Трансформация замысла незаконченного романа «Мечтатель»: от пассивной мечты к деятельностной любви

Роман «Мечтатель» Ф. М. Достоевского не был осуществлен в качестве законченного произведения. Упоминание о романе, его замыслы, авторские наброски мы можем найти в рабочей тетради Достоевского 1876 г. (апрель 1876 – январь 1877 г.). Заглавие дано автором, черновик романа состоит из 7 разрозненных набросков, связанных тематически. В 1 отрывке появляются герои романа – сам Мечтатель и его семья, показаны отношения между героем и его женой «Жену только воображает, что сжег (мачеха мальчика), но когда еще он воображал, принесли и с оторванными ногами (железо–конная дорога). Она умерла, прося у него прощения (по-русски)». 2, 3, 5 отрывки – краткие заметки Достоевского о романе (Мечтатель (его биография), Мечтатель, приезд и отец его, война и спиритизм — всё от Мечтателя, Начало романа. Мечтатель. Два критика. «Но я не в праве писать роман: за мной две статьи»). 4 и 7 отрывки – наброски диалогов, первый диалог иллюстрирует роль мечты в жизни героя, второй диалог – рассуждение о вере. Особенно стоит обратить внимание на набросок №6, в отличие от других – он датирован (6 ноября 1876 года), именно в нем выстраиваются сюжетные линии данного романа. В ПСС Достоевского приводятся все фрагменты романа, что позволяет читателю составить модель замысла писателя.

К изучению романа «Мечтатель» обращались Г.М. Фридлендер и Л.М. Розенблюм. Г.М. Фридлендер достаточно подробно описывает замысел, отмечает, что тема мечтательства была социально обусловленной, указывает на близость замысла с «Кроткой», «Подростоком», романом «Отцы и дети» [Фридлендер, 1979]. Л. М. Розенблюм поясняет, что «понятие «мечтатель»» в языке Ф.М. Достовеского имеет совершенно определенный смысл. Это человек глубоко неудовлетворенный, ушедший от действительности», говоря об эволюции героя-мечтателя у Достоевского справедливо отмечает, что «галерея мечтателей была достаточно широкой: от подпольного человека до героя романа «Мечтатель» [Розенблюм, 1981]. Высказанные исследователями предположения очень интересны, и играют большую роль в изучении данного незаконченного романа, но «лакуны» текста открывают перед нами новые сюжетные повороты, позволяющие иначе взглянуть на текст.

Причины незавершенности нам подсказывает сам текст произведения, в отрывке №5 Ф.М. Достоевский фиксирует «Начало романа. Мечтатель. Два критика. «Но я не в праве писать роман: за мной две статьи», в следующий номер «Дневника» обещаны эти статьи, и Достоевский был вынужден вести работу над ними и оставить замысел «Мечтателя», возможно, позднее его завлекли новые, более обширные замыслы, и поэтому роман так и остался незаконченным. Также можно предположить, что Достоевский не решил какую линию в рассказе стоит развивать, поэтому оставил замысел, но в своих дальнейших произведениях использовал идейные пласты, заявленные в «Мечтателе».

Прежде чем подробно исследовать замысел Ф.М. Достоевского, необходимо обратиться к толкованию термина «мечта».

В психологическом словаре дается следующее толкование термина «мечта» - необходимое условие преобразования действительности, побудительная причина, мотив деятельности, окончательное завершение коей оказалось отсроченным; особая форма воображения, локализованная в достаточно отдаленном будущем и объединяющая представления о жизни высокого качества. Планы на будущее, явленные в воображении субъекта и исполняющие важные для него потребности и интересы. Мечты часто выступают сильным фактором творческого поиска. При отрыве от действительных возможностей тяготеют к грезам.

В историко-литературном процессе России проблема мечтательства занимает особое место. П.Е. Бухаркин относит мечту к одному из фундаментальных понятий, во многом определяющих национальный образ мира. Исследователь отмечает в своей статье, что еще в раннем христианстве мечта воспринималась как «большая и серьезная опасность, словесность XVIII века в целом понимала мечту как обман и способ ухода в опасный мир иллюзорных и беспредметных видений».

По утверждению П.Е. Бухаркина, в имени «мечта» активно развиваются «смыслы, сопряженные с положительным, утешительным началом». «Мечта оказывается сладостной, вдохновляющей и блаженной, мир мечтаний предстает всегда разнообразным и полным» [Бухаркин, 1996, с. 189]. В мире мечты герой, как правило, проживает жизнь гораздо более яркую, осмысленную, интенсивную, тогда как мир реальный – это череда лишений и унижений. Мечта спасает героя от реальной действительности.

