Мысли Ричарда Вагнера о вегетарианстве

Е. Рейнке

Кто знаком с идеализмом Ричарда Вагнера, того не удивит, что он поборник этического принципа вегетарианства. По его литературным произведениям красной нитью проходит скорбь о вырождении человечества, но и вера в возможность его возрождения. Он – идеалист и всю жизнь свою посвятил одной идее: в искусстве своем воскресить утерянный идеал человечества, угасшее чувство эстетическое, любовь к прекрасному, благородному. В вегетарианском учении он как бы предчувствует осуществление идеала – возрождение человека.

Между последователями вегетарианства именно этическая сторона дела не встречает достаточно живого отклика в сердцах.

Легко и успешно доказывается гигиеническая польза вегетарианского режима; охотно допускается эстетическая точка зрения; но глубокое понимание сути вегетарианской идеи составляет удел очень немногих.

Постоянно приходится слышать обычное ироническое возражение: «Что же, и мышей и тараканов истреблять нельзя?! Человек – царь природы, которая отдана ему в бесконтрольное служение». Сколько гордости в этой мысли! Выделив себя из цепи живых существ, человек потерял связь с окружающим миром; в своем гордом одиночестве он возомнил себя Богом; утратил присущее ему чувство религиозности, вследствие чего нравственный уровень его должен был понизиться, должен был выработаться эгоизм властный, жестокий. Только то крепко и мощно и составляет нравственный оплот народа, что зиждется на религиозной почве. Примером может служить известный случай: в середине прошлого столетия английские спекулянты скупили весь рисовый урожай в Индии и этим произвели голод в стране, жертвою которого пало 3 миллиона туземцев, потому что ни один из этих голодающих не согласился убить свой домашний скот для утоления голода; лишь после смерти хозяев умер скот. Так сильно религиозное учение, предписывающее сострадание ко всему живому.

У нас же, в христианском обществе, справедливость, сострадание – это главный двигатель морали, основной ее принцип, стал непонятным человеку, создавшему себе идола в «сверхчеловеке».

Всегда ли так было? На этот вопрос находим ответ в труде Вагнера Staat und Kunst und Religion. Говоря об эволюции рода человеческого, он приходит к заключению, что она собственно представляет картину постепенного развития хищного инстинкта в человеке и что причину этого явления следует искать в противоестественной пище, к которой человек, очевидно, перешел наследственно.

«Колыбель человечества, – говорит Вагнер, – несомненно, по скудным научным данным, надо искать в плодородной стране, богатой растительностью, дававшей ему жизнь мирную, беззаботную. Что же вывело человека из состояния первобытного блаженства, из рая? Очевидно – причина насильственная. Геологические исследования убеждают нас в том, что вид земного шара перетерпевал изменения: материки исчезали, другие появлялись; необъятные потоки, идущие с южного полюса и разбившиеся о выдающиеся скалистые отроги устоявших северных материков, бешено гнали перед собою все живущее на земле до суровых северных поясов. Свидетелями этого ужасного бегства служат скелеты слонов, найденные в раскопках в Сибири.

Несомненно, появление огромных пустынь, как африканская Сахара, должно было лишить всякой пищи прибрежных жителей прежних озер, окаймленных роскошной растительностью. Об ужасе голода мы можем составить себе понятие из рассказов невыразимых страданий людей, потерпевших кораблекрушение; страданий, заставивших цивилизованных людей наших времен обратиться в людоедов – пожирать себе подобных.

Поныне еще на влажных берегах Канадских озер живет род пантеры и тигра, питающийся плодами, между тем, как на границах Сахары исторический тигр и лев развились в самого кровожадного хищника[35].

Только голод мог принудить человека к убойной пище, а не мнимая необходимость животной пищи, якобы для поддержания сил в более холодном климате, как полагают многие».

Вагнер приводит пример крестьянского населения северной России, отличающегося силой, выносливостью и долголетием и питающегося преимущественно растительной пищей, соблюдая притом долгие посты. Также японцев, не знающих убойной пищи, за исключением высшего класса, который к растительной пище прибавляет еще рыбу.

«Мучимый голодом, – продолжает Вагнер, – человек впервые отведал крови – последствием явилась кровожадность, которая, как известно, ненасытна и развивает в человеке бешеную страсть разрушения.

