Северное Причерноморье. Основание Боспорского царства

Некоторые черты, общие с событиями в Балканской Греции и Сицилии, наблюдались и на далёкой греческой окраине—в северном Причерноморье.

Ольвия сохраняла демократический строй. Верховная власть принадлежала народному собранию, управляли же государством выборный совет и выборные должностные лица. Наряду с полноправными гражданами в городе проживали греки из других полисов, получавшие в отдельных случаях особые права, а также эллинизированные скифы. С окрестным населением у Ольвии был налажен оживлённый обмен, и вместе с тем Ольвия связана была дочти со всеми крупными эгейскими центрами — не только с Афинами, главным политическим и экономическим центром V в., и с Милетом, метрополией Ольвии, но и с такими отдалёнными пунктами, как египетский Навкратис. Падение афинской гегемонии способствовало ещё большему усилению экономической роли Ольвии.

Херсонесу же в отличие от Ольвии постоянно приходилось вести борьбу то с таврами, населявшими западную часть Крымского полуострова, то с воинственными степными скифами. Уже в раннюю пору город был окружён стенами. В V и IV вв. Херсонес вёл не посредническую торговлю, а вывозил в греческие города продукты своего производства: вино, соль, рыбу.

В то время как Ольвия и JCepcoHec сохраняли республиканский строй и оставались в политическом отношении независимыми, города, расположенные по берегам Боспора Киммерийского (Керченского пролива) и на Таманском полуострове, были объединены под властью правителей Пантикапея. Объединение это произошло ещё в 480 г. и диктовалось, повидимому, стратегическими и экономическими соображениями: защитой от возможных наступлений варваров и необходимостью организовать хлебную торговлю.

Боспорское царство представляет большой интерес как для истории античного мира, так и специально для древнейшей истории СССР. Образование Боспорского царства относится к V в. до н. э. До того времени на северном побережье Черноморья существовали только отдельные греческие поселения — города-колонии, о которых рассказывалось в другой связи. В V в. из греческих колоний выделяется Пантикапей (Керчь), занимавший исключительно выгодное положение на Киммерийском (Керченском) проливе между Чёрным и Азовским морями. Своим расцветом Пантикапей, как и вообще все северочерноморские колонии, обязан торговле хлебом, рыбой и рабами, в большом количестве экспортируемыми в страны средиземноморского бассейна. Боспорский правитель носил титул архонта, власть же его была пожизненной и наследственной. До 438 г. у власти были архонты из рода Археантактидов, видимо, милетского происхождения. При неизвестных нам обстоятельствах власть в 438 г. перешла к Спартоку, человеку, носившему фракийское имя, но принадлежавшему, видимо, к скифской аристократии, возможно эллинизированной. В противовес Афинской архэ власть Спартака усиливается, и этим, как мы видели, может быть, и объясняется понтийская экспедиция Перикла. В это ли время или немного позднее между Боспором и Афинами устанавливаются регулярные связи. Пантикапей сделался опорным пунктом афинской хлебной торговли; весь хлеб из Пантикапея и подчинённых ему городов направлялся в Афины. Особое значение для Афин приобрела связь с Понтом после крушения сицилийской экспедиции. Хлеб в Афины шёл после этого главным образом из Причерноморья. Преемник Спартока Сатир I (433/32—389/88 гг.) стремится распространить свою власть на Феодосию, которая была торговым конкурентом Боспора, убежищем эмигрантов из Боспора. Сатир умер во время осады Феодосии. Политику Сатира продолжал его сын Левкон I (389/88—349/48 гг.). Из-за Феодосии ему пришлось вести войну с дорийским городом Гераклеей Понтийской, находившейся на южном берегу Чёрного моря и опасавшейся, вероятно, того, что за захватом Феодосии может последовать покушение и на гераклейскую колонию Херсонес. Несмотря на успехи гераклейцев, Левкону удалось захватить Феодосию, к которой он пристроил новую гавань, расширив и укрепив существовавшие сооружения. После захвата Феодосии Левкон именуется архонтом Боспора и Феодосии. Поскольку продвижение на запад встречало сопротивление, Левкон укрепляется на Таманском полуострове. К концу правления к его титулу «архонт Боспора и Феодосии» добавляется: «царь синдов, торетов, дандариев, псессов» (народов, обитавших на Таманском полуострове).

