В этом мире она преследовала иную цель, А время неудачливого свидетеля ещё не наступило. Но и с ним ещё предстоит увидеться. Неминуемо предстоит.

Через тело будто разряд тока пропустили. Внутри что-то ёкнуло и застыло. Бави замер на месте. Окружающий гогот шумной толпы отошёл на второй план, уступив место необъяснимой тревоги. Проходивший мимо человек случайно задел рыжего плечом, на что тот отреагировал слишком остро. Бави был на взводе. Резко обернувшись к незнакомцу, он с размаха двинул тому кулаком по челюсти. Стоящие рядом ахнули и, затихнув, расступились:

- Урод… - прохрипел нечаянно пострадавший, схватившись за разбитую губу. – сука, ты мне зуб выбил!

Бави будто перестал понимать, где находится. Бешено озираясь по сторонам, он пытался отыскать кого-то в толпе. Рыжий осторожно отступил назад, вдруг замер и прислушался, после чего резко сорвался с места, ринувшись в сторону леса:

- Эй!

Кацэ, напуганный внезапной сменой его поведения, торопливо поднял крутящегося под ногами Бантика и бросился следом. Он спустился с крутого оврага по мраморной лестнице, заросшей мхом, потрескавшейся и местами разваливающейся. Шустро проскочил меж деревьев и выбежал на берег, непривычно окутанный тёплым туманом. У самой воды неподвижно стоял Бави. Мальчик нерешительно шагнул вперёд, остановился, сомневаясь – а стоит ли вообще сейчас приближаться к этому неадекватному типу, после чего всё же сподвиг себя на это:

- Что с тобой? Эй, … Бави? – несмело обратился к нему Кацэ.

- Вода.

- Чего?

- Опусти-ка руку.

- Зачем?

Бави выглядел слишком серьёзным. Пристально смотрел на тихое течение, пытаясь что-то рассмотреть на дне. Пояснений он не дал, потому Кацэ, чуть помешкав, присел на корточки и опустил в воду кончики пальцев. Мальчик вздрогнул, рывком выпрямившись и шарахнувшись назад. Горячая. Будто из реки только что вытащили огромный кипятильник. Кацэ поднял на компаньона вопросительный взгляд – Бави как-то узнал, что вода вскипячённая, но сам проверить не мог – врят ли у протезов имелась чувствительность.

Паренёк угнетённо вздохнул и опустился на корточки, зажмурился, лбом прижавшись к тощим коленям. Он протрезвел за несколько минут – нечестно! Виски вновь сковала острая боль сводящей с ума мигрени. Кацэ присел рядом, сочувственно глядя на рыжего, но ничем не мог ему помочь. Ведь мальчик даже не знал, что у того болит.

4.

**21 год \ из архивов воспоминаний \

Инграт не помнил лица матери. Она умерла, когда ему было три года. Близких родственников у неё не было – ещё девчонкой она напросилась на работу «при дворе» губернатора, и честно служила ему горничной. Об отце Инга так же ничего не известно. Мало ли, где деревенская дурочка могла нагулять нежеланного ребёнка.

Оставшись сиротой, Инграт рос в доме губернатора, исполняя мелкие поручения, помогая рабочим. Жаловаться не приходилось. Всегда сытый и прилично одетый – безродный мальчишка должен был радоваться своему положению, ведь лучшей жизни и представить нельзя. А когда у жены губернатора родился сын, Инграта связали с ним прочными узами юного господина и его персонального раба. Этакая должность няньки. Мальчика назвали Лоял. Во время сложных родов его мать скончалась, но губернатор, кажется, даже не заметил этого. Ему нужен был законный наследник, а остальное не имело значения – женщин у правителя всегда было в избытке, и второй раз он жениться не собирался. Губернатор всегда был занят, потому его сын был целиком и полностью представлен на попечительство многочисленных слуг и, в особенности, Инграту. Разница в их возрасте составляла десять лет.

С повышением на новую должность, Инграта освободили от остальной работы. О чистке «царской» конюшни и хлопот в роскошном саду можно было забыть. Проводя всё время с юным наследником, Инграт стал практически членом губернаторской семьи; обедал за их столом, ночевал в комнате маленького «принца», на семейных праздниках развлекался, а не прислуживал.

Когда Лоял подрос, Инграт стал замечать поразительную схожесть с ним. Черты лица, на редкость выразительные голубые глаза, какими могла обладать только чистокровная знать… В душу закрадывались сумасшедшие мысли, подтверждения которым не было. Нет, даже не верилось толком…

- О чём ты думаешь? – спросил Лоял, наивно хлопая ресницами.

Инграт слишком долго, не моргая даже, смотрел на своего господина с обеспокоенным видом. Словно пытался найти ответ за его взглядом – таким преданным и любящим. Не секрет, что в глазах юного наследника воспитатель был этаким божеством, идолом, который всегда рядом и всегда во всём поможет. Для ребёнка, как правило, образцом становится родитель, но одного Лоял лишился ещё при рождении, а другого практически не видел. В его мире существовал один лишь Инграт, которого мальчик обожал и старался во всём подрожать ему. Он мог часами наблюдать, как паренёк рисует, а скоро захотел научиться сам, чему охотно способствовал любимый воспитатель. Лоял никогда не относился к нему, как к слуге – иногда, даже стеснялся попросить о чём-то. «Принц» вообще рос воспитанным. Ни всеобщее поклонение, ни роскошь - не избаловали его. Ему это попросту было не нужно. Лишь бы «старший братик», как он предпочитал называть Инга, всегда оставался рядом. Но даже это никак не относилось к проявлению аристократического собственнечиства – ребяческое восхищение старшим товарищем, близкое к фанатизму, и только.