Зверь-хищник стал царем лесов; человек-хищник – царем мирных людей.

И то, и другое является последствием предшествующей пертурбации земной поверхности.

Человек-хищник завоевывает плодоядные народы; основывает царства, порабощая себе других поработителей; устраивает государства и цивилизации – и все это для того, чтобы спокойно пользоваться своей добычей.

Но, как зверь-хищник не преуспевает, так и человек-хищник гибнет. Благодаря противоестественной пище, он сделался жертвой болезни и преждевременной смерти, физических и нравственных страданий».

В дальнейших рассуждениях Вагнера ясно чувствуется глубокая скорбь о том, что на земле установилось беспощадное право сильного; что весь социальный строй основан на борьбе сильного против слабого, имущего против неимущего.

«Цивилизованный мир оделся в непроницаемую броню, воздвигая для своей защиты латы и гигантские пушки». И действительно, не верится, что некогда мир слышал благую весть о мире, любви, смирении и милосердии. Забыты заветы Христа в среде христиан, а живы лишь там, далеко в народе мирном и крепком духом – в среде последователей Будды.

«Среди лютого хищничества мудрые философы всех времен сознавали, что род человеческий страдает недугом, ведущим его к неминуемому вырождению. Учение Пифагора, поборника растительной пищи, облеченное в таинственность, стало краеугольным камнем всех последующих учений: после него ни один мудрец не предавался размышлениям о сущности мира, не сводя их к учению Пифагора. Тайные общества образовывались и, скрываясь от беснования людского, соблюдали учение Пифагора, видя в нем очистительное средство от греха и бедствий.

Между беднейшими из них явился Спаситель, указывая путь к избавлению уже не одним учением, а своим примером: свою плоть и кровь отдал он как высшую искупительную жертву за всю греховно пролитую кровь и убитую плоть – и подал своим ученикам вино и хлеб вместо кровавой жертвы, говоря: «Сие творите в мое воспоминание.

В этом заключается единственное таинство христианской вены: выполняя его – мы выполняем все учение Спасителя. Но это учение, составляющее, строго говоря, суть христианского учения, всем понятное, всем доступное, соблюдалось в чистоте лишь первыми христианами; теперь о нем осталось лишь воспоминание в наших постах и монашеских орденах».

Проблеском попытки найти потерянный рай Вагнер видит в юном движении вегетарианском.

«Люди, инстинктивно постигшие самую суть вопроса возрождения рода человеческого, может быть бессознательно для самих себя, служат великой идее регенерации и в этом заключается глубокий смысл, сила и будущность вегетарианства».

Пока, говорит Вагнер, вегетарианство оправдывается в умах людей значением гигиеническим.

Совершенно также и Общество покровительства животных ищет сочувствия в народе, основываясь на доводах и целях утилитарных.

Между тем, истинного успеха можно ожидать только от ясного проникновения этическим началом вегетарианства. И Общество трезвости держится прежде всего на практической почве выгоды: для членов Общества страховая премия выше как самих кораблей, так и грузовая. Охрана учреждений, производимая заведомо трезвыми людьми – членами Общества, более обеспечивает сохранность имущества.

С презрением и иронией смотрит наша цивилизация на эти три союза, бессильные в своей разрозненности.

В основе их всех трех лежит, безусловно, начало этическое, и если бы они поняли это, объединились бы, сплотились, то они, несомненно, представляли бы неоценимую силу. Люди пришли бы к своим выводам по материальным расчетам; но в основе их мышления лежит, скажем смело, чувство религиозное: рабочий, который производит все полезное и необходимое, имея сам от своего производства наименьшую выгоду, разве не основывает свое озлобление на сознании глубокой безнравственности нашей цивилизации?

Допустим, что названные три союза (вегетарианский, покровительства животных и союз трезвости) поняли бы общую точку соприкосновения – сострадание – она должна бы была сблизить их между собою и заставить идти рука об руку в приведении своих принципов. Допустим, что, объединившись, они обратились бы к париям нашей цивилизации, погибающим от пьянства, с животворной, обновляющей проповедью о воздержании от яды, в котором они топят свое отчаяние – несомненно, получился бы блестящий результат, подобно тому, который дал неоднократные опыты в некоторых американских тюрьмах: разумно поставленной пищей удалось превращать закоренелых преступников в миролюбивых, честных людей.

