвергнуты травле в газетах и на бесчисленных митингах.

ко есть резкое стихотворение об этих дружественных делегациях: