Трактовка третьего билля о гомруле

 

Прежде чем отважиться на описание вероятного положения Ирландии при гомруле, стоит рассмотреть все аспекты меры Асквита и характер предложенной административной деволюции[471]. Как станет понятно из ранних обсуждений, в законопроекте Ирландия рассматривалась как единое целое, хотя и были предусмотрены многочисленные оговорки, чтобы успокоить самые насущные опасения ольстерских юнионистов. В первых статьях законопроекта описывался новый, двухпалатный законодательный орган Ирландии и его отношения с имперским Парламентом в Вестминстере. Хотя сохранялось некоторое ирландское присутствие в Вестминстере (42 члена вместо текущих 103), основное ирландское парламентское представительство планировалось перенести в новую Палату общин в Дублине, куда входило бы 164 члена, избираемых на пять лет, и в назначаемый Сенат из 40 членов. Кроме того, предполагалось учредить должность ответственного руководителя. По расчетам юнионисты могли занять примерно 39 из 164 мест в ирландской Палате общин и около 10 из 42 мест в Вестминстере, однако (по крайней мере, в короткой перспективе) они обладали другим политическим ресурсом в Сенате, членов которого изначально должно было назначить лондонское правительство. Лидер ирландской партии Редмонд не скрывал, что цель этих назначений заключалась в том, чтобы “обеспечить изначальное включение в общественную жизнь Ирландии важных элементов, которые могли бы оказаться исключены из нее, если бы выборы проводились исключительно партийным путем”, и это его высказывание, вероятно, относилось к южным юнионистам, которые были слишком разрозненны, чтобы оказать серьезное влияние на выборы[472].

Планировалось, что новый орган будет подотчетен Вестминстеру, и Асквит фактически подчеркнул “главенствующую силу имперской законодательной власти, которая в любое время может отменить, скорректировать или изменить любой акт ирландского парламента”[473]. Помимо этого общего утверждения имперского превосходства, были и конкретные сферы, которые в соответствии с законопроектом оставались за пределами компетенции нового законодательного органа: к ним относились дела короны, заключение мира и объявление войны, армия и флот, иностранные и колониальные дела, награды, чеканка монет, регистрация товарных знаков и некоторые аспекты внешней торговли и навигации. Были также сферы, получившие название “отложенных полномочий”, которые исключили из законопроекта о гомруле на временной основе: среди них были покупка земли, пособия и пенсии, социальное страхование, сбор налогов, Королевская ирландская полиция и контроль над почтово-сберегательными банками, доверительно-сберегательными банками и обществами взаимопомощи. Действовал также открытый запрет на законодательство, каким бы то ни было образом дискриминирующее любую форму религиозных практик. В частности, Парламенту не позволялось издавать законы, “делающие какие-либо религиозные убеждения или религиозные церемонии условием для признания действительности брака”[474]. Хотя остальная часть билля восходила к гладстоновским идеям, это ограничение было новым, разработанным специально, чтобы унять опасения протестантов из-за недавней папской буллы Ne Temere и ее влияния на смешанные браки, однако эта смягчающая мера оказалась на удивление неэффективной. Помимо этого набора постоянных и временных исключений и особенного запрета на религиозную дискриминацию, свободу ирландского парламента также ограничивало королевское право вето. Главой ирландского исполнительного аппарата по предложенной схеме гомруля, как и при унии, был лорд-лейтенант. Хотя критерии для назначения на эту должность смягчились (теперь она была открыта для представителей всех религий и выведена из сферы британской партийной политики), лорду-лейтенанту также вверялись как право приостановки ирландского законотворчества, так и право вето, которые должны были отправляться в соответствии с инструкциями из Лондона.

Финансовые положения билля многие современники считали технической загвоздкой, которая (насколько ее понимали рядовые парламентарии) вызывала немало беспокойств. Если бы в начале 1912 г. удалось достичь соглашения по вопросу о гомруле, почти наверняка в его основе лежал бы некий особый режим для Ольстера. Это предполагало бы внесение незначительных поправок в некоторые положения билля (например, уже описанных ранее), но при этом также означало бы крах всей финансовой составляющей, в основе которой лежало унитарное ирландское государство. Следовательно не случайно среди самых ярых противников исключения ольстерских графств в либеральном кабинете министров были те, кто также непосредственно соприкасался с разработкой финансовых положений законопроекта о гомруле (и прежде всего Герберт Сэмюэл)[475]. Компромисс по ольстерскому вопросу в 1912 г., таким образом, требовал полного пересмотра финансовых положений. Учитывая все это, тем не менее стоит рассмотреть финансовый аспект законопроекта, поскольку он дает лучшее из доступных свидетельств (пускай и несовершенное) о ключевых принципах, на которых планировалось ввести гомруль. Кроме того, как станет ясно, многие рассуждения о будущем Ирландии в то время подчеркивали сильные и слабые стороны (в зависимости от позиции партии) финансового аспекта гомруля.

