Психологическое знание о труде В памятниках XI-XVII вв.

 

Летопись, как известно, «молчит» о простом человеке и тем более его труде, описывая в основном деяния правящей верхушки общества. Из работ специалистов-историков, рекон­струирующих «двор и дом» древнерусской «рядовой» семьи [67], мы узнаем, что в IX-XIII вв. городская усадьба-«двор» - практически не отличалась от сельской, да и сам город ча­сто был: просто некоторым относительно плотным скоплением дворов - «сельцом» и т. д. Доставляемые археологами сведе­ния о планировке типичного дома проливают некоторый свет на распределение трудовых функций между членами семьи и между семьями. Уже то обстоятельство, что при некоторых немногих вариациях имеет место достаточно определенная устойчивая планировка интерьера дома, который часто был для рядового горожанина-ремесленника одновременно и жильем и мастерской, говорит о том, что в сознании людей существовали определенные представления о должной струк­туре «рабочего места» или «рабочей зоны», если выражаться современным языком. Так, главным элементом интерьера из­бы была печь (к ней приноравливалась вся прочая планиров­ка помещения). Угол напротив печного устья, где женщины не только стряпали, но и пряли, получил со временем назва­ние «бабий кут» (угол) или «середа» [67. С. 19]. Угол по ди­агонали от печи (а печь располагалась в одном из углов - справа или слева от входа в помещение - парадная часть избы или «красный угол», где ставили стол, лавки, где ели, сажали гостей. Четвертый угол предназначался для мужских работ. Здесь располагалась, в частности, длинная скамейка со спинкой - «коник», мог находиться гончарный круг и т. п. К дому могло быть пристроено помещение-мастерская для специальных работ. Археологи открыли, например, остатки производственных сооружений - зольников и чанов для об­работки, дубления кож, металлургических, гончарных, куз­нечных горнов и др. В качестве отдельной хозяйственной по­стройки на дворе могла быть плавильная печь - домница и т. п.

Устойчивость функционального распределения частей из­бы-мастерской, а также усадьбы в целом являлась признаком материальной, вещественной фиксации некоторых деятельностных норм, норм трудовой деятельности (в отношении орга­низации и последовательности трудовых действий).

В XIII-XV вв., судя по раскопкам археологов, встреча­ются и крупные усадьбы, включавшие, например, три жили­ща, две мастерские и семь прочих служебных построек (по М. Г. Рабиновичу. С. 30), принадлежавшие «боярину», но на­селенные «его людьми» или городскими ремесленниками. В отношении богатых домов известно, что в них могли быть «светлицы» - «специальные светлые помещения, предназна­ченные для женских тонких работ: вышивания, художествен­ного тканья и иных рукоделий» [67. С. 38].

Эволюция обычного жилища-мастерской состояла в том, что «бабий кут» отделялся перегородкой и возникала кухня [67. С. 114], делались пристройки, увеличивалась площадь дома, вместо «однокамерного» делались «пятистенники» (из­бы с капитальной перегородкой внутри), «трехкамерные» до­ма и т. д. Функционально распределение площади богатых господских домов могло предполагать в дальнейшем - в XVIII-XIX вв. - и танцевальный зал, и «бильярдную» и «говорильню» («диванную»), и «кабинет», и «удобства», но вместе с тем молчаливо говорит об отношении к субъекту ма­териально-производительного и обслуживающего труда то об­стоятельство, что в «достаточном» господском, городском до­ме, по публикуемым в XIX в. рекомендациям, «специальных комнат для житья слуг нет: повар и кухарка отгораживают себе закуток в кухне, прачка - в прачечной, лакей и горнич­ные спят в комнатах, кто где устроится...» [67. С. 118].

Но вернемся к началу рассматриваемого периода истории нашей страны - к XI-XIII вв. Он характеризуется развити­ем феодальных отношений, при которых крестьяне (смерды) оказывались во все более тесной зависимости от феодалов- собственников земли (бояр, князей и представителей церкви).

Основу сельского хозяйства составляло пахотное земледе­лие. На юге пахали плугом (или ралом), на севере - сохой. Земледелие выполняло настолько важную роль в хозяйстве русского государства, что засеянное поле называлось «жиз­нью», а основной злак - «житом» [31. С. 62]. Использовалась уже «переложная» система, при которой отдельные поля не засеивали, чередовали посевы яровых и озимых. То есть уже в эти далекие годы сложились основы хозяйствования, сохра­нившиеся вплоть до XIX в. Наряду с земледелием занимались и скотоводством.

