Идейно-теоретические предпосылки становления веберовской

Идейно-теоретические предпосылки становления веберовской

Интерпретивной парадигмы

Веберовская интерпретивная парадигма тесно связана с другими

социологическими системами, характерными для прошлого века. В то время ведущие

позиции занимал структурный функционализм позитивистского толка, представленный,

прежде всего, Э. Дюркгеймом (см. тему 4), который отстаивал необходимость

распространения рационализма на познание социальных явлений, на исследование их

самих с помощью методов, характерных для естественных наук. Вебер видел слабость

представителей этой позиции в том, что структуры всецело детерминировали поведение

индивидов, из чего следовало, что исторические события рассматривались независимо от

намерений людей, а сами индивиды – как соучастники заранее предопределенных

событий. Не принял Вебер и использование естественнонаучных подходов для анализа

общества, подчеркивая то, что в отличие от неизбежных связей между явлениями неживой

природы, в обществе действуют качественно иные причинные связи и для их познания

нужна другая методология. При этом Веберу импонировала идея рационализма, которая,

как будет показано ниже, обрела иное содержание и стала центральной в его взгляде на

историю и будущее человеческих обществ.

Определенное влияние на социологические воззрения Вебера оказала марксистская

социология (см. тему 5), в частности, ряд соображений К. Маркса об обществе как арене

противоборствующих социальных групп, где каждая имеет свои экономические интересы,

свои ценностные ориентации, соответствующие социально-экономическому положению и

определенным взглядам на окружающий мир. Однако при этом им была дана позитивная

критика материалистического понимания истории, в которой социолог показал

значимость идеальных факторов – религиозных, идейно-нравственных ориентиров для

поведения людей и высказался за то, чтобы социология раскрывала всю сложную систему

каузальных связей социальной реальности, существующей не только объективно, но и

создающейся субъективно благодаря мыслям и действиям индивидов.

Наконец, отметим влияние философской школы неокантнианства, представители

которой (Г. Риккерт и др.) проводили радикальное различие, с одной стороны, между

внешним миром, который мы познаем, и познающим сознанием, а с другой – между

ценностью и её оценкой.

Предмет и методы «понимающей» социологии

Социальные факты и ценности

Социология становится наукой и благодаря тому, что она должна использовать

объективные методы, быть свободной от оценочных суждений исследователя. В работе

«Смысл “свободы от оценки” в социологической и экономической науке» Вебер

обосновывает положение о том, что социология – социальная наука, свободная от

ценностных суждений. Это, разумеется, не предполагает отказа ученого от собственных

пристрастий, но они не должны вторгаться в научные разработки. Тем более, это нельзя

понимать как отказ от анализа ценностей вообще. Напротив, предметом социологии

является изучение действий людей с учетом детерминации общезначимых ценностей –

истины, справедливости, красоты и т.д.

Вместе с тем социолог различает ценности практические (социокультурные

основания конкретного общества в определенный период его развития) и ценности

научные (истина). Вебер верил, что при проведении анализа социальных реалий и,

естественно, изучении их ценностных составляющих можно в принципе отделить

социальные факты от ценностей. При этом ценности социальных фактов необходимо

обязательно относить к конкретному историческому периоду. По его мнению, социология

как научная дисциплина обретает характер “понимающей” социальной науки, поскольку

ориентирована на интерпретацию социальных действий людей, которые надсубъективны,

общезначимы, но не вообще, а в рамках определенной исторической эпохи.

Социология имеет отношения к ценностям и в том смысле, что исследователь

выбирает для изучения конкретные социальные факты (включая те, которые имеют

отношение к прошлому), исходя из современной системы ценностей.

Своим декларированным принципам о разграничении социальных фактов и

ценностей самому Веберу не всегда удавалось следовать. Не случайно его называют

«буржуазным Марксом». Действительно, Вебер, как и Маркс, изучал те же социальные

реалии – современные капиталистические отношения, но в отличие от Маркса занимал

сторону капиталистов и бюрократов, видя только в них (даже не в среднем классе!)

социальную силу, способную инициировать и возглавить исторический прогресс.

Некоторые современные зарубежные исследователи творчества Вебера упрекают его в

нарциссизме в отношении к немецкому государству и протестантизму, что сказалось на

1 Вебер М. Избранные произведения. М.: «Прогресс», 1990. – С. 496

конкретных выводах его теории. Вебер, как и Маркс, был нетерпим к своим оппонентам,

особенно к самому Марксу, критикуя его теорию за экономический детерминизм. Так, в

Венском университете Вебером был прочитан курс лекций с характерным названием

«Позитивная критика материалистической концепции истории».

