Биографические сведения А. Карапинского о жизни К. Д. Фролова

Кто посещал Змеиногорский рудник, тот, конечно, с удовольствием осматривал производимыя на оном работы, превышающие, кажется, силы человеческие, и механические устройства, облегчающие труды рудокопателей, при извлечении сокровищ из недр земных. Удивленный путешественник спросит невольно: кем устроены в глубоких храминах земли сии огромные колеса, каких не существует ни в одном из Российских рудников, приводимые в движение водою, протекающею через длинные каналы, высеченные в камне? Изобретатель сего механизма есть Берггауптман 6 класса Козма Дмитриевич Фролов. Он родился в Полевском заводе, близ Екатеринбурга, в 1726 году, и получил образование в Екатеринбургском училище, основанном знаменитым де Генниным. Но весьма ограниченный в то время способ учения не представлял возможности к усовершенствованию природных его дарований. Отечественный язык и начальные основания Математики составляли все умственное богатство его, приобретенное им в сем училище; а недостаток в руководствах к Механике на Русском языке и неимение ни образцов, ни чертежей, затрудняли его в удовлетворении врожденной в нем склонности к сей науке. Но кому Природа дала в удел дар изобретательности, тот прокладывает сам себе путь и заставляет других быть себе подражателями.

Фролов начал службу в 1744 году на Березовских золотых промыслах в звании Горного ученика. Отсюда он был посылан, в 1757 году, в звании Штейгера, которое он получил в сем же году, на Воицкий рудник, в Олонецкую губернию, для установления горных работ и промывки золота; а оттуда отправлен с Горными служителями для осмотра Лопских рудников и для открытия новых руд на границах Лапландии. По исполнении возложенного на него поручения, он возвратился на Березовские промыслы, там посвятил себя в особенности усовершенствованию золотопромываленных машин. В 1760 году построил, по собственному изобретению, промываленную машину, на которой вымывка золота производилась гораздо успешнее, с уменьшением противу прежнего более двух третей рабочих, и сбережением расходов до 3400 рублей; а признательное Начальство поручило ему должность Бергмейстера по всем Екатеринбургским золотым промыслам, и представило Берг-Коллегии о награждении его Обер-Офицерским чином.

Неусыпный в трудах, Фролов занимался не одним золотопромываленным производством; он прожектировал проведение в Березовском руднике штольны (подземного хода) на две версты длиною поперек слоев горы, предполагая сим средством открыть рудоносные жилы и освободить рудник от затопления, и предложил подвергать пережогу кварц, содержащий в себе листоватое золото, которое при сем процессе, сплавясь в зерна, не могло быть уносимо водою во время промывки. Оба сии предприятия были одобрены и утверждены начальством; но Фролову не удалось привесть оныя в исполнение, по причине перевода его на службу в Колыванские заводы. Сюда отправлен он был в 1762 году, по требованию начальствовавшаго над Колыванскими заводами Генерал-Майора Порошина, для установления золотопромываленного устройства, и определен в Змеиногорской рудник, где тогда было несколько золото-промываленных фабрик. В сем же году произведен он и в Обер-Штейгеры (...)

Здесь Фролову с 1781 года, в котором получил он постепенно чин Бергмейстера 8 класса, вверено было управление Змеевских рудников, и здесь-то первый предмет, обративший на себя внимание его, было затруднение по употреблению великого числа людей на поднятие из рудника руд и отлитие воды, от чего замедлялось распространение внутренних выработок и увеличивались расходы. В 1783 году построил он внутри горы огромное колесо, приводимое в движение водою, имевшее в диаметре 7 сажен, со всеми к оному принадлежностями, для отлития воды из выработок. Машина сия, облегчившая труды человека и значительно уменьшившая расходы, называлась слоновою, по величине и силе своей, и Вознесенскою, по шахте, при которой построена; силою оной приводились в действия два ряда насосов, установленных на глубине 30 сажен.