Мелкие крестьянские хозяйства (семьи) объединялись в общины, которые на основе круговой поруки платили дань, отвечали за преступления. В общину входили и сельские ре­месленники (кузнецы и др.).

Древнерусское государство укреплялось благодаря разви­тию ремесел, торговле и военным походам князей. По летописям до XIII в. на Руси насчитывалось 224 города [71]. По данным археологов, в древних русских городах Х-XIII вв. можно было насчитать до 64-х специальностей ремесленни­ков, занимавшихся изготовлением изделий на продажу. Сре­ди них: кузнецы по железу, домники, оружейники, бронники, щитники; мастера по изготовлению шлемов, стрел, замочники, гвоздочники; котельники (литейщики), кузнецы меди, литей­щики крестов-складней, волочильщики медной, серебряной, золотой проволоки, серебренники, мастера по изготовлению тисненых колтов и других изделий с чернью, сережники, златокузнецы; древоделы, огородники (строители крепостей), городники, мостники, столяры, токари, бочары, резчики по де­реву, кораблестроители-ладейники; каменщики, каменосечцы (скульпторы-декораторы), жерносеки, кровельщики; живопис­цы; кожевники, усмошвецы, мастера по изготовлению перга­мена, мастера по изготовлению сафьяна, сапожники; седель­ники, тульники, скорняки, шорники; ткачи, опонники, порт­ные-швецы, мастера по изготовлению набивных тканей, красильники; гончары, кирпичники, корчажники, мастера по из­готовлению поливных плиток и писанок, игрушечники; эмальеры (перегородчатая эмаль), мозаичники, стеклодувы, масте­ра по изготовлению стеклянных браслетов, крестечники (вы­емчатая эмаль); косторезы, гребенщики, лучники, камнерезы (мелкая каменная резьба), гранильщики; писцы книжные, златописцы, миниатюристы, переплетчики, иконники; масленники [71. С. 509]. Здесь не упомянуты профессии, представи­тели которых осуществляли обслуживающие функции (пова­ра, возчики, скоморохи, гусляры и пр.), а также профессии, требовавшие особого таланта и подготовки (архитекторы, ле­кари и пр.).

Специальности выделялись в то время не по принципу от­дельных технических приемов, а по принципу изготовления отдельных предметов. Поэтому один мастер должен был вла­деть и ювелирным делом и кузнечным и уметь работать с ко­жей и пр. Например, «щитник» - ремесленник, изготовляв­ший щиты, пользовался деревом, которое обрабатывалось теслом, пилой, ножом, сверлом; имел дело с кожей и соответ­ствующими инструментами (шилом, особыми ножами); ис­пользовал медь и железо и инструменты для их обработки (молотки, наковальни, зубило, заклепки) [71. С. 505].

Свободные городские ремесленники объединялись в арте­ли под руководством старшины. Были также вотчинные ре­месленники и монастырские. Монастырские ремесленники подчинялись, в частности, Уставу Федора Судита, введенному в Киеве в XI в. Устав содержал систему наказаний ремеслен­ников за возможные промахи в работе. Так, например, «О усмошивцы: аще небрежением преломить шило или ино что, имъ же усмь режут, да поклонится 30 и 50 или 100... Аще на потребу възметь кожю или усние и, не съблюдае, режеть и не прилагаеть меры сапожныя... сухо да ясть» [71. С. 499]. В «Житии Феодосия» имеется аналогичное требование по отно­шению к строителям - «древоделателям»: если кто «... аще исказит древо, или перерубит не в лепоту... сухо да ясть» [20. С. 56]. Таким образом, предполагается некоторая психологи­ческая модель стимуляции аккуратности, внимательности в работе (устрашение перспективой еды «всухомятку»).

Развитие Древнерусского государства, его культуры было на два столетия задержано разгромом монголо-татарскими полчищами русских городов в 1237, 1240 гг. Русский народ ценой своей крови создал возможность Западной Европе про­должать хозяйственное и культурное развитие. Последствие монголо-татарского нашествия для Руси, в частности, состоя­ло в массовом разорении и сельского и городского хозяйства. Погибли или попали в плен квалифицированные ремеслен­ные кадры, были утрачены многие ценные технологические приемы, ремесленные изделия стали более грубыми, упрости­лись. Сложные виды ремесла возродились лишь через 150- 200 лет (резьба по камню, скань, чернь, перегородчатая эмаль, полихромная поливная керамика и др.) [31. С. 128]. Замед­лилась тенденция развития товарного производства, превра­щения ремесла в мелкотоварное производство. Почти сто лет понадобилось для восстановления «домонгольского» уровня народного хозяйства. Понятно, что в этот тяжелый период по­гибли ценнейшие памятники письменности, материальной культуры, что послужило основанием для историков XVIII, XIX вв. считать и домонгольский период истории Руси отста­лым и в корне отличающимся от развития западноевропей­ских государств. Широко известны были русские клинки, кольчуги, изделия златокузнецов, изделия с эмалью, резьбой по кости [31. С. 65]. В этот период народ создал и выдающие­ся произведения литературы, живописи, зодчества. В Х в. был создан новый эпический жанр - героический былинный эпос. Городское население (ремесленники) участвовало в управле­нии городом, в городском вече (особенно в XII-XIII вв.).

