Советский и постсоветский периоды развития идей судебного правотворчества

Не менее важным этапом в становлении прецедента как источника права в России является советский и постсоветский периоды. Это касается, прежде всего, двух вопросов – о проявлении законодательной инициативы и о содержании права законодательной инициативы.

Законодательная инициатива, несомненно, связана с подготовкой законопроектов. В 1957 Верховному Суду СССР было предоставлено право законодательной инициативы (ст.1 Положения о Верховном Суде СССР)[82]. Но, нужно отметить, что законодательная инициатива не являлась ключевой деятельностью Верховного Суда СССР[83]. Основная деятельность Верховного Суда СССР как высшего судебного органа – это контроль за судебной деятельностью органов правосудия СССР, а также судебных органов союзных республик в пределах, установленных законом. Эта деятельность является подзаконной. Но тем не менее практика показывает, что использование судебными органами права законодательной инициативы благоприятно отражается на совершенствовании законодательства.

Что же лежит в основе деятельности судебных органов, касаемо законодательной инициативы?

С точки зрения Братусь С.Н[84]. «основным «двигателем», который вызывает к жизни те или иные представления Верховного Суда СССР в Президиум Верховного Совета по вопросам, подлежащим разрешению в законодательном порядке, и по вопросам толкования законов, является судебная практика».[85]

Тем не менее, именно судебная практика является основным источником осуществления законодательной инициативы судебных органов.

Также важно отметить немаловажную роль судебной практики в процессе правового регулирования, где она «играет роль «обратной связи»; с одной стороны – сигнализирует о социальной эффективности правового регулирования, с другой – отражает факт воздействия общественных отношений на нормы права».[86]

В советской теории права на протяжении многих лет прецедент отрицался, хотя были попытки теоретически обосновать создание и применение судебного прецедента (судебной практики) высшими судебными органами.

Основные направления развития идей судейского правотворчества вообще и судебной практики в частности в советский и постсоветский периоды фактически остались прежними, какими они были в досоветский период.

«Затяжные и зачастую острые дискуссии велись и продолжают по-прежнему вестись вокруг вопросов, касающихся: допустимости самого судейского правотворчества наряду с парламентским правотворчеством, значимости судебной практики как регулятора общественных отношений и ее самостоятельности как источника права; соотносимости судебной практики, рассматриваемой в виде источника права с прецедентом, с которыми она зачастую отождествляется, и с другими источниками права; юридической силы судебной практики - "судебного прецедента" - и ее юридической природы; и др.

Однако ключевым вопросом остается вопрос о потенциальной возможности и реальности существования судебной практики как самостоятельного источника российского права»[87].

Известно, например, что еще в 40-50-е гг. предпринимались попытки представления руководящих разъяснений Пленума Верховного Суда СССР в качестве источника уголовного права.

Аналогичные попытки рассмотрения судебного прецедента в качестве источника права предпринимались в послевоенный период не только в уголовном праве, но и в других отраслях советского права. Однако как на общетеоретическом уровне, так и на уровне отдельных отраслей права они представлялись недостаточно обоснованными, слабо аргументированными, а иногда и ошибочными.

В основу официальной концепции советского права был заложен тезис, а точнее, аксиома, согласно которой социалистическое право вообще, а советское - в частности не может рассматривать судебный прецедент в качестве источника права, поскольку это ассоциируется: а) с разрушением социалистической законности, понимаемой лишь как строгое и неуклонное соблюдение законов и других законодательных актов; б) возможным судебным произволом в процессе одновременного выполнения правотворческих и правоприменительных функций; в) подрывом или же, по меньшей мере, ослаблением правотворческой деятельности законодательных органов.

«Причины непризнания судебной практики в любой форме, в том числе в виде прецедента как источника права, в советский период лежат, по-видимому, гораздо глубже и они серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Их следует искать, прежде всего, в самой весьма сложной, многогранной, а нередко и противоречивой материи, именуемой судебной практикой.

Изменилось ли отношение к судебной практике как источнику российского права в современный, постсоветский период по сравнению с советским периодом? Судебная практика по-прежнему формально не признается как источник российского права»[88].

Под «радикальностью» изменения отношения к судебной практике в форме прецедента в постсоветский период имеется в виду, во-первых, резкое расширение сферы применения судебной практики в России с начала 90-х годов, со времени создания Конституционного Суда, а во-вторых, в значительной мере как следствие первого, заметное изменение отношения к прецеденту среди отечественных исследователей, юристов - ученых и практиков в сторону признания его в качестве одного из источников российского права.

Рассматривая судебную практику, как и судебное правотворчество в целом, в историческом аспекте, нельзя не задаться вопросом, касающимся "движущих сил", стимулов и мотивов столь стойкого интереса к данной материи со стороны юристов - теоретиков и практиков в советский и постсоветский периоды.