В сем же году возложено было на Фролова препровождение серебра, в С. Петербург. По прибытии сюда. Управлявший тогда Кабинетом, Действительный Тайный Советник Алсуфьев, обласкав усердного слугу Государыни, приказал выдать ему денежное награждение, и по ходатайству его, один из сыновей Фролова определен был в Горный Кадетский Корпус на казенное содержание.

Вскоре по возвращении Фролова на Змеиногорский рудник из С. Петербурга, прибыл в Колыванские заводы (в 1785 году) Член Кабинета, Генерал-Майор Соймонов, которому поручено было от Императрицы Екатерины II обозреть оные, по случаю упадка их действия, и дать заводскому начальству правила для восстановления заводов. В бытность Г. Соймонова на Змеевском руднике, Фролов представил ему проэкт другой машины внутри сего рудника для отливки воды, и две для подъема руд, поелику Вознесенская осушала рудник, как выше сказано, только из 30-саженной глубины, между тем как оная простиралась на 100 сажень: следовательно, из семидесятисаженной глубины воду должно было отливать ручными насосами; поднятие же руд производилось посредством конной силы. Проэкт его был разсмотрен в Горном Совете и потом утвержден Г. Соймоновым. Исполнение сего проэкта потребовало огромных пособствующих устройств; ибо Вознесенская машина приводима была в действие водою, пропущенною из пруда, в котором накоплялась из небольшой речки. Надобно быть на самом месте, дабы убедиться, с какой обдуманностию и решительностию устроены водопроводы и изысканы способы для сбережения воды: огромной величины плотина, просеченный в горе водопровод на 241 сажень длины и обращение одной и той же воды из под одной машины на другую, суть предметы, обращающие на себя удивленное внимание путешественника. Вода приводит в движение сначала колесо при шахте Преображенской для подъема руды, из под онаго протекает через 60 сажен на рудоподъемное колесо Екатериниской шахты, с онаго чрез 90 сажен на водоотливное колесо, при сей же шахте построенное, а отсель обращается подземным ходом 195 сажень на колесо Вознесенское. Екатерининское колесо имеет в диаметре до 8 сажень: поднимая воду из 100 сажень глубины, оно пропускает оную под машину Вознесенскую, а сия, по поднятии, провождает воду из рудника подземным ходом, называемым Крестительскою штольно, 500 сажень длины имеющею.

Сии устройства увенчались успехом во всем пространстве сего слова и доставили Фролову в 1786 году орден Св. Владимира 4 степени.

Сверх учреждения сих машин, Фролов обратил внимание свое на устройство золотопромываленных фабрик в Змеевском руднике. В Барнаульском музеуме хранятся модели сих фабрик: оне удивляют замысловатостию механизма и придуманностию средств, облегчающих труды человеческие. Сих фабрик построено было в Змеиногорском руднике шесть и в Семеновском две. Все оне действовали силою воды и устройство оных состояло из двух главных отделений: из толчейного для мельчения пород и промываленного для извлечения золота. При одной из фабрик, в Змееве построенных, были сделаны часы, приводимые в действие водою; ход оных был столько же равномерен и верен, как и действующих маятником. Ныне заведения сии уже не действуют, по причине уменьшения золота в Змеевских рудниках.

Окончив сии полезные труды, Фролов занялся изобретением удобнейшего способа разбора руд. Заметив, что руды, получаемые из внутренности горы, были оболочены глиною, илом и прочим, особенно те, которые получались из так называемых закладок, из чего трудно было отличить одну породу от другой и надлежало разбивать каждый кусок, как бы он мал ни был, он изобрел наклоненные плоскости, названные лежащими верстаками, для отличия от подвижных, построенных в Змееве, в последующее время, для промывки истолченной породы.

В Змеевском руднике Горная Архитектура обязана ему введением каменнаго укрепления, вместо деревяннаго, и устройством гипотенузных сходов в рудник, с разделением оных на лестницы и плоскости для спускания и поднятия леса, инструментов и проч. Много сделано было им и других улучшений, как по горному производству, так и по разбору руд; особенно же усовершенствовал он в 1788 году рудоподъемную машину, придав оной возможную скорость и вместе с тем умножив число бадей, укрепленных на цепях. Машина сия называлась Патер-Ностер и существовала до 1791 года.

