Личность и поэзия Н.С.Гумилева.

 

Николай Степанович Гумилев р. 3.04.1886г. – детство провел в Царском Селе и Тифлисе. Будучи гимназистом, увлекался социализмом и читал Маркса. Учился в Николаевской царскосельской гимназии, директором которой был тогда известный поэт Анненский (он, кстати, сильно повлиял на маленького Гумми). Писать начал в 8 лет. 1-ая публ. – в «Тифлисском листке» в 1902г. В 1905г. выпустил свой 1-й сборник стихов «Путь конквистадоров» с эпиграфом известного нам Андре Жида. Брюсов в «Весах» откомментил: «сборник полон перепевов и подражаний и отражает все основные заповеди декадентства, но все это давно протухло, я сам 10 лет назад в «Русских символистах» уже про такое писал, так что ты опоздал, чувак». Но потом добавил, что «в книге есть и несколько прекрасных стихов, действительно удачных образов», что, возможно, это только «путь» конквистадора, а его победы впереди. Но Гумми обиделся и никогда уже не переиздавал этот сборник, считая его «грехом молодости», и вообще делал вид, что сборника не существовало.

В 1907-08гг. учился в Сорбонне. Издавал в Париже лит.журнал «Сириус», печатал там свои стихи и рассказы под псевдонимом «Анатолий Грант» и «К-о» + своей жены Анны Ахматовой (наст. Фамилия Горенко). В 1908г. выпустил 2-ую книгу стихов «Романтические цветы». Брюсов считал, что эта книга была большим шагом вперед по сравнению с 1-м сборником, НО все равно это только «ученическая книга». В том же 1908г. Гумми вернулся в Россию. Знакомится с лит.элитой столицы, становится вместе с Маковским во главе журнала «Аполлон». В 1910г. выпустил 3-й сборник стихов «Жемчуга», который посвятил Брюсову, назвав его своим учителем. И угадайте что? Брюсов написал хороший отзыв. Про то, что поэт совершенствуется и его ждет большая слава.

В 1912г. решил поступить в Петербургский университет, но потом его бросил. Современники отмечали, что как по-русски, там и по-французски писал отвратительно безграмотно.

Годом раньше, в 1911г., был создан Цех Поэтов – литературная организация, первоначально объединявшая очень разных поэтов (Блока, Иванова, Ахматову, Мандельштама), но вскоре давшей толчок к возникновению акмеизма. Но об этом в билете №6.

В 1912г. выпустил 4-й сборник «Чужое небо». Включил туда 4 стиха Готье (не было тогда на них Панкеева с авторским правом), т.к. его произведения акмеисты провозглашали своими образцами. В 1914г. Гумми перевел «Эмали и камеи» на русский.

Кстати, Гумми 3 раза был в Африке, вместе с научными экспедициями. Африке посвящены многие его стихи.

Следующий сборник – «Колчан», 1916г. – т.н. «военная» поэзия. (1-ая Мировая на дворе). В 1921г. вышли два последних пожизненных сборника стихов Гумми – «Шатер» (об Африке) и «Огненный столп».

После Февральской революции уезжает сначала в Лондон, потом в Париж. Начал там писать прозу, но ничего не закончил. В мае 1918г. вернулся в революционный Петроград, развелся с Ахматовой. Окунулся в литературную среду, стал читать лекции в институте. Возродил Цех Поэтов, вместо Блока был избран председателем Всероссийского Союза Поэтов. Не скрывал своего отрицательного отношения к большевизму. В августе 1921г., к счастью, наконец-то был арестован и вскоре после этого расстрелян.

 

ГУМИЛЕВ Н.С.

1) «Я конквистадор в панцире железном» (из 1-го сборника «Путь конквистадоров» 1905г.) - сонет 4433, "Гумми называет себя конквистадором, говорит о своём путешествии за звездой, верит, что найдёт любовь; обещает, несмотря на свою воинственность, сам придумать мечту своей звезде". (Вводится образ — выразитель поэтического мира Гумилёва — конквистадор (испан. завоеватель), стилизованный образ средневекового рыцаря. Лирическое Я скрыто за «панцирем железным». Автор настраивается на ролевую поэзию, допускающую притчеобразность стиля с элементами изобразительности и повествовательности. Среда духовного обитания лирического субъекта складывается из устойчивых признаков метафизического мира, где Земля и Небо воспринимаются в мистическом единстве и превалируют глобальность, выключенность из социального и бытового планов, образно выраженная отвлеченность, контрасты типа светлое/темное, добро/зло, желаемое/отвергаемое).

(И верю, я любовь свою найду/Я конквистадор в панцире железном.
Я пропастям и бурям вечный брат,/Но я вплету в воинственный наряд/Звезду долин, лилею голубую).– (Цветочный символ в конце стихотворения привносит мистический смысл. Цветок лилия в народной символике означает смерть, а голубая лилия ассоциируется со звездой — знаком восторжествования загробной судьбы персонаж).