Тема мечтательства у Достоевского получает свое развитие еще в ранних произведениях: «Петербургской летописи», «Белых ночах», «Униженных и оскорбленных», черты «мечтательства» можно найти и в героях более поздних произведений автора: Отчим Неточки – Ефимов «Неточка Незванова», Родион Раскольников «Преступление и наказание», Лев Мышкин «Идиот».

В ранних произведениях автор показывает интеллигентного мечтателя, особое внимание уделяется социально-психологическому истолкованию. Белкина М.А. отмечает, что в ««Белых ночах» мечтатель «во многом предвосхищающий тип психологически различных героев позднейших повестей и романов 1860-х годов (Иван Петрович в «Униженных и оскорбленных», Человек из подполья, Раскольников и т. д.)» [Белкина, 1968, с. 176].

Э.М. Жилякова отмечает, что героями ранних произведений Достоевского, становятся мечтатель доброго сердца (Макар Девушкин), социальный мечтатель-утопист (повествователь «Петербургской летописи»), сентиментальный мечтатель (герой «Белых ночей», Вася Шумков, мечтатель-фланер (Ордынов), мечтательница (Неточка Незванова), мечтатель- альтруист (Ростанев), мечтатель индивидуалист (Ефимов) [Жилякова, 1997, с. 76 - 77].

Мечтательность как свойство характера присутствует в героях более поздних произведений «Преступление и наказание», «Идиот», «Братья Карамазовы». В этих произведениях мечтатель становится деятелем, это высшая ступень эволюции образа мечтателя в творчестве Ф.М. Достоевского.

Главный герой в набросках романа «Мечтатель» – человек взрослый (41 год), семейный. Достоевский впервые планирует создать образ взрослого мечтателя (ему 41 год). «У него сын, которым он мало занимается физически, но духовно (иногда) воспламеняет его».

Довольно подробно описаны взаимоотношения героя с женой. Мечта разрушает семейные отношения героя. В своих мечтах он планирует идиллические отношения с женой. «Он мечтал стать перед ней героем, влюбить ее в себя… После этого их отношения все больше «закрепляются, она любит его ужасно». Но «параллельно идет действительная жизнь», «он все портит, всякую действительность мечтами». Ф.М. Достоевский отмечает, что «жена обманывает его (героя) ложным романом, чтоб возбудить ревность. Он чувствует страдание, но отпускает ее. Хочет убить себя». Здесь впервые появляется мотив самоубийства. Позднее жена «открывается во всем – и в любви, и что верна была, и берет его как он есть. Но он убивает себя». Нужно отметить, что замысел романа претерпевал некоторые изменения. В первом отрывке "жена умирает, прося прощение по-русски" практически на руках у героя, а в шестом – он заканчивает жизнь самоубийством, а она остается жива. Образ жены героя очень важен, вероятно, изначально этот образ задумывался как воплощение мечты. В первом отрывке герой представляет, что сжег ее (т.е. пытается избавиться от мечты, вернуться в реальный мир), она умирает на железо-конной дороге, отрезало ноги. В данном случае железо-конная дорога представляет собой символ жизненного пути, и тот факт, что героиня лишилась ног, тоже неслучаен – мечта неспособна к действию, она обездвиживает, парализует.

В основе сюжета романа лежит экзистенциальный конфликт. Герой страдает от отсутствия значимой цели в жизни. Герой замысла творчески одарен, но ничего не пишет. Художественная натура сближает героя с мечтателем Ефимовым из незаконченного романа Ф.М. Достоевского «Неточка Незванова». Подчеркивается и то, что герой несчастлив, окружающая действительность давит на него, отмечена существенная портретная деталь: «Он с грустным лицом».

Герой небрежен: «раз он вынес позорную ругань от начальника за небрежность». Здесь отмечается и мотив столкновения/противоборства с окружающими, что тоже характерно для типа мечтателя. Эти столкновения являются оскорбительными для героя («позорная ругань»), он чувствует себя униженным, его самолюбие страдает.

Единственным светом в его жизни остаются мечты, в них он всецело погружается: «Неужели же вы думаете, что я бы мог жить, если б не мечтал. Да я бы застрелился, если б не это. Вот я пришел, лег и намечтал» (17. 8). Роль мечты в жизни героя огромна, без нее он не хочет и не может жить.