В IV в., когда Афины были ослаблены и никак уже не могли влиять на события в далёких причерноморских краях, начинается расцвет Боспорского царства. Существуют, несомненно, черты, общие между Боспорской и Сиракузской державами. И в той и в другой армия играла большую роль, и та и другая отличались агрессивной внешней политикой как по отношению к греческим полисам, так и по отношению к местному населению, и той и другой удалось добиться укрепления экономической мощи. Но держава Дионисия продержалась недолго, в то время как Спартокиды держались у власти три столетия. Объясняется это, по всей вероятности, тем, что Сицилийская держава была по преимуществу военной монархией, опиравшейся на армию и военно-служилые элементы, в то время как в существовании Боспорской державы заинтересованы были греческие города и эллинизированные круги скифского населения, втянутые в регулярный обмен с греческими городами. Господство Спартокидов обеспечивало бесперебойную торговлю хлебом, которая велась в широких масштабах. V и IV вв. были для Причерноморья временем расцвета классической греческой культуры. Археологические и эпиграфические материалы указывают, что между Грецией и причерноморскими городами существовали оживлённые культурные связи. Происходило взаимное культурное влияние между туземным скифским населением и греками. Наряду с эллинизацией туземного населения происходил и обратный процесс — в быте, ремесле и искусстве причерноморских городов-государств в очень сильной степени заметны скифские элементы. Из колоний прибывали в Грецию на общегреческие празднества влиятельные жители причерноморских городов, которые связаны были с видными гражданами греческих городов узами гостеприимства.

 

 

 

ГЛАВА XVI

ВОССТАНИЯ РАБОВ И БЕДНОТЫ

 

 

К. Бюхер, немецкий учёный конца XIX и начала XX в., утверждал, что народы классической древности на основании преобладающих у них хозяйственных форм относятся к ступени домашнего (ойкосного) хозяйства. Бюхер при этом особенно подчёркивал, что «полным развитием этой формы (т. е. ойкосного хозяйства) они были обязаны рабству». Недостатком экономической теории Бюхера было то, что он принижал хозяйство древней Греции (как и Рима) до уровня «домашней (ойкосной) формы».

В противовес этой наиболее распространённой концепции о значении рабства в античности выступил Э. Мейер, развивший в конце XIX и начале XX в. иную теорию по данному вопросу.

Э. Мейер отрицает рабство как базу античной экономики. Рабство в античности, по мнению Э. Мейера, мало чем отличалось от наёмного труда. «Рабу, — говорит он, — при ловкости и удаче открыт путь к свободе и богатству, его детям (а часто и ему самому) — к высокому положению в государстве и обществе». Нельзя иначе назвать эти слова, как цинизмом, поскольку они исходят из уст учёного, прекрасно знавшего действительно трагическое положение рабов в древности. Только исходя из этих установок в оценке роли рабства в древности, Мейер мог выставить другое псевдонаучное положение о том, что «рабского вопроса» никогда не существовало, что «никогда не происходило значительных восстаний рабов».

Модернизация развития древних Греции и Рима, привнесение в них закономерностей капиталистических отношений приводили Э. Мейера не только к стиранию грани между формами рабского и наёмного труда, но и к открытому в связи с этим затушёвыванию фактов восстаний рабов в древней Греции.

Следует заметить, что одну из первых попыток систематизации материала по восстаниям рабов в древней Греции сделал А. Валлон, который ещё в середине XIX в. написал «Историю рабства в античности», где он не только даёт историю рабовладельческой системы, но и анализ положения рабов, историю их восстаний как в Греции, так и в Риме.

Дальнейшее изучение этого вопроса не получило, однако, развития. О восстаниях рабов в древней Греции не выходило не только отдельных работ, но и сколько-нибудь серьёзных статей.

Данные Геродота, Фукидида, Платона и других авторов древней Греции вводят нас в ту атмосферу социальной борьбы, которая неизбежно приводила иногда к открытым восстаниям рабов, широкому движению бедноты, к таким эпизодам борьбы, которые заканчивались иногда взаимным истреблением противоположных борющихся сторон, рабов и рабовладельцев или демоса и аристократии.