Памятники русской письменности и материальной культу­ры Древней Руси еще ждут своих исследователей - истори­ков психологии. Поэтому, не претендуя на системность и пол­ноту анализа этих источников, остановимся на некоторых от­дельных примерах, которые могут служить иллюстрацией представленности в общественном сознании людей психоло­гических знаний о человеке - субъекте труда.

В древнейшем своде летописей «Повесть временных лет» (пергой половины XI в.) можно найти описание двухэтапного диагностического исследования личности военачальников, про­веденного в целях обоснования государственного прогноза и решения: продолжать ли войну с ним или откупиться любой данью? (Для нас несущественно, вымысел здесь или правда, с точки зрения гражданской истории: важно, что в сознании писавшего была отрефлексирована идея о связи личностных свойств и личностных реакций в типичных (модельных) об­стоятельствах, идея о связи личности и деятельности; и это есть историко-психологическая, психологическая правда.) Речь шла о войне Святослава с греками, в которой Святослав выиграл битву. Царь греков, согласно летописи, созвал к се­бе своих бояр на совет и сказал им: «Что створим, яко не мо­жем противу ему стати?» Бояре посоветовали проверить, что за человек Святослав, что он любит, к чему склонен, на­сколько воинствен. Решили послать к нему «мужа мудра», который должен был наблюдать за поведением Святослава и его отношением к подаркам: «Глядай взора и лица его и смысла его». Оказалось, что Святослав к драгоценностям рав­нодушен, но к оружию имеет склонность и любовь. На этом основании было решено войну с ним прекратить и согласиться на любую дань [84. С. 15].

В той же летописи описаны события, из которых становит­ся понятно, что автору ясна роль информации в принятии ре­шения и некоторые механизмы психологического - рефлек­сивного, как теперь бы сказали, управления людьми. Речь идет о сказании о «белгородском киселе». Печенеги обложи­ли русский город, и в нем уже начался голод. Но осажден­ные нашли чисто психологическое решение в этой безвыход­ной ситуации. Собрали остатки зерна, отрубей, сделали «цежь» - раствор, из которого варят кисель, налили его в бочку и поместили в колодец. То же самое сделали с остат­ками меда, поместив «медовую сыть» в другой колодец. При­гласив печенегов, осаждаемые показали, что нет смысла сте­речь город, ибо горожане кормятся «от земли». Послы уви­дели, попробовали «пищу», взяли с собой. В итоге печенеги «подивишася» и «всташа от града, въсвояси идоша» [84.С. 19, 20].

Другим примером использования психологических знаний в управлении людьми может быть литературный памятник «Послание Данила Заточенаго к великому князю Ярославу Всеволодовичу», который относят к первой четверти XIII в. Этот текст, вероятно, имел функцию «рекомендации» руково­дителю в целях внести коррекцию в стиль его правления и состояние дел в княжестве. Многие рекомендации относятся к области межличностного восприятия, к «подбору кадров», как мы теперь говорим. В начале текста-гимн разуму, мудрос­ти. Затем текст посвящен тому, чтобы привлечь внимание чи­тателя - власть имущего, т. е. преследуется цель установле­ния контакта с ним, стимулировать читателя к внимательно­му отношению к сообщению. В конце - самоуничижение автора, славица князю. Но эта форма - лишь обрамление главной мысли, состоящей в том, что князь (руководитель) должен уметь разбираться в людях, уметь видеть за внешно­стью, богатством, возрастом внутреннее содержание челове­ка, его ум или глупость и окружать себя умными людьми: «...Не возри на внешняя моя, но вонми внутренняя моя. Аз бо есмь одеяниемъ скуден, но разумом обилен; юнъ возрастъ имыи, но стар смыслъ вложихъ вонь» [84. С. 138-145]. Кня­зю советуют собирать храбрых и умных людей. «Умен муж не вельми бывает на рати храбръ, но крепокъ в замыслех» (там же).

