Как два голубя спасли ёритомо

Минамото Ёритомо потерпел поражение в бою с Оба Кагэ-тика и был вынужден обратиться в бегство с шестью своими сторонниками. Они поспешно бежали через лес и, найдя дерево с большим дуплом, забрались в него, прячась от преследователей.

Тем временем Оба Кагэ-тика приказал своему двоюродному брату Оба Кагэ-токи:

– Иди и найди Ёритомо, ибо у меня есть все основания полагать, что он прячется где-нибудь в лесу. Я же расставлю своих людей так, чтобы не дать врагу сбежать от нас.

Оба Кагэ-токи ушел, не слишком обрадовавшись своей миссии, так как когда-то прежде он дружил с Ёритомо. Когда он наткнулся на дерево с большим дуплом и увидел сквозь трещину в стволе, что его старый друг затаился внутри, то сжалился над ним и, вернувшись, сказал, что, по его мнению, их враг Ёритомо в лесу не скрывается.

Услышав такие слова, Оба Кагэ-тика в ярости воскликнул:

– Ты лжешь! Как мог Ёритомо скрыться так быстро, когда по всему лесу на страже стоят мои люди? Веди меня, а я захвачу с собой нескольких воинов и последую за тобой. И больше так не хитри, кузен, или ты жестоко поплатишься за это.

Со временем отряд дошел до дерева с дуплом, и Кагэ-тика уже собирался залезть внутрь, когда его кузен закричал:

– Остановись! Что за глупость? Разве ты не видишь, что дупло все оплетено паутиной? В дупло не проникнешь, не разорвав ее? Давайте не будем тратить время напрасно и лучше поищем в каком-нибудь другом месте.

Кагэ-тика, однако, по-прежнему подозревал своего кузена в обмане и просунул свой лук в дупло дерева. Он почти уже дотянулся до съежившегося Ёритомо, как вдруг из дупла вылетели два белых голубя.

– Увы! Ты прав, – воскликнул Кагэ-тика. – Наш враг не мог спрятаться здесь, о чем говорят и голуби, и паутина.

Так, благодаря своевременной помощи двух голубей и паутины, великий герой Ёритомо благополучно спасся. И когда по прошествии времени он стал сегуном, то приказал воздвигнуть в память о своем спасении храм в честь Хатимана, Бога Войны, ведь в Японии голуби считаются посланниками войны, а не мира, как в европейских странах.

Хототогису – кукушка

Откуда кукушки крик?

Сквозь чащу густую бамбука

Сочится лунная ночь.

Басе (пер. В. Марковой)

Есть в Японии таинственная птица хототогису, или кукушка, которая печально повторяет свое имя, разделяя его по слогам: «хо-то-то-ги-су». Согласно легенде, это не земная птица, а скиталец из Царства Мертвых, и ее появление в конце мая предупреждает крестьян о том, что настало время для посева риса. Некоторые считают, что хототогису спрашивает: «Повесили ли какэмоно?» А другие думают, что она вежливо повторяет: «Конечно, было бы лучше вернуться домой». Последняя интерпретация весьма характерна для японцев, поскольку существует поверье, что летом души умерших возвращаются из Царства Мертвых, и разумно предположить, что хотя бы одна птица должна вернуться назад к лесам, ручьям и холмам Японии.

Воробей без языка

Однажды одна злая старуха занималась стиркой, и когда она собралась крахмалить одежду, то увидела, что ручной Воробей соседа съел весь ее крахмал, приняв его за обычную пищу. Старуха на это так рассердилась, что отрезала Воробью язык, и несчастная птица улетела в горы.

Когда старики, пожилая семейная пара, которой принадлежал Воробей, услышали о случившемся, то, оставив свой дом, отправились в долгий путь на поиски ручного Воробья, пока им не посчастливилось найти своего любимца.

Воробей обрадовался встрече со своими прежними хозяевами не меньше, чем они сами, и пригласил их войти в свой дом. Когда они вошли, их щедро угощали рыбой и сакэ жена Воробья, и его дети, и внуки, но, не удовлетворившись этим, сам пернатый хозяин танцевал для своих гостей веселый танец, названный «воробьиным».

Когда старикам пришло время возвращаться домой, Воробей принес две плетеные корзины и спросил:

– Одна тяжелая, а вторая легкая. Какую бы вы хотели взять?

– О, легкую, – отвечали старики, – ведь мы уже в преклонном возрасте, а дорога домой долгая.