Появляется еще одна интересная черта мечтателя, отличающая его от героев более ранних произведений – у него множество великодушных идей: «Нет, я не очень презираю себя. У меня бывает столько великодушных идей, которые меня так очищают». Это можно трактовать по-разному: с одной стороны, вероятно, эта черта приближает героя к более поздним мечтателям, здесь можно усмотреть намек на деятельностную любовь, но с другой стороны – это не выходит за область мечты, в реальной жизни герой «насилует себя стать спасителем ребенка», чтобы казаться себе лучше (стоит отметить, что позднее начинает любить этого ребенка). Порой мечта полностью заменяет герою жизнь действительную, он неадекватно оценивает себя, ведь в мечте он был «идеалом благородства». Когда же герой возвращается к реальной жизни, он начинает понимать, что мечта не может заменить жизнь, что нужно учиться принимать реальность/истину со всеми вытекающими из этого последствиями. Его жизнь делится на два полюса: «Я лгу и живу в мечтательном мире, хочу действительного…». Откуда берется такое противоречие? Вероятно, реализовать себя в реальной жизни герою просто не представляется возможным (враждебная социальная действительность).

Достоевский отмечает, что герой «мечтатель, но не идеалист, а с полным скептицизмом». Интересным является и отношение героя к религии – «Он не знает, религиозен ли он, но выдумал небо и верит в него - и тем утешает себя в недостатке веры» [Достоевский, 1990, с. 7]. В мечтах он разрешает играть себе совершенно особенную роль, он спаситель! В данном случае его мечты очень амбициозны: «Мечтает быть Христовым посланником». Здесь важен мотив спасения сироты и прощения жены. Говоря об отношении героя к религии, стоит уделить особое внимание 7 отрывку, представляющему диалог двух неизвестных (один из них наверняка герой-мечтатель): Сложно наверняка сказать, кто из собеседников – герой-мечтатель. Герой №1 свято верит в Бога, но веру толкует по-своему. Если предположить, что данный герой и есть мечтатель, то в данном отрывке он выполняет придуманную им роль «Христова посланника», он ведет человека к вере, показывает, что святой дух есть в каждом. Ведя к вере собеседника, он и сам встает на путь нравственного возрождения. Если же предположить, что мечтатель – герой №2, то он идет к вере через отрицание. Он не признает ее, но чувствует «А Дух то, что теперь между нами и почему у тебя лицо стало добрее, то, почему ты плакать захотел, потому что у тебя дрожали губы, - врешь, не гордись, дрожали, я видел. Дух то, что тебя из Америки привело в этот день вспомнить елку Христову в родительском доме. Вот что Дух».

Мечта в набросках к роману показана, как болезнь. Герой страдает от «паралича мечтательности», мечтательность – ширма, за которой он прячется от жизни, спасаясь от проблем мечтами, он совершенно отрешается от действительности («я застрелился бы, если не мечтал»). Мечта в данном случае граничит с ложью: «Он спасался от этого мечтой», «Я лгу и живу в мечтательном мире» [Там же, с. 9]. Конфликт остается неразрешенным, герой не в силах преодолеть свой мечтательный мир и навсегда остается в нем, спасаясь от реальности самоубийством. Важно отметить, что самоубийство показывается автором, как «одна из болезней века».

Но самоубийство является совершенно нетипичным для такого типа героя. Как правило, по такому пути идут только те герои Достоевского, для которых нет надежды на духовное исцеление. Те, для кого это является единственным спасением от зла. Главный герой романа таким не является. Мечта у Достоевского (как и сумасшествие) представляется как пограничное состояние – борьба светлых и темных сил в душе героя. Это состояние может разрешиться самоубийством, но только в том случае, если зло окончательно победило, если для героя нет пути спасения. Самоубийство олицетворяет собой духовную смерть.

Прямое упоминание героев «Рождественской песни в прозе» (Scroudgeet Marly) Ч. Диккенса в первом отрывке является неслучайным. Достоевский намеренно обозначил эту интертекстуальную связь. Герой Достоевского, подобно герою Диккенса, должен был пройти по пути переосмысления и нравственного возрождения, пережить «второе рождение».