2) «Озеро Чад» (из сборника «Романтические цветы», 1908г.) - «на таинственном озере Чад» катаются величавые арабы на лодках-фелуках, а в лесах и горах «поклоняются страшным богам/ девы жрицы с эбеновой кожей». Гумми представляет себя в образе жены могучего вождя, дочерью Чада, которая «одна во время зимнего дождя / совершала таинство обряда». Ее считали самой красивой, на ней висела куча украшений. Потом влюбилась («открылась в сердце дверца») в «белого воина», «истинного вождя», который сказал ей, что она круче всех, даже тех штучек из Франции. Мужа прихлопнули, когда тот охотился и «достался смертным мукам» и «видел только день палящий / труп свирепого бродяги, / труп покрытого позором». А она ускакала на верблюде на север и «смотрела, как прыгает солнце / в голубых глазах европейца». Ныне же она «мертвая смоковница, / у которой листья облетели». Теперь она ненужная любовница, брошенная в Марселе. Живет вечернею порою (проститутка?) и пляшет перед матросами, а они «владеют ею». Ум обессилен бедами, взор угасает. «Умереть? Но там, в полях неведомых, / Там мой муж, он ждет и не прощает».

 

Из сборника «Романтические цветы», 1908г.:

3) «Ягуар» - Гумми снится, будто он превращен в ягуара и «сгорает от бешеных желаний», он крадется к людскому жилищу, чтобы добыть «богом мне назначенную пищу». Неожиданно увидел образ девы, сказал ей «Призрак Счастья, Белая Невеста», а она ему: «Ни с места!», но смотрит тихо и влюблено. Гумми-ягуар молчит и лежит послушный ей, так что его сожрали набежавшие собаки. Дева же ушла «тихими и легкими шагами,/ лунный луч кружился по подвескам,/ звезды говорили с жемчугами». (сновидческие встречи с «древними» образами порождают моменты драматического постижения, недоступного в пробужденном состоянии распознавания истинных сущностей, а поэтому, и большую углубленность самопознания. Внимание к реакциям и нравам экзотических хищников (к ягуару, гиене, удаву, льву, тигру) в его лирике входит в мотивацию испытания человека смертью. Хищный зверь — образный катализатор такого испытания. Это любимый Гумилёвым зооморфический код. Перевоплощение лирического субъекта в хищника, мотивированное пространством сна, следует общей линии образно выраженной аргументации выпавшего автору «недоброго жребия»: «Превращен внезапно в ягуара, / Я сгорал от бешеных желаний…». Следует ироническое осознание своего неполного психологического соответствия с хищником. Допустив милосердие во имя любви, герой встречает смерть: «И достался, как шакал, в добычу / Набежавшим яростным собакам»).

 

Из сборника «Жемчуга», 1910г.:

4) «Капитаны» - на полярных и южных морях шелестят паруса кораблей. Их ведут капитаны, «открыватели новых земель», для них не страшны ни ураганы, ни мель. Грудь их пропитана солью, иглой отмечают они на карте «свой дерзостный путь». Взойдя на мостик, вспоминают они покинутый порт. А обнаружив на борту бунт, берут пистолет. Как бы там море не буйствовало, паруса они не свернут. Нет, трусам такие смелые руки и такой взгляд не даны. «Меткой полей» настигать «исполинских китов»(Моби Дик!) и находить в ночи свет маяка.

 

Из сборника «Чужое небо», 1912г.:

5) «Девушке» - обращается Гумми к девушке, говорит, что не нравится ему «томность скрещенных рук», «спокойная скромность, / и стыдливый испуг». Называет ее героиней романов Тургенева, надменной, нежной и чистой. «В вас так много безбурно-осеннего / от аллеи, где кружат листы». Ничему вы не верите, пока не увидите, никуда не пойдете, если «на карте путей не найдете». И чужд вам безумный охотник, пускающий стрелу в солнце.

6) «Тот другой» – Гумми ждет не веселую жену для разговорах о старине, и не любовницу, чей шепот и томный взгляд ему надоел. А ждет Гумми «товарища, от Бога/ в веках дарованного мне», за то, что он много томился. «И как преступен он, суровый, / коль вечность променял на час, / принявши дерзко за оковы / мечты, связующие нас».

7) Сонет («Я, верно, болен...») –Гумми думает, что болен, на сердце у него туман, скучно ему, снятся алмазы и ятаган в крови. Чудится ему его предок, «татарин косоглазый», и что он обуян его древней заразой. Стены отступают, он видит океан и закатное солнце. И город с голубыми куполами и цветущими садам, где они дрались, и Гумми был убит.