Кроме того, “понимающая” социология Вебера подвергалась критике за

абсолютизацию западной рациональность, прежде всего индивидуалистической системы

ценностей.

И все же мировая социологическая мысль ценит Вебера за то, что он явился

создателем принципиально новой социологической парадигмы, предложив оригинальный

теоретико-методологический инструментарий исследования поведения людей и

социальных реалий в целом, а также новаторские принципы основания социологического

знания.

Непредвиденные последствия

Cвязи между социальными действиями людей и их результатами, как правило,

латентны, не лежат на поверхности явлений. От исследователя требуются усилия, он

должен проявить социологическое воображение, чтобы “заглянуть за” видимые

проявления конкретных социальных действий индивидов, к каким социальным фактам

они в итоге могут привести. Так, в работе “Протестантская этика и дух капитализма”

Вебер показывает взаимосвязь протестантских религиозных ценностей и развития “духа

капитализма”, утверждая, что в странах, где эти ценности доминировали, быстрее и легче

утверждались капиталистические отношения. Но выявление корреляции между

ценностными установками и характером социальных действий – лишь одна часть

исследования. Другая часть исследования состояла в том, чтобы установить, как и почему

протестантские ценности, которые сами по себе, явно не были нацелены на определенные

экономические результаты, скрыто, не зависимо от намерений способствовали развитию

капитализма. По мнению социолога, основной причиной подобного рода

непреднамеренных, непредвиденных последствий стало убеждение в том, что только через

5 Там же. – С. 623-624

постоянный, аккуратный и честный труд, неутомимую деятельность во имя

приумножения славы Божьей на Земле, ведя при этом аскетический образ жизни, можно

попасть в рай. Определенная религиозная доктрина исподволь формировала такое

поведение, которое предопределяло высоко рациональные образцы экономического

поведения. Отсюда Вебер делает вывод о том, что мотивированные определенными

ценностями социальные действия, выражающиеся в своеобразном типичном поведении

значительного числа членов общества, неизбежно должны были привести и привели к

адекватным крупномасштабным переменам в обществе, его структурах, что и нашло

выражение в конкретном облике капитализма в той или иной стране.

И ещё социолог показывает, что результаты идей, конкретные социальные

действия, даже если они весьма рациональны, отнюдь не всегда приводят к

первоначально задуманным рациональным результатам. Часто рационально создаваемая

людьми социальная реальность включает в себя непредвиденные последствия

иррационального толка.

Бюрократия

Управленческие структуры общества можно представить как институты, которые

формируют, во всяком случае, контролируют социальные действия людей. И Вебер был

прекрасно осведомлен, что они могут ограничивать свободу социальных действий людей,

выступал в свое время с призывами к реформированию парламента, к демократизации. Но

его интересуют не столько функции управленческих структур сами по себе, сколько

степень их рациональности. Он анализирует власть и бюрократию через призму

совокупности индивидов, выполняющих определенные социальные действия.

Повторяющиеся типичные целерациональные действия способствуют формированию

таких институтов общества, которые побуждают индивидов к свободному принятию

собственных решений на основе рациональной организации жизни общества.

Техническим механизмом, позволяющим осуществлять управление, основанное на

целерациональных действиях, Вебер считал бюрократию, полагая, что все другие

управленческие альтернативы (например, идея, отстаиваемая Марксом, о

«самоуправлении народом посредством самого народа») неизбежно предполагают

некомпетентность и иррациональность.

Создавая идеальную модель бюрократии, социолог представлял её в виде

совокупности индивидов, выполняющих рациональные действия, нацеленные на

достижения успешных результатов, имеющих общественную значимость и полезность.

Социолог был убежден, что в рационально-организованном обществе “ходить во власть” и

управлять должны люди профессионально подготовленные, имеющие специальное

образование, поскольку от них требуется компетентность. Только в этом случае от них

можно ожидать целерациональных действий и, соответственно, эффективного управления

страной. Вообще Вебер считал рациональную бюрократию воплощением рациональной

формы всякой организации общества. По мнению социолога, её основными чертами

являются: разделение труда среди членов бюрократической структуры; строгая

иерархичность, соподчиненность различных бюрократических органов; определенная

служебная компетенция; наличие свода строгих правил и инструкций; безличный

характер деятельности, т.е. отсутствие “человеческого” подхода к проблеме; наличие

аппарата, чиновников, рассматривающих свою службу как единственную или главную

профессию, сориентированных на полную преданность организации; ориентация на

личную карьеру – “повышение” – в соответствии со старшинством по службе, или в

соответствии со способностями независимо от суждения начальника; подчинение строгой

единой служебной дисциплине и контролю.