Когда старики добрались до дома и открыли корзину, то, к своему удовольствию и изумлению, нашли в ней золото и серебро, драгоценные камни и шелк. Стоило достать из корзины одну драгоценную вещь, как на ее месте появлялось другое сокровище, а так как волшебная корзина драгоценностей не могла опустеть, счастливая семья богатела и процветала.

Не прошло много времени, как старуха, отрезавшая Воробью язык, прослышала о богатстве своих соседей и поспешила разузнать, где можно найти этого чудесного Воробья.

Расспросив дорогу, она без труда нашла Воробья. Когда Воробей увидел злую старуху, он спросил, которую из двух корзин та выбрала бы, тяжелую или легкую. Жестокая и жадная женщина выбрала тяжелую, посчитав, что в тяжелой корзине будет больше сокровищ, чем в легкой. Но как только она с трудом дотащила корзину домой и открыла ее, из корзины выпрыгнули демоны и разорвали старуху в клочья.

Благородная жертва

Однажды жил-был человек, который очень любил пострелять в птиц. У него были две дочери, праведные почитательницы учения Будды, и каждая из них, в свою очередь, указывала отцу на бессмысленность его жестокой охоты и умоляла не губить жизнь невинных существ. Однако их отец был упрямцем и не прислушивался к мольбам дочерей. Однажды сосед попросил его застрелить двух аистов, и тот согласился. Когда девушки услышали о том, что собирается сделать их отец, они сказали:

– Давай оденемся в белые платья и вечером пойдем на берег, там часто появляются аисты. Если наш отец по ошибке застрелит одну из нас, приняв за птицу, это послужит ему уроком, и он, несомненно, раскается в содеянном и поймет, что его любимая охота противоречит великодушному учению великого Будды.

В ту ночь отец вышел на берег, и ему нелегко было разглядеть аистов из-за затянутого тучами неба. В конце концов, он заметил два белых пятна на довольно дальнем расстоянии. Он выстрелил, тела сразу же упали, он побежал к тому месту и увидел, что застрелил двух своих благородных, пожертвовавших собой дочерей.

Убитый горем отец воздвиг погребальный костер и сжег тела своих несчастных детей. Сделав это, он побрил голову, ушел в горы и стал монахом-отшельником.

Пара фениксов

Разумная девушка по имени Сайдзёсэн занималась вышиванием. Однажды один старик позвал ее и попросил:

– Поработай на меня и вышей пару фениксов на куске ткани.

Сайдзёсэн с готовностью согласилась, и, когда птицы были вышиты, старик закрыл глаза и указал пальцем на птиц. Птицы тут же ожили, старик и девушка сели им на спины и исчезли в небе.

Насекомые

Много писалось о японских сэми, или цикадах, и нам кажется странным, что этих крошек покупали и сажали в миниатюрные клетки, где они пели с необыкновенной мелодичностью.

Лафкадио Херн в «Котто» описывает трогательную историю об одном из таких насекомых. Он повествует, что его слуга позабыл, что цикаду нужно кормить, и она постепенно перестала петь и, в конце концов, с голоду была вынуждена съесть собственные крошечные лапки.

Пение минминдзэми напоминает напевное чтение молитв буддийского монаха, в то время как зеленые японские цикады сэми, или хигураси, звучат как позвякивание маленьких колокольчиков. Есть примета, что засушенный жучок увеличивает запас одежды. Для понимания последующих легенд следует помнить, что, согласно буддийскому учению, всякая жизнь священна, и, более того, буддисты верят, что из-за некоторых грехов души мужчин и женщин могут перевоплощаться в мелких насекомых.

Стрекозы

Все кружится стрекоза…

Никак зацепиться не может

За стебли гибкой травы.

Басе (пер. В. Марковой)

Стрекоза достаточно часто упоминается в японской поэзии, но нигде нет более поэтичного описания, чем в строках, написанных Тиё после смерти ее маленького сына:

О мой ловец стрекоз!

Куда в неведомой стране

Ты нынче забежал?

Тиё. На смерть маленького сына (пер. В. Марковой)

В этом утонченном стихотворном отрывке Тиё подразумевается очень многое, ведь в ее материнской любви нет мрачного представления о Смерти. Она представляла загробную жизнь своего малыша как счастливейшее время для игр. В этих строках мы снова видим японскую идею о том, что душа возвращается обратно после смерти.

Наиболее очаровательная японская стрекоза называется тэнси-томбо («императорская стрекоза»). Стрекозы очень разнообразны, их особенно любят ловить дети, и, что интересно, у этой разновидности существует гораздо больше женских особей, чем мужских. Мальчишки привязывают женскую особь стрекозы к дереву и припевают: «Эй, ты, Царь Кореи, как тебе не стыдно улетать от Царицы Востока?»

