Часть 1: Основные философские дефиниции

 

Если эпистемологию и можно приблизительно определить в связи с вопросом "Как мы познаем?;" то вопросы онтологии, подобно можно определить в связи с такими вопросами, как: "Чем является познаваемое нами?»; «Что существует?»; и «Из чего оно состоит?" Следует произвести основной онтологический выбор, принимая либо "материалистическую" либо "идеалистическую" философскую позицию, но не обе одновременно, решая (или поступая) так, как будто "материя первична перед идеями" или же "идея первична перед материей." Основной гносеологический выбор делается с принятием либо реалистической либо анти-реалистической "теории познания." Всякая реалистическая теория познания согласна с тем, что мы имеем доступ к реальности или дает аргументы в отношении к такому доступу. Всякая анти-реалистическая теория познания станет отказывать в возможности такого доступа.

 

(I) Онтология

Возможно, необходимо более четко отделить старое метафизическое значение и осовремененное прогрессистское определение онтологии. Термин метафизика традиционно отождествлялся с учениями о извечно неизменной реальности и с мистической, религиозной и ненаучной философией. Отметим, что термин метафизика в этом смысле не является синонимом «философии». Диалектические материалисты, например, явно дистанцируются от называемого ими метафизикой, но не от самой философии (ср. Boeselager, 1975).

По указаниям «Словаря философии» Лейци (Lacey's Dictionary of Philosophy (1986)), метафизику иногда неверно определяют как "изучение природы вообще." Но это старое определение во многом весьма отвергнуто при рождении современной секулярной философии. О "метафизике" per se лучше говорить как о касающейся вопросов, которые "исходят, но и переходят пределы фактических и научных вопросов о мире" (Lacey, 1986, p. 143). Со своей стороны онтология проще определяется как "изучение существующего, а сегодня, в частности, всего бытующего, напр. материальных объектов, [процессов], мышления, особ, … и т.д." (Lacey, p. 143).

(a) Использование понятий материализм и идеализм. Обе базовые онтологические позиции материализма и идеализма, заметно выделяются как отмежевывающиеся друг от друга при исторически демонстрируемом практическом выходеа трех преобладающих научных метатеорий (которые я называю Позитивизмом, Метафизическим плюрализмом и Натуралистическим эмерджентизмом). Все же, однако, крайнее упрощение подразумеваемого под терминами материализм и идеализм помешало исторически принципиальной оценке не только трех научных метатеорий, но и вытекающиз из них "систем или школ" психологической науки.

В этом приложении (и далее), поэтому, я прямо принимаю воззрение Фейербаха и Энгельса на существующее:

"есть две и только две фундаментальные [онтологические] альтернативы: идеализм, согласно которому мышление первично во вселенной, а материя создана или зависит от мышления; и материализм, согласно которому материя изначальна, а мышление является подчиненной и зависимой особенностью мира" (Acton, 1967, p. 390).

Вообще идеализм в себя включает: Субъективный идеализм (Протагор, Беркли, Юм), Объективный идеализм (Платон, Локк, Кант), и Теизм (Аквинат, Декарт); с существующим у последнего традиционным метафизическим учением о "вере" и обращающейся к существованию Бога данной Богом рациональной "душе" не просто, как обращаются к эмпирическому "доказательству" (ср. 2 глава текста Эдны Гейбредер, 1933). Материализм в целом включает такие позиции как: Вульгарный или Механический "редуктивный материализм" (Гоббс, Лёб (Loeb), Дж.Б. Уотсон); и современный функциональный, или диалектический "нередуктивный материализм " (Джеймс, Дьюи, Болдуин; Маркс, Энгельс, Битсакис).

(II) Эпистемология (Гносеология)

Приведенное здесь полезное определение онтологии нужно отличать не только от "традиционной метафизики", но и от вспомогательного философского исследования под названием эпистемология (гносеология). Как отмечал Марк Болдуин (1957):

"Тем самым онтология уже не общая теория бытия вне ее особых форм; это теория познаваемой реальности отличная от теории процессов познания [эпистемологии]. Английская мысль, вероятно, обязана Фериеру, выразившему это последнее отличие онтологии от эпистемологии (Baldwin, 1957, p. 204)

Различные философские словари дают широкие определения последней как: (і) "отрасли философии, сконцентрированной на природе и пределах познания, на его предпосылках и основах, и общей надежности претензий на знание" (Hamlyn, 1967, pp. 8-9); или (іі) "систематического анализа концепций, употребляемых в повседневном и научном мышлении…"(Baldwin, 1957, p. 333).