Чью память чтили бы члены этих союзов, садясь по окончании дневного труда за стол, чтобы подкрепиться хлебом и вином?» «Проникшись великой идеей регенерации рода человеческого, – заключает Вагнер, – мы должны тщательно изучать всякую область жизни, в которой проявляется стремление к нравственному совершенствованию, и из каждой области брать себе сообщников и сотрудников». Вот сущность знаменательных суждений Вагнера о вегетарианстве.

Конечно, изложенными соображениями не исчерпывается вопрос о возрождении социального строя, но, во всяком случае, названным трем союзам c вегетарианским во главе суждено внести немалый вклад в общественную жизнь путем улучшения санитарных условий и подъема нравственности.

 

 

№4, стлб. 163-166

Вегетарианство в школе

Гудзенко П.

«Совершенно случайно узнал я о двух фактах. Некоторые из слушательниц здешних курсов заявили заведующей столовой О.К. Нечаевой, что они вегетарианки, и желают иметь безубойную пищу в столовой. Это было исполнено, и слушательницы имели хорошую пищу по очень низкой цене».

«Затем некоторые кадеты орловского кадетского корпуса просили директора об отпуске им безубойной пищи и получили ее».

(Профессор Воейков. – Задачи вегетарианского Общества.) Вегетарианский вестник №№ 4 и 5 1904.[36]

Питание учащейся молодежи, - дело, над которым следовало бы подумать всем педагогам. Состоящим при интернатах, и всем вообще чадолюбивым родителям. Но видно чадолюбие, да и с педагогикой не тоже ли самое, пока лишь предмет праздных разговоров. Если бы это было не так, то два отрадных факта, подобранных профессором Воейковым, не были бы приятным исключением. Есть, положим, и третий, но этот уже не положительного, а отрицательного свойства, и ничего отрадного в нем нет. Вот он. Четыре года тому назад. Собираясь поместить сына в одно из южных землевладельческих училищ, я предавался мечтам. Мне казалось, что в составе преподавателей любого среднего учебного заведения найдется же хотя один педагог, разделяющий наши взгляды на питание человечества, каким оно должно быть. Мечты-предположения оказались маревом. Ни в интернате при училище, ни к интеллигенту педагогу оказалось нечего и думать поместить на учительство ученика вегетарианца. Училище далеко за городом. Благодетельницей оказалась простая баба крестьянка, принимающая на квартиру учеников скотоедов из богатых семейств, она же приютила и моего юного вегетарианца. Попали и мы в разряд богачей…

Меня спросят, и пожалуй с укоризной, почему я не толкнулся к начальству учебного заведения, быть может, мол, и в Землевладельческом училище г. директор оказался бы таким же отзывчивым человеком, как и в орловском кадетском корпусе… Не толкнулся вот почему. На радостях, - раз: сын выдержал конкурс и в училище поступил одним из лучших; из страха, - два: ученики рассказали мне историю своего товарища, первого по времени здесь вегетарианца, которому пришлось в интернате питаться несколько месяцев хлебом, водой и кашей без масла, ибо к каше там полагается растопленное сало.

Этого первого вегетарианца мы в училище уже не застали, испытаний, претерпленных им, я не желал для сына и потому не беспокоил начальство училища о принятии моего вегетарианца в число казеннокоштных воспитанников.

В интересах общего дела… собственно логика вещей убедительнее логики слов: мой вегетарианец уже в четвертом классе; растет и крепнет на глазах училищного начальства. Каждый год учеников взвешивают и силы у них измеряют… Мой растет, как говорят мои земляки, «ни вроку ему»; учится. Судя по отметкам, превосходно. Логика вещей убедительнейшая, и она налицо. Но в наше время, кто же ищет и проверяет не свои посылки, когда в наличности для руководства имеются собственные вкусы.