В соответствии с детально проработанным планом Сэмюэла, все ирландские налоги должны были идти в имперскую казну. Расходы на исполнение всех делегированных полномочий – общей суммой около 6 миллионов фунтов стерлингов – возвращались бы в Ирландию в качестве “перемещаемой суммы”, к которой полагалась небольшая (для начала) надбавка в размере 500 000 фунтов, чтобы у новой ирландской администрации оставалось право на ошибку. Если бы ирландское правительство приняло решение о введении новых налогов, эти сборы тоже должны были отправляться в казну, но возможности для нового налогообложения были в высшей степени ограничены. Новая администрация могла вводить новые налоги, если они не вступали в конфликт с действующей имперской системой налогообложения (определение “конфликта” при этом давал бы Объединенный казначейский совет, находящийся под контролем британского правительства), а также могла поднимать ставку существующих налогов, но не более чем на 10 процентов. Часть налогов, по-прежнему собираемых в Ирландии имперским правительством, составляли аннуитеты на покупку земли, выплачиваемые теми фермерами, которые приобрели свои владения, воспользовавшись правительственным кредитом. Любые задолженности по этим аннуитетам предполагалось взыскивать с нового ирландского правительства посредством сокращения перемещаемой суммы. Как холодно заметил Джон Редмонд, “все налоговые поступления Ирландии таким образом были залогом, который обеспечивал платежи по актам о покупке земли”[476]. Это первая проблема, которая, по мнению современников, могла спровоцировать будущие непримиримые разногласия между новой администрацией гомруля и имперским Парламентом.

Другим противоречивым аспектом положений законопроекта, по крайней мере с точки зрения юнионистов, был механизм расширения ирландской финансовой автономии. Станет очевидно, что за парадным фасадом законодательной архитектуры Сэмюэла скрывалась жалкая гарантия финансовой деволюции, однако при этом была предусмотрена возможность дальнейшего строительства. Если по вердикту Объединенного казначейского совета ирландские налоговые поступления в течение трех последовательных лет равнялись ирландским расходам или превышали их, то совет мог обратиться к вестминстерскому Парламенту с просьбой предоставить Парламенту гомруля более широкие финансовые полномочия. Ирландские националисты, которые ненавидели все остальные предложения Сэмюэла, цеплялись за надежду на последующий пересмотр этого положения в сторону его расширения. Ирландские юнионисты, пророчившие экономический апокалипсис, в своих причитаниях отталкивались от неопределенного характера финансовых положений законопроекта.

Судьбу предлагаемой меры можно описать весьма быстро. Стратегия Асквита, которая с тех пор не раз подвергалась критике, предполагала отсрочить поправку по ольстерскому вопросу, пока размах оппозиции – а следовательно, и вероятный масштаб уступки – не станет более очевидным[477]. При взгляде с относительно безмятежной Кавендиш-сквер или из Саттон-Кортни и с точки зрения игр высокой политики это был явно логичный порядок действий, но, само собой, он воспламенял и без того весьма нестабильный ольстерский юнионизм. На практике Асквит создал огромные сложности для руководства ольстерцев, и это, возможно, входило в его изначальные планы, однако цена этого тактического давления оказалась непропорционально велика в сравнении с полученными выгодами. Фактически именно финансовые положения, а не ольстерский юнионизм, изначально спровоцировали величайшую министерскую озабоченность и гибкость. Учтя недовольство рядовых парламентариев-либералов, правительство внесло в рассматриваемый законопроект поправки, которые лишили новый ирландский режим полномочий снижать таможенные сборы[478]. За исключением незначительных гарантий, которые содержались в законопроекте (и считались не только недостаточными, но и дефектными), ольстерским юнионистам не предлагалось никакого компромиссного варианта до января 1914 г., когда на обсуждение были вынесены “предложения” премьер-министра – схема гомруля внутри гомруля. Хотя в марте 1914 г. было внесено улучшенное предложение (комбинация временного исключения ряда графств и права графств на самоопределение), которое включили в поправки к законопроекту в мае, это все равно не удовлетворяло юнионистским требованиям постоянного исключения. Более того, к этому времени ольстерские юнионисты стали такими воинственными, что у лидеров движения, включая Карсона и Крейга, было сравнительно мало места для маневра – и предложения, которые в 1912 г. могли заложить фундамент успешных переговоров, теперь просто не могли быть приняты. Тридцатого июля 1912 г. противники законопроекта все еще находились в тупике, но к этому моменту стало очевидно, что Европа стоит на пороге войны. По инициативе лидеров ольстерских юнионистов и в интересах поддержания хотя бы видимости национального единства было решено отложить ирландский конфликт. Асквит предпочел воспользоваться партийным перемирием, чтобы включить билль о гомруле в свод законов, но при этом позаботился о сопутствующей мере, разработанной с целью отложить формирование ирландского парламента до окончания войны.