Эта смешная песенка намекает на легендарное завоевание Кореи, о котором мы будем говорить позже, и помогает привлечь мужскую особь стрекозы.

Также существует поверье, что, если начертить в воздухе определенный иероглиф, он парализует стрекозу, которую хотят поймать.

Возвращение Тамы

У торговца Кадзарии Кюбэя была девушка-служанка по имени Тама. Тама работала споро и весело, но она очень небрежно относилась к своим нарядам. Однажды, когда она проработала в доме Кюбэя уже пять лет, ее хозяин спросил:

– Тама, почему ты, в отличие от большинства других девушек, не стараешься выглядеть привлекательно? Когда ты выходишь куда-нибудь, то надеваешь то же самое платье, в котором работала. Конечно же тебе следовало бы в таких случаях одеваться понаряднее.

– Добрый господин, – отвечала Тама, – вы вправе меня упрекать, ведь вы не знаете, почему все эти годы я носила старую одежду и не пыталась носить нарядное платье. Когда мои отец и мать умерли, я была еще ребенком, и так как у меня не было ни братьев, ни сестер, на меня легла обязанность заказывать поминальные службы по моим родителям в буддийском храме. Для того чтобы осуществить это, я копила деньги, что вы мне давали, и тратила на себя как можно меньше. Теперь же поминальные дощечки моим родителям помещены в храме Дзёракудзи, и после того как я отдала деньги монахам, они исполняют священные обряды. Я осуществила свое желание и прошу вас о прощении, ибо теперь я буду одеваться подобающим образом.

Перед смертью Тама попросила свою хозяйку сохранить скопленные ею деньги. Вскоре после ее смерти в дом Кюбэя залетела огромная муха. В это время года, период жесточайших холодов, появление мухи было необычным, и хозяин дома был очень этим озадачен. Он осторожно вынес насекомое из дома, но муха тотчас же вернулась обратно, и каждый раз, как он ее выносил, она все время возвращалась обратно.

– А что, если, – сказала жена Кюбэя, – это Тама переродилась в муху?

Кюбэй отрезал маленький кусочек от крыла насекомого и отнес муху подальше от своего жилища. Но на следующий день она снова прилетела. На этот раз хозяин покрасил крылья мухи и ее тельце румянами в красный цвет и отнес еще дальше от дома. Два дня спустя муха вернулась, и метка на ее крыле и красные румяна, которыми она была покрашена, не оставляли больше сомнения у Кюбэя и его жены в том, что этим настойчивым насекомым действительно была Тама.

– Думаю, – сказала жена Кюбэя, – что Тама возвращается к нам, потому что она хочет, чтобы мы сделали для нее кое-что. У меня есть те деньги, которые она просила сохранить. Давай отдадим их монахам, чтобы они помолились за ее душу.

И не успела она произнести эти слова, как муха упала замертво на пол.

Кюбэй и его жена положили муху в шкатулку и с деньгами девушки пошли к монахам. Над трупом мухи была прочитана сутра, и ее должным образом похоронили на территории храма.

Санэмори и Сиван

Санэмори был великим воином. Однажды во время сражения его лошадь поскользнулась и скатилась в рисовое поле. Из-за этой неудачи противнику удалось убить его, и с той минуты Санэмори превратился в поедающее рис насекомое – саранчу, которое местные крестьяне из Идзумо назвали Санэмори-сан. Летними ночами крестьяне зажигали костры на рисовых полях, чтобы привлечь саранчу, дули в дудки, били в барабаны и звали:

– О, Санэмори-сан, соизволь прийти сюда!

Затем они исполняли религиозный обряд и сжигали или бросали в воду соломенную фигурку, изображающую всадника на коне. Существовало поверье, что такая церемония должна благополучно освободить поля от поедающей рис саранчи.

Считается, что сиван – мелкое желтое насекомое, питающееся огурцами, – раньше было лекарем. Этот лекарь, виновный в каких-то кознях, был вынужден спасаться из своего дома, но, когда он пытался сбежать, его нога запуталась в ползучих завитках огуречных плетей, и преследователям удалось догнать и убить его. Говорят, гневный дух доктора превратился в сиван, насекомое, которое с тех пор и до наших дней питается огурцами.

Светлячки

Как ярко горят светлячки,

Отдыхая на ветках деревьев!

Дорожный ночлег цветов!

Басе (пер. В. Марковой)

В древние времена хотару-гари – ловля светлячков была забавой благородных мужей, а сегодня этим занимаются лишь дети. Тем не менее забава такого рода не потеряла своей живописности, и светящиеся в темноте насекомые продолжают оставаться темой многих утонченных стихов, таких как этот:

Где же светлячки?