Вот как представляется в описании древнегреческого философа накалённая почва для социальной борьбы в древней Греции: «Сидят они (бедняки) в городе, вооружённые жалами, одни как обременённые долгами, другие как лишённые чести, иные, угнетаемые обоими видами зла и питая ненависть и замыслы против людей, завладевших имением их, да и против всех, задумывают восстание» (Платон, Государство, VIII, 555 d). Такие восстания в конце V и начале IV в. представлялись, очевидно, Платону настолько частыми, что он в нескольких местах утверждает тезис о греческом городе-государстве, разделённом на два противоположных лагеря. «Всякий город, как бы он мал ни был, всегда имеет в себе два враждебных города: один город бедняков, другой город богатых» (Платон, Государство, IV, 422 0—423 а), в любом государстве, где только существуют богатство и бедность, имеются два взаимно противоположных лагеря: один —бедняков, другой — богачей.

Рассуждения Платона, философия которого является типично рабовладельческой, весьма любопытны. Они передают устами подлинного идеолога рабовладельческой Греции то действительное положение, социальная характеристика которого едва ли кем-либо из других современников могла быть дана столь ясно и отчётливо. Платон отлично сознавал, откуда надо искать помощи для безопасности устоев рабовладельческого строя.

Рабовладелец как частное лицо, имеющее большое количество рабов, может чувствовать себя в безопасности исключительно потому, говорит Платон, что ему как частному лицу оказывает защиту государство; не будь этой защиты, он должен был бы жить в вечном страхе перед рабами. Если бы не существовало этого рабовладельческого государства, «в каком бы великом страхе рабовладелец был за себя, за детей и за жену, как бы рабы не убили всех». Нечего говорить о том, что рассуждения Платона о сущности государства плохо, повидимому, скрывали раздражение и тревогу философа перед лицом восстаний рабов, с которыми не всегда успешно могли управляться греческие государства, несмотря на их специфическую, столь откровенно раскрытую Платоном социальную функцию защиты рабовладельцев.

Напряжение социальной борьбы между угнетёнными и угнетателями было столь велико в древней Греции, что некоторые памятники передают нам картины исключительной, иногда доходившей до звериной, ненависти друг к другу со стороны боровшихся классов. Так, например, Аристотель.передаёт нам любопытную с этой точки зрения клятву аристократии: «Клянусь, что я буду вечным врагом народа и сделаю ему столько зла, сколько буду в состоянии». Характерна в этом отношении также и надпись на одном памятнике, поставленном в честь аристократов (Крития и его друзей): «Это надгробный памятник смелым людям, которые короткое время дерзко противились проклятому афинскому демосу». В своей классовой ненависти аристократы-рабовладельцы не останавливались ни перед чем. Так, мы знаем, что в отместку за восстание народа в Милете аристократы забрали детей демократов, вымазали их смолой и сожгли. В 640 г., по сообщению Аристотеля, демократы в Мегарах подняли восстание, напали на стада богачей и перерезали весь скот.

Первоначально борьба рабов выражалась главным образом в порче инвентаря рабовладельца или в похищениях имущества его и, наконец, в бегстве в одиночку или массами от своих хозяев, что являлось наиболее распространённой формой скрытой борьбы с угнетателями.

Побеги рабов происходили как в военное время, так и в мирное. Но особенно часты были побеги во время войны, поскольку последняя ослабляла государство, вносила перебои в жизнь страны и тем самым создавала благоприятные условия для побегов угнетённых. Известно, что в начальный период пелопоннес: ской войны спартанские илоты убегали массами и готовы были поддержать афинян в борьбе со Спартой. Ещё раньше, в 464 г., мессенцы убежали от своих господ, объединились и подняли восстание, которое длилось более десяти лет. В 413 г., во время поражения афинской армии при Декелее, «более 20 тысяч рабов,— по словам Фукидида, — перебежало к-неприятелю (спартанцам), в том числе и многие ремесленники». Для Афин и их хозяйства это был тяжёлый удар, вызвавший не только хозяйственный, но и политический кризис, который привёл к известному олигархическому перевороту 411 г. На побеги рабов жаловался и Никий во время своей сицилийской экспедиции 414 г. Фукидид сообщает, что с кораблей афинского флота, действовавшего у Сиракуз, совершили побег все гребцы-рабы. Таким образом, флот был лишён возможности развернуть военные операции, что и предрешило печальный для Афин исход этой экспедиции в Сицилию. Об аналогичном побеге рабов, но уже на сторону афинян, говорит Фукидид, описывая взятие Хиоса афинянами в 412 г. Таким образом, в социальной борьбе с хиосскими угнетателями рабы решили присоединиться к наступавшим афинянам, в которых они видели избавителей. Такие побеги рабов из одного лагеря в другой, из одного государства в другое не раз создавали поводы для дипломатических переговоров, для заключения особых на этот счёт соглашений или даже для разрыва отношений между государствами древней Греции.