В области политической XIV-XVII вв. - время укрепле­ния русского единого государства, эпоха возрождения рус­ской культуры (живописи, зодчества и др.). В области сель­ского хозяйства - это время дальнейшего развития феодаль­ных отношений, закрепления крестьян во власти феодалов. В городах получает дальнейшее развитие ремесленная органи­зация; несмотря на то что практически нет прямых свиде­тельств цеховой организации ремесленников в русских городах этого времени, по косвенным данным историки все же при­держиваются мнения о том, что в России развитие ремесла шло принципиально тем же путем, что и в Западной Европе, но с учетом отставания, вызванного монголо-татарским игом. Так, Б. А. Рыбаков выделяет три этапа в развитии ремес­ленных организаций: на первом этапе ремесленники селятся в городах по профессиональному признаку, территориально объ­единяются в слободы, улицы, выбирают своих старейшин (или сотников). Внешние признаки: празднование в честь своего христианского патрона-покровителя ремесла, создание патрональной церкви. Нет препятствий для вступления в организа­цию ремесленников, ибо ее члены заинтересованы в пополне­нии. С психологической точки зрения это симптом развития профессионального самосознания, сознания причастности к общности определенного рода, а значит, и симптом фиксации представления о профессиональных качествах человека [71. С. 738].

Второй этап выделяется в условиях, когда ремесленники вступают в жесткую конкуренцию между собой, когда они ра­ботают на рынок и передают продукцию через купцов-посред­ников. Здесь возникает более жестокая эксплуатация учени­ков и подмастерий мастерами, создаются препятствия подма­стерьям заниматься самостоятельно ремеслом и поэтому тре­буют от подмастерий особо высоких навыков, уменья сделать пробное (образцовое) изделие. Цех становится кастой, очень трудно детям из других слоев народа стать мастером. Начи­нается борьба мастеров и подмастерий. Вводятся ремеслен­ные уставы, регламентирующие способ работы, количество учеников, длительность рабочего дня, количество рабочих дней в неделю и пр. Все члены цеха искусственно поставле­ны в равные условия труда и сбыта продукции.

Третий этап в развитии ремесленных организаций отно­сится к периоду зарождения мануфактур. В России - это конец XVII в. В недрах ремесленного производства зарожда­ется торговый капитализм. Мастера превращаются в скуп­щиков и предпринимателей, использующих наемный труд, са­ми уже не работают как ремесленники. В этот период поня­тие «цех» сливается с понятием «территориальный район». Ос­новные элементы цеховой организации (выборная админист­рация, касса взаимопомощи, цеховые собрания и пр.) вырож­даются и утрачивают свое значение. Но в России цеховое устройство ремесла оставалось вплоть до начала XX в. Оно закреплено «Ремесленным положением» 1785 г., в котором бы­ло выделено сословие ремесленников. В России, правда, в этот период цеховые организации не вводили строгой регла­ментации размеров производства, количества мастеров и под­мастерьев [31].

Рассматриваемый период истории еще ждет своих иссле­дователей из числа психологов труда. При выборочном ана­лизе письменных источников этого времени можно остано­виться, например, на высказываниях Нила Сорского (конец XV - начало XVI в.) о путях овладения «страстями» - не­благоприятными состояниями, как теперь бы сказали. Он да­ет, в частности, «трудотерапевтическую» рекомендацию: «Тво­ри что-либо рукоделия, сим бо лукавые помыслы отгоня­ются» [57. С. 92]. В «Домострое» (XVI в.) находим идею со­образовывать выбор направления трудового обучения с лич­ными качествами подрастающего человека: «... учити рукоде­лию матери дщери, а отцу сынове, кто чего достоин, каков кому просуг бог даст» [84. С. 273]. Здесь же, в «Домострое» указано, каких подбирать людей для ведения домашнего хо­зяйства: «...А людей у себя добрых дворовых держати, чтобы были рукоделны: кто чему достоин и какому рукоделию учен. Не вор бы, не бражник, не зерщик, не тать, не разбой­ник, не чародей, не корчмит, не оманщик...» [8. С. 225].

«Стоглав» (XVI в.) - сборник постановлений «стоглавого собора»-содержал, в частности, свод правил организации иконописного дела, который по сути был направлен на сохра­нение монополии духовенства на изготовление икон и запре­щал ремесленникам частное их производство, дабы охранять живопись от самовольства, «плотского» изображения Христа и пр. Отмечалось, что не всякий человек может стать иконником, а только избранный богом, почти святой, угодный и по­слушный церкви: «Подобает бо быти живописцу смирну и кротку, благоговейну, не празднословцу, ни смехотворцу, ни сварливу, ни завистливу, ни пияницы, ни убийцы, но паче же всего хранити чистоту душевную и телесную со всяким опа­сением, не могущим же до конца тако пребыти по закону женитися и браку сочетатися» [21. С. 104].