От людской погони

Скрылись на Луне!

Рёта

Взрослые люди, однако, наблюдают за светлячками с тем же рвением и пылом, с каким они любуются цветами. Этим большим любителям природы светлячки напоминают ослепительные лепестки какого-то странного огненного цветка или сонм блуждающих звезд, покинувших небосвод, чтобы побродить по земле. Летом тысячи людей приходят к реке Удзи, чтобы посмотреть на хота-ру-кассэн, или битву светлячков. С берега реки взметаются мириады этих светящихся насекомых и на мгновение образуют огромное, мерцающее серебром облако. Это облако распадается, и текущая река, которая прежде была темной, как черный бархат, становится похожей на извилистый поток сверкающих драгоценностей. Неудивительно, что один японский поэт восклицает:

Что это – звезды

Ясной ночью… иль светляки

На побережье?

Иль огни, что рыбаки

В моей жгут стороне?

Исэ-моногатари (пер. Н. Конрада)

Существует легенда об этом бесподобном зрелище. Говорят, что светлячки – это призраки старых воинов из кланов Минамото и Тайра. В ночь двадцатого дня четвертой луны они сражались в великой битве на реке Удзи. В ту ночь всех пойманных и посаженных в клетки светлячков выпускают, чтобы они снова могли участвовать в битве старинных кланов, которая происходила в XII веке. Особое магическое значение светлячков усиливается еще и потому, что эти насекомые любят кружиться вокруг ивы – дерева, внушающего суеверный страх японцам. В давние времена считалось, что светлячки могут использоваться в медицинских целях. Полагали, что мазь из светлячков нейтрализует все яды и, более того, обладает способностью изгонять злых духов и предохранять дом от нападения грабителей.

Странный сон

Один молодой человек из Мацуэ однажды возвращался домой со свадьбы и вдруг увидел прямо перед своим домом светлячка. Он на минуту остановился, удивленный тем, что видит такое насекомое холодной зимней ночью, когда земля покрыта снегом. Пока он стоял в раздумьях, светлячок подлетел к нему, а когда молодой человек отмахнулся от него своей палкой, насекомое улетело прочь в соседний сад.

На следующий день молодой человек зашел в соседний дом и уже был готов рассказать о том, что произошло предыдущей ночью, когда старшая дочь в семье вошла в комнату и воскликнула:

– Я не знала, что ты здесь, еще минуту назад я как раз думала о тебе. Прошлой ночью мне приснилось, будто я превратилась в светлячка. Мой сон был так похож на явь и так прекрасен. Пока я летала туда-сюда, я увидела тебя и подлетела, чтобы сказать, что умею летать, но ты отогнал меня своей палкой, я так испугалась, что испытываю страх до сих пор.

Молодой человек, услышав эти слова из уст своей суженой, не мог найти слов.

Месть Кансиро

(по книге «Легенды и фольклор Древней Японии» Р. Гордона Смита)

В деревне Фунаками жил-был набожный старый крестьянин по имени Кансиро. Каждый год старик совершал паломничества в различные святые места, где молился и просил благословения у богов. Однако вскоре он стал немощным и дряхлым и понял, что его земные дни сочтены и у него, вероятно, хватит сил, лишь чтобы совершить только одно паломничество в храмы Исэ. Когда жители его деревни прослышали о таком благородном решении, они расщедрились и дали Кансиро некую сумму денег, чтобы этот уважаемый старый крестьянин мог пожертвовать их храмам.

Кансиро отправился в свои странствия, неся деньги в суме, которую повесил на шею. Стояла сильная жара, и солнце и усталость совсем сморили старика и заставили его остановиться на несколько дней в деревне Мёдзё. Он дотащился до небольшой харчевни и попросил Дзимпати, владельца постоялого двора, позаботиться о своих деньгах, объяснив, что они предназначаются богам Исэ в качестве подношения. Дзимпати взял деньги и заверил старика, что они будут в целости и сохранности и что он сам позаботится о них.

На шестой день старик, здоровье которого хотя и оставляло желать лучшего, взял свою суму у хозяина постоялого двора и продолжил свои странствия. Поскольку рядом с Кансиро оказалось много паломников, он не посмотрел в свою суму, а бережно спрятал ее в мешок с запасной одеждой и едой.

Когда Кансиро, наконец, присел отдохнуть под дерево, он вытащил свою суму и заглянул внутрь. Увы! Деньги украли, а вместо них положили камни того же веса и формы.