В 1797 году труды почтеннаго Фролова были награждены произведением его в чин Берггауптмана 6 класса. Но долговременная служба и старость ослабили силы его и понудили в 1798 году просить начальство об увольнении от службы. Кабинет, по получении его просьбы, оказал отличнейшее внимание к полезным трудам сего незабвенного в Колыванских заводах мужа. В Указе Кабинета, последовавшем в том же году Канцелярии изъяснено: «что в разсуждении долговременной и безпорочной Фролова службы, которую он всегда исправлял с особою расторопностию, знанием горнаго и заводскаго искусства и принесением на самом деле немалаго казне приращения, не токмо заслуживает он предложенной по чину его пенсии, но вящшаго за то достоин награждения. А поелику определение сие зависит от воли Его Императорскаго Величества, то в Кабинете определено: Канцелярии Колывановоскресенскаго Горнаго начальства предписать, что пока на поднесенный о нем, Фролове, от Управляющего Кабинетом всеподданнейший доклад не последует Высочайшей Конфирмации, то, не обременяя его более службою по таковой старости лет и слабости здоровья, а оставить его впредь до Указа при полном жалованье и пользоваться квартирою и всеми теми выгодами, чем он доныне пользовался, в чаянии том, что он, Фролов, при случившихся по заводам в установлении машин, или чего другого, соответственное его званию, колико сил его будет, требуемое выполнить не оставит».

Сие единственное внимание Кабинета, успокоившее Фролова в преклонных его летах, не могло остановить его стремление к пользам службы. Почти лишенный зрения и совершенно уже удрученный старостию и болезнями, не отказался он приехать на Горный Совет в Барнаул, хотя начальником заводов Г. Чулковым сие приглашение ему сделано было в таком только случае, ежели силы его могут позволить исполнить желание начальства. Вскоре по прибытии в Барнаул последние его силы истощились, и он скончался здесь на 73 от роду и на 55 году службы. Оставшаяся при нем вдова получила в пенсион, по общему положению о пенсиях, 8 долю окладного жалованья мужа ея, по 75 рублей в год; но по вниманию справедливого начальства к примерной службе Фролова, назначено, с Высочайшего разрешения, вдове производить в пенсион окладное его жалованье по 600 рублей в год.

В делах, касающихся начальной службы в Колыванских заводах сего примечательного человека, есть Указ из Кабинета от 30 Сентября 1767 года следующего содержания: «Кабинет принимает в надлежащее уважение отличными талантами подобнаго Ползунову Шихтмейстера Фролова и присланное из Канцелярии Колывановоскресенскаго Горнаго Начальства весьма хорошее об оных и полезных трудах его засвидетельствование; и так, в дополнение учиненнаго ею о нем, Фролове, определения, сим повелевается:

«1. Для пресечения пестроты, несогласной ни со справедливостию, ниже с законами, и происходящаго от того персонального огорчения, нижняго звания Обер-Штейгера ему не носить, а называться и писаться настоящим его Офицерским чином Шихтмейстера, и считаться действительно состоящим в сем чине с того числа, как он тем пожалован.

2. За оказанные опыты Фроловым, по свидетельству доношения Канцелярии Горнаго Начальства, от 20 декабря 1765 года, при разных полезных механических строениях на Змеиногорском и Верхнее-Корбалихинском похверках (золотопромывательных устройствах), искусство и радение, к преждевыданным ему в зачет его жалованья ста рублям, выдать еще сто рублей по получении сего Указа, без малейшего промедления. А буде, по обещанию своему, устроит он между тем временем и на Нижнее-Корбалихинском похверке другую фабрику с такими же вододействующими машинами, то и за сей новый полезный труд выдать ему не пятьдесят, но сто рублей.

3. По обучении данных ему учеников, шести человек, произвесть ему в особое награждение не по пятидесяти, но по сту рублей за каждого; а при том и самих тех учеников стараться Канцелярии Горного начальства по мере остроты, прилежания, успехов и хороших поступков их, поощрять от времени до времени как пристойными по недостаткам их денежными награждениями, так и безплатежною дачею из казны потребных к их наукам книг, инструментов и иных тому подобных вещей, кои им полезны и приятны; а сверх того вящщее в них одному пред другим рвение возбудить могут.