(а) Реализм, анти-реализм, наивный реализм; Прямое и косвенное восприятие. Рис.1 показывает основный эпистемологический выбор реализма, далее раздваивающийся на различие между взглядами реалистов "косвенных" и "прямых". Поддержка прямо-реалистической теории познания ведет к последующему выбору среди Косвенной или Прямой теории восприятия. Сама возможность принять эту последнюю позицию "прямого восприятия", тем не менее, открыто не признавалась вплоть до конца 1960-х (см. Gibson, 1966; Reed, & Jones, 1982; Reed, 1987, 1988; Lombardo, 1987).

Задача Прямых реалистов того времени, следовательно, заключалась в том, чтобы разработать достаточную концепцию восприятия, в которой признавалась бы "существенная связь" между человеческим восприятием и объективно существующим миром (Hamlyn, 1967, p. 38). Иначе говоря, - перейти к теории восприятия, объясняющей, как человеческое познание соответствует миру объектов, событий или процессов.

Даже внутри реалистического и прямо-реалистического лагерей имеется два способа отвечать на так называемую "проблему познания" (проблему достижения рационального объяснения предполагаемой связи между сознанием и реальностью). Самый последнее достижение здесь (прямого восприятия) таково, что мы воспринимаем вещи непосредственно и объективно (верно); наиболее принятый ответ (косвенного восприятия) таков, что мы воспринимаем вещи лишь опосредованно, следовательно, субъективно, -благодаря " на нас действующим эффектам " (Lowry, 1982, p. 13).

Как указывают пунктирные линии на рис.1, большинство современников, выбирающих прямое восприятие согласно не редуктивной материалистической онтологии (предполагающей приоритет материи в качестве изначальной предпосылки, на которой базируется все дальнейшее доказательство), а также принимает непосредственный реализм, отстаивающий соответствие нашего мышления миру, в котором мы обитаем. Более традиционное и проблематичное предпочтение косвенной перцепции, однако, более согласуется с идеалистической онтологией (которая предполагает приоритет идей, на которых базируется все дальнейшее доказательство); и тем самым открыто принимает или соскальзывает в косвенный реализм.

Сама идеалистическая позиция расщепляется далее на объективный идеализм, принимающий существование объектов в мире, но отрицающий нашу способность достичь их нашим перцептивным аппаратом (Кант); наоборот, субъективный идеализм доходит вплоть до отрицания существования объектов в мире (Беркли), заявляя, что это всего лишь сложные конструкции человеческого мозга.

Третья, так называемая "реалистическая" позиция, наивный реализм (особая форма уклончивого эпистемологического агностицизма) не показана на рис.1, но претендовала на посредничающую позицию, объявляющую, что хотя мы воспринимаем мир лишь косвенно, мы можем все же познавать мир объективно благодаря иным средствам, наподобие "практического критерия" повседневной жизни (I. Scheffler, 1967; F. Cunningham, 1973). Хотя эта позиция полезна при утверждении обоснования научного исследования тогда, когда все основополагающие предпосылки непосредственного реализма и объективного идеализма открыто дебатировались (1930-1979), она не стала существенной в долгосрочном масштабе.

То, что исторически не хватило в огромном большинстве непосредственных или наивных (в т.ч. "критических") реалистических аргументов, - это поддерживающей теории прямого восприятия (Lombardo, 1987). Следовательно, успешным попыткам в этом направлении не доставало доказательной силы, с помощью которой бы сущность научной "объективности" - реципрокной воспринимающему и объектам в мире - возвращалась бы иначе, нежели в зависимых от согласования или прагматических терминах (которая, в свою очередь, уязвима перед идеалистическими и анти-реалистическими позициями всех оттенков).