Разумеется, Вебер описывает идеальный тип рационального управления, а не

существующую реальность. В его основе лежит идеализация реального положения вещей,

что представляет лишь вектор движения, исходя из того, что все управляющие будут

совершать только целерациональные действия. Аффективные личные пристрастия, личная

преданность и т.д. – полностью исключены. Сам Вебер прекрасно осознавал, что в

поведении чиновников есть много непоследовательного и бездумного, что они далеко не

всегда отчетливо формулируют и проводят в жизнь свои принципы с твердой

последовательностью.

Идей

В нашей стране до сих пор доминировали лишь традиционный и харизматический

типы господства в разных сочетаниях. Им соответствовал и определенный, более низкий

тип социального управления (по рациональности взаимоотношений управляющих и

управляемых, по степени значимости закона как совокупности принципов, регулирующих

все сферы общественной жизни и т.д.), детерминированный в значительной степени

личностными качествами руководителя. Что бы нам мог дать переход к рациональному

типу легитимного господства? А то, что рационализм и демократизм властной системы

перестали бы напрямую связываться с личностью политического лидера. Тогда права и

свободы всех граждан, равно как и политических институтов, перестанут зависеть от воли

политических лидеров, а станут на деле гарантироваться законами.

Опираясь на веберовскую методологию, можно отметить, что пока в нашей стране

не получили достаточного развития целерациональные действия индивидов.

Соответственно не сформировались институты гражданского общества, которые

предполагают развитие индивидуализма, личной ответственности. Стало быть, пока лишь

в стадии образования находятся культурные и социальные реалии, которые бы оказывали

достаточно серьезное противодействие иррациональным влечениям властителей.

Во все времена российская власть обретала характер авторитарности и

деструктивности в большей или меньшей степени. Как следствие, все режимы (советские

и нынешние российские) неадекватно и запоздало реагировали на вызовы современности,

предлагая скоропалительные реформы, которые враз должны были “осчастливить” народ.

Популизм и мессианизм – конкретные проявления властями аффективных страстей.

Характером социальных действий россиян объясняется относительно легкое

установление структур, основанных на авторитарном руководстве и партикулярной

функциональности, с одной стороны, декларировавших гарантии коллективной

безопасности перед лицом внешних и внутренних врагов, а с другой – патернализм на

уровне всесильного государства-партии, обещавшего материальные и духовные богатства

и непременно “полным потоком”, и, конечно же, – враз, и, само собой разумеется, “для

нынешнего поколения”. Нравится нам сегодня это или нет, но исторические факты

свидетельствуют, что все революционные и реформистские замыслы недемократического,

авторитарного толка были в России осуществлены довольно быстро и успешно – они

коррелировали с характером традиционных, аффективных и ценностно-рациональных

действий миллионов. Те же немногие попытки реформировать страну по пути развития

самостоятельного принятия политических решений, институализации прав человека и

индивидуальных свобод наталкивались на контрастирующие социокультурные ценности

и образцы поведения. Доминировавший коллективизм механического толка, групповой

эгоизм изначально противостояли рационально-легальному политическому господству.

Нынешний процесс демократизации политической власти в России – ещё одна

попытка интегрироваться в мировое сообщество стран, исповедующих прагматические,

рациональные социокультурные ценности. Согласно веберовской методологии, процесс

рационализации нашей власти пойдет параллельно изменениям в характере социальных

действий россиян.

По Веберу, приверженность разных социальных групп и отдельных индивидов к

различным типам социальных действий (с разной степенью в них рационального

компонента) объективно ведет к естественности политического неравенства. Не в

смысле прав и свобод людей, а в смысле их компетентности и способности быть

активным социальным агентом, свободно принимающим решения и отвечающим за их

последствия. У социолога реализация идеи политической рациональности связана с

разной степенью их участия в политической жизни вообще и политической власти в

особенности. Социолог говорит о том, что можно быть 1) «политиками “по случаю”, когда

опускаем свой избирательный бюллетень или совершаем сходное волеиъявление,

например, рукоплещем или протестуем на “политическом” собрании»; 2) «политиками

“по совместительству”» – быть доверенным лицом, членом правления партийно-

политического союза, государственных советов и т.д. В этом случае политика «не

становится для них первоочередным “делом жизни” ни в материальном, ни в идеальном

отношении»; 3) “ преимущественно- профессиональными” политиками11.