В бумагах, оставшихся после г. Фролова, сохранились письма к нему заводчика Турчанинова 1776 и 1777 годов. В письмах сих благодарит г. Турчанинов за прожектирование и присылку модели для вододействуемой машины при Гумешовском медном руднике, где до того времени была конная.

Описав дела и службу человека, образовавшего в Колыванских заводах горное производство, нельзя не сказать несколько слов о нравственных его правилах. Фролов был характера самого кроткого; простота, свойственная его происхождению и воспитанию, осталась неизменною во всю его жизнь. В минуты задумчивости он разговаривал с самим собою и, углубляясь в любимый предмет свой, Механику, нередко останавливался

на улице или другом открытом месте, и чертил тростию на земле планы, или делал вычисления. Сие и замысловатость машин его подавали простому народу повод к разным толкам, основанным на суеверии.

Фролов оставил по себе трех сыновей и столько же дочерей. Первые воспитаны были в Горном Кадетском Корпусе: старший из них служил на Уральских и Колыванских заводах; службою и нравственными правилами всегда приобретал внимание Начальства и, дослужась до чина Обер-Бергмейстера 7 класса, скончался еще в цветущих летах; меньший продолжает службу в Колыванских заводах; а средний в чине Обер-Берг-гауптмана 4 класса ныне занимает должность Томскаго Гражданскаго Губернатора и Начальника Колыванских заводов».

Опубликовано: Карпинский А. Биографическое известие о жизни К. Д. Фролова // Горный журнал. 1827. Кн. 7. С. 30-39.

Документ № 26

«СЛОВО» М.В. Ломоносова О ПОЛЬЗЕ ХИМИИ

6 сентября 1751 г.

Рассуждая о благополучии жития человеческого, слушатели! не нахожу того совершеннее, как ежели кто приятными и беспорочными трудами пользу приносит. Ничто на земли смертному выше и благороднее дано быть не может, как упражнение, в котором красота и важность, отнимая чувствие тягостного труда, некоторою сладостию ободряет; которое, никого не оскорбляя, увеселяет неповинное сердце, и, умножая других удовольствие, благодарностию оных возбуждает совершенную радость. Такое приятное, беспорочное и полезное упражнение где способнее, как в учении, сыскать можно? В нем открывается красота многообразных вещей и удивительная различность действий и свойств, чудным искусством и порядком от всевышнего устроенных и расположенных. Им обогащающийся никого не обидит: затем что неистощимое и всем обще предлежащее сокровище себе приобретает. В нем труды свои полагающий не токмо себе, но и целому обществу, а иногда и всему роду человеческому пользою служит. Все сие коль справедливо и коль много учение остроумием и трудами тщательных людей блаженство жития нашего умножает, ясно показывает состояние европейских жителей, снесенное со скитающимися в степях американских. Представьте разность обоих в мыслях ваших. Представьте, что один человек немногие нужнейшие в жизни вещи, всегда перед ним обращающиеся, только назвать умеет; другой не токмо всего, что земля, воздух и воды раждают, не токмо всего, что искусство произвело чрез многие веки, имена, свойства и достоинства языком изъясняет, но и чувствам нашим отнюдь неподверженные понятия ясно и живо словом изображает. Один выше числа перегон своих в счете производить не умеет; другой не токмо через величину тягость без весу, через тягость величину без меры познает, не токмо на земли неприступных вещей расстояние издалека показать может, но и небесных светил ужасные отдаления, обширную огромность, быстротекущее движение и на всякое мгновение ока переменное положение определяет. Один лет своея жизни или краткого веку детей своих показать не знает; другой не токмо прошедших времен многоразличные и почти бесчисленные приключения, в натуре и в обществах бывших по летам и месяцам располагает, но и многие будущие точно предвозвещает. Один, думая, что за лесом, в котором он родился, небо с землею соединилось, страшного зверя или большое дерево за божестно толь малого своего мира почитает; другой, представляя себе великое пространство, хитрое строение и красоту всея твари, с некоторым священным ужасом и благоговейною любовию почитает создателеву бесконечною премудрость и силу. Поставьте человека, листвием или сырою звериною кожею едва наготу свою прикрывающего, при одеянием златотканными одеждами и украшенном блистанием драгоценных камней, поставьте поднимающего с земли случившейся камень или дерево для своей от неприятеля обороны при снабденном светлым и острым оружием и молнию и гром подражающими махинами. Поставьте завостроватым камнем тонкое дерево со многим потом едва претирающего, при употребляющем сильные и хитросложенные махины к движению ужасных тягостен, к ускорению долговременных дел и к точному измерению и разделению величины, весу и времени. Воззрите мысленными очами вашими на пловущего через малую речку на связанном тростнике и на стремящегося по морской пучине на великом корабле, надежными орудиями укрепленном, силою ветра против его же самого бегущем и вместо вожда камень по водам имеющем. Не ясно ли видите, что один почти выше смертных жребия поставлен, другой едва только от бессловесных животных разнится; один ясного познания приятным сиянием увеселяется, другой в мрачной ночи невежества едва бытие свое видит? Толь великую приносит учение пользу! толь светлыми лучами просвещает человеческий разум! толь приятно есть красоты его наслаждение! Желал бы я вас ввести в великолепный храм сего человеческого благополучие, желал бы вам показать в нем подробно проницании остроумия и неусыпным рачением премудрых и трудолюбивых мужей изобретенные пресветлые украшения; желал бы удивить вас многообразными их отменами, увеселить восхищающим изрядством и привлещи к ним неоцененною пользою; но к исполнению такового предприятия требуется большее моего разумение, большее моего красноречие, большее время потребно, нежели к совершению сего намерения позволяется. Того ради прошу, последуйте за мною мысльми вашими в един токмо внутренней чертог сего великого здания, в котором потщусь вам кратко показать некоторые сокровища богатыя натуры и объявить употребление и пользу тех перемен и явлений, которые в них Химия производит. В показании и изъяснении оных ежели слово мое где не довольно будет, собственною ума вашего остротою наградите.