8) «Однажды вечером» - в вазах умирают лилии, вечер, закат. Гумми с кем-то говорил о Леконте де Лиле и грустили они «о холодном поэте». Открывали книги и шептали «не тот!», но потом сверкнули все слова и воскресили «рифмы древнего солнце, мир нежданно-большой» и приглючил им «профиль креола с лебединой душой». (для справки: Леконт де Лиль – фр. Поэт 19в., был близок к Готье, а значит, точно нравился Гумми)

Из сборника «Костер» (1918г.)

9) «Творчество» - великаны, рожденные моим словом, пили страшное багровое вино. Лучше б кровь мою пили. Проснулся вечером, туман и ветер. Вдруг стало больно оттого, что «жалко стало дня, своею дорогой вольной прошедшего без меня». Желает умчаться вдогонку свету, но не в силах порвать зловещую тетрадь ночных видений.

10) «Я и Вы» - знаю, что я вам не пара - знаю, что я вам не пара, я пришел из иной страны, и гитара ваша мне не нравится. Стихи свои я читали не в салонах, а драконам, водопадам и облакам. Люблю я не как рыцарь, смотрящий на звезды, а как араб, припадающий к воде в пустыне. Умру не на постели при враче и нотариусе, а где-то in the middle of nowhere. И войду не в протестантский рай, а туда, «где разбойник, мытарь и блудница крикнут: вставай!» (адочек?)

Из сборника «Огненный столп» (1921г.)

11) «Память» - змеи сбрасывают кожи, а мы нет, мы тела не меняем, но меняем души. Гумми просит рассказать Память о тех, кто жил в его теле до него. Самый первый был некрасив и тонок, был колдовским ребенком и умел останавливать дождь. Друзьями его были дерево и собака. Но ты, Память, не сможешь доказать миру, что это был я. А второй любил ветер и жизнь, он мне не нравится, т.к. «хотел стать богом и царем» и повесил «вывеску поэта над дверьми в мой молчаливый дом». Зато Гумми любит мореплавателей и стрелков, которым поют воды и завидуют облака. Но память слабее год от года и «тот ли это, или кто другой/ променял веселую свободу / на священный долгожданный бой». Знал он муки, знал бесконечный путь, «но святой Георгий тронул дважды/ пулею нетронутую грудь». Гумми – зодчий храма во мгле, «возревновал о славе Отчей». Ждет, когда взойдут стены нового Иерусалима на полях его родной страны. И тогда будет свет, и Млечный Путь расцветет «садом ослепительных планет». И перед Гумми предстанет путник со львом и орлом, и он крикнет ему «разве кто поможет, - / чтоб моя душа не умерла? Только змеи сбрасывают кожи». («священный долгожданный бой» - видимо, отсылка к 1-й мировой)

12) «Слово» - в те дни, когда боженька склонял над новым миром свое лицо, тогда солнце останавливали словом, и словом разрушали города. И если слово «проплывало в вышине», то орел не смел летать, а звезды в ужасе жались к луне. Для низкой жизни были числа, т.к. умное число передает все оттенки смыслов. Патриарх, не решаясь обратиться к звуку, чертил на песке число. А в Евангелии-то сказано, что слово это есть Бог. А что у нас? У нас мертвые слова дурно пахнут «как пчелы в улье опустелом». (по Гумми: «Поэзия и религия — две стороны одной и той же монеты. И та и другая требуют от человека духовной работы. Но не во имя практической цели, как этика и эстетика, а во имя высшей, неизвестной им самим. Руководство в перерождении человека в высший тип принадлежит религии и поэзии»)

13) «Шестое чувство» - Прекрасно и вино, и хлеб, и женщина. Но что делать с зарей, небесами, с бессмертными стихами: Нельзя ни съесть, ни выпить, времени летит, а мы идем все мимо. Как мальчик, следящий за купающейся девочкой, как тварь, ревущая от прорезающихся крыльев, так и кричит наш дух, изнемогает плоть, рождая орган для шестого чувства. (Стихотворение «акмеистично», то есть исполнено конкретности, его образы как будто дышат первозданной свежестью, чувственно ярки и выразительны. Загадка, образующая смысловое натяжение от заглавия к последней строке, выглядит простодушно. Шестое чувство – чувство прекрасного, т.к. оно необходимо людям).