Ошибочность взгляда на необходимость для человека мясной пищи

Статья врача

С английского А.З.[37]

№4, стлб. 165-176

В своей небольшой книжке о диете сэр Генри Томсон высказывает следующую мысль: «Широко распространенный взгляд на мясо в любом виде как не необходимый для жизни предмет питания является несомненной ошибкой», а доктор Ричардсон полагает, что одной из существеннейших реформ для нашего времени явилось бы освобождение людей от нелепой веры в необходимость для них животной пищи. «Господствующее, – говорит он, – невежество в этом вопросе не значит ничего себе равного». Платон в своей «республике» противопоставляет общину вегетарианцев общежитию людей, питающихся мясом.

«Они (вегетарианцы), – говорит он, – будут питаться отчасти ячменной мукой, отчасти пшеничными лепешками. Они со своими детьми будут пировать, покоясь на ложах из листьев сассапарели и мирта, украшенные венками, совершая возлияния вина и славословия богам, живя друг с другом в мире и согласии, плодя детей в пределах своих средств пропитания и всячески охраняя себя от напастей бедности и войны; так, проводя свою жизнь мирно и здорово, они будут умирать, вероятно, в глубокой старости, завещая своим детям подобный же образ жизни». В противоположность этой картине он указывает на то, что община, предающаяся роскоши, испытывает потребность во множестве всевозможных и совершенно бесполезных вещей. «Да, говорит он, а затем для такой общины, от которой мы, собственно говоря, далеко не ушли, предметом необходимости явятся стада свиней. О них та, другая, община не имела никакого понятия; но наша без них не обойдется, как и будет нуждаться в разном другом скот, но правда ли?» – «Само собою раз­умеется». – «А не будем ли мы в таком слу­чай нуждаться и в гораздо большем числе врачей, чем та вегетарианская община?» – «О, несомненно, в гораздо большем числе».

Не желая выезжать лишь на великих именах и авторитетах, я хотел бы только на основе вышеприведенных мнений развить нижеследующие мысли; но, имея в виду, что никогда не следует плавать под ложным флагом, я хочу, первым делом, за­явить, что я далеко не строгий вегетарианец, равно как и не строгий приверженец безусловного воздержания от вина. Убеждения мои относительно того и другого предмета вполне сложившиеся и определенный, но, подобно многим другим, я не обладаю мужеством неукоснительно следовать своим убеждениям.

Окружающая среда оказывает на меня слишком сильное влияние, и, кроме того, я еще не знаю, кто приносит делу большую пользу, крайний ли вегетарианец или человек, показывающей, что воздержание от мяса практически возможно, но в то же время не желающий быть в совершенном расколе со своими ближними в тех случаях, когда он, невидимому, поставлен в необходи­мость сообразоваться с привычками и обы­чаями окружающих. Говоря это, я не желал бы, чтобы из моих слов вывели заключение, будто я не признаю высокого значения благородных, неизменных принципов, от которых отдельные люди ни на волос не отступали во всех идейных движениях. Крайние взгляды необходимы и благотворны, если их исповедывают и проводят в жизнь немногие, отдельный вы­дающаяся единицы; но едва ли эти взгляды нужны в исповедании масс.

Есть люди, заявляющее, что они едят мясо оттого, что любят его; что же касается прав «низших животных», то таковые их очень мало интересуют.

Но существует гораздо большее число людей, едящих мясо потому, что это вообще практикуется вокруг них, или же потому, что они привыкли ошибочно думать, что животная пища необходима, или что она, во всяком случае, поддерживает крепость тела и духа лучше всякого другого рода пищи. Иные просто считают учения вегетарианцев вредными, и, пожимая плечами, с улыбкой сожаления глядят на человека, предпочитающего бескровную диету той пище, которую он может получить не иначе, как ценою несказанных страданий, причиняемых животным, и путем принижения целого класса себе подобных людей до занятия бесчеловечным делом мясников.

Хотелось бы мне обладать способностью, великим даром убеждения даже в том случае, когда противник упорно желает оставаться при своем сомнении; но хотя такою способностью я не обладаю, но все-таки могу сказать вам с полным убеждением, не скороспелым, а питаемым более двадцати лет, что эта привычка мясодения не только, как ее называет сэр Генри Томсон, обще­распространенное заблуждение, но заблуждение, влекущее за собою роковые последствия для нас самих и для близких нам беззащитных созданий Божьих, которые мы безжалостно уничтожаем с единственною целью удовлетворены алчности нашего извращенного и противоестественного аппетита. Я попытаюсь показать вам воочию, что эта привычка не имеет для своего оправдания никакого научного основания; что она пре­вратна с хозяйственной, экономической точки зрения, что она порождает лишь совершенно ненужные страдания, что она источник многих болезней, и приводить нас ко множе­ству несообразных и непоследовательных поступков.