И приведенная выше выдержка из «Домостроя» и текст об иконописце из «Стоглава» построены в форме предъявления общих требований к работнику. Такого рода документы в XX в. стали называть профессиограммами, психограммами (если, как в приведенных случаях, в них содержатся именно психологические требования к человеку-работнику). Нетрудно заметить, что в указанных «психограммах» очень выражен личностный подход - свойства личности (пусть иной раз в форме отрицательных суждений «не оманщик», «не праздно­слов» и т. п.) даны более детально, чем указания на операци­ональную подготовку (чему «учен»), а что касается иконо­писца, то здесь «критерии отбора» чисто личностные. Лич­ностный подход при анализе требований деятельности к че­ловеку, очевидно, исторически первичен, хотя в XX в. психо­логам и пришлось «ставить вопрос» о нем, бороться за него.

 

§ 11. Петровские преобразования и психологическое знание о труде

 

Сразу же оговоримся, что названный период в жизни стра­ны совершенно не разработан в истории психологического знания о труде, в то время как есть веские теоретические ос­нования ожидать здесь некоторого взлета психологической рефлексии, поскольку перед людьми возникали задачи освое­ния новых, непривычных видов деятельности. Это неизбежно порождает трудности, в частности, психологического порядка и, как закономерное следствие, осознание психологических условий успеха-неуспеха.

Главным событием хозяйственной и политической жизни начала XVIII в. были реформы Петра I, которые основыва­лись на достижениях товарного капитала, купцов и в то же время проводились в условиях феодального крепостничества, власти дворян. Петровские реформы содействовали созданию и развитию крупных мануфактур, но в отличие от стран Западной Европы не на основе свободного наемного труда, рынка труда, а на основе труда подневольного, труда крепостных, приписанных и фабрикам и мануфактурам [31; 79].

Реформа армии (создание регулярной армии) и создание военного флота, развитие русских мануфактур, новых видов производства требовали обученных кадров рабочих и знающих специалистов. Таких знатоков своего дела приглашали из других стран, посылали учиться за границу русских людей. В 1717-1718 гг. ранее существовавшая система ведомств - приказов - была устранена и взамен были образованы коллегии, в том числе Коммерц-, Мануфактур- и Берг-коллегии. Для воспроизводства грамотных кадров, необходимых армии, флоту, промышленности, стала необходимой массовая подготовка кадров, в связи с чем создается система светской школы, на основе которой затем открываются медицинские, ин­женерные, кораблестроительные, горные, штурманские, ремес­ленные школы [31. С. 347]. Пока еще не изученные в контек­сте истории психологии труда письменные источники этого периода могут содержать богатые сведения, важные для под­готовки кадров (сведения о психологических особенностях труда разных профессионалов, особенностях профессиональ­ного обучения и пр.). Материалы «указов», «инструкций» и других письменных источников этого периода должны непре­менно стать особым материалом для историков в области психологии труда.

Поскольку образ мыслей самого Петра и отражал умона­строение передовых деятелей той эпохи, и придавал деятель­ности сподвижников определенное содержание, направление, обратимся к его письмам, «бумагам», указам. Так, построен­ные корабли подвергались строгой оценке, причем в комис­сию, как теперь бы сказали, экспертов, входил и сам Петр («Петр Михайлов») наряду, например, с Феодосием Скляевым, Александром Меньшиковым, Гаврилой Меньшиковым: «Мы нижеподписавшиеся... 10 кораблей на Ступине Италианского дела осматривали и разсуждение о них делаем такое...» Далее среди очень скрупулезных указаний чисто техничес­кого характера встречаются и некоторые проблески, как те­перь бы сказали, эргономической оценки кораблей, а именно указывается, что нужно непременно переделать из соображе­ний удобства: «Надлежит зделать кубрюх (кубрик.- Е. К. и О. Н.), вместо нынешних галарей, который зело лутче, креп­че и покойней» [61. С. 452]. «Покойней» - это уже чисто психологический аргумент; «...фордеки обнизить и шкотами загородить...», «Руйпортом быть неудобно, понеже корабли не зело лехкия и на гребли удобны не будут» [Там же. С. 452]. В другом аналогичном документе - «Мнении о Воро­нежских кораблях» - читаем, в частности, «... на корабле де­вичья монастыря рур правления на верху быта долженствует ради неудобства палубы» [Там же. С. 22].