Учением приобретенные познания разделяются на науки и художества. Науки подают ясное о вещах понятие и открывают потаенные действий и свойств причины; художества к приумножению человеческой пользы оные употребляют. Науки довольствуют врожденное и вкорененное в нас любопытство; художества снисканием прибытка увеселяют. Науки художествам путь показывают; художества происхождение наук ускоряют. Обои общею пользою согласно служат. В обоих сих коль велико и коль необходимо есть употребление Химии, ясно показывает исследование натуры и многие в жизни человеческой преполезные художества.

Натуральные вещи рассматривая, двоякого рода свойства в них находим. Одни ясно и подробно понимаем; другие хотя ясно в уме представляем, однако подробно понимаем; другие хотя ясно в уме представляем, однако подробно изобразить не можем. Первого рода суть величина, вид, движение и положение целой вещи; второго — цвет, вкус, запах, лекарственные силы и протчие. Первые чрез Геометрию точно размерить и чрез Механику определить можно; при других такой подробности просто употребить нельзя: для того что первые в телах видимых и осязаемых, другие в тончайших и чувств наших удаленных частицах свое основание имеют. Но к точному и подробному познанию какой-нибудь вещи должно знать части, которые оную составляют. Ибо как можем рассуждать о теле человеческом, не зная ни сложения костей и составов для его укрепления, ни союза, ни положения мышцей для движения, ни распростертия нервов для чувствования, ни расположения внутренностей для приуготовления питательных соков, ни протяжения жил для обращения крови, ни протчих органов сего чудного строения? Равным образом и вышепоказанных второго рода качеств подробного понятия иметь невозможно, не исследовав самых малейших и неразделимых частиц, от коих они происходят и которых познание толь нужно есть испытателям натуры, как сами оные частицы к составлению тел необходимо потребны. И хотя в нынешние веки изобретенные микроскопы силу зрения нашего так увеличили, что в едва видимой пылинке весьма многие части ясно распознать можно, однако сии полезные инструменты служат только к исследованию органических яв частей, каковы суть весьма тонкие и невидимые простым глазом пузырьки и трубочки, составляющие твердые части животных и растущих вещей; а тех частиц, из которых состоят смешенные материи, особливо зрению представить не могут. Например, через Химию известно, что в киноваре есть ртуть и в квасцах земля белая; однако ни в киноваре ртути, ни в квасцах земли белой ни сквозь самые лутчие микроскопы видеть нельзя, но всегда в них тот же вид кажется. И посему познания оных только через Химию доходить должно. Здесь вижу я, скажете, что Химия показывает только материи, из которых состоят смешенные тела, а не каждую их частицу особливо. На сие отвечаю, что подлинно по сие время острое исследователей око толь далече во внутренности тел не могло проникнуть. Но ежели когда-нибудь сие таинство откроется, то подлинно Химия тому первая предводительница будет; первая откроет завесу внутреннейшего сего святилища натуры. Математики по некоторым известным количествам неизвестных дознаются. Для тою известные с неизвестными слагают, вычитают, умножают, разделяют, уравнивают, превращают, переносят, переменяют и наконец искомое находят. По сему примеру рассуждая о бесчисленных и многообразных переменах, которые смешением и разделением разных материй Химия представляет, должно разумом достигать потаенного безмерною малостию вида, меры, движения и положения первоначальных частиц, смешенные тела составляющих. Когда от любви беспокоящийся жених желает познать прямо склонность своей к себе невесты, тогда, разговаривая с нею, примечает в лице перемены цвету, очей обращение и речей порядок, наблюдает ея дружества, обходительства