Наивный реализм дает временное спасительное убежище для эмпирически-мыслящих ученых, которым наскучили все эти кажущиеся бесконечными эпистемологические диспуты эпохи философии науки до 1970-х. В сущности здесь предлагается, что единственной недогматической поддержкой эпистемологической реалистической позиции и самой научной объективности является прямая теория восприятия (J.J. Gibson, 1966, 1979). Иначе говоря, это единственный способ избежать сползания в скептицизм (а отсюда и солипсизм) столь характерный для анти-реалистической, косвенно-реалистической, и даже наивных и критически-реалистической позиций.

 

Ballantyne Paul F., Ph.D. Appendix 2: Basic Philosophical Choices, metatheory, and theory assessment methodology for a unified 21st century psychology// Р.F.Ballantyne. History and Theory of Psychology: An early 21st century student's perspective. 2008.

6.2. 2. Аргументы философии ХХ в.

Томас Нагель Что все это значит? ()

 

Философия не похожа ни на естествознание, ни на математику. В отличие от первого, она не может опереться на наблюдение и эксперимент, но только на мышление. В отличие от второй, она не располагает формальными методами доказательства. Философское исследование — это именно постановка вопросов и их осмысление, формулировка идей и поиск аргументов по их опровержению, а также изучение того, как на самом деле работают наши понятия и концепции.

 

Главная забота философии — критически исследовать и осмыслить самые обыкновенные идеи, которыми каждый из нас, не задумываясь, пользуется изо дня в день. Историк задается вопросом о том, что случилось в такой-то момент прошлого, а философ спрашивает: «А что такое время?» Математик исследует отношения между числами, а философ спрашивает: «Что есть число?» Физик занят строением атома и объяснением гравитации, а философ спрашивает: «Откуда мы знаем, что вообще что-либо существует вне нашего сознания?» Психолог изучает процесс овладения языком у детей, а философ спрашивает: «Что придает словам смысл?» Кого-то волнует вопрос: допустимо ли проскочить в кинотеатр без билета? Философ же спрашивает: «Что делает наши поступки правильными или неправильными?»

 

Мы живем, по большей части не задумываясь над понятиями времени, числа, знания, языка, добра и зла, считая все это чем-то очевидным, само собой разумеющимся. Но философия исследует эти предметы сами по себе, как таковые. Ее цель — хоть немного продвинуться в нашем понимании мира и самих себя. Разумеется, это не так просто. Чем фундаментальнее те понятия, которые вы пытаетесь осмыслить, тем меньше в вашем распоряжении исследовательских инструментов. Не так уж много вы можете счесть очевидным или принять на веру. Так что, философия — это в чем-то весьма и весьма странное занятие с точки зрения здравого смысла, тем более что лишь очень немногие ее результаты остаются не оспоренными хоть сколько-нибудь долгое время.

 

Поскольку я убежден, что философию лучше всего изучать, размышляя над конкретными, характерными для нее вопросами, я не стану распространяться насчет ее общей природы. Мы рассмотрим следующие девять философских проблем:

 

Знание о мире, существующем за пределами нашего сознания.

 

Знание о сознании других людей.

 

Отношение между сознанием и мозгом.

 

Как возможен язык?

 

Обладаем ли мы свободой воли?

 

Основание морали.

 

Какое неравенство несправедливо?

 

Сущность смерти.

 

Смысл жизни.

 

Это всего лишь избранный круг проблем — помимо них есть еще великое множество других.

 

Все сказанное мною в этой книге отражает мой личный взгляд на данные проблемы и не обязательно совпадает с мнением большинства философов. Да, наверное, у большинства философов и вообще нет согласия по указанным вопросам: философы вечно спорят, и о каждой философской проблеме существует больше двух мнений. Мое же личное мнение таково: в большинстве своем эти проблемы так до сих пор и не решены, а некоторые из них, возможно, не будут решены никогда. Но я и не ставлю своей целью здесь давать ответы — даже те, которые сам считаю правильными. Моя задача — помочь вам составить самое общее, предварительное представление об этих проблемах, с тем чтобы вы могли самостоятельно поразмышлять над ними. Прежде чем погрузиться в изучение многочисленных философских учений, весьма полезно самому почувствовать загадочность вопросов, на которые они пытаются ответить, самому поломать над ними голову. А лучший способ для этого — присмотреться к некоторым возможным решениям и постараться понять, в чем они неудовлетворительны. Я постараюсь оставить обсуждаемые вопросы открытыми, но если даже и выскажу свою собственную точку зрения, то вам нет никакой необходимости доверять ей, если вы не сочтете ее убедительной.