У самого Петра систематически обнаруживается положи­тельное отношение к умелости, мастерству людей, независимо от их звания и чина. Так, в «Мнении о некоторых судах Воро­нежского флота» мы узнаем, что «корабль, который строил Мастер Най, есть лутчий из всех» [Там же. С. 357], а некото­рое время спустя в деловом письме Ф. М. Апраксину Петр среди прочего не приминет заметить - «Осипу Наю поволь строить, где он хочет...» (С. 366). И это не случайность. Осо­бое благоволение к людям, владеющим мастерством, Петр об­наруживает и в более общей форме, и достаточно часто; так в «Привилегии» о рудах и минералах от 10 дек. 1719 г. обе­щаются большие преимущества всем, кто «искать, копать, плавить, варить и чистить всякие металлы...» может, причем соизволяется всем и каждому, дается воля, «какова б чина и достоинства он ни был» [80. С. 164]. Отмечается, что «масте­ровые люди таких заводов, которые подлинно в дело произведутся, не токмо от поборов денежных и солдатской и матрозской службы, и всякой накладки освобождаются, но и во определенные времена за их работу исправную зарплату по­лучать будут» [80. С. 166].

Мысль о «человеческом факторе» проскальзывает даже при описании «воинских артикулов» (действий с ружьем): «Мушкет на караул (всегда подобает приказывать, когда на караул солдат мушкет держит, чтоб большой палец на курке, а большой перст назад язычка в обереженье были») [61. Т. I, С. 350]; «В обережение» - идея безопасности в отношении солдата.

Есть проблеск идеи о том, что одни качества (личност­ные, как теперь бы сказали) человека являются в своем роде опорными для других (обученности, навыков, умений, выра­жаясь по-современному): «Понеже в России манифактура еще вновь заводится, и уже, как видно... некоторые из Рос­сийского народа трудолюбивые и тщательные ко оной фабри­ке шерсть прясть и ткать научились, а красить, лощить, и гла­дить, и тискать, сукон пристригать, и ворсить еще необыкно­венны, и для того всех тех мастерств договариваясь с масте­рами обучать из Российского народа безскрытно, дабы в Рос­сии такого мастерства из Российских людей было довольное число» (Указ 17 февр., 1720 г. [80. С. 1961). В указе от 30 апреля 1720 г. имеется ход мысли, свидетельствующий о том, что при определенных условиях Петр видел зависимость меж­ду результатами обучения ремеслу и мотивацией учения: «принимать во учение из посадских детей таких, которые са­ми собой к той науке охоту возымеют» [80. С. 211].

Встречается даже в своем роде психогенетическая гипоте­за, спроектированная на область деловой подготовки молоде­жи, в указе об отрешении «дураков» от наследства (1722, ап­рель, 6 дня): «Понеже как после вышних, так и нижних чи­нов людей движимое и недвижимое имение дают в наследие детям их таковым дуракам, что ни в какую науку и службу не годятся, а другие не смотря на их дурачество, но для бо­гатства отдают за оных дочерей своих и свойственниц за­муж, от которых доброго наследия к государственной пользе надеятся не можно, к томуж и оное имение получа беспутно расточают... Того ради...» предлагается свидетельствовать указанных лиц в Сенате. «И буде по свидетельству явятся таковые, которые ни в науку, ни в службу не годились и впредь не годятся, отнюдь жениться и за муж итить не до­пускать...» [80. С. 463].

Идея связи личности и деятельности (устойчивых душев­ных свойств человека и его действий) отрефлексирована настолько ясно и детально, что в «тайных статьях», данных П. А. Толстому, посланному к турецкому «салтану» с дипло­матической миссией, Петр дает весьма подробную программу изучения личности «салтана», и его приближенных - «глав­нейших в правлении персон», причем это делается не походя, а именно в первых двух «статьях», а уж в последующих да­ется программа выяснения состояния дел с налогами, дохо­дами, казной, торговлей в названной стране, а также «с упот­реблением войск какое чинят устроение», о флоте и пр.

Что касается «персон», то «какие у них с которым госу­дарством будут поступки в воинских и политических делах...»,... «о самом салтане, в каком состоянии себя держит и пос­тупки его происходят, и прилежание и охоту имеет к воин­ским ли делам или по вере своей каким духовным и к домо­вым управлениям, и государство свое в покое или в войне со­держать желает, и во управлении государств своих ближних людей кого над какими делами имеет порознь, и те его ближ­ние люди о котором состоянии болши радеют и пекутца: о войне ли или о спокойном житии и о домовом благополучии, и какими поведениями дела свои у салтана отправляют, через себя ль, какой обычай во всех государей, или что через лю­бовных его покоевых» [62. С.30]. И далее предписывается П. А. Толстому узнавать, что любят и «кому не мыслят ли учинить отмщение» [Там же. С.31].

