Бойскауты становятся фанатиками

“Культура есть религия, овеществленная и объясненная”, – заявил теолог Генри Ван Тиль. Вторя историку Кристоферу Даусону, Рассел Кирк писал, что всякая культура коренится в “культе”, то есть в религии. “Это не просто игра слов, – добавляет Брюс Фронен, профессор Центра культурного возрождения имени Рассела Кирка:

“Оба слова,"культура"и"культ", происходят от латинского со1еге, что значит "выращивать, воспитывать, культивировать", как культивируют сад или воспитывают себя... Даусон утверждал, что народ возникает из общности поклонения. По мере того как у людей складываются совместные литургические практики – будь то настоящая литургия или простое распевание гимнов, – возникают и социальные обычаи, относящиеся к еде, искусству, ежедневным ритуалам. Эти общие навыки объединяют людей в народ, в культуру, а также навсегда связывают народ с религией”⁸².

Целью секуляристов является уничтожение связи между культурой и религией. Если они этого добьются, культура умрет. Доктор Кирк пишет:

“Всякая культура возникает из религии. Когда вера ослабевает, культура приходит в упадок, хотя зачастую складывается видимость процветания культуры на фоне увядания питавшей ее веры. Однако ни религия не может существовать без здоровой культуры, ни культура оставаться равнодушной к увяданию или "выветриванию” трансцендентного"”⁸³.

Таким образом, культурная война есть одновременно война религиозная, доказательством чему может служить последняя стычка – битва бойскаутов.

В книге бойскаутов 1911 года содержатся следующая заповедь: “Мальчик не станет гражданином без признания своих обязательств перед Господом”⁸⁴. Клятва бойскаута звучит так: “Клянусь честью исполнять свой долг перед Богом и моей страной”⁸⁵. Гомосексуальные контакты несовместимы с необходимостью соблюдать “моральную чистоту”, прописанной в уставе организации⁸⁶.

С момента своего основания американские бойскауты твердо придерживались этих принципов. Однако общественное мнение успело перемениться, а скауты, похоже, этого не заметили. В итоге то, что представлялось нравственно верным в 1980 году, стало фанатизмом в году 2001. Для газеты “Нью-Йорк Таймс” современные бойскауты “нечто вроде группы ненависти”⁸⁷. И либо скауты приспособятся к изменившейся общественной морали, либо адепты культурной революции добьются их устранения.

Революция попросту не может сосуществовать с бойскаутской организацией – многочисленной, уважаемой и любимой, внушающей вдобавок мальчикам уважение к ценностям, которые сама революция отвергает. Поэтому на стол ложится ультиматум: бойскаутам гарантируют сохранение их положения в обществе при одном условии – они откажутся от части своих традиций и поступятся частью принципов. В особенности устав организации должен позволить скаутам и их наставникам атеизм и гомосексуализм.

“Сделайте ему предложение, от которого он не сможет отказаться”, – говаривал Дон Корлеоне. Революция делает бойскаутам предложение, от которого они и вправду не смогут оказаться, ибо выбор у них невелик: сдаться – или погибнуть.

Учитывая, что произошло с католической церковью, в лоне которой укрывались, как выяснилось, священники-педофилы, преследовавшие служек, стремление не допустить проникновения гомосексуализма в ряды бойскаутов было бы, прежде всего, проявлением здравого смысла. Однако идеология отрицает здравый смысл. Калифорнийский университет сегодня отстаивает право гомосексуалов возглавлять скаутские отряды – и право Североамериканской лиги мужской любви публиковать пособия по “подбору” партнеров без привлечения внимания полиции (иными словами, пособий для педофилов “Как совратить невинного мальчика”). Против Лиги выступают родители десятилетнего мальчика, изнасилованного и убитого членом этой организации⁸⁸.

ЧЕМ ЖЕ ТАК ВАЖНА БИТВА БОЙСКАУТОВ?

Отбросив утверждение скаутов, что они – частная организация, на которую не распространяются антидискриминационные законы штатов, Верховный суд штата Нью-Джерси велел бойскаутам отныне принимать в свои ряды гомосексуалистов – во имя высокой цели, “устранения дискриминации в обществе”⁸⁹. Тем самым суд лишний раз подтвердил соответствие скаутского устава христианской морали: и по Библии, и по скаутскому уставу гомосексуализм есть извращение, “язва” на теле американского общества.