 

На свете существует множество замечательных книг в жанре введения в философию, содержащих подборки извлечений из произведений как великих мыслителей прошлого, так и современных философов. Эта небольшая книжка не может их заменить, но все же я надеюсь, что она дает перовое представление о философии, делая это с максимальной ясностью и простотой. Если, прочитав ее, вы решитесь взяться за следующую книгу по философии, то сами увидите, сколь многое еще можно сказать об этих проблемах вдобавок к сказанному мною.

 

6.2.3. Теории сознания

Стивен Прист Теории сознания (1999)

 

ГРЯДУЩАЯ НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ПОСЛЕСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

В ходе научной революции один набор точных методов для ре­шения проблем сменяется другим. Обычно прежняя научная карти­на мира выживает как часть или раздел новой. Таким образом нью­тоновская механика была заменена Эйнштейновой специальной и общей теорией относительности, а также квантовой механикой. Это не значит, что ньютоновская физика ложна. Это означает, что она лишь приблизительно истинна, или же истинна только для физичес­ких объектов среднего размера. В истории идей древневавилонская картина мира вытесняется греко-римской, греко-римская сменяет­ся и поглощается иудео-христианской. Место Птолемея занял Гали­лей, Ньютона — Эйнштейн, Аристотеля — Дарвин. В каждом случае новый способ объяснения объясняет все то, что объяснял старый, и многое другое, включая и то, почему старый способ мог что-то объяс­нять. И это одно из оснований того, почему релятивизм в отноше­нии различных научных картин мира ошибочен. Если одна теория объясняет больше, чем другая, включая и то, почему ей это удается, то это более объяснительная теория.

Научная революция происходит тогда, когда существующие ме­тоды решения проблем перестают работать. Она происходит тогда, когда осознается, что теперешние методы не могут даже в принципе объяснить изучаемый предмет.

Сейчас при переходе в следующее тысячелетие мы как раз нахо­димся в такой ситуации. Мы неспособны объяснить самих себя, ис­пользуя существующие научные методы. Неврологический подход недостаточен для объяснения всего опытного и познавательного

опыта даже там, где он необходим. Психологическая глубина не­сводима к физической внешней стороне. Человеческие действия не являются неизбежными и потому они не улавливаются паути­ной детерминистского объяснения. Объективная наука не может объяснить ту субъективную точку зрения, которая и делает ее ис­торически возможной. Временные отрезки — прошлое, настоящее и будущее — несводимы к последовательности физиков: "до", "од­новременно с", "после". И боль — нечто больше, нежели стимуля­ция С-волокон. От нее больно. И цвета — нечто большее, чем све­товые волны. И я не просто другой. Я являюсь самим собой.

Несмотря на всю их логическую строгость, философия и психо­логия XX столетия были каталогами научных попыток объяснить, что в принципе лежит за пределами достижений науки. В философии логический бихевиоризм и его союзник — витгенштейновский ар­гумент личного языка, версии теории тождества сознания и мозга, функционализм, разновидности неоматериализма — все это много­численные попытки вбить квадратные колышки в круглые отверстия. Характерные черты человеческой реальности антитетичны по от­ношению к свойствам, которые охватывают эти теории. В психоло­гии экспериментальная психология, бихевиоризм, психология раз­вития и когнитивная психология — все это безнадежные попытки сконструировать данную дисциплину в качестве науки. Централь­ные проблемы философии оказываются на пути любой научной пси­хологии. Психология не является наукой.

Такова ситуация, когда мы входим в 2000 год. Когда дело доходит до объяснения своего собственного существования имеющиеся на­учные методы не справляются.

