Мы стали зависимы от эмоционального возбуждения

Как ребенок, воспитывавшийся в алкогольной семье, я часто оказывался в центре бурной семейной мелодрамы. Жизнь в семье была полна напряжения, враждебности, протеста, вины и стыда. Каким-то странным образом она была одновременно волнующей и страшной, главным образом потому, что действия моих родителей в пьяном состоянии были непредсказуемыми. В результате я склонен связывать страх с возбуждением.

Моей обычной реакцией на безумие в моей семье была настороженность, за которой следовал прилив возбуждения и страха. Страх стал частью моей личности. Я стал зависим от выброса адреналина, сверхбдительности, кошмара семейных сцен, которые становились все тяжелее.

Такое стечение обстоятельств заставляло ощущать себя очень бодрым и позволяло не чувствовать покинутость. Я ощущал себя в центре или частью чего-то очень напряженного и жизненно важного. К несчастью, будучи ребенком, я не понимал, что меня реально затягивало в вызываемую алкоголем эмоциональную бурю, которая заставляла меня страдать.

 

Мы путаем любовь с жалостью и склонны «любить» людей, которых можем «жалеть» и «спасать»

За эти годы я заметил, что некоторые взрослые дети выглядят и ведут себя определенным образом, который напоминает мне о моем собственном «раненом и потерянном» виде. Для меня это стало выражением моего внутреннего замешательства. Страдающий покинутый ребенок во мне кричал через мое выражение лица и позу. Во взрослом возрасте, я имел склонность притягиваться к той же израненности, душевной печали, глубокому смущению и тоске в других людях, к тому, что я ощущал сам, будучи ребенком. Я хотел спасти этих людей.

Поскольку детская жалость была ближе всего к любви, которую я был способен испытывать, сейчас я должен следить за тем, чтобы не путать эти две вещи. В ВДА я вынуждал себя противостоять и прорабатывать непреодолимое чувство жалости к себе. Впоследствии, я упивался им и перепроживал многое из своей детской печали. Я должен был сдаться и претворить в жизнь идею, что если я чувствую огромную жалость или сострадание к человеку, это не значит, что я должен спасать его. Моя любовь не могла исцелить и наполнить их — это была их собственная задача.

Мои усилия по спасению других людей были попыткой заставить их чувствовать себя цельными и завершенными. Если бы я преуспел в «причинении» им удовлетворения от самих себя, то я мог бы гордиться тем, что я сделал.

 

Мы глубоко запрятали чувства из нашего травмирующего детства и утратили способность чувствовать или выражать чувства, потому что это причиняет слишком сильную боль (отрицание)

Уже в самом раннем детстве мои чувства стали такими саднящими, такими болезненными и интенсивными, что я начал обесценивать их и прятать поглубже. В ВДА я открыл, что мои глубочайшие реакции на насилие и покинутость, отвержение и едкие насмешки были тщательно запиханы подальше в подсознание. Поскольку происходящее в моем доме становилось все труднее и труднее выносить, я просто хоронил свои чувства, которые возникали в ответ на события. Так мне удалось соорудить почти непробиваемый щит вокруг источника моих ранних мучений. Я не мог допустить, чтобы вся эта детская боль вышла на поверхность и была проработана. Потребовалось несколько лет выздоровления в ВДА, чтобы взломать этот защитный панцирь.

Большинство чувств из детства вышли наружу через преодоление похожих конфликтов и инцидентов в течение моих первых дней выздоровления. Насколько я был расстроен и ужасно переживал те события, настолько же они были мне необходимы, чтобы открыть свою душу этим давно запрятанным чувствам.

Еще больший вред причиняла моя неспособность узнавать и осознавать, какое именно чувство я испытывал в каждый конкретный момент. Давным-давно я перестал быть чувствительным, осознанным и спонтанным человеком. Я был своего рода механической особью с очень ограниченным набором реакций и откликов, которые вполне сходили за чувства — не очень здоровый портрет. Из того, что я знаю о природе человека, личность, которая утратила способность определять и выражать свои чувства, в значительной степени похоронена заживо жестким ригидным поведением и неспособна проживать жизнь полно и осмысленно.