Старик поспешно вернулся к хозяину постоялого двора и умолял его вернуть деньги. Дзимпати же очень рассердился и жестоко избил старика.

Бедняга еле выбрался из той деревни и три дня спустя с неукротимым мужеством добрался до священных храмов Исэ. Он продал все свое имущество, чтобы возместить деньги, которые дали ему добрые соседи для подношения богам, и с тем, что осталось, продолжал свои странствия до тех пор, пока, в конце концов, ему не пришлось просить милостыню.

Через три года Кансиро пришел в деревню Мёдзё и узнал, что хозяин постоялого двора, который так жестоко обошелся с ним, теперь живет на широкую ногу в большом доме. Старик пришел к нему и сказал:

– Ты украл у меня деньги на святыни, и я продал все свое убогое имущество, чтобы возместить ту сумму, которую мне дали. С тех пор мне приходится бродяжничать и просить милостыню, но, будь уверен, возмездие настигнет тебя!

Дзимпати обругал старика и сказал ему, что не крал его денег. В разгар этого жаркого спора он вышвырнул из дома старика, пригрозив ему арестом, если тот посмеет вернуться. За околицей деревни старик умер, и один добрый священник забрал тело Кансиро в храм, с подобающим уважением сжег его и воздал многочисленные молитвы за его добрую и верную душу.

Сразу после смерти Кансиро Дзимпати испугался содеянного и так сильно заболел, что слег в постель. Когда он уже не мог двигаться, большая армия светлячков вылетела из могилы Кансиро, окружила москитную сетку Дзимпати и попыталась порвать ее. Многие жители деревни пришли на помощь Дзимпати и убили некоторое количество светлячков, но поток светящихся насекомых, вылетавших из могилы Кансиро, не уменьшался. Сотни были убиты, но тысячи занимали их место. Комната вся пылала от света светлячков, и москитная сетка прогибалась под их все увеличивающимся весом. Столь выдающееся зрелище вызвало сомнения у одного из жителей деревни, который прошептал:

– Похоже, Дзимпати и в самом деле украл деньги у того старика. Это месть Кансиро.

И пока крестьяне обменивались мнениями, москитная сетка порвалась, и светлячки устремились в глаза, уши, рот и нос доведенного до ужаса Дзимпати. Двадцать дней он громко взывал о пощаде, но пощады не было. Поток сверкающих злобных насекомых становился все плотнее и плотнее, пока, наконец, они не убили нечистого на руку Дзимпати, после чего исчезли.

Глава 24

О ЧАЕ^[107]

Первая чашка увлажняет мои губы и горло, вторая растапливает лед одиночества, третья чашка проникает в недра ума… Четвертая чашка изгоняет из тела все зло жизни. Пятая очищает человека полностью; после шестой он готов отправиться в царство бессмертных. Седьмая чашка – ах, но я больше не могу! Я только могу ощущать прохладное дуновение ветра, который забирается в мои рукава. Где же Хорай-сан?^[108]Мне бы хотелось отправиться туда с этим легким ветерком.

Ло-Дун

Чаепитие в Англии и Японии

В Англии чай считается просто напитком, освежающим и мягким стимулятором, за которым дамы любят посплетничать со своими соседками. Нет ничего романтического в их английских чайниках, заварочных чайничках и ложечках; их приносят с кухни и возвращают на кухню с предписанной регулярностью. У нас не слишком большой запас комментариев о чае, и мы можем назвать точную цену, которою наши бабушки платили за этот напиток. Мы имеем собственное мнение о том, пить ли чай с сахаром или без, и иногда находим чай действенным и помогающим избавиться от головной боли.

Когда чай появился в нашей стране в 1650 году, нам его рекомендовали как «отличный и одобренный всеми врачами китайский напиток, называемый китайцами «ча», а другими нациями «тай», то есть по-английски tea или по-русски «чай». В 1711 году газета Spectator отмечает: «Следовательно, я бы особенно рекомендовал всем добропорядочным семействам оставлять каждое утро часок для чая с бутербродами; и настоятельно посоветовал бы им для их же блага приказать пунктуально подавать эту газету для просмотра как часть сервировки к чаю». Доктор Джонсон называет себя «закоренелым и бессовестным чаёвником, который на протяжении двадцати лет разбавлял свою пищу только настоем этого очаровательного растения; который с чаем коротает вечер, с чаем прогоняет бессонницу в полночь и с чаем приветствует утро». Но в Англии нет романтики, нет никакой старинной традиции, связанной с чаепитием. Возможно, что дамам, сидящим в наших модных гостиных, также не известна и жестокая, но трогательная легенда, повествующая о том, как один буддийский монах заснул во время медитации. Когда он проснулся, то отрезал свои согрешившие веки и бросил их на землю, где они тут же превратились в первый чайный кустик.