Та новая наука, что заменит старую, будет столь новой, что труд­но знать, можно ли вообще называть ее наукой. Эта революции вов­лекает науку как антитезис науке. В то время как традиционная наука является редукционистской, новая наука должна быть всесто­ронней. Она должна быть реалистической в отношении человечес­кого мира. От нее будет требоваться понимание человеческого су­щества как одновременно ментального и физического, как себя и как другого, индивидуального и социального, свободного и детер­минированного, временного и вневременного, внутреннего и внеш­него, предсказуемого и непредсказуемого. Работа, приводящая к сле­дующей научной революции, будет заключать в себе и показ того, как эти, казалось бы, взаимно исключающие свойства фактически оказываются дополняющими. Они применяются без противоречия. И эта реальность — Ваше собственное существование здесь и сейчас.

 

6.3. Национальная философская мысль

6.3.1. Менделеев

Менделеев Дм.Ив. ОБ ЕДИНИЦЕ

 

В № 6 этого журнала г. Аленицын доказывает, что в природе нет нуля, что это фикция '. Указать это полезно для иных. Однако если идеям можно приписать существование, если слово отвечает существующему и если всякое слово есть уже отвлечение, то слово и идея, или такое отвлечение, которое называется нулем, существует в сознании. А потому говорить о нуле, значит говорить не о природе, а об идее, отвлечении, обобщении Другое дело - единица. Она кажется не только идеею, но и реальностью. Ее считают такою, из нее слагают, она альфа и омега философа, пишущего Я большими буквами, она начало творения, ею кончается дробление, в ней весь смысл индивидуализма, словом, она-то несомненно существует. Не правда ли? А между тем единица - просто даже немыслима в природе. Единица мер, веса, времени, всяких напряжении сил, - словом, всякие единицы, в науках употребляемые, заведомо условны. Их нет, они придуманы нами самими, т. е. фиктивны. Земля-и та не единица. Есть и другие земли - планеты.

Солнцев так много, как звезд, они все такие же, как солнце, и если солнце не имеет общеупотребительного множественного числа, то это зависит только от того, что язык слагался тогда, когда верилось в единичность больше, чем следует, и, попробуйте, ведь вы можете сказать: солнцы, солнцев, солнцами и т. д. Звучат эти слова, правда, нехорошо, не только потому, что идея о множестве миров и солнцев еще не приросла к нам, выучена, не сама родилась в нас, внушена долгим путем изучения, а главное, потому, что мы выросли на понятии об единице, учимся считать с единицы, даже думаем единицами. Зато нам поставят когда-то, со временем, не больше как единицу за успехи, хоть за прилежание и поведение готовы будут поставить высокий балл. Беда на свете водится, по крайнему моему разумению, от того, что мы очень уж уверены в существовании единиц и забываем или не знаем, что в природе единица невозможна и, мало того, единица в природе даже немыслима. Нуль мыслим, а единица - нет. Посмотрите и сообразите. Мыслим ли один, ну хоть баран. Да нет же.

Один умрет и не станет барана, и станет нуль, и останется вечно нуль. И кто имеет уши - услышит, и зрячий увидит, и умный поймет, что один человек, что один баран, очень близок к нулю. Двое - мужчина и женщина те мыслимы в природе, как начало рода, как зачаток общения, развития, сознания, самосознания, обособления, а один или одна, или единица - даже до понятия о чем-либо не дойдут. За каждым из нас, около всякого, после каждого, вместе с каждым, в каждом слове, звуке, понятии, - во всем, во всем так и разит совокупностью, сложностью, массою единиц, общностью. Индивидуализм, эта язва нашей образованности, есть созревший и даже загнивающий плод понятия об единице, существующей самостоятельно в природе. От этого плода, когда сгниет, останется, однако, надо думать, семя; оно даст новое, пышное развитие. Я царь природы, это мое, я сознаю себя, я буду жить, я стану творить, я буду блаженствовать, я нашел...- это все понятия, слова, мысли, опирающиеся на твердую уверенность в единицу. И все это недодумано и перестроится, изменится с веками, стушуется в мыслях. Так изменилось уже многое с тех пор, как писал Гомер, даже Виргилий. <Да ты не царь природы, - скажут нам, - а если царствуешь, то только потому, что получил и пользуешься наследием предков твоих, потому что сложился в семью, в общество, в государство. Сам-один ты, просто раб природы. Твое индивидуальное - зоологическое, животное и все твое человечное и все чем хвалишься - все то ведь от других, с другими - не одному тебе, не личное, а общее. Поймешь и перестанешь хвастаться за одного себя>. <Да это не твое, а данное тебе кем-то. Так правый рукав не собственность правой руки, а всего человека, шерсть от овцы, нить от прядильщика, ткань - ткача, шов от портного - дело и собственность не одного, а многих, многих>. <Ты сознаешь себя,скажут нам когда-нибудь, - только потому, что твоя мысль развилась от отца и матери, сестер и братьев, учителей и товарищей, словом, от того, что ты не единица в природе, а часть целого, клетка в крупном организме>. <И твое хваленое Я так же бессмысленно, как была бессмысленна похвальба твоей руки, что она рисует или пишет, что рукав - ее>. Так скажут, когда уразумеют, что единицы в природе нет. И тогда настанет новое, тогда падет индивидуализм, тогда славянская общинная идея заменит современную идею об единице и дело пойдет подальше теперешнего. Настанут, вправду, новые века и в мыслях и в делах, в верованиях и народных судьбах.