Что человек от природы предрасположен к плодоядной диете, это, я полагаю, бесспорно для всякого, обладающего хотя бы самыми элементарными сведениями в срав­нительной анатомии: этого именно взгляда и придерживались такие люди, как Кювье, Линней, Гассенди, Рэй, Бэлль, Холлер и целая плеяда других имен. Одного взгляда на анатомическое строение человека доста­точно для того, чтобы убедиться в правильности сказанного воззрения. Человеку не дано природой достаточно быстрых ног для гоньбы и ловли даже самых маленьких диких зверей, за исключением, быть может, ежа и небольшого числа представителей этого класса. Если бы даже случайно ему удавалось поймать дикую козу или зайца, у него нет когтей для удержания, ни зубов для разрывания на куски своей добычи.

Природа в общем прекрасно снабдила все живые существа необходимыми органами и способностями для успешной борьбы за существование. Мне как то раз заметили, что человек от природы, хотя и не способен гнаться и ловить свою добычу и беззащитен против врагов, тем не мене одарен умом, с помощью которого он изобрел оружия и снаряды.

Оскар Шмидт говорит, что есть люди, которые не могут себе представить чело­века иначе, как в изящном наряде и с книгой о хорошем тоне в карман. Ружье за его плечом можно было бы в таком случае тоже считать его естественной принадлежностью.

Шелли говорит словами, владеть кото­рыми дано лишь редким смертным, «что только благодаря тому, что большинство из нас не видит настоящей обстановки, в которой добывается трупное мясо, оно не вызывает в нас невыносимой тошноты и отвращения видом образующихся вокруг него кровяных луж и производимых над животным ужасов и жестокостей. Пусть защитник животной пищи попытается заста­вить самого себя проделать опыт избиения живых существ, пусть-ка попробует соб­ственными зубами разорвать живого барашка и, погрузив голову в его внутренности, уто­лять свою жажду брызжущей оттуда кровью. Под свежим впечатлением этой ужасной расправы, пусть он попытается непобедимому природному инстинкту возмущения против такой жестокости со спокойной совестью воз­разить: «Природа создала меня для такого ужасного дела!» Тогда, и лишь только тогда, если он на это окажется способным, он будет последователен и верен своим прин­ципам».

Мне, пожалуй, тут же могут заметить, что у человека есть собачьи зубы, а последние предназначены для разрывания мяса. С этими доводами обыкновенно выступают в защиту убойного питания даже те, кто в сем вопрос должен был бы быть лучше осведомлен. К сожалению, этот довод оказы­вается совершенно неосновательным, т. к. указанные зубы далеко не «собачьи»! Они представляют собой лишь рудиментарный остаток, переживание, указывающее на происхождение человека от какого-то низшего животного. У обезьяны эти зубы гораздо боле развиты, чем у человека, а обезьяна от природы плодоядное животное.

Сочленение в низшей челюсти у чело­века дает ему возможность бокового движения ею, которого нет ни у одного плотоядного животного.

У человека слюнные железы крупного размера. У плотоядных он незначительны.

Желудок у человека почти совершенно такого же строения, как и у человекообразной обезьяны; он поэтому не похож ни на желудок плотоядных, ни на желудок травоядных. Кишечный канал обыкновенного плотоядного животного почти втрое длиннее позвоночного столба. У травоядных он почти в двенадцать раз длиннее; у человекообразных обезьян он вшестеро, а у человека почти всемеро длиннее позво­ночного столба; таким образом, в этом отношении человек тесно примыкает к животным, признаваемым плодоядными.

Далее противники вегетарианизма не мо­гут отрицать того, что вполне возможно жить исключительно плодами и хлебными растениями, сохраняя при этом в течение всей жизни свои умственные способности в полной сил и даже в расцвете; но зато я не думаю, чтобы кто-либо мог утверж­дать, что исключительно животная пища в состоянии поддерживать здоровье и силы в течение мало-мальски продолжительного времени.