14) «Заблудившийся трамвай» - идет Гумми по улице – и тут летит перед ним трамвай. Он заскакивает в него, оставляющего огненную дорожку при свете дня. Мчался трамвай, заблудивший в бездне времен. Просит Гумми остановить вагон. Но поздно, уже проскочили через Неву, Нил и Сену. Пролетели мимо нищего старика, что умер в Бейруте год назад. Где Гумми? Он на «вокзале, на котором можно в Индию Духа купить билет», а в зеленной неподалеку продают мертвые головы. Палач срезает голову Гумми и лежит она вместе с другими головами в ящике на дне. Но.. остановите вагон у дома в три окна в том переулке! Здесь жила его невеста Машенька, которая теперь умерла. И пока она стонала, Гумми был на приеме у императрицы. А теперь понял, что «наша свобода / только оттуда бьющий свет, / люди и тени стоят у вхожа / в зоологический сад планет». И летит на него Всадник (Медный, видимо), и видит он Исаакиевский собор, где отслужит молебен по Машеньке и панихиду по себе. Но все равно больно и тяжело жить, ведь никогда не думал Гумми, что можно «так любить и грустить». (Автобиографично: Нева – пребывание Гумми в Питере, Сена – в Париже, Нил – в Африке, «вокзалом, на котором можно в Индию Духа купить билет…» становится Царскосельский вокзал, так как Царское Село — «место поэтического ученичества Н. С. Гумилёва, живя в котором он написал и издал свою первую книгу, стал поэтом», т. е. символизирует эпоху 1903–1906 годов. «Дом в три окна», куда подъезжает «заблудившийся в бездне времен» трамвай, оказывается царскосельским домом Шухардиной, где в начале XX века жила семья Горенко, а «Машенька», живущая в этом доме, — Ахматовой. «„Заблудившийся трамвай“ повествует о путешествии поэта на своеобразной „машине времени“ в свое прошлое, в пору любви к „Машеньке“, наделенной чертами А. А. Ахматовой». Стихотворение «Заблудившийся трамвай» наиболее, может быть, характерно для настроений Гумилева того времени. Образ трамвая, сошедшего с пути,— это для поэта сама жизнь, сошедшая с рельсов,

жизнь, в которой происходит непонятное и странное. Поэт озабочен поисками этой «Индии Духа», прибежища).

15) «Пьяный дервиш» - Соловьи на кипарисах, луна над озером, много вина выпил он. Пьет он давно и хвастается, что «узнал торжество: мир лишь луч от лика друга, все иное тень его». Он бродяга, все теперь забыл. Идет по могилам, где лежат его друзья и хочет спросить их о любви. А те кричат ему из могил, что «мир лишь луч от лика друга, все иное тень его». Соловьи замолчали, запел лишь один, всегда молчавший, о том, что «мир лишь луч от лика друга, все иное тень его».

16) «Звездный ужас» - бежал ночью старик по равнине и плакал. За ним бежали его дети и внуки, а в шатре «брошенная правнучка визжала». Они просили его вернуться, т.к. ничего страшного не случилось. А дед все бежал, пока не ухнул в обрыв. Пытался ползти, но детки его уже схватили. Старик кричит «страх, петля и яма для того, кто на земле родился. Потому что столькими очами на него взирает с неба черный, и его высматривает тайны». Спал он сегодня и снилась ему корова и отвислым выменем. Подполз попить молока – а она лягнула. Проснулся лицом к небу да чуть не помер. Старший сын ответил: «А у меня все ОК», хочу посмотреть, кто это бродит в небе. И лег тоже. Старик спрашивает его, что он видит. Сын не ответил, а потом увидели, что он умер. Братья решили выстрелить в небо и подстрелить того, что бродит там. Но вдова решила, что это ее нужно мстить. Тоже легла на землю, зажмурила глаза. Заговорила какой-то бред про отбитый нос кувшина и праздник. Все успокоились. Но тут она вскочила на ноги и завыла то же, что и дед: «Горе! Горе! Страх, петля и яма!». Что за ней гонятся красный лебедь и дракон. Помчалась к бездне и никто за ней не побежал. Все вернулись к шатрам. Решили, что кто-то на небе хочет жертвы, поэтому надо бы заколоть пару девственниц. А, ну так как раз у умершего старшего брата и его жены была 8-летняя дочка, в самый раз, прикинули. Положили ее на камень, лицом к небу. Ждали, когда умрет, но она не умирала. Спросили, что она видит, а она говорит, что черное небо да огоньки повсюду. А ю шуэ? Девочка говорит, что это, пожалуй, не огоньки, а золотые пальцы, которые показывают, что случилось, случается и случится. Риэлли? Все в замешательстве. А девочка тянет руки к небу и поет. Тут к ней заваливается на камень еще пара девушек, а потом женихи их. Куча-мала! И все поют. А старик отошел в сторонку, зажав уши, и плакал. Плакал о своих больных коленях, о сыне и невестке, о времени прежнем, когда люди смотрели на воду, траву, равнину, а не в небо черное, «где блещут недоступные чужие звезды».

 

39.Творчество В.В.Маяковского 1910-х годов (общая характеристика). Маяковский и футуризм.