Затем пятью голосами против четырех суд избавил скаутов от необходимости решать – придерживаться ли заветов Господа или быть уничтоженными государственной машиной. Однако упорство скаутов стоило им недополучения одного миллиона долларов. В Нью-Йорке, Калифорнии, Массачусетсе и Миннесоте школьные советы запретили скаутам доступ на территорию общеобразовательных школ. Точно так же поступили мэрии Майами-Бич и Форт-Лодердейла, Тридцать два местных отделения скаутов лишились связи друг с другом, а фирмы “Леви-Стросс”, “Уэллс Фарго” и “Текстрон” – отказали им в финансовой поддержке. Союз еврейских конгрегации США распространил меморандум, в котором говорилось о необходимости порвать со скаутами. Кинорежиссер Стивен Спилберг вышел из попечительского совета организации бойскаутов, заявив: “Последние несколько лет глубоко меня опечалили – американские бойскауты открыто и активно участвовали в дискриминации других людей. Стыдно!”⁹⁰ Когда скауты вышли на сцену на церемонии открытия съезда Демократической партии в Лос-Анджелесе, делегаты встретили их улюлюканьем. Репортер Валерии Ричардсон писала:

“В обычных обстоятельствах это было бы воспринято как повод к удалению делегатов из зала. Но те, кто думал, будто демократы станут церемониться со скаутами, явно приехали не по тому адресу... Поддержка прав гомосексуалистов стала неотъемлемой частью демократической идеологии, столь же важной, как и борьба за гражданские права”⁹¹.

В апреле 2001 года культурная революция выкатила на передовую свою мортиру – шоу канала СВ5 “Шестьдесят минут” – и, как выразился обозреватель Нат Хентофф, “единым залпом уничтожила скаутов”⁹². Хен-тофф позволил себе также процитировать “Демократию в Америке” Алексиса де Токвиля: “Право на объединение столь же неотъемлемо, как и индивидуальная свобода”⁹³.

Впрочем, эти права стали первыми жертвами в культурной войне, которая ведется без передышек и перемирий. Традиционалисты вынуждены отступать, но бросать сопротивление нельзя. Следом за дехристианизацией публичных школ и городских улиц произойдет захват частных школ и частных организаций. Соблазняя государственными деньгами, людей заставят отказаться от Бога и признать катехизис революции, который недвусмысленно заявляет: “Все стили жизни равноправны”. Кто утверждает иное, будет предан анафеме. Какое же будущее, в таком случае, ожидает Запад? Вновь слово Элиоту:

“Если христианство погибнет, вместе с ним погибнет вся наша культура. И придется начинать все сначала, медленно и болезненно, и новая культура из ниоткуда не появится. Нужно подождать, пока прорастет трава, потом скормить ее овцам, потом состричь шерсть, а уж затем вязать себе кофту. Нас ждут долгие века варварства. Скорее всего, мы не доживем до расцвета новой культуры, как и наши прапрапраправнуки – а если и доживем, вряд ли кому-либо из нас это принесет счастье”⁹⁴.

 

ЗАПУГАННОЕ БОЛЬШИНСТВО

Законы о гражданских правах принимаются не для того, чтобы защищать только белых, и к ним не относятся¹.

Мэри Берри,

Председатель Комиссии Сената США по гражданским правам

Почему христиане позволили, чтобы их веру и их Бога изгнали из их же храмов? Почему их сопротивление столь незначительно? Наполеон утверждал, что Бог на стороне превосходящих сил. В Америке христиане по-прежнему составляют большинство, значит, Бог должен быть на их стороне. Однако они уступают – и пехота, и кавалерия, и даже драгуны. В своей книге “Долгий марш” Роджер Кимболл, редактор журнала “Нью Крайтирион”, связывает прорыв культурного фронта с ослаблением позиций консерваторов:

“Долгий марш американской культурной революции завершился успехом, о котором смели мечтать разве что наиболее одержимые своими фантазиями утописты. Величайшая ирония заключается в том, что эта победа одержана на фоне возрастающих симпатий электората к "правым". Не может не шокировать тот факт, что предполагаемый триумф консерваторов на выборах почти никак не сказался на доминировании "левых" теорий, идей и воззрений в нашей культуре. Напротив, в так называемой культурной войне консерваторы продолжают терпеть поражение за поражением”².