И, не бойтесь, вздорного будет меньше, ни древняя идея государства, ни новейшая, свободная единица, не пропадут, им будет лучше потому, что будет больше правды и толку. С веками дело жизни усложняется, потому что узнают больше и ладное - сохраняют, приспособляют сознательно или бессознательно.

В природе нет нуля, а единица в природе немыслима, хотя, кажется, и существует. И нуль, и единица слова, идеи. Воспринимая от других слово - потому что в начале всегда было и будет слово - мы сперва понимаем его как отвечающее чему-то реальному, единичному. А оно никогда этого характера не имеет. Слово есть уже обобщение. Слово--лошадь есть не эта-одна и не та - другая лошадь, а общее, отвлеченное понятие.

Слово единица есть также отвлечение, и притом отвлечение высшего порядка, чем то, которое связано со словом лошадь. Мы не можем сказать ничего, ни одного елова, не впадая в отвлечение, и вот отвлечение об единице, как о чем-то существующем в природе, есть именно такое же отвлечение, такая же фикция, как и понятие о нуле. Разности нет. И то и другое отвлечение неизбежны, законны, полезны, мысль становится в слове осязаемою, живою, плодотворною. Думают даже словами - иначе редко бывает. Но пусть в начале будет только слово, как что-то реальное, в конце должна быть верная, ему отвечающая идея, как что-то общее, иначе слово - звук пустой. Идея единицы только тогда и будет верна, когда уразумеем, что она так же в природе малозначащая штука, как и самый нуль, что единица ничто сама по себе, что она только изобретение нашего ума, к которому прибегают в геометрии, представляя себе кривую, состоящую из совокупности прямых. Единицу мало понимали до сих пор, ею увлеклись, из-за частей не видели целого, и пришла пора сознаться в том, что мы, каждый, считали себя значащими единицами, а в сущности каждый из нас сам по себе нуль. Еще ступенью встанем выше, и тогда единица будет высшего порядка -семья, общество, государство, человечество. И на этих ступенях наша жизнь построится лучше, и мы станем искать блаженства не личного, наслаждения не единичного, добра не спутаем с наслаждением, а станем понимать себя не больше, как микроскопическую клетку в целом организме. Так, возвышаясь, дойдем, начавши от условных нуля и единицы, до безусловной бесконечности. Путь мысли той так же ни больше, ни меньше - ясен и прост, неизбежен и полезен, как и тот путь идеи, по которому все видимое слагается из неделимых атомов, все живое - из клеток, как первых и простейших единиц, до которых добрался современный глаз. Только самый низкий организм есть единичная клетка. И как в ней все отправления спутаны, так спутанными останутся наши, пока мы не разберемся с понятием об общественном организме, перестанем быть индивидуалистами, сознаем, что мы единицы низшего порядка. А то мы возмечтали, что все условно и относительно, только наше философское Я безусловно, первично и существует. Сказать надо правду: в идее наша личная единица, не то, что какая другая, резко различна от нуля и никаким образом ему не равна, в действительной же природе, в мысли свободной от условных форм и слов это Я индивидуалистов ни более, ни менее, как нуль.