 

Родился 7 июля 1894 года (или 93 — мнение мамы и послужного списка отца расходятся. Во всяком случае, не раньше). Родина — село Багдады, Кутаисская губерния, Грузия., после смерти отца приехал в москву, примкнул к большивикам, много скандалил, сидел в бутырке 11 месяцев + еще по мелочи. В 1910 поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества— единственное место, куда приняли без свидетельства о благонадёжности. Познакомившись с Давидом Бурлюком, основателем футуристической группы «Гилея», вошёл в поэтический круг и примкнул к кубофутуристам. Художник Володя начинал как подражатель Бальмонту, кажись, написал и напечатал два стиха "Утро" и "Ночь" или типа того. Бурлюк сразу сказал, что он гений. Первое опубликованное стихотворение называлось «Ночь» (1912), оно вошло в футуристический сборник «Пощёчина общественному вкусу». В 1913 первый его сборник. Потом Маяковский постоянно выступает на публичных лекциях гилейцев, пишет стихи, творчески растёт. Заимствует приёмы у новатора и языкового изобретателя Хлебникова (Кручёных пишет претенциозную х*ню и у него ничего не позаимствуешь; Бурлюк - крутой организатор, но бездарность). Писал трагедию "Владимир Маяковский" и ее даже поставили. В 1914 исключили из училища за публичные выступления. В 1915 познакомился с Лилечкой Брик (пабам!) Он тогда был в армии в Питере, там печататься не разрешали но муж Лилечки, Осип Брик выкупил у него стихи и напечатал. Осю он потом доил как корову и жил с его женой. Вернее, они втроем жили и им было отлично. Снимался в кино, писал сценарии, был копирайтером у РОСТА. Балагур, сильный, смелый, бескомпромиссный, эпотажный (канареично-желтый свитер - по-моему, самое известное из его чудачеств) я б за такого замуж пошла, люблю гениев. Много путешествовал, сотрудничал с разными газетами, писал для большевиков. Но если ему что-то не нравилось,он прям вот прямо так об этом и писал. В 20х появился трагизм в стихах (ах, вместо письма, такое трогательно стихотворение). Его всячески зажимали, а потом он выстрелил себе в сердце с расстояния в несколько шагов и закрыл дверь снаружи, но это совсем другая история.

Творчество Маяковского было экспрессивно и метафорично («Пойду рыдать, что перекрёстком распяты городовые», «А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?»), сочетало энергию митинга и демонстрации с лиричнейшей камерностью («Скрипка издёргалась упрашивая»), ницшеанское богоборчество и тщательно замаскированное в душе религиозное чувство («И я воспевающий машину и Англию / Может быть просто / Самого обыкновенного Евангелия / Тринадцатый апостол»). В дореволюционном творчестве форсированная до крика исповедь поэта, воспринимающего действительность как апокалипсис. Оригинальное творчество началось после знакомства с поэзией символиста Андрея Белого. По признанию поэта, всё началось со строки Андрея Белого «В небеса запустил ананасом». Давид Бурлюк познакомил молодого поэта с поэзией Рембо, Бодлера, Верлена, Верхарна, но решающее воздействие оказал свободный стих Уитмена; нередко можно встретить утверждение, что стихосложение Маяковского уникально, и он не имел предшественников, но это не совсем так. Маяковский не признавал стихотворные размеры, он придумывал для своих стихов ритм; полиметрические композиции объединяются стилем и единой синтаксической интонацией, которая задаётся графической подачей стиха: сперва разделением стиха на несколько строк, записываемых в столбик, а с 1923 года знаменитой «лесенкой», которая стала «визитной карточкой» Маяковского. Лесенка помогала Маяковскому заставить читать его стихи с правильной интонацией, так как запятых иногда было недостаточно.

 

МАЯКОВСКИЙ В.В.

Послушайте! Ведь если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно? Герой врывается через все преграды, в метелях полуденной пыли, к Богу и умоляет, чтобы была хоть одна звезда. И есть еще люди, которые называю эти плевочки жемчужинами и не умерли еще мечтатели. И доказательство того, что они есть - то что звезды каждый вечер над городом зажигаются.

Адище города Город ад. Окна - маленькие адки. Машины, гудки, поезда, небоскребы, заводыстарикашка под вывеской рыбного магазинашарит очки и заплакал, когда трамвай с разбега взметнул зрачки. Восход - у раненого солнца вытекает глаз. Ночь, излюбилась, пьяная, скомкала одеяла фонарей, похабная и луна никому ненужная, дряхлая

А все-таки Улица провалилась, как нос сифилитика, все видится похабным, а он идет, крутой, изо рта шевелит ногами непрожеванный крик. Он как пророк, его примут люди, потому что он их поэт, ему не страшен страшный суд, потому что его к богу проститутки принесут в свое оправдание и будет плакать над его книжкой, а потом побежит знакомым показывать.

Из улицы в улицу пересказывать не возможно, прочтите, друзья, это минута. Но вообще, город захвачен индустриализацией, город еще вырывается, но поздно - индустриализация ее сладострастно насилует. Да, город здесь женщина.