«В рассматриваемые - советский и постсоветский периоды вопросам судейского правотворчества вообще и его результатам - в виде судебной практики, в частности, уделялось не меньшее, а может быть и большее внимание, особенно в последние годы, чем в досоветский период»[89].

Объясняется это рядом причин. Но наиболее важные из них сводятся, прежде всего, кизвестной «преемственности в развитии отечественной правовой доктрины, правовых традиций, обычаев, правового сознания, в целом - правовой культуры»[90].

В силу объективных законов и закономерностей общественного развития советская государственная и правовая системы не могли возникнуть и успешно развиваться на пустом месте, без опоры на прежний исторический опыт государственного и общественного строительства в стране, на существующую в ней общую и правовую культуру, наконец - на многовековой опыт правотворческой и правоприменительной, в том числе судебной, деятельности.

Другими причинами довольно пристального и активного внимания исследователей к проблемам судейского правотворчества и судебной практики в советский и постсоветский периоды, наряду с элементами преемственности в развитии отечественной государственно-правовой теории и практики, являются закрепленные в законодательном порядке положения, позволяющие трактовать повседневную деятельность высших судебных органов не только в правоприменительном, но и правотворческом плане[91].

«В качестве примера можно сослаться на положения Конституции СССР 1924 г., относящие к компетенции Верховного Суда СССР выполнение им, помимо чисто правоприменительных, также таких, граничащих с правотворческими, функций, как "дача верховным судам союзных республик руководящих разъяснений по вопросам общесоюзного законодательства", имевших в формально-юридическом плане рекомендательный, а фактически - императивный, обязательный для них характер; дача им "заключений" по требованию ЦИК СССР "о законности тех или иных постановлений союзных республик с точки зрения Конституций".

Примерами могут служить также аналогичные по духу и смыслу положения, содержавшиеся в ст. 45 и 63 Закона СССР от 16 августа 1938 г. "О судоустройстве СССР, союзных и автономных республик", согласно которым на Верховный Суд СССР возлагался надзор "за судебной деятельностью всех судебных органов СССР и союзных республик, а на Верховный Суд союзной республики - надзор "за судебной деятельностью всех судебных органов союзной республики, автономных республик, краев, областей и округов, входящих в состав данной союзной республики"; в Законе СССР от 12 февраля 1957 г., закрепившим "Положение о Верховном Суде СССР". Согласно этому Положению (ст. 1, пп. "в", "г" ст. 9) Верховному Суду СССР, наряду с предоставлением права законодательной инициативы, вменялось в обязанность "рассматривать материалы обобщения судебной практики и статистики", давать "руководящие разъяснения судам по вопросам применения законодательства при рассмотрении судебных дел", а также "входить в Президиум Верховного Совета СССР с представлениями по вопросам, подлежащим разрешению в законодательном порядке, и по вопросам толкования законов СССР"»[92].

Подобного рода положения, позволяющие высшим судебным инстанциям выходить за рамки сугубо правоприменительной деятельности и послужившие основанием для рассмотрения их в качестве субъектов правотворческой деятельности, содержались в ряде других законодательных актов, принятых как в более поздний советский, так и постсоветский периоды.

Среди них – «федеральные конституционные законы, непосредственно касающиеся полномочий, порядка образования и деятельности Конституционного Суда Российской Федерации, Верховного Суда Российской Федерации и Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации; Федеральный конституционный закон 1996 г. (с измен. и дополн. 2001 г.) "О судебной системе Российской Федерации"; наконец, сами Основные законы России - Конституция РСФСР 1978 г. и Конституция РФ 1993 г»[93].

Согласно ряду положений, содержащихся в данных актах, высшие судебные органы наделяются правом на осуществление не только правоприменительных, но и надзорных, а также "разъяснительных" функций, нередко в практическом плане весьма тесно ассоциирующихся с судебными правотворческими функциями.

«Так, в соответствии с пп. 5 и 6 ст. 125 Конституции 1993 г. Конституционный Суд РФ дает толкование Конституции РФ, в результате которого "акты или их отдельные положения, признанные неконституционными, утрачивают силу", а "несоответствующие Конституции Российской Федерации международные договоры Российской Федерации не подлежат введению в действие и применению"»[94].

В свою очередь Верховный Суд РФ и Высший Арбитражный Суд РФ, согласно ст. 126, 127 действующей Конституции РФ[95], осуществляют судебный надзор за деятельностью соответствующих судебных органов и дают "разъяснения по вопросам судебной практики".

В обобщении можно сказать, что в нашей правовой системе сложилась парадоксальная ситуация, когда официально в нормах позитивного права прецедент отсутствует, но вместе с тем в практической судебной деятельности никто не отрицает колоссального правового значения судебной практики[96].

 

 

Глава III Судейское право