Известно, что во время восстания илотов в 464 г. в Спарте последняя вынуждена была обратиться за помощью к Афинам, и отряд Кимона был направлен на помощь Спарте. Отношения между Афинами и Спартой стали натянутыми, когда оказалось, что отряд Кимона симпатизирует восставшим и не может справиться с возложенной на него задачей. За это отряд был выслан из Спарты. Нам известно также, что одним из поводов к возникновению пелопоннесской войны явился конфликт из-за того, что мегаряне дали у себя приют беглым афинским рабам. Это обстоятельство во всё время пелопоннесской войны не исчезало, видимо, из памяти воевавших сторон, и именно поэтому, может быть, во время перемирия в 423 г. в договор был включён пункт, согласно которому ни та, ни другая из сторон не должна была принимать беглых рабов (Фукидид). Более того, в знаменитом договоре 421 г. между Афинами и Спартой имеется даже обязательство, по крайней мере со стороны Афин, помогать Спарте всякий раз, если только там произойдёт восстание рабов (Фукидид). Рабовладельческие государства всё время держали между собой контакт, когда дело касалось восстаний рабов, а за оказанную практически помощь одному государству со стороны другого последнее всегда вознаграждалось. Достаточно хотя бы вспомнить, как лакедемоняне благодарят Эгину за оказанную помощь Спарте при подавлении восстания илотов 3. Следует вспомнить также и коринфский конгресс греческих государств, созванный в конце 338 г. после поражения Греции при Херонее. В числе пунктов декларации, принятой на этом конгрессе, был один, согласно которому все договаривавшиеся стороны обязаны были прекратить освобождение рабов, чтобы не произошло впредь каких-либо революций. Этот договор представляет для нас особый интерес, поскольку он уже под гегемонией Македонии организовывал коалицию рабовладельческих государств против Персии на основе прочной защиты всех устоев рабовладельческого строя каждого договаривающегося государства.

Кроме тех мер, о которых говорилось выше, т. е. мер дипломатического порядка, ограждавших государства от бегства рабов, и кроме реальной помощи в борьбе с беглыми или восставшими со стороны другого государства применялись и другие средства. Внутри государства, где особенно часто наблюдались случаи бегства, на надлежащую высоту была поставлена организация розыска беглых рабов. В античных источниках мы имеем много любопытных данных об организации розыска рабов в древних государствах Греции. Известно, что помимо местной администрации города, которая привлекалась к розыскам, имелись также и частные конторы сыщиков, принимавшие «заказы» на поимку беглых рабов. Ксенофонт приводит следующий интересный пример разговора о мероприятиях по розыску рабов:

«Скажи мне, Диодор, если у тебя убежит слуга, ты принимаешь меры к возвращению его? Да, клянусь Зевсом, отвечал Диодор, я обращаюсь даже к помощи других и объявляю награду за его возвращение» (Ксенофонт, Воспоминания о Сократе, II, 10, 1—2).

В эллинистическую эпоху выплата вознаграждения за пойманного раба достигала трёх медных талантов.

Если рабовладелец имел хорошую организацию сыскного дела на случай охоты за беглыми, то беглые рабы не имели возможности нигде скрыться. Всюду им угрожала выдача их прежним хозяевам. Единственным временным убежищем для рабов были лишь храмы, но при этом только некоторые из них имели такое право дать пристанище для раба. Из таких храмов известны были Тезейон в Афинах, храм Аполлона в Дельфах, храм в Гортине на Крите и некоторые другие. Спасавшийся от преследований раб мог найти пристанище в каждом из этих храмов; раба нельзя было насильно взять из этого храма, но зато голод или власть жреца в храме произносили над беглым свой приговор. Покидавший из-за голода храм как своё временное убежище вылавливался розыском, наказывался и вновь возвращался к своему господину. Наконец, жрец храма вообще имел право распорядиться судьбой беглого, мог передать его господину, приказать перепродать его другому или просто выгнать его из храма и тем самь;м поставить беглого под прямую угрозу возвращения его опять господину. Только в Гортинском судебнике имелись определённые установления, регулировавшие если не права рабов, находившихся в храмовых убежищах, то во всяком случае произвол жрецов по отношению к беглым в храмах.