Также «лакуны» текста позволяют нам предположить, что автор хотел провести своего героя от пассивной мечты к деятельностной любви. Герой мечтает не о собственной успешности, его мечты великодушны (мечтает быть посланником, усыновить сироту, у него бывает столько великодушных идей – быть лучше, сделать что-то хорошее для других). Вероятно, Достоевский видел именно такой путь развития, но герой был еще слишком незрел. Через четыре года кропотливой работы в свет выйдет знаменитый роман Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». В этом романе читателю представляется совершенно новый тип мечтателя, мечтателя–деятеля, нашедшего свое воплощение в образах братьев Ивана и Алеши Карамазовых. Стоит отметить тематическую и идейную близость диалогов романов «Мечтатель» и «Братья Карамазовы» (разговор, заявленный в 7 отрывке «Мечтателя», беседа Алеши и Ивана в трактире).

Г.М. Фридлендер справедливо отмечает, что «некоторые из психологических черт, первоначально закрепленных за образом Мечтателя, в измененном и переакцентированном виде переходят к герою фантастического рассказа «Кроткая»», который и появляется в ноябрьском номере «Дневника» вместо ранее задуманного «Мечтателя». Героиня рассказа «Кроткая» совмещает в себе образы жены мечтателя и отца.

Необходимо отметить, что замысел «Мечтателя» тесно связан с замыслом другого незаконченного романа Ф.М. Достоевского «Отцы и дети». Данный романный замысел представляет собой несколько самостоятельно развивающихся сюжетных линий. Одна из которых – муж, убивший жену, воспитывающий неродного сына. На близость этих замыслов указывает и авторская подпись в наброске: «Тип мечтателя. (Смотри в старых книжках)».

Тема мечтательства – одна из устойчивых и центральных для всего творчества писателя. Тип мечтателя менялся на протяжении творческого пути автора. Но всегда между героем-мечтателем и окружающей его действительностью существует значительный разлад. Герой совершенно неудовлетворен реальным миром и своим местом в нем – из этого он находит единственный, по его мнению, выход – мечту.

Герой незаконченного романа «Мечтатель» страдает от «паралича мечтательности». Мечта у Достоевского (как и сумасшествие) представляется как пограничное состояние – борьба бога и дьявола в душе героя. Данное состояние разрешается самоубийством, которое олицетворяет собой духовную смерть героя.

«Лакуны» текста позволяют нам предположить, что автор хотел провести своего героя от пассивной мечты к деятельностной любви, мечты героя великодушны. Такой герой появится в его финальном романе (через 4 года) «Братья Карамазовы».

 

 

3.4. Интерпретация незаконченных отрывков <История Карла Ивановича> и <Слесарек>: текст, автоцитатация, контекст, интертекст

Данный замысел не осуществлен в качестве законченного произведения, был помещен в рабочую тетрадь 1875-1876 года, представляет собой черновой автограф Ф.М. Достоевского.

По мнению членов редакционной коллегии Полного собрания сочинений Достоевского в 30-ти томах, автограф был выполнен на листке, вырванном из рабочей тетради 1875-1876 гг. и использованном Достоевским в 1878 году для черновых записей при работе над второй книгой романа «Братья Карамазовы». Название замысла условное, данное редакцией Полного собрания сочинений (произведение впервые опубликовано: Достоевский. Материалы и исследования, с. 94) [ПСС, т. 14, с. 441-442].

Стоит отметить, что в литературе известны примеры различного рода «урезывания» (сокращения) черновых редакций, и, напротив, их дописывание; переписывание ранних произведений на новом уровне; развитие собственных замыслов; создание равноправных редакций одного и того же замысла (например, в форме эпического и лирического произведений); уничтожение автором собственной рукописи и другие [Фоменко, 2008, с. 294].

К замыслу обращались Г.М. Фридлендер [Там же], Н.Г. Михновец [Михновец, 2008].

По мнению Г.М. Фридлендера, имя рассказчика – Карла Ивановича не случайно совпадает с именем немца-учителя из «Детства» (1852) и «Отрочества» (1854) Л.Н. Толстого – повестей, с которыми Достоевский познакомился впервые в 1855 году и которые не раз перечитывал во время работы над «Подростком» и «Дневником писателя».

Н.Г. Михновец обращает внимание на то, что образ Карла Ивановича генетически связан с образом Федора Карлыча, героя очерка М.Е. Салтыкова-Щедрина «Владимир Константинович Буеракин»: Достоевский упоминает его во «Введении к «Ряду статей о русской литературе», изменяя его имя на Ивана Карлыча и внося существенную поправку в его характеристику [Там же].