Из тенденции рационализации политической жизни логически вытекает идея

превращения политики в своего рода “предприятие”, которому требуются

профессионально подготовленные люди с разными знаниями и умениями – чиновники-

специалисты и “политические” чиновники.

Если эти принципы провести в нашу жизнь, то постепенно пойдет процесс её

рационализации. Утвердится порядок, согласно которому “ходить во власть” должны

11 См.: Там же. – С. 652-653

профессионально подготовленные, компетентные в управлении люди, которые прошли

подготовительную учебу и службу, выдержали специальные экзамены, доказывающие их

способности и возможности работать на политическом “предприятии”, что нельзя путать

просто с интеллектуальными способностями. Остальные же должны почувствовать

рациональность состояния быть свободным от профессиональной политики, чтобы

обрести свободу для занятия иным делом профессионально. Это, заметим, не исключает

для всех людей право оказывать влияние на власть, на характер принимаемых

политических решений.

Ценными для россиян могут быть рекомендации Вебера относительно

минимизации коррупции в структурах государственной власти. «”За счет” политики как

профессии живет тот, кто стремится сделать из неё постоянный источник дохода; “для”

политики – тот, у кого иная цель. Чтобы некто в экономическом смысле мог жить “для”

политики, при господстве частнособственнического порядка должны наличествовать

некоторые, если угодно, весьма тривиальные предпосылки: в нормальных условиях он

должен быть независим от доходов, которые может принести ему политика»12.

По существу, из этого следует, что при нашем волеизъявлении, вопреки прежним

стереотипным установкам выбирать из “низов своих парней” (они-де лучше знают нужды

народа и будут заботиться о нем), отдать предпочтение при прочих равных условиях

рекомендуется соискателю должности, уже обладающему интеллектуальной или

материальной собственностью, имеющему постоянный доход (речь не идет о размерах его

богатства), что, как правило, свидетельствует о его предрасположенности к

целерациональным действиям и его потенциальной готовности для правовой, этической, в

конечном счете – рациональной политики.

Примечательно, что проблему коррупции Вебер не сводит к её экономическому

аспекту. Страна, в которой политическая элита дифференцирована, сталкивается с

объективными сложностями, вызванными «коррупцией “партийно-политического”

характера», когда «партийными вождями за верную службу раздаются всякого рода

должности в партиях, газетах, товариществах, больничных кассах, общинах и

государствах. Все партийные битвы суть не только битвы ради предметных целей, но

прежде всего также за патронаж над должностями»13.

Как видно, проблема коррупции не является специфически российской, и, стало

быть, можно использовать веберовские соображения о политическом рационализме для её

нейтрализации. Прежде всего, надо признать, что рациональная бюрократия, как

функциональный элемент управления, есть атрибут рационально-легального господства.

Если мы хотим российское политическое поле развивать именно в этом направлении, то

лидеры партий и политических движений должны осознать, что в общих интересах

минимизировать политическую коррупцию. Для этого после каждой очередной партийной

баталии, завершившейся приобретением одних и потерями у других, не следует по

ценностным ориентациям конкретных партий и политических движений “перетряхивать”

бюрократический аппарат управления. Тем более вредны кампании, иррациональные по

сути, направленные на формальное сокращение определенного процента чиновников.

Говоря о рационализации политического господства, Вебер отмечал необходимость

формирования и поддерживания нового социального слоя – современного чиновничества,

как “высококвалифицированных специалистов духовного труда, профессионально

вышколенных многолетней подготовкой, с высокоразвитой сословной честью,

гарантирующей безупречность, без чего возникла бы роковая опасность чудовищной

коррупции и низкого мещанства, а это бы ставило под угрозу чисто техническую

12 Там же. – С. 654

13 Там же. – С. 656

эффективность государственного аппарата, значение которого для хозяйства, особенно с

возрастанием социализации постоянно усиливается и будет усиливаться впредь”14.