Идея нуля, по мне, была безвредна, а понятие об единице - наделало много худого. Их смысл в природе будет ясен только тогда, когда они станут в сознании рядом с идеей о бесконечности. Если в природе признать единицу, нельзя отрицаться ни от нуля, ни от бесконечности.

Русская философия второй половины XIX в. Ч. 1: Философия русских революционных демократов и естествоиспытателей: Хрестоматия/Сост., библиогр. статьи и прим. Б. В. Емельянова.- Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1991.-256 с., с.223-225.

 

6.1.2. Понятие о биосфере

П.А. Флоренский - В.И. Вернадскому^1

 

Глубокоуважаемый Владимир Иванович, мне давно хотелось выразить Вам свою радость по поводу Ваших последних геохимических работ, и в особенности - по поводу концепции биосферы. Однако сделать это лично не удается, и потому позвольте высказать свою признательность в нескольких словах письменно. Общее направление Ваших мыслей не было для меня новостью, и мне кажется, оно не может быть новостью ни для кого, вдумывающегося в основы и методы науки о космосе и учитывающего исторический ход наших знаний. В этом - высшая похвала Вам. Слова наука о космосе пишу не случайно, ибо для науки, в противоположность произвольному схемостроительству и системоверию, космос ограничивается или почти ограничивается биосферой, а все остальное относится либо к области домыслов, либо к формальным соотношениям, конкретное значение которых весьма многозначно. От души приветствую, что Вы имели мужество назвать мнимое знание о внутренности Земли настоящим именем; общественно было бы чрезвычайно важно твердить нашей полуграмотной интеллигенции (со включением сюда многих «проф.») о незаконности экстраполяций, на которых зиждется обычно мнимое знание. Позвольте в виде анекдота рассказать действительный случай, характеризующий склонность нашей интеллигенции к экстраполяции. В Главэлектро однажды был представлен доклад, в котором развивалась мысль, якобы полученная из опыта, о повышении экономической рациональности какого-то процесса в связи с расширением каких-то условий (на которые требовалось отпустить большой кредит); мысль эта доказывалась кривою, построенной по эмпирическим точкам, причем огромный чертеж, величиною чуть не с целый стол, имел буквально такой вид [ 2 ]. Эта кривая напоминает многие «научные» построения.

Подобное тому, что Вы говорите о внутренности Земли, необходимо развить и в отношении внешнего биосфере пространства. Тому, кто сколько-нибудь вникал в основания геометрии и в ее психофизиологические и физические источники, не может не быть очевидной произвольность истолкования данных астрономического опыта. Тут мы опять имеем дело с невероятной экстраполяцией данных биосферического опыта и выносим эти данные в такие новые условия, что они утрачивают не только свою надежность, но и вообще какое-либо конкретное содержание. В Талмуде есть мудрое изречение: «Приучай уста твои говорить как можно чаще: я не знаю». Как было бы полезно современности обратить внимание на него, сделать лозунгом и вывесить во всех аудиториях Systemglaube ist Aberglaube [ 3 ], и это Aberglaube ведет к нежеланию действительно познавать, действительно изучать то, что нам доступно. Вы отмечаете, что нет ни одного полного химического анализа животного организма. Сюда бы следовало добавить еще, что, в какую область ни ткнешься, на первых же шагах оказывается, что самые простые и самые насущные необходимые явления вовсе не изучены систематически, а имеются лишь разрозненные обрывки, разболтанные в произвольных схемах. В результате все то, что действительно существует, что всячески для нас важно, полупризнается или вовсе не признается. В истории общественного сознания следует считать событием огромной важности, что явление жизни, наиболее близкий нам, доступный и бесспорный факт, Вы и Ваша школа сделали предметом особого внимания и изучения и космической категорией. В частности, мне представляется чрезвычайно многообещающим высказываемое Вами положение о неотъемлемости от жизни того вещества, которое вовлечено (или, может быть, точнее сказать, просто участвует) в круговорот жизни. Вы высказываете предположение об особой изотопичности этого вещества; хотя этот момент возможен и вероятен, однако установка эмпирических изысканий должна, мне кажется, идти как-то глубже в строение вещества. Ведь наивный схематизм современных моделей атома исходит из метафизического механизма, который в самом основании своем отрицает явление жизни.