Оба исследователя отмечают связь замысла с незаконченным романом «Мечтатель». Фридлендер считает, что Достоевский намеревался ввести «Историю Карла Ивановича» в него в виде особого эпизода.

Данные утверждения позволяют нам говорить о цитации и автоцитации в замысле. Представляя собой конкретное проявление диалогических отношений, цитата играет роль представителя "чужого" слова, с которым автор вступает в диалог. Ее основная функция - обогатить авторский текст смыслами текста-источника - реализуется только в том случае, если читатель узнал цитату. Текстами-источниками могут быть священные книги; тексты, играющие важную роль в становлении национальной культуры: творчество писателя, осмысленное как единое целое; отдельные произведения; собственное творчество, с которым автор вступает в диалог (автоцитаты) [Фоменко, 2008, с. 294].

Замысел представляет собой небольшой повествовательный фрагмент, выполненный в сказовой манере.

«Перестановка голов», вероятно, связана со спиритизмом и нездоровым интересом публики к различного рода магическим чудесам. Увлечение общества спиритизмом вызывало серьезное беспокойство Достоевского. В мартов­ском выпуске «Дневника писателя» за 1876 год в главе «Словцо об отчете ученой комиссии о спиритических явлениях» он писал о несостоявшейся надежде на то, что отчет комиссии «раздавит и раздробит это непотребное (в его мистическом значении) новое учение» [ПСС, т. 22, с. 36-37].

В незаконченном тексте заявлено три образа: Карл Иванович – рассказчик, проводящий спиритический сеанс, и два безымянных героя – друга, между которыми и производится обмен.

Рассказчик – немец, плохо говорящий по-русски и украшающий свой рассказ фантастическими подробностями: «Тогда я длинный минут на него всё смотрель и сказаль: «Ви измениль ваш друг».

По сюжету произведения должен произойти обмен головами двух друзей. Голова одного уже отрезана, второй же с ужасом ожидает грядущие перемены: «И голову поставил с большим сбережением и сказаль его другу: «Ложить–с». И его друг смотрель и весь дрожаль и сказаль: «Я очень боюсь, Карл Иваныч».

Отказ от завершения сеанса одним из героев представляется как предательство/измена: «Тогда я длинный минут на него всё смотрель и сказаль: «Ви измениль ваш друг». За изменой следует наказание, а голова героя названа рассказчиком фальшивой: «Так друг ваш и останется без вашей головы, а ви остались с вашей фальшивой головой».

Таким образом, данный сеанс представляется как некая проверка глубинных основ веры и неверия в подобные явления, с одной стороны, и как проверка дружбы, с другой.

Н.Г. Михновец отмечает близость данного замысла «Рождественской песне в прозе» Ч. Диккенса, «Губернским очеркам» М.Е. Салтыкова Щедрина, «Детство. Отрочество. Юность» Л.Н. Толстого.

Тема мистики и спиритизма связывает «Историю Карла Ивановича» с рядом других незаконченных произведений Ф.М. Достоевского «Домовой», «Сороковины», «Мечтатель».

Г.М. Фридлендер отмечает, что сюжет с «переменой голов» дважды зафиксирован в записных тетрадях Достоевского:

1. В 1874 году на начальной стадии обдумывания плана романа «Подросток» (Переворот голов и проч. Мальчик-лгун рассказывает это и говорит: «Я сам видел»).

2. В плане задуманного 9 марта 1875 г. цикла фельетонов (анекдотического характера) «Странные сказки».

Напрашивается вопрос о близости данного отрывка другому замыслу этого же времени «Анекдот о перестановке голов». «Анекдот…» – авторское название неосуществленного замысла, записанное в начале февраля 1876 г. в рабочей тетради 1875–1876 г. По мнению авторов комментариев, замысел возник из рассказа А.Г. Достоевской в письме мужу от 22 июня 1874 г. О маленьком Феде, жалеющем, что у матери разболелась голова: – «Мама, перемени со мной голову». – «Ведь у тебя тогда будет болеть». – «Ну, у меня пусть болит, зато у тебя болеть не будет» [Достоевский, 1979, с. 111]. Вероятно, не названный Достоевским замысел «Истории Карла Ивановича» и есть конспективные записи к «Анекдоту о перестановке голов». На это указывает ряд фактов:

1. Оба замысла включены в тетради 1875–1876 г.