После пунктов о хозяйстве, армии и флоте Петр снова воз­вращается к «психологическим» вопросам: «к народам приез­жим в купечествах склонны ль, и приемлют дружелюбно ль, и которого государства товары в лутчую себе прибыль иупотребление почитают» [Там же. С. 33]. Затем следует мно­го тонкостей о военных намерениях «салтана» и «начальнейших» персон. Из рассматриваемой программы нетрудно ре­конструировать некоторую психологическую модель государ­ственного деятеля и социально-психологическую (типовую) модель населения соседней страны, которыми руководствуется Петр. В эту модель входят прежде всего, выражаясь совре­менным языком, ценностные представления, отношения к лю­дям и вещам, намерения, неотреагированные эмоции («не мыс­лят ли учинить отмщение»), потребности, способы и стиль межлюдского взаимодействия, решения вопросов.

Непростое виденье личности человека Петр обнаруживает и в грамоте к Иерусалимскому патриарху Досифею, в кото­рой, приглашая двух-трех человек, «епископского сана дос­тойных» (на Азовскую митрополию), в своем роде предъяв­ляет комплекс требований к этим «кадрам»: просит избрать «житием искусных, и свободных науках ученых и в Словен­ском речении знаемых» и «постоянного житья всеисполненных» [61. С. 473]. Здесь учтены и свойства мотивации, и опыт жизни, и образованность, и знание языка того населения, с ко­торым придется работать. Предполагается, что чисто «профессиональная» подготовка (знание церковной службы) - это уж компетенция Досифея. Тем не менее Петр обусловливает и это обстоятельство, указывая такое «интегральное» требова­ние: «из архереев или из архимандритов или из священномонахов, епископского сана достойных» [Там же], - такого ро­да «кадры» не могут не знать службы.

Петр ясно отдает отчет в том, что формирование нужной умелости это есть процесс, требующий времени и, естественно, соответствующей деятельности, поэтому он считает нужным часть флота выделить для чисто тренажерных функций, как теперь бы сказали, а именно, в инструкции Ф. М. Апраксину (январь 1702 г.) он пишет: «Учинить два крюйсера ради опа­сения и учения людей, чтоб непрестанно один был с море, также и галер по возможности, а наипаче для учения греб­цов, что не скоро зделаетца» [62, С. 2]. Если объединить раз­розненные высказывания Петра об учении, обучении, то скла­дывается совсем неплохой комплект предполагаемых им пси­хологических условий учения, обучения: личностные качества (например, «тщательность», «трудолюбие»), мотивы («охо­та»), упражнения, повторение действий, как это видно из только что приводившегося отрывка.

Выделение не только результативных и операциональных сторон деятельности, но и личностных свойств человека и именно, прежде всего направленности личности Петром не случайно и воспроизводится в самых разных ситуациях. Так, в своего рода квалификационной характеристике, как теперь бы сказали, «волонтеров», посылаемых для обучения «в чу­жие края», Петр выделяет ('как и в грамоте о епископах) три блока (что знать, что уметь и к чему стремиться), а так­же два уровня - программу-минимум и программу-макси­мум, выражаясь современные языком, научиться, образо­ваться самим и (максимум) еще и знать, как делать суда и уметь научить других: «1. Знать чертежи или карты мор­ские, компас, также и прочая признаки морския. 2. Владеть судном как в бою, так и в простом шествии, и знать все снасти, или инструменты к тому надлежащия: парусы и ве­ревки, а на каторгах и на иных судах весла и прочия. 3. Сколько возможно искать того, чтобы быть в море во вре­мя бою, а кому не лучится, ино с прилежанием искати того, как в тое время поступить...» [61. С. 117]. «4. Естли же кто похочет впредь получить себе милость болшую по возвраще­нии своем, то к сим вышеописанным повелениям и учениям научились знати, как делати те суды, на которых они искуше­ние свое примут» [Там же. С. 1181. Далее в пункте пятом ска­зано о желательности того, чтобы по возвращении в Москву смогли научить солдат или своего «знакомца», или «человека своего». Итак, здесь мы видим программу не только обучения, но и самовоспитания и формирования определенных жизненных перспектив личности специалиста.