В Японии чаепитие стало ритуалом. Оно выполняет не столько функцию общения, сколько является временем для умиротворенной медитации. Изысканные чайные церемонии, тя-но-ю, имеют своих мастеров, этикет и множество ритуалов. Чашка чая в Японии сочетается с духовным и художественным просвещением. Но прежде чем приступить к обсуждению этих очень интересных церемоний, мы должны сначала узнать кое-что о значении чая в Китае, ведь потребление этого напитка в Поднебесной ассоциируется с эстетической и религиозной мыслью, которая и легла в основу культа чая в Стране Богов.

Чай в Китае

Чайное растение, родиной которого является Южный Китай, изначально считалось лечебным. В классической литературе его называли «той», «цэ», «чунь», «ча» и «минь» и относились к нему очень уважительно, зная о его целебных свойствах. Чай считался прекрасной примочкой для глаз, и, более того, он мог снимать напряжение, укреплять волю и был удовольствием для души. Иногда чай изготавливали в форме пасты и считали, что она эффективна для снижения ревматических болей. Приверженцы даосизма зашли так далеко, что объявили чай одним из составляющих Напитка Бессмертия, а буддийские монахи пили его, когда им нужно было медитировать длинными ночными часами.

Ло-Дун. Трактат о чае

Нам известно, что в IV и V веках чай как напиток стал пользоваться большим успехом среди народа долины Янцзы.

В то время поэты расточали похвалы чаю и называли его «бульоном из жидкого нефрита». Но на самом деле чай тогда был ужасным варевом, ведь его кипятили вместе с рисом, солью, имбирем, апельсиновыми корками, а нередко и с луком! Ло-Дун, живший в VIII веке, не одобрял ту странную смесь, которую мы только что описали. Он был первым китайским мастером чайной церемонии и не только идеализировал чай, но и считал, как тонкий поэт, что церемония чаепития создает гармонию и порядок в повседневной жизни.

В своей книге «Трактат о чае» он описывал основные свойства чая как растения и то, каким образом следует собирать и сортировать его листья. Он считал, что самые лучшие листья должны иметь «складки, подобные кожаным сапогам татарских всадников, загибаться, как подгрудок огромного вола, стелиться, как туман, поднимающийся из ущелья, и блестеть, как озеро, чуть тронутое легким ветерком, а также быть влажными и мягкими, как хорошая почва, на которую только что пролился дождь». Ло-Дун описывает разнообразные принадлежности, необходимые для чайной церемонии, и настаивает на том, чтобы зеленый чай пили из синих фарфоровых чашек. Он рассуждает относительно выбора воды и способа ее кипячения. Поэтическим стилем он описывает три стадии кипячения. Он сравнивает маленькие пузырьки первой стадии с глазами рыб, пузырьки второго кипячения – с фонтаном, увенчанным блестящими бисеринками, а последнюю стадию он сравнивает со всплеском миниатюрных волн. В заключительных главах «Трактата о чае» приводятся простонародные и необщепринятые способы чаепития, и ревностный мастер дает список известных любителей чая и перечисляет знаменитые чайные плантации Китая. Захватывающая книга Ло-Дуна считается произведением искусства. Он был очень популярен в Китае, признан самим императором Тай Суном^[109], имел много последователей и считался величайшим авторитетом в вопросах чаепития и чая. Слава Ло-Дуна не умерла вместе с ним, так как с тех пор китайские торговцы чаем продолжали поклоняться ему как своему ангелу-хранителю.

Японская чайная церемония

Считается, что великий буддийский святой Дэнгё Дайси впервые привез чай из Китая в Японию в 805 году нашей эры. В любом случае, чаепитие в Японии ассоциируется с буддизмом и даже в большей степени с сектой Дзэн, которая включила в себя и множество даоистских учений. Монахи этой секты пили чай все из одной чаши перед ликом Бодхи-Дхармы (Дарума).

Они это делали с благоговением и считали чаепитие священным таинством. И из этих строго религиозных обрядов секты Дзэн и зародилась японская чайная церемония.

«Чайные церемонии, – пишет профессор Чэмберлейн, – подверглись трем трансформациям за шестьсот или семьсот лет своего существования. Они миновали медицинско-религиозную стадию, стадию роскоши и, наконец, достигли эстетической стадии».