Ориентация на этот тип рационального политического господства избавило бы

российское общество от массовых иррациональных перемен в государственных

институтах после очередных выборов, от чего в конечном счете население несет

материальные и духовные потери. Хорошим симптомом в этом смысле явили собой

последствия выборов Президента В.В. Путина. Общественное мнение, ряд СМИ

предвкушали радикальные кадровые перестановки, готовились их смаковать. Но они

свелись к минимуму. Впервые в российской истории новой политической элите,

пришедшей к самой вершине власти, хватило мудрости и прагматизма в целом сохранить

бюрократический аппарат.

Политическую коррупцию можно минимизировать ещё и тем, что разделить

функционально государственную бюрократию и лидеров партий. “Подлинной профессией

настоящего чиновника...,– замечает Вебер,– не должна быть политика. Он должен

“управлять” прежде всего беспристрастно – данное требование применимо даже к так

называемым “политическим” управленческим чиновникам... Политический чиновник не

должен делать именно того, что всегда и необходимым образом должен делать политик –

как вождь, так и его свита, – бороться ”15.

И ещё один принципиальный момент. Рациональное политическое господство

отнюдь не тождественно безвластию, слабовластию, тем более её бессилию. В этой связи

Вебер замечает, что государство является институтом, обладающим “монополией

легитимного физического насилия”: “единственным источником “права” на насилие

считается государство”, “насилие отнюдь не является нормальным или единственным

средством государства – об этом нет и речи, – но оно, пожалуй, специфическое для него

средство”16.

Трудно не согласиться с этим утверждением. Без решительных действий по

укреплению Российского государства в этом плане у нас не исчезнут сами по себе

возникшие на “демократической волне” очевидные диспропорции в полномочиях центра

и регионов, кстати, закрепленные в республиканских Конституциях. Ещё большая

проблема для современной России – нелигитимные образования в том числе и

вооруженные, лидеры которых, как правило, прикрываясь патриотическими,

национальными, религиозными лозунгами, во имя своих политиканских амбиций и

коррупционных целей приносят в жертву права, свободы, а то и жизни других людей.

Сколько же ещё нужно фактов, подтверждающих, что там, где возникает несколько

источников “права” на насилие, нет и не может быть ни политической рациональности, ни

демократии, ни элементарной справедливости? Однако, кажется, режим В. Путина начал

осознавать эти опасности для судеб России и принимает меры для рационализации

властной вертикали.

 

Идейно-теоретические предпосылки становления веберовской

Интерпретивной парадигмы

Веберовская интерпретивная парадигма тесно связана с другими

социологическими системами, характерными для прошлого века. В то время ведущие

позиции занимал структурный функционализм позитивистского толка, представленный,

прежде всего, Э. Дюркгеймом (см. тему 4), который отстаивал необходимость

распространения рационализма на познание социальных явлений, на исследование их

самих с помощью методов, характерных для естественных наук. Вебер видел слабость

представителей этой позиции в том, что структуры всецело детерминировали поведение

индивидов, из чего следовало, что исторические события рассматривались независимо от

намерений людей, а сами индивиды – как соучастники заранее предопределенных

событий. Не принял Вебер и использование естественнонаучных подходов для анализа

общества, подчеркивая то, что в отличие от неизбежных связей между явлениями неживой

природы, в обществе действуют качественно иные причинные связи и для их познания

нужна другая методология. При этом Веберу импонировала идея рационализма, которая,

как будет показано ниже, обрела иное содержание и стала центральной в его взгляде на

историю и будущее человеческих обществ.

Определенное влияние на социологические воззрения Вебера оказала марксистская

социология (см. тему 5), в частности, ряд соображений К. Маркса об обществе как арене

противоборствующих социальных групп, где каждая имеет свои экономические интересы,

свои ценностные ориентации, соответствующие социально-экономическому положению и

определенным взглядам на окружающий мир. Однако при этом им была дана позитивная

критика материалистического понимания истории, в которой социолог показал

значимость идеальных факторов – религиозных, идейно-нравственных ориентиров для

поведения людей и высказался за то, чтобы социология раскрывала всю сложную систему

каузальных связей социальной реальности, существующей не только объективно, но и

создающейся субъективно благодаря мыслям и действиям индивидов.

Наконец, отметим влияние философской школы неокантнианства, представители

которой (Г. Риккерт и др.) проводили радикальное различие, с одной стороны, между

внешним миром, который мы познаем, и познающим сознанием, а с другой – между

ценностью и её оценкой.