Собрания ВДА обеспечивают безопасное и понимающее окружение, в котором участники могут исследовать, опознавать и выражать свои самые сокровенные чувства, не опасаясь осуждения. Собрания также создают ощущение принадлежности, благодаря которому уязвимый ребенок алкоголика принимается безусловно.

 

Мы сурово осуждаем себя, у нас не развито чувство собственного достоинства

Дети, которые подвергаются постоянной критике, которым неоднократно сообщают, что они «хуже чем», неспособны развивать здоровые чувства в отношении себя. Наши родители обеспечивают нас каркасом и основой нашей ранней идентичности. Ежедневно они определяют нас как хороших, плохих, приятных, никчемных, беспомощных или неполноценных. Вследствие этого ежедневного перечисления у ребенка развивается восприятие себя тем, кто он есть, и из чего он сделан.

В семье алкоголиков ежедневными входящими сигналами, как правило, являются грубость, наказания и критика. Родители-алкоголики оскорбляют детей всеми возможными словами и выражениями; а результат почти всегда один — ребенок, имеющий болезненно низкое чувство собственного достоинства. Даже всех превосходящие дети-герои в алкогольной семье таят внутри мучительные чувства, что они недостаточно хороши. На самом деле, их послушные достижения и героические усилия это, как правило, попытка уравновесить грубый внутренний голос, постоянно подвергающий сомнениям их компетентность и функциональность.

 

Мы зависимые личности — мы панически боимся быть брошенными и делаем все, чтобы удержать отношения, лишь бы не испытывать болезненное чувство покинутости, доставшееся нам от жизни с нездоровыми людьми, которые никогда не были эмоционально с нами

Родители, которые напиваются до отключки, эмоционально покидают не только себя, но также всех, кто им близок. Пьяные родители не присутствуют разумом в собственной жизни и не могут присутствовать эмоционально в жизни своих детей.

Многие взрослые дети делились, что пошли бы на все, лишь бы избежать этого ужасного ощущения пустоты, потерянности и отвержения, которые они пережили в детстве. Этот постоянно терзающий страх и неопределенность, как правило, превращались в неуверенность в себе: «Что со мной не так?» Они чувствовали, что должно быть что-то катастрофически не так именно с ними, и это заставляет родителей покидать их.

Я думаю, что ребенок видит покинутость во многих проявлениях. Мне было два года, когда умерла моя мать. Я отчетливо ощущал это как покинутость. Каждый раз, когда мой отец впадал в пьяный гнев и бранил меня, я чувствовал, что он покидал меня. Все это были «маленькие убийства» моего духа.

Многие годы мне было сложно оставаться одному. Если я был наедине с собой, без эмоциональных стимулов вокруг себя, и рядом не было ни одного человека, - я чувствовал пустоту, покинутость и никчемность. Я нуждался в постоянном внимании и похвале. Я не мог признать свою значимость сам. Я жил ради принятия и внимания других людей, потому что я чувствовал, что только они могут воздать мне должное, заполнить пустоту и утолить жажду. Я делал все, что можно вообразить, чтобы заткнуть эту пустоту. Я постоянно использовал людей, места, вещи, чтобы отвлечься. Мое поведение на людях было в основном отчаянной попыткой скрыть мою внутреннюю нищету.

Я испытывал ужас, что меня могут отвергнуть в романтических отношениях. При малейшем намеке на отвержение, я сбегал. Я не замечал своей зависимости. Я отчаянно пытался контролировать людей и ситуации, чтобы не чувствовать себя покинутым. Даже сейчас, когда кто-то близкий оставляет меня по совершенно невинному поводу, не имеющему ко мне никакого отношения, я все еще дрожу от прежнего ужаса.

Из всех проблем, с которыми взрослым детям придется потягаться в своем выздоровлении, страх покинутости и жуткое чувство пустоты потребуют наибольших усилий. Для некоторых это пытка чистой воды — необходимость выдержать в одиночестве болезненное чувство отвержения, утраты или изоляции. К несчастью волшебной таблетки не существует. Иногда мы должны принять одиночество, очевидную пустоту, и постепенно прийти к пониманию, что мы не пусты и достойны любви. Мы выживем и сможем вести счастливую и радостную жизнь без излишней зависимости и стремления удержать.