Несмотря на то, что первоначальные формы борьбы характеризуются пассивными методами выступлений против угнетателей и главным образом выражаются в виде бегства, онивсё же имели большое значение в развитии классовой борьбы в древней Греции. Они подрывали хозяйство рабовладельцев, вносили дезорганизацию в политическую жизнь рабовладельческой общины, а в момент войны эти бегства, притом массовые, угрожали всему существованию рабовладельческого государства. Особенно это хорошо известно из истории Спарты. Следует заметить, что в раннюю пору греческой истории убегавшие из города неполноправные граждане могли образовывать целые колонии. Так, например, город Тарент, по преданию, был образован бежавшими из Спарты парфениями (незаконными детьми порабощенных мессенцев от девушек-спартанок); после второй мессенской войны побеждённые илоты бежали в различные области: в Аркадию, на Родос, в Регий, а впоследствии в Сицилию.

Переход от пассивных форм борьбы рабов с угнетателями к активным характеризуется уже прямыми восстаниями рабов, что, несомненно, явилось более действенной формой борьбы. Восстания начались там, где скопления рабов были более значительные, где хозяйственная жизнь города или государства покоилась в значительной степени на труде рабов. К таким городам и государствам относятся Аргос, Мегары, Тиринф, Спарта, остров Хиос, города Сицилии и др.

Одно из самых ранних восстаний рабов в Греции, засвидетельствованное Геродотом, произошло в 494 г. в Аргосе. В этот год аргосские войска потерпели поражение от Спарты. Этим-то и воспользовались рабы, которые захватили обезлюдевший город и организовали там своё управление. «Аргос обезлюдел, — говорил Геродот, — до такой степени, что все дела поступили в ведение рабов, всем управлявших и распоряжавшихся, пока не возмужали сыновья погибших. Они тогда изгнали рабов и снова приняли Аргос в свои руки. После изгнания рабы с боя взяли Тиринф. Первое время между господами и рабами была дружба; но потом к рабам пришёл некий прорицатель Клеандр, родом из Фигалии в Аркадии; он уговорил рабов напасть на господ. Отсюда возникла между ними весьма продолжительная война, из которой лишь с трудом вышли победителями аргивяне» (Геродот, VI, 83).

О другом раннем восстании (около 488—486 гг. до н. э.) мы имеем сообщение у Полнена, греческого писателя II в. н. э. Последний, рассказывая о борьбе города Селинунта (в Сицилии) против Карфагена, останавливается на любопытном эпизоде. После войны много павших селинунтян осталось перед городом непогребёнными. Тогда один из младших командиров, по имени Фирон, предложил дать ему 300 рабов-дровосеков, с которыми бы он мог соорудить костёр и сжечь трупы павших бойцов. Селинунтяне согласились на это. Фирон набрал нужных ему рабов, вышел из города и потом стал уговаривать их поздно вечером напасть на город и взять его. «Фирон,— говорит Полнен, — взяв с собою молодых и сильных рабов, снабдил их необходимым оружием и потом, заняв город, сделался тираном селинунтским» (Полиен, Стратегемы, I, 28). У нас нет, к сожалению, более подробных и более авторитетных сведений, чем данные Полнена. Но и они очень интересны, поскольку передают нам один из эпизодов восстаний рабов в Сицилии. Известно, что и в городах Великой Греции, как, например, Селинунте, рабовладельческий строй сложился сравнительно рано и социальная борьба там достигала большого напряжения. Описываемый Полиеном эпизод является одним из многих выступлений рабов в момент острой борьбы между демосом и аристократией, рабами и свободными.