и увеселения, выспрашивает рабынь, которые ей при возбуждении, при нарядах, при выездах и при домашних упражнениях служат; и так по всему тому точно уверяется о подлинном сердца ея состоянии. Равным образом прекрасный натуры рачительный любитель, желая испытать толь глубоко сокровенное состояние первоначальных частиц, тела составляющих, должен высматривать все оных свойства и перемены, а особливо те, которые показывают ближайшая ея служительница и наперстница и в самые внутренние чертоги вход имеющая Химия; и когда она разделенные и рассеянные частицы из растворов в твердые части соединяет и показывает разные в них фигуры, выспрашивать у осторожной и догадливой Геометрии; когда твердые тела на жидкие, жидкие на твердые переменяет и разных родов материи разделяет и соединяет, советовать с точною и замысловатою Механикою; и когда чрез слитие жидких материй разные цветы производит, выведывать чрез проницательную Оптику. Таким образом, когда Химия пребогатыя госпожи своея потаенные сокровища разбирает, любопытный и неусыпный натуры рачитель оные чрез Геометрию вымеривать, через Механику развешивать я через Оптику высматривать станет, то весьма вероятно, что желаемых тайностей достигнет. Здесь, уповаю, еще вопросить желаете, чего ради по сие время исследователи естественных вещей в сем деле столько не успели? На сие ответствую, что к сему требуется весьма искусной Химик и глубокой Математик в одном человеке. Химик требуется не такой, которой только из одного чтения книг понял сию науку, но которой собственным искусством в ней прилежно упражнялся; и не такой, напротив того, которой хотя великое множество опытов делал, однако, больше желанием великого и скоро приобретаемого богатства поощряясь, спешил к одному только исполнению своего желания, и, ради того последуя своим мечтаниям, презирал случившиеся в трудах своих явления и перемены, служащие к истолкованию естественных тайн. Не такой требуется Математик, которой только в трудных выкладках искусен, но которой, в изобретениях и в доказательствах привыкнув к математической строгости, в натуре сокровенную правду точным и непоползновенным порядком вывесть умеет. Бесполезны тому очи, кто желает видеть внутренность вещи, лишаясь рук к отверстию оной. Бесполезны тому руки, кто к рассмотрению открытых вещей очей не имеет. Химия руками, Математика очами физическими по справедливости назваться может. Но как обе в исследовании внутренних свойств телесных одна от другой необходимо помощи требуют, так, напротив того, умы человеческие нередко в разные пути отвлекают. Химик, видя при всяком опыте разные к снисканию скорой пользы, Математику, как бы только в некоторых тщетных размышлениях о точках и линеях упражняющемуся, смеется. Математик, напротив того, уверен о своих положениях ясными доказательствами и, чрез неоспоримые и бесперерывные следствия выводя неизвестные количеств свойства, Химика, как бы одною только практикою отягощенного и между многими беспорядочными опытами заблуждающего, презирает и, приобыкнув к чистой бумаге и к светлым геометрическим инструментам, химическим дымом и пепелом гнушается. И для того по сне время сии две, общею пользою так соединенные сестры толь разномысленных сынов по большой части рождали. Сие есть причиною, что совершенное учение химии с глубоким познанием Математики еще соединено не бывало. И хотя в нынешнем веку некоторые в обоих науках изрядные успехи показали, однако сне предгриятие выше сил своих почитают и для того не хотят в испытании помянутых частии с твердым намерением и постоянным рачением потрудиться; а особливо когда приметили, что некоторые, с немалою тратою труда своего и времени, пустыми замыслами и в одной голове родившимися привидениями натуральную науку больше помрачили, нежели свету ей придали.