2. Связаны общей темой.

3. Общий иронический тон произведений (в одном из них на это явно указывает жанровое определение замысла, в другом – речь рассказчика, как и основная сюжетная ситуация).

Замысел «Слесарек» не был осуществлен в качестве законченного произведения, представляет собой черновой автограф Достоевского (несколько разрозненных набросков), был зафиксирован в рабочей тетради писателя 1876 – 1877 гг., предположительно датируется второй половиной 1876 г. Название замысла условное, данное редакционной коллегией Полного собрания сочинений Ф.М. Достоевского, жанрового определения писатель не дает.

Данный замысел привлекал внимание исследователей А.В. Архиповой, М.В. Загидуллиной. А.В. Архипова в комментариях к Полному собранию сочинений Ф.М. Достоевского фиксирует, что основная тема предполагавшегося произведения – мещанский быт [Архипова, т. 17, с. 441].

М.В. Загидуллина отмечает, что, вероятно, действие «Слесарька» разворачивается в богодельне, а главная тема будущего произведения – христианская. Эта точка зрения наиболее оправдана [Загидуллина, 2008, с. 335].

В незаконченном тексте заявлено пять образов: три бабушки – рассказчицы, участвующие в споре, полковник и Слесарек.

Бабушки обсуждают важнейшие христианские вопрос: «Справедлив ли Бог?», «Кто попадает в Царствие небесное?». Предметом разговора становится будущий рай, как вознаграждение за праведную жизнь и ад, как расплата за земные грехи. В разговоре присутствует явная оппозиция «богатый – бедный», реализующая себя двояко: полковник – богат на земле: «Вот ты сказал, что бог справедлив, ан вот и нет — богатый всегда прежде богатеет» [ПСС, т. 17, с. 11], Слесарек - беден; но полковник – духовно беден, а Слесарька ожидает Царствие небесное: «Ах ты, Прохоровна, да он, может, на погибель свою поскакал, а этот хоть и упал, да тем самым, может, его бог сохранил, честный, дескать <…> - А за то он в рай попадет» [ПСС, т. 17, с. 11].

Параллельно рассказчицы рассуждают и о грехах друг друга, о том, кто из них и «за что» в рай попадет:

— Это в каком же таком раю?

— Эх ты, глупая, мне-то пускай за то, что я верой не верую, а тебе-то за что: вот ты веруешь, а ведь и ты без кофею?

— А это мне за тебя же страдать пришлось. Зато я в раю буду.

— Это за кофей-то? Это за то, что кофею не напилась?

— Да, за то, что не напилась. И буду, на зло тебе буду [ПСС, т. 17, с. 12].

М.В. Загидуллина отмечает, что «Слесарек» становится в замысле символом бедного люда. Симпатия автора явно на стороне такого типа героев: «А зато он, может, в раю будет, а полковник-то нет. Во аде будет» [ПСС, т. 17, с. 12].

 

 

Таблица 3.3 – Сравнительная характеристика персонажей

Полковник	Слесарек
Полковник-то пойдет да сядет там в карты и проиграет	Слесарек-то придет, чайку напьется
Полковник-то опоздает	Слесарек-то прежде придет.
И богатый человек, и в мундире, а все-таки опоздает.	А слесарек-то и бедненький, а идет да идет.

 

Приводятся явные библейские аллюзии:

- на слова Иисуса Христа во время Нагорной проповеди: “Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапываются и не крадут” (Матф.6:19-20);

- на притчу о богаче и Лазаре: «И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь - злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь» (Лк. 16:19-31).

Опираясь на данные аллюзии, можно предположить, что дальше речь должна была пойти о состязании богатого и бедного, которое тоже разрешится неоднозначно. Богатый победит «богатый всегда прежде богатеет», но он «на погибель свою поскакал», а бедный, хотя и коленку сшиб, да в рай попадет.

 

 

Выводы по главе 3

В третьей главе нами были подробно рассмотрены незаконченные произведения Ф.М. Достоевского: рассказ «Домовой», роман «Мечтатель», драма «Драма. В Тобольске», поэма «Сороковины». Цель нашего исследования – раскрыть «творческий» потенциал данных текстов, реконструировать авторский замысел.

Исходя из «лакун» текста, нам удалось наметить три линии возможного развития сюжета рассказа «Домовой»:

1. Духовная и физическая гибель семейства после общения с нечистой силой.