Нате! Против обывателей. Обращается к мужчине с капустой в бороде от щей, к женщине в белилах, которая "устрицей смотрит из раковины вещей". Они все лезут грязные на поэта, а если ему вдруг не захочется больше кривляться, он возьмет и плюнет им в рожу. Он безценных слов транжир и мот.

Гимн взятке. Поют все. И чтоб не завидывали, надо облачиться в мундиры и ордена и кулаком погрозить. Россия - огрод, а если козла пустить, то будет он ждать приглашения - все съест. И было б у вовы время, н б объяснил, кто здесь козел, кто зелень И нечего доказывать - идите и берите.Умолкнет газетная нечисть ведь.Как баранов, надо стричь и брить их.Чего стесняться в своем отечестве?

Мама и убитый немцами вечер. В газетах пишут про войну. Фантазия Вовы, что он на войне, рядом мама, вокруг дым, принесли израненный вечер. Звезды просят убить, новолунный глаз страшно косится сжигая обойму, а вечер, безногий безрукий орет как гусар, что еще поживет. Мама звонит, бледная, ей пришла телеграмма об убитом "Ах закройте, закройте глаза газет".

Вам! Маяковский ненавидит сытых обывателей с ванной и теплым клозетом, который смеют рассуждать о военных, о войне. А они губами, жирными от котлет, похотливо напевать Северянина. Вам ли, любящим баб да блюда, жизнь отдавать в угоду?!Я лучше в баре блядям буду подавать ананасную воду!

Облако в штанах(поэма) Поэт — красивый, двадцатидвухлетний — дразнит обывательскую, размягченную мысль окровавленным лоскутом своего сердца. В его душе нет старческой нежности, но он может вывернуть себя наизнанку — так, чтобы были одни сплошные губы. И будет он безукоризненно нежный, не мужчина, а — облако в штанах!

Он вспоминает, как однажды в Одессе его любимая, Мария, обещала прийти к нему. Ожидая её, поэт плавит лбом стекло окошечное, душа его стонет и корчится, нервы мечутся отчаянной чечеткой. Уже двенадцатый час падает, как с плахи голова казненного. Наконец появляется Мария — резкая, как «нате!», — и сообщает, что выходит замуж. Пытаясь выглядеть абсолютно спокойным, поэт чувствует, что его «я» для него мало и кто-то из него вырывается упрямо. Но невозможно выскочить из собственного сердца, в котором полыхает пожар. Можно только выстонатъ в столетия последний крик об этом пожаре.

Поэт хочет поставить «nihil» («ничто») над всем, что сделано до него. Он больше не хочет читать книг, потому что понимает, как тяжело они пишутся, как долго — прежде чем начнет петься — барахтается в тине сердца глупая вобла воображения. И пока поэт не найдет нужных слов, улица корчится безъязыкая — ей нечем кричать и разговаривать. Во рту улицы разлагаются трупики умерших слов. Только два слова живут, жирея, — «сволочь» и «борщ». И другие поэты бросаются прочь от улицы, потому что этими словами не выпеть барышню, любовь и цветочек под росами. Их догоняют уличные тыщи — студенты, проститутки, подрядчики, — для которых гвоздь в собственном сапоге кошмарней, чем фантазия у Гете. Поэт согласен с ними: мельчайшая песчинка живого ценнее всего, что он может сделать. Он, обсмеянный у сегодняшнего племени, видит в терновом венце революций шестнадцатый год и чувствует себя его предтечей. Во имя этого будущего он готов растоптать свою душу и, окровавленную, дать, как знамя.

Хорошо, когда в желтую кофту душа от осмотров укутана! Поэту противен Северянин, потому что поэт сегодня не должен чирикать. Он предвидит, что скоро фонарные столбы будут вздымать окровавленные туши лабазников, каждый возьмет камень, нож или бомбу, а на небе будет околевать красный, как марсельеза, закат.

Увидев глаза богоматери на иконе, поэт спрашивает ее: зачем одаривать сиянием трактирную ораву, которая опять предпочитает Варавву оплеванному голгофнику? Может быть, самый красивый из сыновей богоматери — это он, поэт и тринадцатый апостол Евангелия, а именами его стихов когда-нибудь будут крестить детей.

Он снова и снова вспоминает неисцветшую прелесть губ своей Марии и просит её тела, как просят христиане — «хлеб наш насущный даждь нам днесь». Ее имя величием равно для него Богу, он будет беречь её тело, как инвалид бережет свою единственную ногу. Но если Мария отвергнет поэта, он уйдет, поливая дорогу кровью сердца, к дому своего отца. И тогда он предложит Богу устроить карусель на дереве изучения добра и зла и спросит у него, отчего тот не выдумал поцелуи без мук, и назовет его недоучкой, крохотным божиком.

