Петербургские повести»: образ «маленького» человека. Гротеск.

 

Гоголь проявляет себя как борец за попранное человеческое достоинство, как писатель-гуманист, поднявший свой голос в защиту тех угнетаемых и эксплуатируемых тружеников, которых безжалостно калечил сложившийся бесчеловечный, лицемерный и честолюбивый порядок. Гуманист Гоголь говорит о вопиющей несправедливости общества, в котором человек превращен в духовного раба, лишенного всяких радостей жизни. Эта тема выражает стремление писателя показать подлинно человеческое, возвышенное начало в самом, казалось бы, ничтожном и забитом, духовно изуродованном человеке.

В «Записках сумасшедшего» Гоголь показал трагическую судьбу «маленького человека», выступил с энергическим протестом против несправедливости социальных отношений современного ему дворянско-бюрократического общества. Беспрерывная цепь унижений, сознание своего бессилия доводят Поприщина до сумасшествия (есть две версии о выборе такой фамилии автором – от слова «поприще» и от слова «попрать»). Однако Гоголя интересует здесь не патология, не история болезни, хотя и она описана им с исключительной точностью. Для него важен социальный смысл образа Поприщина. Поприщин стоит на низшей ступени бюрократической лестницы — он всего лишь титулярный советник. Но у Поприщина, — и в этом его отличие от Акакия Акакиевича, — в глубине души живет сознание своего человеческого достоинства, зреет протест, пускай очень ограниченный, уродливый и беспомощный, но все же протест против общественной несправедливости. Он замечает, что всё его отличие от камер-юнкера, будущего зятя начальника Поприщина, это отсутствие средств у бедного титулярного советника – а будь у Поприщина такая же одежда, как у щёголя камер-юнкера, то он бы с лёгкостью обошёл своего соперника (ведь Поприщин влюблён в дочку своего начальника). В то же время, постепенно погружаясь в пучину безумия, будучи не в силах вытерпеть униженного своего положения, Поприщин начинает по-другому видеть мир, по-иному относиться к своему начальству. Он начинает замечать, что директор, который был ранее в его глазах на недо-сягаемой высоте, - большой честолюбец и эгоист, пренебрежительно относящийся к людям; воображая себя испанским королем Фердинандом VIII, Поприщин злорадно представляет раболепное преклонение «всей канцелярской сволочи» перед его королевским титулом. В его, казалось бы, бессвязных записках дана резкая и точная характеристика чиновничьего общества, продажного и алчного, стремящегося лишь к личной выгоде и обогащению, лживо заявляющего о своем якобы «патриотизме»: «А вот эти все, чиновные отцы их, вот эти все, что юлят во все стороны и лезут ко двору, и говорят, что они патриоты, и то и сё, аренды, аренды хотят эти патриоты! Мать, отца, бога продадут за деньги, честолюбцы, христопродавцы!». «Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых как вихорь коней!» - такими словами Поприщина завершается произведение, и этих словах звучит мучительная скорбь измученного, обездоленного человека, очистившегося силой страдания от всего мелкого, ничтожного, наносного, что было внушено влиянием среды, бедности, годами унижений.

Формула гоголевского гуманизма — «человек — брат твой» — определяет содержание «Шинели», ее призыв увидеть и под покровом бедности и духовной неразвитости человека, проявить к нему братские чувства, встать на его защиту. «Шинель», в которой Гоголь добивается высшей разработки темы маленького человека, представляет историю Акакия Акакиевича Башмачкина (Акакий – греч. «беззлобный», т.е. герой как бы беззлобен в квадрате), титулярного советника, всю свою жизнь занимав-шегося переписыванием документов, находящего даже в этом свою поэзию. Акакий Акакиевич берёт даже работу на дом, чтобы и дома наслаждаться выведением букв – но за безупречную службу Акакия Акакиевича не повышают. Он просто не способен на другую деятельность – попробовавшись в другой должности, он отказывается от неё и возвращается на место переписчика. «Униженный и оскорблённый» всю свою жизнь, с самого детства задавленный мировым порядком, где чин и звание заслоняют личность, обстоятель-ствами – не весьма далёким умом, отсутствием богатого наследства, амбиций, он не рвётся развиваться, да и не способен на это – и только сносит издёвки и шутки молодых своих коллег, имея своим оружием только жалобный вопрос-упрёк: «Зачем вы меня обижаете?». Его протест пассивен, но Гоголь сам вступается за своего героя, вскрывая всю несправедливость и жестокость социальных отношений, обрекающих Акакия Акакиевича на безрадостное и жалкое существование. В «Шинели», как и во всем цикле «петербургских повестей», Гоголь остается на позициях отвлеченного гуманизма, гуманизма жалости и сострадания. Его герои бессильны бороться против несправедливости общественных отношений, они не понимают истинных причин своих страданий, они не видят сколько-нибудь ясной и отчетливой цели своих стремлений. Их протест имеет пассивный характер, не освещен сознанием необходимости социального переустройства.