2. Сделка отца семейства с дьяволом.

3. Победа над злым духом, возрождение семьи.

В центре сюжетного конфликта романа «Мечтатель» находится мечта, граничащая с болезнью. Герой страдает от «паралича мечтательности», мечтательность – ширма, за которой он прячется от жизни, совершенно отрешается от действительности. Данный конфликт остается неразрешенным, герой не в силах преодолеть свой мечтательный мир и навсегда остается в нем, спасаясь от реальности самоубийством.

«Драма. В Тобольске», вероятно, мыслилась, как психологическая драма о двух братьях-соперниках и преступлении одного из них. Основное содержание драмы – путь обоих братьев к нравственному возрождению. Замысел «Драмы. В Тобольске» перекликается с романом «Братья Карамазова». В основе обоих замыслов – история Ильинского. Сюжет «Драмы. В Тобольске» переходит в роман «Братья Карамазовы», но трансформируется в значительной степени.

Писатель обозначает замысел поэмы «Сороковины» как книгу странствий. Подзаголовок «Мытарства 1 (2, 3, 4, 5, 6 и т.д.)» указывает на название препятствий в православии, через которые должна пройти душа каждого христианина на пути к престолу Бога для частного суда.

Представленный писателем диалог молодого человека и сатаны – представляет собой первое мытарство – празднословие.

Подзаголовок «Мытарства 1 (2, 3, 4, 5, 6 и т.д.)» позволяет нам считать, что Достоевский планировал провести героя через двадцать мытарств души. Данные мытарства герой может проходить не только после смерти, но и при жизни.

В переломный для героя момент начинается своеобразное хождение по мукам. Из этого состояния есть два выхода: исцеление (Раскольников, Соня Мармеладова, Дмитрий Карамазов, герой «Драмы. В Тобольске» и др.) или духовная гибель (Мармеладов, Свидригайлов).

Мотив страшного суда, представленный в данном замысле, у Достоевского можно найти во многих произведениях: «Бедные люди», «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы».

Поэма «Сороковины» была полностью поглощена финальным романом Ф.М. Достоевского. Диалог молодого человека и сатаны (в несколько трансформированном виде) представляется нам в главе «Черт. Кошмар Ивана Федоровича».

Вероятно, не названный Достоевским замысел «Истории Карла Ивановича» представляют собой конспективные записи к «Анекдоту о перестановке голов» (оба замысла включены в тетради 1875–1876 г., связаны тематически).

Проведенная реконструкция незаконченных текстов выявила, что большинство из них были поглощены более масштабными замыслами. Незаконченные произведения – это творческая лаборатория писателя, в которой производилась отработка будущих сюжетов и характеров.

 

 

Заключение

 

По результатам настоящего диссертационного исследования мы пришли к следующим выводам.

Несмотря на огромный интерес в ученой среде к исследованию творчества Ф. М. Достоевского, наличие большого количества совершенно разных подходов к изучению личности автора, особенно в рамках биографического аспекта, имеются определенные «лакуны» как в исследовании творчества писателя в целом, так и «лакуны» в реконструкции незавершенных произведений Ф.М. Достоевского.

Насчитывается тридцать девять незаконченных произведений писателя и два произведения, недовоплощенных с точки зрения реализации авторского замысла.

В работе дается определение понятия незаконченных / незавершенных текстов, проанализированы несколько подходов к изучению творчества писателя: текстологическое (поиск, исследование черновиков, набросков, планов, их издание и описание); историко-функциональное (попытка вписать незаконченные произведения в контекст завершенных произведений); искусствоведческое (изучение категорий незаконченности/незавершенности на примере живописи, архитектуры, музыки); теоретическое (актуализация категорий незаконченности, незавершенности, целостности, «творческого потенциала» текста).

Для изучения незаконченного текста актуализирован комплекс понятий, разработанных в современной теории литературы. Принципиальной для данного исследования явилась концепция архитектонических и композиционных форм М.М. Бахтина, позволившая разграничить категории незаконченности/законченности и незавершенности/завершенности, и, соответственно, определить рецептивные стратегии различных типов незаконченных текстов; концепция В.И. Тюпы, посвященная «творческому потенциалу» незаконченного текста, теория текстовых «лакун» Р. Ингардена, работы Е.В. Абрамовских, в которых исследуются рецептивные стратегии незаконченных текстов (на материале незавершенной прозы А.С. Пушкина).