Исследованию перьвоначальных частиц, тела составляющих, следует изыскание причин взаимного союза, которым оне в составлении тел сопрягайся и от которого вся разность твердости и жидкости, жесткости и мягкости, гибкости и ломкости происходит. Все сие чрез что способнее испытать можно, как через Химию? Она только едина то в огне их умягчает и паки скрепляет; то разделив на воздух поднимает и обратно из него собирает; то водою разводит и, в ней же сгустив, крепко соединяет; то в едких водках растворяя, твердую материю в жидкую, жидкую в пыль и пыль в каменную твердость обращает. И так, толь многими образы в бесчисленных телах умножая и умаляя между частьми союзную силу взаимного сцепления, великое множество разных путей любопытному Физику отверзает, по которым бы достигнуть сего хитрыя натуры великого искусства! Ибо одна медь не токмо все чистые цветы, которые призматическими стеклами Оптика показывает, но и всякого рода смешенные в разных обстоятельствах производит. Что же смешение и разделение протчих минералов, также растущих и животных материй в переменах сего приятного тел свойства зрению представляет, того краткое мое слово обнять не может. Но все сии, подобно некоторым пантомимам или молчащим мыслей изображателям на пространном естества театре, разновидными изменениями сокровенные свои причины, догадливому смотрителю объявить и как бы некоторым безгласным разговорам истолковать тщатся.

Животные и растущие тела состоят из частей органических и смешенных. Смешенные суть твердые или жидкие. Жидкие твердыми содержатся; твердые от жидких питаются, возрастают, цветут и плод приносят. В исполнении сего переменяет натура в разных к тому устроенных сосудах свойства соков, а особливо вкус и дух оных. Отделяет в них сладкое млеко и горькую желчь из одной пищи; и на одной земли кислые и пряные плоды и травы неприятного запаху купно с благовонными рождает. Во всех сих коль отмены произведены бывают, довольно известно знающим строение одушевленного тела и множество земных прозябений. Во всех сих Химия натуре точно подражать тщится. Коль часто сильные вкусы умягчает и изощряет слабые. Из противного на языке свинцу и из острого уксусу производит мед превосходящую сладость и чрез смешение минералов испускает тонкое благоухание приятные розы. Напротив того, из селитры, которая духу никакого и скусу сильного не имеет, раждает проницательную и твердые металлы разъедающую кислость и смрад, отъемлющий дыхание. Не ясно ли из сего понимаете, что изыскание причины разных вкусов и запахов не инако с желаемым успехом предпринять можно, как, последуя указанию предыдущия Химии и применяясь по ея искусству, укладывать в тонких сосудах органических тел закрытые и только вкушению и обонянию чувствительные перемены.