Несмотря на похвальбу некоторых консерваторов – мол, если приглядеться, победа в культурной войне все-таки за нами, – будем честны сами с собой и признаем правоту Кимболла. Но почему традиционалисты отступают? И у христиан, и у консерваторов сохраняется доступ к масс-медиа – от радиобесед до телевизионных шоу, от Интернета до глянцевых и научно-популярных журналов. После 1968 года республиканцы одержали больше побед, чем потерпели поражений, то есть они отнюдь не утратили политической воли. Опросы общественного мнения показывают, что в культурном противостоянии народ на стороне традиций: американцы возражают против призыве в армию женщин, против свободы абортов и преимуществ по расовому признаку. Они выступают за сохранение утренних молений в школах и соблюдение Десяти заповедей. Они хотят поставить барьер неконтролируемой иммиграции и объявить английский единственным государственным языком США. Тем не менее на этическом, социальном и культурном фронтах объединенные силы республиканцев, консерваторов и христиан продолжают с потерями отступать – и фактически превратились сегодня, если позволительно так выразиться, в запуганное большинство.

Белый Дом отказался вмешиваться в расправу над Джоном Эшкрофтом, которую устроили Тед Кеннеди и демократы из Судебного комитета. Ни мистер Буш, ни вице-президент не приняли участия в работе съезда Христианской коалиции в 2000 году. Мистер Буш ограничился тем, что прислал записанное на пленку собственное выступление. Однако он нашел время, чтобы встретиться с республиканцами-гомосексуалистами из клуба “Бревенчатая хижина”. Когда боевое знамя Конфедерации превратилось в предмет раздоров и склок, губернатор Буш заявил, что жителям Южной Каролины следует предоставить свободу выбора. Но едва закончились предварительные выборы, губернатор распорядился снять со здания Верховного суда штата Техас мемориальные таблички в честь погибших в Гражданской войне конфедератов.

Никому из выступавших на съезде Республиканской партии в Филадельфии не позволили сформулировать отношение к современной этике. А Колину Пауэллу выделили лучшее время дня для рассуждений о необходимости содействия “позитивной политике”[18]; пристыженные республиканцы покорно улыбались, слушая, как их на всю страну обвиняют в несоблюдении национальных интересов. В позицию партии, получившую прозвище “рейганизм”, было выпущено много критических стрел, но эта позиция позволяла сохранить утраченное ныне влияние на культуру и этику общества,

“Республиканцы изменились” – таков был лейтмотив большинства кулуарных бесед на съезде. Так оно и есть на самом деле.

Злоречивый критик Билл Мейхер съязвил, что “в последний раз, когда среди республиканцев было столько чернокожих, они ими торговали”³. Когда мистер Буш попытался “примириться” с NААСР, эта организация ответила новыми нападками – на сей раз это была политическая реклама с участием дочери Джеймса Бэрда; подразумевалось, что мистеру Бушу наплевать на факт линчевания Бэрда, раз он выступает против закона о преступлениях ненависти. Всякий раз, когда от республиканцев требуют протянуть руку дружбы тем, кто не упускает возможность укусить их за палец, партия подчиняется этим требованиям – и ее снова кусают, к вящему восторгу мучителей. Журнал “Нэшнл Ривью” подвел итоги политики умиротворения:

“Буш усерднее, чем любой республиканский кандидат до него, пытался ничем не оскорбить чувств либералов. Он объявил о поддержке иммиграции, поддержал двуязычное образование, ловко увильнул от прямого вопроса относительно преимуществ по расовому признаку, выступил на съезде NААСР, согласился с законом о преступлениях ненависти и отправил Колина Пауэлла обличать республиканцев на их собственном съезде. Результат: 35 процентов голосов испаноязычного населения – и даже меньше голосов чернокожих, чем было у Боба Доула в 1996 году”⁴.

Консерваторы утратили уверенность, присущую им в молодости, когда христианство было воинственной религией. Они как будто озабочены лишь тем, чтобы убедить общественное мнение в своей политкорректности, благонамеренности и благонадежности. После того как мистер Буш сформировал свой кабинет, председатель NААСР Джулиан Бонд прокомментировал: “(Президент) собрал представителей талибанского крыла в американской политике, удовлетворил притязания правых экстремистов и составил кабинет из тех, кто почти по-собачьи предан идеям Конфедерации”⁵.