В диссертационном исследовании представлены несколько видов «лакун» незаконченного текста: элементы заголовочного комплекса, композиционная открытость, нереализованность сюжетных линий, поиски жанровой формы.

В работе даются их описания, каждый из видов рассмотрен подробно и проанализирован на предмет законченности авторского замысла, незавершенные тексты Ф. М. Достоевского соотнесены с основным творчеством писателя.

При этом основным источником для исследователей «лакун» незавершенных текстов являются записные книжки и тетради Достоевского – их, при всей фрагментарности заметок и неполноте сохранившегося фонда, рассматриваются как единый и целостный источник, своеобразную «летопись» духовной жизни автора за двадцать лет. Эта летопись дает возможность проследить развитие творческой мысли писателя: от записи к записи, от полемической заметки к художественному замыслу, работе над планом, фрагментом произведения.

Нами также на основе ряда фундаментальных исследований незаконченного текста выработаны принципы изучения незаконченного наследия на основании таких узловых понятий, как:

– целостность художественная – многоуровневое единство литературного произведения, несводимое к "сумме" составляющих его элементов и неразложимое на них без остатка, зафиксированное в тексте и обладающее собственным художественным миром, являющимся пространством встречи автора, героя и читателя;

– творческий потенциал незаконченного текста – некая «система указателей», формирующая читательские стратегии; своеобразные «лакуны» текста, провоцирующие читателя на со-творчество;

– «лакуны» текста (пустые места) – участки неопределенности (нетематизированная данность) текста, провоцирующие сознание на заполнение, втягивающих читателя (зрителя) в творческий потенциал текста.

Определив круг проблем разграничения незаконченности и незавершенности, применили полученные выводы для творчества Ф.М. Достоевского.

Ф.М. Достоевский оставил многие произведения незаконченными из-за жизненных обстоятельств или по каким-либо объективным/субъективным причинам (более обширные замыслы, написание произведений в определенный срок из-за трудных условий жизни, собственная болезнь и личные драмы (смерть жены, брата, сына).

В работе дается классификация незаконченных произведений с точки зрения реализации авторского замысла. Мы выделяем замыслы произведений, планы ненаписанных произведений, начала произведения, отдельные фрагменты, произведения недовоплощенные с точки зрения авторского замысла. Каждый из видов незаконченных произведений подробно рассматривается, анализируется исходный замысел автора и получившееся в итоге произведение, или же наоборот, фиксируется «лакуна» в творчестве Ф.М. Достоевского.

В незаконченном наследии Ф.М. Достоевского имеются как подробные планы («Атеизм», Роман о князе и Ростовщике»), так и краткие (но очень емкие). В планах дается ряд сюжетных положений, идея произведения, характеристика героев (часто социальная, психологическая; портретная крайне редко). В некоторых незаконченных произведениях Достоевского наряду с планом присутствуют и детально проработанные отрывки диалогов, пояснения хода действия или отдельные прописанные части произведения («В повесть Некрасову», «Мечтатель», «Слесарек», «Сороковины»).

Стоит отметить ёмкость набросков писателя, он фиксирует сюжетные положения, идеи, слова, названия, стимулирующие читательское сознание к активному восприятию. Обращение к незаконченным произведениям позволяет проследить эволюцию творческой мысли писателя.

Вызывает интерес и жанровое своеобразие незаконченных текстов Достоевского. Нами был четко обозначен жанр каждого незаконченного произведения, это в большинстве своем социально-психологические романы. Автор проводит своих героев через цепь испытаний, сюжетным и идейным ядром всех романов является исследование границ человеческой личности, изучение природы человека. Во всех романных замыслах присутствует «философская» линия.

Помимо социально-психологического романа, встречаются и другие жанровые формы, а именно анекдот («Анекдот о перестановке голов»), рассказ («Домовой», «Рассказ о воспитаннице», «Козлову», «Отрывки»), повесть («Из повести о молодом человеке», «Смерть поэта», «Весенняя любовь», «Поиски. Повесть», «Слесарек», «Повесть об уничтоженных канцеляриях», «В повесть Некрасову»), поэма («Сороковины», «Император», драма («Драма. В Тобольске»), комедия («План комедии», «Борьба нигилизма с честностью»), трагедия («Фатум»). Такое жанровое деление может быть условным. Обозначения «драма», «трагедия», «комедия», «анекдот» скорее показательны с точки зрения модальности будущего произведения.