На религиозной стадии буддийский монах Эйсай написал трактат под названием «Благотворное влияние чаепития», в котором утверждал, что этот напиток обладает силой отгонять злых духов. Он ввел религиозную чайную церемонию для поклонения предкам, и она сопровождалась боем в барабаны и возжиганием благовоний. Эйсай написал свой трактат с намерением отучить Минамото-но Санэтомо от его порочного пристрастия к вину и показать преимущество чайного растения перед соком винограда.

Но с течением времени чайная церемония потеряла свое религиозное значение. «Даймё, – пишет профессор Чэмберлейн, – которые ежедневно принимали в них участие, возлежали на ложах, застеленных тигриными и леопардовыми шкурами. Стены просторных покоев, где собирались гости, были увешаны не только картинами на буддийские темы, но и алыми узорчатыми шелками и парчой, золотыми и серебряными сосудами и мечами в роскошных ножнах. Возжигали драгоценные благовония, подавали редкую рыбу и невиданных птиц с засахаренными фруктами и вином, а все развлечения сводились к разгадыванию, где был выращен чай для каждой смены чашек; ведь покупалось как можно больше сортов чая, чтобы было что отгадывать собравшемуся обществу. Каждая верная отгадка давала отгадавшему право на подарок, состоящий из одного из сокровищ, развешанных по стенам в чайной комнате. Но отгадавшему не позволялось уносить дар самолично. Правила устраиваемых тогда чайных церемоний предписывали, чтобы все богатства и предметы старины, которые были выставлены, отдавались теми, кто их выиграл, поющим и танцующим девушкам, которые присутствовали, чтобы помочь гостям на пирушке».

Этот вид чайной церемонии, более походившей на оргии, отражал роскошь и распущенность того века, в котором такие чайные церемонии устраивались.

Чайная же церемония в более постоянной и характерной форме была предназначена для того, чтобы отказаться от всего вульгарного и показного, а привнести некое религиозное и философское значение, но прежде всего предоставить средства для изучения искусства и красоты Природы. Чайная комната со временем перестала быть местом разгула, а стала местом, где странник мог найти покой в высокой медитации. Даже садовая дорожка, ведущая к чайной комнате, имела свое символическое значение, ибо она означала первую стадию самопросветления. Далее мы представляем вам размышления о дорожке, ведущей в чайную комнату, которые записал Кобори Энею:

Роща летних деревьев,

Кусочек моря,

Бледная вечерняя луна.

Подобная сцена должна навевать страннику ощущение душевного озарения. Деревья, море и луна пробуждают старые мечты, и их присутствие заставляет гостя поскорее перейти к радостям чайной комнаты. Никому из самураев не разрешалось приносить с собой меч в благоухающее святилище покоя, и во многих чайных комнатах были низкие двери, через которые гости проходили с опущенной головой в знак смирения. Гости в молчании почтительно кланялись перед какэмоно или перед каким-либо простым и прекрасным цветком в токонома, а затем усаживались на циновки. После этого входил хозяин и слышался звук кипящей воды в чайнике, издающем приятные музыкальные звуки, потому что в нем находились кусочки металла. Даже кипящий чайник ассоциировался с поэзией, ведь песня воды и металла напоминала «отзвуки водопада, приглушенного облаками, шум далеких морских волн, разбивающихся о скалы, проливной дождь в бамбуковом лесу или шелест сосен на каком-то дальнем холме». В чайной комнате царило ощущение гармонии. Освещение напоминало мягкий вечерний свет, а одежды гостей были спокойными и скромными, словно серые крылышки ночной бабочки. В этих мирных покоях гости пили свой чай и медитировали, а затем снова возвращались в этот мир, став лучше и обретя новые силы, ведь в тишине они размышляли о красоте и благородстве в религии, искусстве и природе. «Стремящийся всегда пребывать в гармонии со Вселенной всегда готов познать неизведанное».

Кончина Рикю

Сэн-но Рикю был одним из величайших мастеров чайной церемонии и долгое время оставался другом Хидэёси Тайко. Но век, в котором он жил, был полон предательства. Многие завидовали Рикю и желали ему смерти. Когда его отношения с Хидэёси стали охладевать, враги великого мастера чайной церемонии не преминули воспользоваться разрывом в дружбе и распустили слух о том, что Рикю намеревается подсыпать яд в чашку чаю и поднести ее своему знатному покровителю. Вскоре эти слухи дошли и до Хидэёси, и тот, даже не потрудившись разобраться, в чем дело, приговорил Рикю к смерти, причем приговор этот Рикю должен был собственноручно привести в исполнение.