Лидер большинства в Конгрессе Ричард Арми писал президенту NААСР Квази Мфуме, что подобные высказывания суть “расовый маккартизм” и что “они провоцируют расовую напряженность”⁶. “Намеренно или нет, – писал Арми, – эти слова бросают вызов нашему народу и, если на них правильно не отреагировать, неминуемо приведут к расколу общества”⁷. Арми просил о встрече, однако Бонд и Мфуме отвергли его письмо как “типичный образчик мыслей тех, кто против честности и справедливости”⁸.

Этот эпизод весьма поучителен. Представитель руководства Республиканской партии фактически попросил аудиенции у руководства NААСР – организации, которая всячески унижала его партию и поносила избранного народом президента, а Джулиан Бонд не скрывал своего презрения к республиканцам и к тем ценностям, которые защищает их политическая программа. Уверенные в себе республиканцы попросту растоптали бы Бонда, потребовали бы от Налогового управления провести проверку деятельности NААСР и убедиться, что эта организация не нарушает налогового законодательства, а также отказали бы NААСР в федеральном финансировании, что неизбежно привело бы к увольнению Бонда; в качестве возможных мер воздействия упомяну еще обращения к компаниям-спонсорам NААСР с вопросом, поддерживают ли они демагогические нападки на президента страны, применение ряда положений налогового законодательства для наказания фондов, наподобие фонда Форда, который финансирует не облагаемыми пошлиной долларами публичное унижение президента страны и Республиканской партии. Как известно, библейский принцип – око за око. Поэтому консерваторы должны поступать с МААСР, как либеральные демократы поступают с “новыми правыми”.

Вместо этого мистер Арми попросил аудиенции и попытался завязать диалог! Сражения на фронтах культурной войны не соответствуют новому имиджу республиканцев. С уходом Рональда Рейгана средства массовой информации не уставали твердить: “Забудьте о культуре – на ней не выехать. Забудьте о ней, иначе проиграете”. Республиканцы вняли призыву – л превратились в добросовестных исполнителей воли своих противников в культурной войне.

И сама Америка, подобно консерваторам, утратила уверенность в собственных силах. Президент Эйзенхауэр провел операция “Мокрая спина”, отослав на родину тысячи нелегальных иммигрантов, и не подумал извиняться перед кем-либо за защиту границ и национальных интересов США. Нынешние республиканцы даже не требуют “запечатать” границы, через которые к нам ежегодно проникает полтора миллиона чужаков. Никто не хочет получить клеймо националиста. Консервативная газета “Хьюман Эвентс” опросила семнадцать членов Палаты представителей и сенаторов, всем задавался один -единственный вопрос – одобряют ли они высылку из страны нелегальных иммигрантов, нарушающих наши законы; из семнадцати человек лишь двое ответили утвердительно⁹. Поскольку испаноязычные американцы могут отомстить членам Конгресса, требующим ужесточения иммиграционных законов, Конгресс и не настаивает на этом ужесточении. Подобная трусость может стоить нам нашей страны. Наблюдается общий упадок воли, которая необходима для сохранения той великой державы, которой некогда была Америка.

Когда в самом начале своего выступления перед студентами Портлендского университета мистер Клинтон заявил, что в ближайшем будущем “в Америке не останется расового большинства”, “аудитория разразилась аплодисментами”¹⁰. История показывает, что такое слу чается крайне редко – чтобы люди аплодировали известию, что они сами и их дети, то есть то самое большинство, окажутся лишенными культурного наследства в собственной стране, созданной их предками.

Падение нравов, столь характерное для нынешней Америки, в Европе заметно еще более отчетливо. Государства, выставлявшие в двадцатом столетии миллионные армии, сегодня с трудом набирают войска для охраны собственных границ. Более того, они предпочитают привлекать к охране своих границ американцев! Население Европы сокращается, государства распадаются, но лишь немногим, как кажется, есть до этого дело. Исполненные чувства вины, немцы стремятся раствориться в единой Европе. Другие нации тоже как будто устали от независимости и свободы и готовы принять диктатуру Европейского союза. “Нации – богатство человечества, его универсальные персоналии; даже у мельчайшей из них есть собственные цвета и собственное место в Божественном узоре, – сказал Александр Солженицын. – Исчезновение наций обеднит мир не меньше, чем ободинаковление всех людей, с единым лицом и единым характером”". Тем не менее европейские государства и нации, похоже, смирились с тем фактом, что их пребывание на планете подходит к концу.