Кем-то было сказано, что не знающая тонких хитросплетений ума природа никогда не ошибается. Такое утверждение нисколько поспешное и преувеличенное. Но, тем не менее, мы не должны игнорировать того, чему нас учит бесхитростная природа, а учение ее по великому вопросу о питании весьма вразумительно. Едва ли встречался когда-либо ребенок, который бы не предпочитал плодов и злаков мясу, и только после того, как потребление мяса в пищу насиль­ственно прививается детям, они входят во вкус и начинают его есть. Будь они пре­доставлены самим себе, они бы далеко не так скоро к нему приохотились и едва ли когда-либо сами решились убивать животных и есть сырое мясо.

Бесчисленные можно указать примеры людей, достигших на разных путях жизни высочайших вершин общественного и мирового значения, живя исключительно плодовой нищей. Я бы мог, начав с Плутарха, при­вести длиннейший список имен вплоть до Шелли, или, восходя от Ньюмена, дойти до Пифагора. Я бы мог указать на взгляд Платона в пользу чистой, безубойной пищи и привести из его творений места, в которых он говорит, что употребление в пищу мяса увеличивает потребность во вра­чебной помощи, ведет к роскоши, к войне и хищению; но я не стану этого делать и только попрошу вас последовать за мною на мгновенье в сферу других времен и в другие страны, где мы встретим первых вегетарианцев или, по крайней мере, людей, которые первые провозгласили вегетарианизм существенной частью своего ве­роучения, не исключая из их числа самого Пифагора. Я попрошу вас взглянуть на пре­красную страну, занимающую долины у подножия гор Непала вплоть до нынешнего ко­ролевства Уда. В одной из ее местностей, несомненно, самой живописной, стоит королевский дворец, в котором можно найти все, что только восточная роскошь способна придумать; ворота, в него ведущие, раскрыты и пред ними стоит великолепный конь в богатейшей сбруе. В чертоге находится молодой человек. Он – королевский сын и выдается своими духовными дарованиями и физической удалью. Его обожает народ, ему выпало на долю счастье иметь доброго отца и безмерное блаженство, в лице лю­бящей жены и сына-младенца. Он хочет бросить на них еще один последний взгляд, раньше чем покинуть их навсегда. Он подымает занавес перед дверью опочи­вальни своей жены; там видит он своего сына, спящего на груди матери, и ничего нет удивительного в том, что им овладевает нерешительность и раздумье; но это длится одну лишь секунду, и колебание воли тут же им останавливается, и великий акт отречения готов, свершен. Он опускает занавес перед дверью, и оставляет на­веки всякую надежду на семейное счастье в будущем; всякую надежду на восшествие, на славный прародительский престол, и отдавая себя в жертву выспренней идее, он все свое личное счастье попирает но­гами. Вот, видим мы, как, пройдя чертог, он направляется к коню, садится на него и скачет в ночную тьму, кто его знает куда? Целые годы проводить он в уединенных размышлениях и создает выра­ботанную систему нравственности, покоящейся на абсолютной святости жизни. Он учит, что все животные –родные друг другу, и что, убивая и съедая их, человек убивает и ест близкие ему, родные существа. Это учение являет собою пример того необычайного пророческого чутья, которое одним взглядом улавливает то, что обыкновенным людям приходится в потемках искать ощупью всю свою жизнь. Две тысячи пятьсот лет спустя, мы встречаемся снова с тем же фактом, когда родство человека с животными было провозглашено в книге, которая является книгой Рождения Науки, и обнародование которой прославило на веки 1859 год. Гаутама, был, таким образом, не только первым вегетарианцем, но и первым дарвинистом, и имя его поныне чтится четырьмястами миллионов подобных нам существ. Было бы чрезвычайно инте­ресно, но, к сожалению, недостаток места этого здесь не позволяет, проследить не­сколько дальше жизнь этого необыкновенного человека.