Поэт ждет, что небо снимет перед ним шляпу в ответ на его вызов! Но вселенная спит, положив на лапу с клешами звезд огромное ухо.

 

40.Общественно-литературная позиция В.В. Розанова. + 41.Художественное своеобразие прозы В.В.Розанова. + 42.В.В.Розанов о психологии творчества, о литературе и русских писателях («Опавшие листья»).

 

Василий Васильевич Розанов (1856-1919) – лит. критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века, скандальная личность в журналистике того времени. Ни одного полноценного произведения Р. не написал. Тем не менее, мы должны его читать его признали одним из влиятельнейших писателей 20-го века как для российских, так и для американских исследователей. Это и притягательная (не знаю, в каком месте), и чрезвычайно отталкивающая личность. «Ни одной мысли за всю жизнь, одни – измышления» (о Розанове в романе Ерофеева). «Моя душа сплетена из грязи, нежности и грусти» - Розанов о себе. «Я писал во всех направлениях. Мне кажется, я объединил либералов, символистов, Максима Горького».

 

Он родился в бедной многодетной семье, родители умерли рано, вуоспитывал его старший брат. Р. учился в Симбирске в гиманазии, где преподавал его брат. Потом Р. поступил в Московский университет на историко-филологический факультет, учился у Соловьёва, Ключевского, Корша и др. На 3-ем курсе он женился на Аполлинарии Прокофьевне Сусловой, ex-girlfriend of Dostoevsky. Р. как-то не посмотрел, что она старше его на 17 лет, и Достоевский ее почему-то бросил, а потом всю жизнь писал про всяких Настасий Филипповных да Катерин Ивановных, инфернальных и беспощадных. В общем, 6 лет длилось несчастье Р., которого Суслова за человека литератора не считала (впрочем, тут я с ней готова согласиться). Суслова ушла от Р., но развода не дала. Поэтому когда Р. женился во второй раз, на добропорядочной и религиозной Варваре Бутягиной (единственным грехом ее был брак с Р., и это я не шучу: тайное венчание на формально женатом человеке – ещё какой грех), у молодоженов возникли проблемы. Дети Р. не могли носить его фамилии, потому что его второй брак не был задокументирован. Тут он и начал писать про брак, семью, детей и проч.

 

На мой взгляд, Р. был ни рыба ни мясо, т.е. противоречивая лиичность. Он, например, состоял какое-то время в Религиозно-философском обществе Мережковских, но был оттуда выдворен за консерватизм. При этом своем консерватизме, Р. работал во вроде как реакционном «Новом времени» с 18 лет (до закрытия издания большевиками), был на хорошем счету у Суворина. Р. мог привести две диаметрально противоположные оценки на двух соседних страницах.

«Никакого Розанова не существует, есть Василий Блаженный, есть Василий Юродивый, который позволяет себе делать в обществе то, чего другие не позволяют».

Соловьёв назвал Розанова Иудушкой Головлёвым. «Порфирий Головлёв о свободе и вере» - с таким откликом на статью Розанова выступил Соловьёв.

Гиппиус: «Душа Розанова – махровая». На него надо посмотреть под другим углом, и тогда откроешь все его достоинства.

«Гениальный писатель и гениальный обыватель,» – Бердяев о Розанове.

 

Розанова называли патологической личностью, которая проявляла нездоровый интерес к половым вопросам. «Пол с Богом связан больше, чем ум» - за эту фразу Розанова хотели предать анафеме. Семь тем Розанова (в опр. порядке):

1. Пол (женщина сколько-нибудь с умом выравнивает кривизны мужа, ведет его в супружестве к идеалу, к лучшему).

2. Семья. (звезды жалеют ли? Мать жалеет, и да будет она выше звезд. Девушка без детей- грешница)

3. Религия (Сущность молитвы заключается в признании глубокого своего бессилия, глубокой ограниченности. Молитва– где «я не могу»).

4. Иудаизм (Дальнейший отказ христианства от пола будет иметь последствием увеличение триумфов еврейства, Р. доказывал, что евреи могут использовать христианскую кровь в ритуальных обрядах. Перед смертью просил прощения за свое отн. к евреям). 5. Христианство.

6. Язычество (язычество, спрессованное до невозможности– иудаизм, материи нет, обращена в ноль – христанство. Все религии - одно развитие).

7 Психология творчества (Р. хотел «ввинченности мысли в душу человеческую, рассыпчатости, разрыхленности души читателя»: На «образ мыслей» я бы не хотел влиять; «на убеждения» - даже «и не подумаю»; Не понимаю, почему меня так ненавидят в литературе. Сам себе я кажусь очень милым человеком. Писательство есть рок, писательство есть фатум. Писательство есть несчастие)

+ 2 сверхтемы.