В одном из указов (1720 г., 5 февр.), ориентированных на привлечение вольных работников для «канальной перекопной работы, которая будет делана от Волхова в Неву», Петр об­наруживает отличное понимание того, что человек мотивиру­ется в труде не только оплатой, но и свободой, отсутствием притеснений: «...Понеже отнюдь никому на той канальной ра­боте ни в чем никакой неволи и обиды не будет... а неволею и задержанием отнюдь никого работать не заставят» [80. С. 181]. Указы, разумеется, не обязательно исполняются. По­нимая это, Петр в свое время издает указ о «хранении прав гражданских» (1722, 17 апреля), в котором, оговорив, что «зачем всуе законы писать», подчеркивает важность соблюде­ния писаных законов.

Одним из эффектов отдаленных последствий петровских преобразований было, в частности, издание в конце XVIII в. книги, в которой, в частности, были описаны наиболее рас­пространенные и важные профессии - речь идет о десяти­томной книге «Зрелище природы и художеств» (Спб., 1784 - 1790) (художествами называли практические занятия, про­фессии - от «худог» - умелый, искусный, рукодельный).

* * *

XVIII в., его вторая половина (особенно период правле­ния Екатерины II), с одной стороны, сопровождаются даль­нейшим развитием мануфактур, а с другой - превращением крепостных крестьян по сути в рабов, так как они оказыва­ются полностью бесправными под властью помещиков или капиталистов-купцов, к которым их приписывают как крепо­стных.

Только в первой половине XIX в. крепостное право прихо­дит к кризисному положению, ибо вольнонаемный труд ока­зывается гораздо более производительным на фабриках, ис­пользующих машины, паровые двигатели, чем труд подне­вольный, каторжный. Но уже во второй половине XVIII в. прогрессивные отечественные деятели Н. И. Новиков, А. Н. Радищев пытаются доказать своим современникам пре­имущества отмены крепостного права и использования пов­семестно труда вольнонаемного.

Как отмечает М. Туган-Барановский [79], насаждение ма­нуфактур не всегда заканчивалось их удачным развитием. Мануфактуры часто не выдерживали конкуренции кустарно­го производства (по сути - ремесленного). Это происходило потому, что на мануфактуры приходили сезонные рабочие - крепостные крестьяне, которых отпускали помещики в города на заработки для уплаты ими оброка вместо барщины. Про­изводство на мануфактурах было основано на разделении ручного труда, особых сложных орудий труда не требовалось, Поэтому крестьяне в роли временных рабочих быстро осваи­вали технику производства и, возвращаясь в село, заводили свое кустарное производство, которое оказывалось произво­дительнее и качественнее, ибо крестьяне здесь были более мотивированы - работали на себя.

Мануфактуры стали недосягаемы для ремесленников, ку­старей только с момента трансформации их в машинные фа­брики, использующие паровые двигатели и машины - ору­дия взамен ручных инструментов. В России это произошло лишь к середине XIX в.

Система принудительного труда на фабриках и горно-металлургических заводах, эффективная во времена Петра I, оказалась реакционной в первой половине XIX в. Государст­во, считая чугуноплавильное производство особо важным для страны, проявило особую заботу о нем (в отношении помощи заводчикам в обеспечении их рабочей силой). Но рабочие бы­ли на заводах в состоянии почти полного рабства, работали из-под палки и не имели никаких надежд на улучшение свое­го материального положения [79. С. 67].

Именно эти чугуноплавильные заводы и оказывались в состоянии упадка по сравнению с хлопчатобумажными фаб­риками, где использовался вольнонаемный труд [79. С. 67].

Производство на мануфактурах и машинных фабриках XVIII - первой половины XIX в. носило хищнический харак­тер по отношению к рабочим. Работа проводилась в тяжелых гигиенических условиях, по 14 часов и более в сутки; о здо­ровье и тем паче развитии личности никто не заботился. Но в отношении обученных квалифицированных рабочих завод­чики беспокоились и переманивали их [79].

Таким образом, в рассматриваемый период велико зна­чение мастерства трудящихся, будь то крестьянин-землепа­шец, ремесленник-кустарь, рабочий мануфактуры или ма­шинной фабрики. Поэтому при поиске и анализе историчес­ких источников, вероятно, можно рассчитывать на интерес­ные находки, связанные прежде всего со способами фиксации профессионального опыта и способами передачи профессио­нального мастерства, с идеями и принципами трудового вос­питания.

В своде правил поведения, составленном из суждений раз­ных авторов по указанию Петра I, «Юности честное зерца­ло» (1717 г.) вопросам трудового воспитания уделено нема­ло в