Лидеры, желающие сохранить национальную идентичность, получают клеймо расистов и ксенофобов. В Дании министр внутренних дел Карен Йесперсен, радикал 1960-х годов, вызвала бурю негодования своим предложением о высылке беженцев с криминальным прошлым на необитаемый остров. Она не желает жить, заявила Йесперсен, в мультикультурном обществе, где преступники уравнены в правах с мирными гражданами и где равны все культуры².

Дания вообще превратилась в приют для политических беженцев, вследствие чего датским гостеприимством активно пользуются преступные группировки из Азербайджана, Армении и Украины. За заявлением Йесперсен насчет того, что она предпочитает собственную культуру всем прочим, последовала серия разбойных нападений на датчанок, организованных выходцами с Ближнего Востока, которые вдобавок выдвинули требование о принятии Данией исламского законодательства, налагающего существенные ограничения на права женщин, восстановление смертной казни и практики отсечения рук за кражу.

Европа ужаснулась; реакция была “мгновенной и суровой”, как заметила журнале “Полиси Ривью” Хенрик Беринг¹³. Европейский центр мониторинга расизма и ксенофобии занялся расследованием этих случаев. В самой Дании, 33 процента гражданского бюджета которой идет на социальную защиту иммигрантов, составляющих 4 процента населения страны, датчане стали выступать в поддержку Карен Йесперсен.

Европа утратила жизненную энергию. В книге “Самоубийство Запада”, написанной в 1964 году, стратег холодной войны Джеймс Вернем пришел к выводу, что существует особый европейский тип мышления, примиряющий европейцев с гибелью их империй и закатом цивилизации. Вернем назвал проявления этого мышления в обществе “идеологией западного самоубийства”¹⁴. Мы видим, что эта болезнь распространилась сегодня на весь Запад и переросла в эпидемию.

Но почему консерваторы столь нерешительно сопротивлялись культурной революции, угрожающей существованию их циклизации? Как представляется, по нескольким причинам.

* * *

Во-первых, последователи Барри Голдуотера и Рональда Рейгана пришли в политику в убеждении, что Америка проигрывает холодную войну. Иными словами, они оказались абсолютно не готовы к началу войны культурной. А с избранием Рональда Рейгана, падением Берлинской стены и крахом Советской империи исчезла и та побудительная причина, которая заставила этих людей заняться политикой.

Кроме того, большинство консерваторов от политики, журналистики и телерадиовещания куда более сведущи в экономике и внешней политике, нежели в истории, философии и теологии. Как заметил один остроумец, “республиканцы вынуждены были спуститься на землю, чтобы урезать налоги”. Порой кажется, что это единственная причина, по которой они действительно спустились на землю. Абсолютно “неподкованные” в вопросах этики и культуры, они теряются, когда возникают подобные проблемы, хуже того, не испытывают к ним ни малейшего интереса, поскольку считают, что они не имеют отношения к реальной политике. Покойный Ричард Уивер имел в виду как раз таких республиканцев, когда писал: “Многие традиции нашего мира пострадали не столько из-за врожденных дефектов, сколько из-за тупости, некомпетентности и интеллектуальной лени тех... чьей обязанностью было их защищать”¹⁵.

Сталкиваясь с этическими, социальными и культурными проблемами, консерваторы отмахивались от них и углублялись в вопросы налогообложения и военной доктрины, где чувствовали себя на твердой почве. Однако, несмотря на стойкое нежелание республиканцев обращать внимание на культурную войну, эта война разгоралась все сильнее. Ведь, как писал Троцкий, “война может быть не интересна вам, зато вы интересны войне”¹⁶.

Во-вторых, захватив общественные институты, имеющие особое влияние на молодежь – МТV, прочие телевизионные каналы в прайм-тайм, кинематограф и прессу, школы и колледжи, – культурная революция обрела возможность формировать мировоззрение молодого поколение Художники, актеры, драматурги, поэты, певцы в большинстве своем перешли на сторону революции. Обозреватели и комментаторы остались в меньшинстве и, разумеется, не смогли в одиночку противостоять новой силе. Вдобавок развлечения, которые предлагала культурная революция, были для молодых гораздо более привлекательны, поэтому многие дети традиционалистов примкнули к их противникам. Впрочем, став старше, многие из этих “блудных детей” вернулись под отцовский кров.

