Демифологизация: Рудольф Бультман

Вызвавший споры призыв Бультмана "к демифологизации" оказал сильное влияние на верования о конце истории. Р. Бультман утверждал, что такие верования являются "мифами", которые следует толковать экзистенциально. Новый Завет приводит "рассказы" об отдаленных и недоступных временах и местах (таких как "в начале" или "на небесах"), в которых присутствуют сверхъестественные силы и события. Бультман утверждает, что такие рассказы обладают скрытым экзистенциальным смыслом, который можно вскрыть и осознать путем толкования.

Вероятно наиболее важным из них является эсхатологический миф о надвигающемся конце мира через прямое божественное вмешательство, которое приведет к суду и последующим награде и взыскании. Этот взгляд имеет центральное значение для нашей работы, поскольку он позволяет Бультману подвергнуть всеобъемлющей демофилогизации "глубокую эсхатологическую обусловленность" Нового Завета, о которой говорит А. Швейцер. С точки зрения Бультмана этот "миф" как и другие, похожие на него, можно истолковать экзистенциально.

Признание того, что история в действительности не пришла к концу, не опровергает эсхатологический миф. Будучи истолкован экзистенциально, он относится к современному человеческому бытию: неизбежно сталкиваясь с реальностью своей смерти, люди вынуждены принимать экзистенциальные решения. Фигурирующий здесь "суд" не будущий божественный суд, который должен состояться в конце мира, а современное событие нашего суда над самими собой, основанного на нашем знании о том, что сделал Бог во Христе. Бультман утверждает, что именно такого рода демифологизацию можно найти в Четвертом Евангелии, написанном в конце первого века, когда ранние эсхатологические ожидания христианского сообщества стали угасать. "Суд", с точки зрения Бультмана, относится к моменту экзистенциального кризиса, когда люди сталкиваются с направленной к ним божественной керигмой. "Осуществленная эсхатология" Четвертого Евангелия возникает из того факта, что редактор евангелия осознал, что парусия - не будущее, а уже состоявшееся событие, вызванное столкновением верующего с керигмой:

"Время "сейчас" пришествия Того, Кто свершает Откровение, точно соответствует "Сейчас" провозглашения слова как исторический факт, "Сейчас" настоящего, нынешнего момента... Это "Сейчас" обращения в определенный момент - эсхатологическим "Сейчас", ибо в нем принимается решение между жизни и смертью. Этот час грядет и, при обращении к нему, наступает сейчас... Таким образом, неверно считать, что парусил, которую другие ожидали как событие во времени, теперь отвергается или преобразовывается Иоанном во внутренний процесс души, переживание. Напротив, Иоанн открывает глаза читатели на тот факт, что парусия уже произошла".

Таким образом, Бультман считает, что Четвертое Евангелие частично переистолковывает эсхатологический миф в свете его значения для человеческого существования. Христос не прошлое явление, а вечно настоящее Словом Божье, выражающее не общую истину, а конкретное провозглашение, адресованное к нам и требующее от нас принятия экзистенциального решения. С точки зрения Бультмана эсхатологический процесс стал событием в истории мира и вновь становится событием в современном провозвестии христианства.

Однако, подобные взгляды не удовлетворяли многих критиков, которые чувствовали, что Рудольф Бультман отказался от слишком многих важнейших черт христианской доктрины надежды. Например, понятие Бультмана об эсхатологии - чисто индивидуальное; библейское же понятие - явно корпоративно. В конце 1960-х годов стал возникать другой подход, который, с точки зрения многих, предлагал значительно больше, чем бультмановская усеченная версия надежды.