Наиболее беспристрастные люди, изучавшее пищевой вопрос, вынуждены признать, что по части аргументами вегетарианцы выступают во всеоружии. То, что они утверждают, доказано до ниточки, как выразился недавно автор одной статьи в «Вестминстерском Обозрении». Но, говорят тут же эти самые беспристрастные люди, у нас выработалась терпимость к мясоедству: наш организм к нему привык путем приспособления к нему бесчисленного ряда поколений наших предков, от которых мы унаследовали своего рода невосприимчивость, иммунитет против приносимого им вреда. А затем мы любим мясо и видим вокруг себя тысячи людей, которые смешанным питанием поддерживают свое здоровье в. прекраснейшем состоянии. Что же вы нам можете предложить взамен тех услад, которые питание мясом доставляет нашему нёбу?

Этим господам я отвечу следующее. Во-первых, мясо, которое вы едите, часто бывает нездоровое. Столичным инспектором воочию установлено, что 86 процентов продаваемого в Лондоне мяса бугорчато. В подверженности человека заражению ча­хоткой от животных едва ли может быть сомнение. В действительности, исследования Ламальри, Валлена, Вудхеда, Мак-Колля и многих других, это, можно сказать, вполне доказали, а между тем самой обыкновенной вещью является предписывание животной нищи чахоточным больным. Во-вторых, могу вас уверить, что все те, столь часто нашу жизнь отравляющие, симптомы, которые известны под именем диспепсии, плохого пищеварения, незнакомы людям, не едящим мяса. Ревматизм и подагра излечиваются, благодаря чистой растительной диете, и расстройства мочеотправления при ней несрав­ненно более редки.

В начале прошлого столетия один врач, по имени Лямб, написал книгу о пользе реформирования образа питания, в которой указал, что рецидив рака после операции гораздо реже бывает у тех больных, ко­торые не едят больше животной пищи, чем у тех, которые продолжают ею пи­таться. В 1887 г. Лямб писал следующее: «Моя книга вот уже двадцать три года, как выпущена в свет. Она обратила на себя мало внимания и приобрела еще меньше по­пулярности. Она лишь вызвала к себе озлобление и вражду со стороны многочисленной и влиятельной общественной группы. Я разу­мею корпорацию врачей-практиков старой школы».

На склоне своих дней известный английский хирург Джон Эберниси (Abernethy) присоединился к воззрениям Лямба; но на практике лечение рака посредством вегетарианского режима так и остается в зачаточном состоянии по сей день. Недавно лишь французский хирург Реклю установил, что болезнь рака неизвестна среди вегетарианцев Европы; это подтвердил другой французский хирург – Вернейль. За последние несколько лет Хэйг (Haig) в статьях, помещенных в английских медицинских журналах и в своей Оксфордской диссертации доказывает, что вегетарианский режим излечивает или, по меньшей мере, облегчает такие бо­лезни, как мигрень, эпилепсия, ревматизм, подагра и пр.

Я выше уже привел мнение Платона о том, что животная пища ведет к увели­чению заболеваемости; эта мысль проходит красной нитью через сагу о Прометее. По­следний убил вола и похитил с неба огонь, чтобы сварить его. Боги потешались этой близорукой политикой, и сейчас среди опекаемого им человечества появилась Пан­дора со своим ящиком, в котором были заключены напасти и страдания. Прометея приковали к скале, и коршун (символизи­рующий болезнь) клевал его печень в те­чение немалого числа тысячелетий. В дей­ствительности, он не перестает клевать ее по сей день. Увы! Разве есть среди нас вполне здоровые люди? Болезни наши, можно сказать, являются для нас возмездием, местью со стороны животных. Посредством болезней они мстят нам за то, что мы их убиваем и едим. Иной раз мы прощаем наших врагов. Но природа неумолима и, рано или поздно, она неукоснительно предъявляет ко взысканию свой счет.

В Священном Писании, мы видим, тоже сказано, что человек питался расти­тельною пищею до своего грехопадения. Вспомним изображенную Мильтоном в его «Потерянном Рае» картину угощения, приготовленного Адамом архангелу Рафаилу. В Книге Царей мы также читаем, что Илья, будучи, если я не ошибаюсь, несколько лет вегетарианцем, отличался такою силой и здоровьем, что мог обгонять колесницу Ахава. Соломон Мудрый предает одному и тому же проклятью винопийцу, как и необузданного мясоеда.