Полстолетия назад литературный критик Лайонел Триллинг писал: “В Соединенных Штатах либерализм не только домширует, но и является единственной интеллектуальное традицией. Не подлежит сомнению, что сегодня в обществе отсутствуют сколько-нибудь популярные консервативные или реакционные идеи”¹⁷. Эти слова были преувеличением даже в ту пору, однако в них, безусловна содержится крупица истины. А после шестидесятых произошел “популяционный взрыв” в среде творцов культуры и “властителей умов” – интеллектуалов, критиков, учителей, журналистов, писателей, бюрократов и художников. И консерваторов не просто превзошли числом – их буквально растоптали.

Крейн Бригтон в своей книге “Анатомия революции” пишет, что признаком “существенно нестабильного общества” является внезапное появление множества интеллектуалов, которые:

“...злобно нападают на существующие общественные институты, требуют значительных перемен

в обществе, бизнесе и управлении. Чисто метафорически мы можем сравнить этих интеллектуалов с лейкоцитами, стражами кровеносной системы; но при избытке лейкоцитов у человека, как известно, развивается белокровие...”¹⁸

Если воспользоваться определением Бриттона, сегодняшняя Америка стоит на пороге белокровия.

В-третьих, в отличие от политических конфликтов, в которых всегда существует возможность компромисса, культурная война представляет собой бескомпромиссную ничью. Триумф одной стороны есть поражение другой, и наоборот. Распространение абортов, легализация самоубийств и однополых браков – явления, требующие от политиков, предпочитающих “золотую середину”, однозначного ответа – да или нет. Республиканцы, большинство которых не рассматривает политику как кровавую забаву, оказались не готовы к жестокой схватке с критической теорией, не признающей за противником права на сопротивление.

В прежние времена на власть предержащих “указывали с гордостью”, а на тех, кто бросал власти вызов, “смотрели с опаской”. Культурная революция не знает иного способа существования, кроме нападения, а традиционалисты вынуждены постоянно обороняться. “Сила не в обороне, а в нападении”, – писал культурный революционер прошлого столетия по имени Адольф Гитлер¹⁹.

Рассмотрим тридцатилетнюю войну за овладение одной из “господствующих высот” общества – Верховным судом. Двое кандидатов мистера Никсона, федеральные судьи Клемент Хейнсуорт и Дж. Гарольд Карсуэлл, не прошли утверждение, – как и двое кандидатов Рональда Рейгана, федеральные судьи Роберт Борк и Дуглас Гинзбург (причем последнего обвинили в преследовании курильщиков марихуаны). От фамилии Борка был образован глагол “to bork”, означавший “подпортить репутацию кандидата в глазах избирателей”. Кандидат Джорджа Буша Кларенс Томас был вынужден “пройти сквозь строй” клеветнических публикаций.

Разительный контраст с этим “моральным избиением” кандидатов-консерваторов представляет избрание членами Верховного суда кандидатов Клинтона Стивена Брейера и Рут Бадер Гинсберг. К обоим отнеслись уважительно и одобрили их кандидатуры без малейших проволочек. Демократическая партия, надо признать, поняла и приняла условия культурной войны, тогда как многие республиканцы по-прежнему не хотят видеть, что вокруг рвутся снаряды...

“Политика остановилась у кромки воды”, “партизанство заканчивается с закатом” – таковы политические клише вчерашнего дня. Культурная война есть то самое явление, которое Мао называл “перманентной революцией”. Со спуском боевого знамени конфедератов в Южной Каролине, Джорджии и Флориде фронт передвинулся в Миссисипи. Когда будут спущены все флаги, придет черед статуй и портретов, затем названий школ, и так далее, пока не будут устранены и искоренены все напоминания о доблести южан.

В-четвертых, тридцать лет сражений значительно ослабили христианскую мораль. В отличие от эпохи “Колоколов святой Марии” и “Песни Бернадетты” священников и проповедников сегодня в кинематографе и на телевидении чаще всего изображают лицемерами, распутниками и глупцами. Кто захочет выступать в защиту семейных ценностей, зная наверняка, что его подвергнут публичному осмеянию? Как и прочие общественные институты, церковь находится под постоянным огнем – и выказывает явные признаки утомления. Осаждаемая схизмами и выступлениями в защиту абортов и гомосексуалистов, раздираемая внутренними скандалами (женщины-проповедницы, священники-педофилы и пр.), церковь сегодня значительно отличается от той, какой она была вчера. Подобно мышцам, моральный авторитет без регулярных “тренировок” атрофируется. Тот факт, что сенаторы-католики, не получив санкции своих епископов, поддержали вето Билла Клинтона на закон о запрете абортов на поздних стадиях беременности – это “откровенное убийство”, по словам сенатора Мойнигана, – показывает, насколько низко пали церковь и вера с благословенных времен Пия Двенадцатого.