В последний день своей жизни великий мастер пригласил многих своих учеников поучаствовать в последней в его жизни чайной церемонии. Когда гости шли по садовой дорожке, им казалось, что в шелестящей листве деревьев шепчутся призраки. Когда ученики вошли в чайную комнату, они увидели какэмоно, висящее в токонома, и, подняв печальные взоры, увидели надпись о мимолетности всего земного. В тот день была какая-то особая поэзия в пении чайника, но это была печальная песня, похожая на жалобный писк насекомого. Рикю, спокойный и преисполненный достоинства, вошел в чайную комнату и, как положено по обычаю, позволил главному гостю насладиться красотой разнообразных предметов чайной церемонии. Когда и все остальные гости осмотрели эти предметы, с тяжелым сердцем отмечая их красоту, Рикю сделал подарок каждому своему ученику. Взяв в руку свою чашку, он сказал:

– Этой чашкой, отравленной губами несчастья, больше никогда не воспользуется ни один человек.

Сказав такие слова, он разбил чашку в знак окончания чайной церемонии, и гости грустно попрощались и удалились. Остался только один из них, но не для того, чтобы выпить еще чашечку чая, а для того, чтобы засвидетельствовать уход Рикю из жизни. Великий мастер снял свои верхние одежды и остался лишь в чистом белом наряде смерти. Все еще спокойный и исполненный достоинства, он посмотрел на свой кинжал и затем прочел твердым и решительным голосом следующие строки:

Приветствую тебя,

О меч вечности!

Сквозь Будду,

Сквозь Даруму

Ты прорубил свой путь.

Рикю, который любил цитировать старинный стих:

Тем, кто жаждет только цветов,

Хотел бы я показать расцвет весны,

Что таится во взрывающихся бутонах

Снежных вершин,

увенчал японскую чайную церемонию бессмертным цветком.

Легенда о чайном листе

Дарума – это индийский мудрец, чей образ в Японии, как мы уже могли убедиться, ассоциируется с ритуальным чаепитием в буддийской секте Дзэн. Считается, что он был сыном индийского царя и обучался у Паньятара. Завершив свое обучение, он вернулся в Ло Янь (Китай), где на протяжении девяти лет сидел в медитации. За эти годы мудрец подвергался таким же искушениям, как и святой Антоний. Он боролся с ними, беспрестанно повторяя священные тексты, но частое повторение слова «драгоценность» утратило свое первоначальное сакральное значение и стало ассоциироваться с драгоценными камнями в серьгах прелестной девушки. Даже слово «лотос», такое священное для всех истинных буддистов, перестало быть для него символом Будды и наводило Даруму на мысль о прелестном девичьем ротике. Его искушения все усиливались, и он был переправлен в индийский город, где оказался в окружении большой толпы, совершающей священный обряд. Он увидел странные божества с ужасными символами на лбу, раджей и принцев верхом на слонах в окружении множества танцующих девушек. Толпа людей заволновалась и увлекла за собой Даруму. Они дошли до храма с бесчисленным количеством башенок, храма, покрытого множеством отвратительных образов, и Даруме показалось, что он встретил и поцеловал женщину, изменившую значение слов «драгоценность» и «лотос». Тогда видение вдруг исчезло, и Дарума очнулся и оказался сидящим под небом Китая. Мудрец, заснувший во время медитации, тотчас же раскаялся в том, что пренебрег своими молитвами, и, вынув из-за пояса нож, отрезал свои веки и бросил их на землю со словами:

– О, вы, Вполне Проснувшиеся!

Веки превратились в чайное растение, из листьев которого стали готовить напиток, не позволяющий дремать и дающий истинным приверженцам буддизма возможность бодрствовать долгие часы.

Дарума^[110]

Обычно Даруму изображают без ног, так как согласно одному из вариантов легенды, которую мы только что рассказали, он лишился ног в результате девятилетней медитации. В фигурках нэцкэ^[111] он обычно бывает в мешковатой одежде, с хмурым выражением лица и глазами без век. Иногда в японском искусстве он предстает опутанным паутиной, очень редко святого изображают в виде женщины, Дарума-Химэ, что является не более чем игривой насмешкой, поскольку ни одна женщина не смогла бы просидеть девять лет, не проронив ни слова!

Вместе с Дарумой также часто изображается сова, а во время своего путешествия в Японию он предстает стоящим на волнах опирающимся на стебель проса. Через три года после смерти Даруму видели идущим по западным горам Китая, а в правой руке он нес башмак. Когда по приказу императора его могила была открыта, оказалось, что там лежит лишь башмак, который святой позабыл взять с собой.

Глава 25