Переходя на новый путь и провозглашая «верность Земле», т. е. биосферическому опыту, мы должны настаивать на категориальном характере понятия жизни, т. е. коренном и, во всяком случае, невыводимом из наивных моделей механики факте жизни, но, наоборот, их порождающем. Теперь мы - экономические материалисты; так вот, механические модели есть не что иное, как надстройка над устарелой формой хозяйства, давно превзойденной промышленностью, и потому, следовательно, эти модели ничуть не соответствуют экономике настоящего момента. Скажу больше, они общественно и экономически вредны, как ведущие к реакционной экономической мысли и, следовательно, задерживающие и искажающие развитие промышленности. Если в настоящий момент промышленность есть электрохозяйство и отчасти теплохозяйство, но вовсе не механохозяйство, а физика есть электрофизика, то присматривающемуся к ходу развития промышленности не может не быть очевидным, что промышленность будущего, и может быть близкого будущего, станет биопромышленностью, что за электроникой, почти сменившей паротехнику, идет биотехника и что, в соответствии с этим, химия и физика будут перестроены, как биохимия и биофизика. Мое убеждение, что Ваш биосферический лозунг должен повести к эмпирическим поискам каких-то биоформ и биоотношений в недрах самой материи, и в этом смысле желание подойти к этому вопросу только из моделей наличных, т. е. пассивно в отношении учения о материи, а не активно, может быть тормозящим развитие знания и реакционным. Может быть, гораздо более целесообразно твердо сказать по Талмуду «я не знаю» и тем побудить других к поискам. У платоника Ксенократа [ 4 ] говорится, что душа (т. е. жизнь) различает вещи между собою тем, что налагает на каждую из них форму и отпечаток - [греч.]. Епископ эмесский Немезий [ 5 ] указывает, что при разрушении тела его «качества - лсоьот^тед - не погибают, а изменяются». Григорий Нисский [ 6 ] развивает теорию сфрагидации - наложения душою знаков на вещество. Согласно этой теории, индивидуальный тип - [греч.] - человека, подобно печати и ее оттиску, наложен на душу и на тело, так что элементы тела, хотя бы они и были рассеяны, вновь могут быть узнаны по совпадению их оттиска - [греч.] - и печати, принадлежащей душе. Таким образом, духовная сила всегда остается в частицах тела, ею оформленного, где бы и как бы они ни были рассеяны и смешаны с другим веществом. Следовательно, вещество, участвовавшее в процессе жизни, и притом жизни индивидуальной, остается навеки в этом круговороте, хотя бы концентрация жизненного процесса в данный момент и была чрезвычайно малой. Упоминаю здесь об этих воззрениях только как сообщение, может быть вам небезынтересное. С своей же стороны хочу высказать мысль, нуждающуюся в конкретном обосновании и представляющую, скорее, эвристическое начало. Это именно мысль о существовании в биосфере или, может быть, на биосфере того, что можно было бы назвать пневматосферой, т. е. о существовании особой части вещества, вовлеченной в круговорот культуры или, точнее, круговорот духа. Несводимость этого круговорота к общему круговороту жизни едва ли может подлежать сомнению. Но есть много данных, правда, еще недостаточно оформленных, намекающих на особую стойкость вещественных образований, проработанных духом, например, предметов искусства. Это заставляет подозревать существование и соответственной особой сферы вещества в космосе. В настоящее время еще преждевременно говорить о пневматосфере как предмете научного изучения; может быть, подобный вопрос не следовало бы и закреплять письменно. Однако невозможность личной беседы побудила меня высказать эту мысль в письме.

С уважением к Вам П. Флоренский 1929. IX. 21

Письмо печатается по: Переписка В. И. Вернадского и П. А. Флоренского // Новый мир. 1989. № 2., С. 162 – 165

 

6.1.3. Наука и общество

 

Флоренский П.А. ПИСЬМА С СОЛОВКОВ