Постоянные обвинения в расизме, шовинизме, гомофобии и фанатизме не могли не подорвать боевой дух традиционалистов. Цена продолжения борьбы не могла не показаться чрезмерно высокой. Многие впали в пораженческое настроение и в отчаяние, подобно голливудским звездам и звездочкам, которые грозят покинуть страну, поскольку не желают жить в Америке Джорджа Буша. Христиане сегодня выражают свои чувства только на выборах, но те, кого они выбирают, оказываются не в состоянии сражаться.

Судья Кларенс Томас рассуждал о цене сопротивления на торжественном обеде в Американском институте предпринимательства в 2001 году: “Политически активные граждане часто подвергаются злобным нападкам, их называют расистами, гомофобами, шовинистами, дают другие, не менее неблагозвучные прозвища”²⁰. Под шквалом нападок, прибавил судья, “мы приучаемся сдерживать себя. Но это отнюдь не проявление вежливости, это обыкновенная трусость”²¹. В качестве члена Верховного суда Томас сделал официальный запрос о целесообразности “позитивной политики” и создания преимуществ по расовому признаку. Лидеры этнических организаций незамедлительно обвинили его в измене своему народу; их целью, по словам Томаса, было запугивание²².

Кларенса Томаса запугать не удалось, зато его последователи оказались людьми менее стойкими. Они всего лишь хотели, чтобы их оставили в покое. Но в условиях культурной войны покой – непозволительная роскошь, нужно непрерывно делать выбор и принимать решения, хуже того, постоянно пятиться и отступать...

В-пятых, народ “Божьей страны” привык уважать своих лидеров и подчиняться им. Революционеры вроде Уоррена, Дугласа или Бреннана опирались на “врожденный консерватизм” молчаливого большинства, внося свои радикальные предложения. У многих американцев эти предложения вызвали негодование, однако они все же подчинились решениям Верховного суда, уступив авторитету властного органа. До тех пор пока американцы верят, что правительство действует в строгом соответствии с конституцией, они будут подчиняться. Консерваторы по определению не мятежники. Впрочем, таковыми не были и отцы-основатели – пока их, что называется, не приперли к стене.

Наконец, выросло новое поколение, для которого культурная революция вовсе и не революция, а культура, с каковой они родились и взрослели. Гомосексуализм, порнография, грубая брань с телеэкранов и в кинофильмах, матерщина в текстах песен – все это окружало их с колыбелей. Неудивительно, что многие представители этого поколения пребывают в полной уверенности: прежняя Америка была средоточием зла. Традиционная культура им попросту непонятна. Они окончили школы и колледжи, усвоили все, что им внушали, и поверили в теории, опошляющие и оскверняющие наше прошлое. “Мы похитим ваших детей!” – кричали экстремисты шестидесятых. Так и случилось.

А при нетерпимости нынешней культурной элиты главный недостаток консерваторов состоит именно в том, что они – консерваторы. В 1770-х годах люди консервативных убеждений, наподобие Вашингтона и Джона Хэнкока, осознали, что они должны стать мятежниками, как Патрик Генри или Сэм Адаме. В разгар Французской революции, когда к власти пришли Робеспьеры и Бонапарты, оппозицию им составил не только Эдмунд Берк, но и Нельсон с Железным Герцогом[19].

Доктор Сэм Френсис, политический обозреватель и автор книги “Революция из глубинки”, пишет:²³

“Первое, что нужно усвоить, чтобы одержать победы в культурной войне, это то, что мы сражаемся не ради сохранения чего бы то ни было, а ради свержения нового порядка. Мы должны понять, должны отдавать себе отчет в том, что власть – государственные органы, масс-медиа, школы, университеты, значительная часть организованной культуры, включая искусства и развлечения – не только не предпринимает никаких шагов для сохранения того, что считается наследием нации, но и стремится к уничтожению этого наследия – либо безучастна к его исчезновению. Если мы хотим сохранить культуру, мы должны избавиться от угрожающей ей власти”²⁴.