Говоря о Сицилии, о фактах классовой борьбы в городах Великой Греции, нельзя не упомянуть известного выступления рабов в Сиракузах под руководством некоего Сосистрата. Об этом выступлении 414 г., как и о напряжённой социальной обстановке в Сиракузах ещё задолго до восстания, сообщает нам тот же Полиен (Полиен, I, 43). Восстание рабов во главе с Сосистратом было весьма значительное, и Гермократ, один из сиракузских полководцев, был не в силах что-либо предпринять для подавления мятежа. Тогда Гермократ пускается на хитрость: подсылает к вождю рабов Сосистрату диверсанта, который и разлагает лагерь рабов. Около 20 организаторов восстания были выданы, другие были схвачены, и только 300 рабов убежали к афинянам, которые в это время осаждали Сиракузы. Это восстание 414 г. интересно для нас тем, что оно проходило во время пелопоннесской войны, когда рабы легче всего могли выбрать момент для массового выступления против своих угнетателей. Интересен здесь и момент перехода восставших к врагам как форма борьбы.

В самой Греции выступления рабов чаще всего повторялись в Спарте. Это в значительной степени объясняется, очевидно, тем фактом, что там находилась в порабощении громадная масса покорённого населения. Илоты, говорит Аристотель, устраивают мятежи против спартиатов; они постоянно на страже и подстерегают какую-нибудь неудачу спартиатов, чтобы напасть на них (Аристотель, Политика, II, б, 2). О напряжённой социальной борьбе между спартиатами и илотами передают много интересных сведений Фукидид, Аристотель, Ксенофонт, Плутарх и др. У Фукидида мы встречаем такую характеристику положения спартиатов: «Они испытывали страх перед буйством и многочисленностью илотов и всё время только и готовились, чтобы в любой момент выступить для подавления часто возникавших вспышек восстания илотов» (Фукидид, IV, 80, 3).

Мы укажем только на два известных своей продолжительностью и размахом восстания в Спарте. Первое относится к 464 г. и называется обычно третьей мессенской войной. В этом году имело место сильное землетрясение, замешательством во время которого и воспользовались илоты, все порабощенные мессенцы, поднявшиеся теперь за освобождение своей страны. Размах восстания сразу же принял столь значительные размеры, что рабы уже после первых удачных рейдов против спартиатов направились было на самый город Спарту. Царь Архидам собрал всех уцелевших от землетрясения спартанцев; и только после двух кровопролитных битв рабы отступили и направились к Итоме, горе, представлявшей собой естественное укрепление. Даже будучи запертыми в ущельях этой горы, илоты не сдавались и продолжали борьбу долгое время. В каком затруднительном положении оказались спартанцы, указывает и тот факт, что они вынуждены были обратиться за помощью не только к эгинетам, платейцам, мантинейцам, но даже к афинянам.

Это восстание длилось около десяти лет. После долгих усилий гора Итома была взята, движение илотов было подавлено. Многие мессенцы бежали и основали поселения в предоставленном им афинянами завоёванном городе Навпакте. Таков был исход этого грандиозного восстания в Спарте.

Чтобы закончить характеристику выступлений рабов в Спарте, остановимся ещё на восстании илотов в 425 г., во время пелопоннесской войны. В это время экспедиция афинского флота во главе с Демосфеном подступала к гавани Пилосу на западном берегу Пелопоннеса. Узнав об этом, илоты решили отложиться от Спарты и предложили свои услуги афинянам. Они стали опустошать прибрежные области и вновь укрепились на горе Итоме. Может быть, именно этот факт выступления илотов и был решающим фактором той афинской победы, которая, как известно, была связана с захватом гавани Пилоса и острова Сфактерии.

Из других районов Греции, где сосредоточено было большое количество рабов, был остров Хиос. По сообщению Геродота, этот остров взял даже монополию доставки на Восток, в Эфес и Сарды, для вывоза в гаремы Персии красивых юношей; последних выбирали обычно из рабов и превращали в евнухов. Неудивительно, что в результате скопления на острове значительных масс рабов восстания последних были обычным явлением. Но наиболее значительным из них явилось восстание Дримака, засвидетельствованное в рассказе у Нимфодора (Афиней, VI, 267—272).