1) Частная жизнь

2) Сам розанов (божий сад души Розанова).

Есть ли жалость в мире? Красота - да, смысл-да. Но жалость? Смерть одолевает даже математика: 2*2=0.

 

РОЗАНОВ В.В.

Опавшие листья

 

(1913-1915)

Собрание разрозненных заметок, мыслей, в двух частях (1913 и 1915 года выпуска). Части названы КОРОБАМИ (Короб первый, второй). Похоже на совеменный блог, только записи скомпанованы не столько по дате, сколько по теме, впрочем условно. Основная тема – литература и писатель (ну, не по объему, а, скорее, идеологически, не зря ж он новую форму придумал – короб), но есть и другие важные темы, те же, что и во всем творчестве Р. – роль женщины и мужчины, семья и брак, религия, смерть (Р. ее очень боится), евреи. Кроме того, часто попадаются личные воспоминания (из детства, например), упоминания что такой-то - все-таки хороший человек, или глубокомысленные записи, достойные уже не жж, а твиттера: «Может быть», «Я барин и хочу, чтобы меня уважали, как барина», «Вовсе не университеты вырастили настоящего русского человека, а добрые безграмотные няни». Записи часто выглядят как ответ кому-то, кого мы, понятно, не знаем, как отклик на что-то, что произошло у Р., но чего мы тоже не знаем. У некоторых записей есть дата, у некоторых – тэги (за занятиями, после чтения газет, тоже философия, за нумизматикой, не встав с постели, о <таком-то>, после <вечеринки там-то> и проч), в некоторых записях встречаются значки – то ять(или ер?), то крестик после записи о Б-ге. Половина записей без тэгов, дат и вообще непонятно о чем.

 

Избранные места (в основном о литературе):

 

«Несу литературу как гроб мой, несу литературу как печаль мою, несу литературу как отвращение мое». «У меня нет никакого стеснения в литературе, п.ч. литература есть просто мои штаны. Что есть «еще литераторы», и вообще что она объективно существует, - до этого мне никакого дела».

 

«Несу литературу как гроб мой, несу литературу как печаль мою, несу литературу как отвращение мое».

«Писал против своего убеждения - никогда».

 

«Не литература, а литературность ужасна; литературность души, литературность жизни. То, что всякое переживание переливается в играющее живое слово: но этим все и кончается…».

 

С пометой «после чтения газет»:

«Драть за волосы писателей очень подходящая вещь». «В газетах и журналах интересны не передовики и фельетонисты. «…» Но я люблю в газете зайти, где собирается «пожарная команда», т.е. сидят что-то делающие в ночи. Одни сидят в шашки. Другие шепчутся, как заговорщики, о лошадях, о скачках. «…» Всюду говор, шум поток».

 

«Когда рвалось железо и люди при Цусиме, и литературочка вся хихикала…»

 

«Кабак прошел в книгопечатание. Ведь до XIX века газет почти не было (было кое-что), а была только литература. К концу XIX века газеты заняли господствующее положение в печати, а литература – почти исчезла».

 

«Загаженность литературы, ее оголтело-радикальный характер, ее кабак отрицания и проклятия – это в России такой ужас, не победив который нечего думать о школах, ни даже о лечении больных и кормлении голодных».

 

«Это все Мефистофель-Гуттенберг устроил. Черная память».

 

«дорого назначаете цену книгам». Но это преднамеренно: книга – не дешевка, не разврат, не пойло, которое заманивает «опустившегося человека». Не дева из цирка, которая соблазняет дешевизною. Книгу нужно уважать: и первый этого знак – готовность дорого заплатить».

 

«Лучшее в моей литературной деятельности – что десять человек кормились около нее. Это определенное и твердое».

 

«Слава и «знаменитость» какое-то бламанже на жизнь; когда сыт всем – «давай и этого». Но едва занозил палец, как кричишь: «Никакой славы не хочу». Во всяком случае, это-то уже справедливо, что к славе могут стремиться только пустые люди. И итог: насколько я желаю славы – я ничто» / «…а все-таки тоскуешь по известности, по признанности, твердости. Есть это червяк, как пот в ногах, сера в ушах. «…» Нужно эту гадость твердо очертить и сказать: плюйте на нее». «Писатель вечно лакомится около своего самолюбия».

 

«Центр – жизнь, материк ее… А писатели – золотые рыбки или – плотва, играющие около берега его. Не «передвигать» же материк в зависимости от движения хвостов золотых рыбок».

 

Пушкин – один из немногих, в чьей оценке у Розанова не возникает нескольких мнений. Пушкин - «поэт мирового «лада», «гармонии, согласия и счастья». «Поистине тот только «писатель», кто чист душою и прожил честную жизнь. Сделаться писателем – совершенно невозможно. Нужно родиться и «удалась бы биография» Чистый – вот Пушкин».