Традиционалисты, любящие культуру и страну, в которой выросли, должны ответить себе на такой вопрос: мы просто хотим сберечь уцелевшие остатки прежней культуры – или собираемся восстановить ее во всей полноте? Останемся ли мы консерваторами – или станем контрреволюционерами и свергнем доминирующую культуру?

Американцы, воспринимающие культурную революцию как продолжение “обычной политики”, не понимают сути этого явления, которое намерено уничтожить нашу страну, какой мы ее знали. С революцией невозможно достичь компромисса. Безоглядное и безапелляционное употребление ярлыков “экстремист”, “расист”, “шовинист”, “гомофоб”, “националист”, “ксенофоб”, “фашист”, “нацист” показывает, насколько серьезно революция настроена и как она относится к тем, кто ей сопротивляется. Для истинных адептов революции праве не просто люди, закосневшие в ошибочном мнении; правые для них – абсолютное зло.

Вот что сказал Джесси Джексон, лидер чернокожей Америки, после победы республиканцев в 1994 году: “Ненависть и боль распространяются по Америке. Если бы то, что происходит здесь, случилось бы в Южной Африке, все заговорили бы об апартеиде. Если бы это случилось в Германии, все вспомнили бы нацистов, в Италии – фашистов. А мы прикрываемся красивым словом "консерватизм"”²⁵. Когда шел повторный подсчет голосов на президентских выборах во Флориде, Джексон заметил: “Если Джордж Буш победит, это будет победа нацистов...Пора выходить на улицы. Мы должны выступить против Буша, дискредитировать его, сделать все, чтобы он не стал президентом”²⁶.

Для Джулиана Бонда критики “позитивной политики” – не иначе как “неофашисты”²⁷. Для бывшего мэра Атланты Мейнарда Джексона боевое знамя Конфедерации – свастика²⁸. Для конгрессмена Максайна Уотерса Джон Эшкрофт – расист²⁹. Конгрессмен от штата Миссури Уильям Клэй охарактеризовал решение мистера Буша назначить Эшкрофта министром юстиции как “действие в духе ку-клукс-клана – те тоже предлагали свою помощь чернокожим, в виде виселичных петель и горящих крестов”³⁰.

Сравнение консерваторов с нацистами и куклуксклановцами восходит по меньшей мере к доктору Кингу, который разглядел в избирательной кампании Голдуотера “явные признаки гитлеризма”³¹. Сегодня этим сравнением пользуются все подряд, поскольку известно, что наказания не последует. Некоторые журналисты ссылаются при этом на лидеров чернокожих, поскольку разделяют их предубеждение против консерваторов, другие цитируют Маркузе, защищавшего нетерпимость к консерватизму как наилучший способ удалить правых от власти.

Клеймение противников нацистами, фашистами и куклуксклановцами, тем паче безнаказанное, приносит плоды. Оно выбрасывает противника из круга “приличных людей”, заранее дискредитирует все, что он собирается сказать, заставляет его защищать самого себя, а не свои политические взгляды. И еще одно: противостоять нацистам или “ночным волкам” куда героичнее, нежели соперничать с Денни Гастертом или Диком Арми. Чем сильнее демонизирован образ врага, тем большим героем ты выглядишь в собственных глазах.

В демонизации правых значительную роль играют фантазии левых. Мистер Клинтон с трагическим видом рассказывал о том, что в Арканзасе его молодости расисты сжигали церкви чернокожих; на самом деле этого никогда не было. Мистер Гор со слезами на глазах поведал аудитории, что у постели любимой сестры, умиравшей от рака легких, поклялся до последнего вздоха сражаться с табакокурением. Лишь некоторое время спустя мы узнали, что мистер Гор, несмотря на свои клятвы, до сих пор сам не бросил курить. Уолтер Мити высмеял мистера Гора в своем рассказе о том, как Эл Горвышел в интернет, обнаружил там “Любовный канал” и выяснил, что его бурная интрижка с некоей Типпер вдохновила народ на создание “Истории любви”. Вполне вероятно, что и в сознании реального мистера Гора последовательность событий выглядит именно так. А когда Джесси Джексон сравнивает пересчет голосов во Флориде с битвой при Сельме, он не только выставляет республиканских юристов солдатами Быка-Коннора, но и изображает себя героем обороны моста через реку Алабама.