 

Если в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» очень силен фантастический элемент, то в «Петербургских повестях» фантастический элемент резко отодвигается на второй план сюжета, фантастика как бы растворяется в реальности. Сверхъестественное присутствует в сюжете не прямо, а косвенно, например, как сон («Нос»), бред («Записки сумасшедшего»), неправдоподобные слухи («Шинель»). Только в повести «Портрет» происходят действительно сверхъестественные события. Не случайно Белинскому не понравилась первая редакция повести «Портрет» именно из-за чрезмерного присутствия в ней мистического элемента.

Одной из характерных особенностей гоголевского гротеска являются, по словам М. Бахтина, «положительно-отрицательные преувеличения». Они входят у Гоголя непосредственно в систему художественных оценок его персонажей и во многом определяют их образную структуру. Различные формы хвалы и брани, как это не раз отмечалось, имеют в поэтике писателя амбивалентный характер («фамильярная ласковая брань и площадная хвала»). Самый распространенный прием у Г. – опредмечивание, овеществление одушевленного. Суть этого приема в сочетании несовместимых по качеству элементов антропоморфного и вещественного (или зооморфного) рядов. Сюда относится и редукция персонажа до одного внешнего признака (все эти талии, усы, бакенбарды и т. д., гуляющие по Невскому проспекту). Кроме редукции человеческого тела встречается и противоположный прием – гротескная экспансия (распадение тела на отдельные части - повесть «Нос»).

Гротескное тело у Гоголя принадлежит поверхности видимого, внешнего мира. Это тело без души или с чудовищно суженной душой. Бросается в глаза противоречие невероятного изобилия внешних признаков и внутренней пустоты персонажей. Гротескное тело или тонет в море вещественного мира, потому что у него нет внутреннего содержания, или его суть сводится к одной господствующей «ничтожной страстишке». Движение сюжета у Гоголя всегда служит раскрытию «обмана», дискредитации внешних форм в целях поиска внутреннего содержания. Гротескные коллективные образы: Невский проспект, канцелярии, департамент (начало «Шинели», ругательство – «департамент подлостей и вздоров» и т.п.). Гротескная смерть: веселая смерть у Гоголя – преображение умирающего Акакия Акакиевича (предсмертный бред с ругательствами и бунтом), его загробные похождения за шинелью. Гротескны переписывающиеся собаки в бреде Поприщина в «Записках сумасшедшего». Гротеск у Гоголя не простое нарушение нормы, а отрицание всяких абстрактных, неподвижных норм, претендующих на абсолютность и вечность. Он как бы говорит, что добра надо ждать не от устойчивого и привычного, а от «чуда».

Конец „Шинели “ — эффектный апофеоз гротеска, нечто вроде немой сцены „Ревизора“. Гоголь: „Но кто бы мог вообразить, что здесь еще не все об Акакии Акакиевиче, что суждено ему на несколько дней прожить шумно после своей смерти, как бы в награду за непримеченную никем жизнь. Но так случилось, и бедная история наша неожиданно принимает фантастическое окончание“. На самом деле конец этот нисколько не фантастичнее и не „романтичнее“, чем вся повесть. Наоборот — там была действительная гротескная фантастика, переданная как игра с реальностью; тут повесть выплывает в мир более обычных представлений и фактов, но все трактуется в стиле игры с фантастикой. Это — новый „обман“, прием обратного гротеска.