Инграт отогнал от себя невразумительные мысли и добродушно улыбнулся:

- Да так. Ерунда. Засыпай.

Он наклонился к Лоялу, лежащему в кровати весьма масштабных размеров, и поцеловал его в лоб.

Покои шестилетнего мальчика по числу квадратных метров можно было сопоставить с жилплощадью среднестатистической семьи, а то и не одной. У Лояла было всё. Отец откупался от него подарками. Однажды мальчик попросил подарить ему на день рождение шахматы, что бы Инграт научил его играть, а губернатор устроил из этого настоящий цирк, приказав создать во дворе огромных размеров площадку по подобию игровой доски и выставить слуг вместо фигур, при этом и одев их в соответствующие наряды. Инграт был в ужасе от подобной эксплуатации людей, которых знать считала бездушными вещами. В порыве ярости он высказал всё это Лоялу, который, впоследствии, заперся в своей комнате и проплакал весь день. Тогда Инграт искренне сожалел о том, что сорвался на ребёнке, ведь в том, что его отец – сволочь, вины несмышлёного наследника не было. В качестве извинений паренёк одолжил у сторожа старенький, не лакированный даже набор шахмат и выполнил данное своему господину обещание, обучив его всем правилам.

- Если быть слугой так плохо, то почему они не уйдут работать в другое место?

Весенний день выдался на исключение приятным, сидеть в душном особняке не хотелось, потому они вышли прогуляться в придворный сад, ограждённый высокой решёткой под напряжением и по территории не уступающий центральному городскому парку. Лоял устроился на плечах Инграта, который придерживал его за колени:

- Кушать каждый день хочется, а что бы иметь на то возможность – нужно непосильно батрачить. Если они кинут твоего отца, идти им некуда будет.

- Почему? – наивно спросил мальчик.

- Потому что других возможностей в Столице не так-то много. Были замечательные заводы, хлебопекарни и фабрики, но их закрыли. Губернатор прекратил содержать производство.

- А что случилось с людьми, которые там работали? – напугано уточнил мальчик.

- Не знаю. Наверное, большинство из них теперь работает на таких, как твой отец. А те, кто не смогли переступить через свою гордость, умерли с голода.

- Не правда!

- Извини. Я не должен тебе о таком говорить.

- Нет, я хочу знать! Ведь… - Лоял замялся, продолжив робко и неуверенно. – когда-то власть будет принадлежать мне, и я должен быть в курсе происходящего.

Инграт невесело усмехнулся:

- Да уж. Возможно, ты станешь лучшим правителем.

- Правда?

Каждый раз, когда Инграт хвалил его, или хоть как-то выражал свою симпатию – хотя бы невзрачными намёками – Лоял так и сиял от восторга. Ведь сам Бог, коим являлся воспитатель в глазах ребёнка, имеет к нему расположение!

- Время покажет. Для начала тебе стоит выйти за пределы поместья. Там, за воротами, совершенно другой мир. Люди не будут почтительно кланяться тебе при встрече, как подкупленные слуги. Они ненавидят тебя, потому что у тебя есть всё, а у них ничего. Всё, что можно было, у них забрал твой отец. Ведь ничего в мире не берётся из неоткуда и если у кого-то прибудет – у кого-то другого убудет. В этом заключается система государственной власти.

- Тогда я не хочу быть правителем. – нахмурился Лоял.

Не так-то приятно было слышать ребёнку о том, что огромное количество людей, населяющих Столицу, его ненавидят:

- Эй, ну ты чего?

Инграт остановился, сняв мальчика с плеч и опустив перед собой. Он присел рядом на корточки, приободряюще улыбнувшись Лоялу, который, судя по выражению его личика, был готов расплакаться:

- Ты сам напросился на правду. Не плачь. Правитель не жалеть свой народ должен, а думать о том, как ему можно помочь.

Лоял стоял, опустив голову, как провинившийся. Даже будучи ребёнком, он понимал, сколь много от него зависит в будущем:

- А ты будешь мне помогать?

- Конечно буду. – ласково ответил Инграт, проведя ладонью по белоснежным волосам своего господина.

Инграт хотел рассказать ему больше о том, что происходит за пределами поместья. О том, как люди спиваются от безнадёги и умирают с голода. О том, как беспредельничает знать. Аристократу ничего не стоит не расплатиться по счету в ресторане, устроить погром, даже убить у всех на глазах показавшегося недостаточно вежливым продавца. Был случай, когда молоденькая официантка случайно задела локтем чашку кофе и пролила её на брюки одного влиятельного человека. Не стерпев подобной ошибки, он схватил со стола нож и вонзил его девушке в живот. Тех, в чьих жилах не текла «голубая» кровь, знать считала грязью, ничего не стоящим мусором.