Великая часть Физики и полезнейшая роду человеческому наука есть Медицина, которая чрез познание свойств тела человеческого достигает причины нарушенного здравия и, употребляя приличные к исправлению оного средства, часто удрученных болезнию почти из гроба восставляет. Болезни по большей части происходят от повреждения жидких материй, к содержанию жизни человеческой нужных, обращающихся в теле нашем, которых качества, составляющие части и их полезные и средние перемены и производящие и пресекающие их способы без Химии никак испытаны быть не могут. Ею познается натуральное смешение крови и питательных соков; ею открывается сложение здоровых и вредных пищей; ею не токмо из разных трав, но и из недра земного взятых минералов приуготовляются полезные лекарства. И словом, Медик без довольного познания Химии совершенен быть не может; и всех недостатков, всех излишеств и от них происходящих во врачебной науке поползновений дополнения, отвращения и исправления от одной почти Химии уповать должно.

Долго исчислять и подробну толковать будет, что чрез Химию в натуре открылось и впредь открыто быть должно. Того ради одно только самое важнейшее всем ея действие ныне вам представлю. Огонь, которой в умеренной своей силе теплотою называется, присутствием и действием своим по всему свету толь широко распростирается, что нет ни единого места, где бы он не был: ибо в самых холодных, северных, близ полюса лежащих краях, середи зимы всегда оказывает себя легким способом; нет ни единого в натуре действия, которого бы основание ему приписать не было должно: ибо от него все внутренние движения тел, следовательно и внешние происходят. Им все животные и зачинаются, и растут, и движутся; им обращается кровь и сохраняется здравие и жизнь наша. Его силою производят горы во внутренностях своих всякого рода минералы и целительные слабостей тела нашего воды проливают. И вы, приятные поля и лесы, тогда только прекрасною одеждою покрываетесь, ободряете члены и услаждаете чувства наши, когда любезная теплота, кротким своим пришествием разогнав морозы и снеги, питает вас тучною влагою, испещряет сияющими и благовонными цветами и сладкими плодами обогащает. Кроме сего увядает красота ваша, бледнеет лице земное, и во вретище сетования вселенная облекается. Без огня питательная роса и благорастворенный дождь не может снисходить на нивы; без него заключатся источники, прекратится рек течение, огустевший воздух движения лишится, и великий Океан в вечный лед затвердеет; без него погаснуть солнцу, луне затмиться, звездам исчезнуть и самой натуре умереть должно. Для того не токмо многие испытатели внутреннего смешения тел не желали себе почтеннейшего именования, как Философами чрез огонь действующими называться; не токмо языческие народы, у которых науки в великом почтении были, огню божескую честь отдавали, но и само священное писание неоднократно явление божие в виде огня бывшее повествует. И так что из естественных вещей больше испытания нашего достойное, как сия всех возданных вещей общая душа, сие всех чудных перемен, во внутренности тел рождающихся, тонкое и сильное орудие? Но сего исследования без Химии предпринять отнюдь невозможно. Ибо кто больше знать может огня свойства, измерить его силу и отворить путь к потаенным действ его причинам как все свои предприятия огнем производящая Химия? Она, не употребляя обыкновенных способов, в холодных телах внезапно огонь и в теплых великой холод производит. Известно Химикам, что крепкие водки, растворяя в себе металлы, без прикосновения внешнего огня согреваются, кипят и опаляющий пар испускают; что чрез слитие сильной селитряной кислости с некоторыми жирными материями не токмо страшное кипение, дым и шум, но и ярый пламень в мгновение ока воспаляется; и, напротив того, теплая селитра, в теплой же воде разведенная, дает толь сильную стужу, что она в пристойном сосуде середи лета замерзает. Не упоминаю здесь разных фосфоров, химическим искусством изобретенных, которы на свободном воздухе от себя загораются и тем купно с вышеупомянутыми явлениями ясно показывают, что свойства огня ничем толь не способно как Химиею исследовать. Никто ближе приступить не может к сему великому олтарю, от начала мира пред вышним возженному, как сия ближайшая священница.

Сия есть польза, которую Физика от Химии почерпает. Сей есть способ- которой ясным вещей познанием открывает свет и прямую стезю показывает художествам, в которых сия наука коль непреминуема и коль сильна, кратко показать ныне постараюсь.