Доведённые до отчаяния рабы на Хиосе, как это передаётся в дошедшем до нас рассказе, бежали в горы, укрылись там и оттуда совершали набеги на своих господ, подвергая их разорению и грабежу. Предводитель восстания принудил господ к отдаче всего имущества. После нескольких битв с рабовладельцами Дримак согласился на перемирие и заключение договора. По этому договору рабам обеспечивалась защита от посягательств господ. Такое положение стало для хиосских собственников нетерпимым. Рабовладельцы обещали большую сумму тому, кто доставит Дримака живым или мёртвым. Далее из рассказа видно, что Дримак трагически погиб, но новые выступления рабов стали настолько значительны, что господам пришлось даже вспомнить, что при Дримаке было для них во много раз лучше. И Дримаку был даже поставлен памятник как «благодетельному герою», разрешавшему все споры между господами и рабами в порядке договора, в котором фиксировались условия и тех и других. Не приходится говорить о том, что этот рассказ содержит в себе много легендарного, в нём ясно заметны следы позднейшей переработки в угоду рабовладельческой идеологии. Мифом о «благородном герое» рабовладельческие писатели выдавали свои затаённые мысли о вреде восстания, о желательности «договорённости», пропагандировали эти взгляды среди угнетённой части населения с целью удержать его от восстаний. Таково это восстание конца III в. до н. э.

В заключение остаётся сказать, что восстания рабов проходили иногда совместно с движениями бедноты. История Греции даёт нам немало примеров совместной борьбы угнетённых. Известно, что боровшиеся в V в. политические партии города Платеи втягивали в борьбу и рабов. Из сообщения Диодора Сиракузского мы знаем, что рабы этого города выступали на стороне демократов (Диодор, XIII, 41). Подобное же явление мы наблюдаем и на острове Керкире во время событий 427 г.Когда там разыгралась гражданская война, то обе стороны, и аристократы и демократы, «посылали на окрестные поля вестников, призывая на свою сторону рабов обещаниями свободы; большинство рабов примкнуло к народу», к демократической партии (Фукидид, III, 73). В 399 г. в Спарте был раскрыт заговор Кинадона, целью которого было свержение господствовавшего политического строя. Главной своей опорой Кинадон считал илотов.

В борьбе против рабовладельческого гнёта рабы и беднота старались объединиться и вместе бороться с господством угнетателей.

Из истории Греции нам известно, что борьба с рабами причиняла немалое беспокойство рабовладельцам и держала их в постоянном напряжении. Принимались самые различные меры для предупреждения восстаний. Платон советует в «Законах» не иметь рабов одной и той же национальности, поскольку это возможно, иметь рабов, говорящих на разных языках, если только желательно, чтобы они лучше переносили рабство, не могли сговориться между собой и подняться на восстание (Платон, Законы, VI, 777 с.) Но никакие преграды не могли задержать развития классовой борьбы, постоянных выступлений рабов, полных ненависти к угнетателям и готовых, как это сообщает Ксенофонт в отношении илотов, «с радостью пожрать спартиатов даже живьши», если бы только представился для этого случай.

Эту ненависть не скрывали и угнетатели, которые устами Платона говорили, что рабы—это такая собственность, обладание которой влечёт за собой много неприятностей: «Ведь рабы никогда не будут друзьями своих господ» (Там же, VI, 757 а).

Борьба богатых и бедных, рабовладельцев и рабов, свободных и неполноправных составляла основное противоречие греческого общества.

Как видно из вышесказанного, греческие писатели и эпиграфические памятники древности оставили немало сведений о формах социальной борьбы в первых классовых обществах Греции.

С возникновением рабовладельческого общества и государства внимание политиков и философов систематически обращалось на изучение социальных столкновений различных классов. Как известно, Аристотель должен был в своём трактате «Политика» посвятить истории различных восстаний и социальных движений целую книгу (пятую). По мере развития рабовладельческих обществ Греции писатели того времени не только свыкались с этим фактом социальной борьбы, но в оправдание его строили различные политические теории (Платон, Аристотель и др.), причём, как это видно из вышеприведённых взглядов Платона, самый факт восстаний и борьбы считался вполне закономерным явлением социального строя рабовладельческих республик Греции.

Все восстания рабов в Греции, как правило, терпели поражения. Объяснение этому факту надо искать в закономерностях развития рабовладельческого общества. Рабовладельческий способ производства сохранял ещё своё значение в средиземноморском мире. Не было ещё объективных условий для изменения существовавших общественных отношений. Рабы не были носителями нового, прогрессивного способа производства, и борьба их с рабовладельцами, равно как и выступления свободной бедноты, обречена была на неудачу. Однако в период разложения рабовладельческих порядков и перехода к феодальной формации восстания рабов и бедноты сыграли большую революционную роль.