В-третьих, вегетарианец после еды никогда не испытывает тяжелого состояния тела и духа и сонливости. Он с такою же легкостью принимается за умственный труд, наевшись, как и до еды, и ни минуты времени не теряет в летаргическом со стоящи, столь обычном у людей, которым лет за сорок. Шекспиру были знакомы результаты еды мяса; недаром он влагает в уста сэру Эндрю Эгчику (Бледнощеку в «Две­надцатой Ночи») замечание, что его, сэра Эндрю, остроумие притупляется, когда он наестся бифштекса. Гораздо позднее Лаудер Брентон высказал, что «слишком часто мы видим, что, как доктора, так и боль­ные думают, что достаточно поглотить изрядное количество мясного сока для того, чтобы поддерживать свою силу и крепость; но такое воззрение невольно подымает вопрос, не приносит ли на самом деле мясной сок весьма часто вреда и не пред­ставляются ли продукты мышечных pacпадов, являющихся главною составной частью мясного сока в известных случаях ядовитыми». И далее говорит он, необ­ходимо прийти к заключению, что та вя­лость и слабость, на которую жалуются многие больные, вызывается положительным отравлением продуктами пищеварения. И, действительно, состав мясного экстракта весьма сходен с экстрактом любого из животных отбросов, и опыты Альбертони, Мюльгейма и Людвига доказывают, что пептоны, введенные в систему кровообращения, вызывают сонное состояние, а, будучи введены в больших количествах, совер­шенно останавливают выделительную дея­тельность почек, причиняют судороги и смерть. В статье, помещенной в английском медицинском журнале „The Lancet” за 1887 г. Мильнер Фозерджилль (Milner Fothergill) прослеживает причинную связь между питанием животной пищей и Брайтовой болезнью, а в другом месте тот же автор говорить: «Жители городов как будто начинают чувствовать, что совершенно другой способ питания полезнее для их здоровья; вегетарианизм делает в настоящее время успехи и распространяется, не в качестве слепой веры, а вполне сознательного убеждения. Прежний вегетарианец являлся как бы аскетом, противником полной, широкой жизни; вегетарианец наших дней является тем, что он есть, благодаря тому, что он чувствует себя несравненно лучше и жизнерадостнее, воздерживаясь от мяса». В одной из своих лекций о лечебном вегетарианстве Дюжарден Бомец говорит: «При расстройстве почек, расширении же­лудка, гнилостном поносе, гастрите и диспепсии растительная диета дает xopoшие ре­зультаты. Не взирая на клинические наблюдения Ляудер Брентона и Фозерджилля и опыты Альбертони и Мюльгейма, вероятно, что врачи будут по-прежнему предписывать больным мясной сок до второго пришествия. А между тем вегетарианизм является, помимо остального, могучим средством борьбы против того демона пьянства, который грозит заполонить всю нашу страну. В громадном большинстве случаев, человек, питающейся чистой, не оскверненной кровью пищей, пьет лишь одну чистую воду. При вегетарианизме положительно не чувствуется никакой потребности в алкоголе. Если вспомнить, что мы тратим в год на пьянство 140 миллионов; если вспомнить, что и в сотой части этих затрать нет никакой надобности, необходимо будет до­пустить, что все решительно, что способно хоть на короткое время остановить распространение названного зла, стоит того, чтобы оно было испробовано».

 

№5, стлб. 213-222

Употребление мяса в пищу – вещь невыгодная, разорительная. Говорят, что Англия ежегодно тратит около 120 миллионов фунтов стерлингов на животную пищу. Вместо того, чтобы обратиться за пищевыми продуктами непосредственно к растительному царству, мы их вводит в свой организм через посредство травоядных животных, т.е., помощью с помощью сих живых лабораторий, как их назвали; вследствие этого нам и приходится оплачивать нашу еду ввосьмеро или вдесятеро дороже, чем за сколько мы бы могли ее получить из непосредственного источника. Фунт нежирного мяса стоит в Англии около 10 пенсов (копеек 50). Он содержит 50% воды, 30% теплового пищевого материала, 15% материала тканеобразовательного и 5% минеральных солей. Количество работы, которое можно извлечь из мяса вола, выражается в 177 футотонах (около 10800 футопудах).