 

 

ГЛАВА XVII

ГРЕЦИЯ И МАКЕДОНИЯ

Возвышение Македонии

 

Долгое время Македония была обособлена от Греции. На историческую сцену она выходит позднее, чем греческие города. Нижняя Македония представляла собой равнину, Верхняя — горную область. "Почва Македонии была удобна для сельского хозяйства, но главным богатством Македонии был лес. Леса покрывали громадные пространства Македонии в то время, когда они были уже почти истреблены в Греции.

Ранняя история Македонии в основном сходна с историей других более известных нам античных обществ. В этническом отношении македоняне, по господствующему в науке мнению, близки к грекам. Население составилось из смешения греческих, главным образом фесеалийских, племён с северными иллирийско-фракийскими племенами. Македонский диалект близок к фес-салийскому.

Социально-политический строй Македонии в конце V и в IV в. ещё сохранял многие черты гомеровского строя. Во главе государства стоял царь, опиравшийся на военно-родовую аристократию, так называемых спутников (гетайров) — землевладельцев и скотоводов. Основную массу македонского населения составляли пастухи и хлебопашцы, частью свободные, частью зависимые. В Македонии сравнительно рано развилось горное дело. Кроме того, из Македонии вывозились лес и продукты лесной промышленности: дёготь и смола. Жители прибрежной полосы с успехом занимались рыболовством и торговлей. В классический период Македония почти не играла роли в общеэллинских делах.

Рост Македонии начался с пелопоннесской войны, будучи следствием внутреннего развития Македонии и исключительно благоприятной международной конъюнктуры. В конце V и в самом начале IV в., при царе Архелае (419—399 гг.), Македония занимает уже видное место среди греческих держав на Балканском полуострове. Подобно другим царям и тиранам Архелай содержал богатый двор и проявлял интерес к эллинской культуре, считаясь знатоком и покровителем её. При дворе Архелая, между прочим, жил «умнейший из всех эллинов», афинский трагик Эврипид, который написал драму «Архелай», посвященную македонскому царю-меценату. Продолжателем Архелая был Филипп II (359—336 гг.), создатель Македонской державы. С именем Филиппа связана военная реформа, создание знаменитой македонской фаланги (сомкнутой пешей и конной колонны) и денежная реформа. Денежная реформа Филиппа состояла в введении биметаллизма — серебряной и золотой валюты. Первая господствовала в греческом мире, а вторая была принята в Персидском царстве. Филипп поставил серебро наряду с золотом и тем самым понизил ценность последнего. Это была своего рода валютная война между Грецией и Персией, которая, по авторитетному суждению Моммзена, в значительной степени и предопределила исход последующей персидской кампании.

Ядро македонской армии при Филиппе II составляла колонна (фаланга) тяжеловооружённых пехотинцев, вербуемых из более состоятельных граждан. Македонская фаланга, имевшая глубину в двадцать рядов, представляла грозную лавину, медленно двигавшуюся на врага. Фалангисты были вооружены длинными копьями—сариссами до 2 метров длины. Для защиты боков фаланги служила лёгкая пехота и кавалерия, вербуемая из соседних фракийско-иллирийских племён. Наряду с лёгкой кавалерией в Македонии существовала ещё тяжёлая конница, пополняемая из аристократии, царских гетайров. В соединении различных видов войск и лучшем техническом оснащении армии и заключалась реформа Филиппа II. Македонское войско состояло частью из наёмников, большей же частью из туземных крестьянских ополчений, предводительствуемых местными басилеями.

Опираясь на силу своего войска, Филипп II в короткий срок овладел всем македоно-фракийским побережьем, занятым греческими колониями, богатым минералами и корабельным лесом, городами Амфиполем и Пидной и золотоносной горной областью Пангеем. В 348 г. под власть Македонии попал город Олинф, стоявший во главе союза фракийско-халкидских городов и находившийся в союзе с Афинами. После упорного сопротивления Олинф был взят македонским царём и разрушен до основания, а жители уведены в плен и проданы в рабство.

Захват Пангейских россыпей и дал возможность Филиппу провести денежную реформу.

Таким образом, к середине IV в. Македония из второстепенного полуварварского государства превратилась в первоклассную державу, заявлявшую права на мировую гегемонию и в конце-концов достигшую этой гегемонии.