Читая положения законопроекта и наблюдая за его мучительным продвижением в Парламенте, современники делали многочисленные предположения о будущем страны[479]. В основе всех гипотетических сценариев того времени лежала одна характеристика – приверженность идее: юнионисты и националисты лелеяли собственные, весьма типичные, но часто вступающие в противоречие представления об Ирландии в эпоху гомруля. Некоторые рассуждения преподносились в сатирической или драматической форме, но даже в самых фантастических и неправдоподобных сочинениях всегда содержалось зерно политической реальности (или виртуальной реальности). Выдающийся романист из числа ирландских протестантов Фрэнк Фрэнкфорт Мур в то время опубликовал несколько работ, посвященных третьему биллю о гомруле (“Правда об Ольстере” (1914); “Ольстерец” (1914)), но подробнее всего он осветил гомруль в двух сатирических заметках, опубликованных при прошлом поколении, в период рассмотрения второго законопроекта о гомруле[480]. В комиксе “Дневник ирландского министра” (1893) Мур прошелся по ряду лоялистских предрассудков, сделав зарисовки с возможных заседаний независимого ирландского правительства. Новый режим характеризуется грабительским отношением к Ольстеру (предложенное повышение подоходного налога дополняется ретроспективным налогом на прибыли с белфастской судостроительной промышленности) и презренной покорностью перед церковной властью (католический архиепископ Дублина имеет право вето в законодательных вопросах, дает консультации на официальных встречах и при прямой коммуникации по новомодной телефонной связи с кабинетом министров). Юнионистские институты, такие как Тринити-колледж в Дублине и газета Irish Times, подавляются. Экономическое положение новой администрации столь же печально: государственный заем не приносит пользы, чиновники не получают зарплату, на Ирландской бирже происходит обвал. Через несколько недель после “Дневника ирландского министра” Мур опубликовал работу “Наместник Малдун”, в которой, отталкиваясь от той же предпосылки введенного гомруля, делает множество подобных предположений о новом режиме. В обеих работах ольстерские юнионисты перечат дублинскому правительству, и в обеих работах они предстают ресурсом, который необходимо облагать штрафами (в “Наместнике Малдуне” предлагается взимать с северных графств 15/16 всех налогов Ирландии). В описанном в “Наместнике” режиме свирепствует клерикализм, а в предпринимательской сфере царит застой, вызванный сочетанием общественной и политической анархии и недальновидности властей. В обеих сатирических заметках предполагается господство низких стандартов политической этики и политических дебатов, и обе заметки заканчиваются изображением грандиозных потасовок среди новой националистической правящей элиты. В обеих работах предполагается, что амбиции националистов сразу отметут в сторону ограничения гомруля (в “Наместнике” Ирландский парламент быстро получает право назначать лорда-лейтенанта).

Само собой, было бы неправильно придавать слишком большое значение двум вопиющим сатирическим памфлетам (обе работы, к примеру, заканчиваются триумфальным восстановлением унии). Однако комический успех этих работ объяснялся тем фактом, что Мур отталкивался от популярных юнионистских представлений о клерикализме, ненасытности и жестокости любой будущей администрации в случае введения гомруля. Эти представления были не чужды (как станет очевидно) даже самым серьезным юнионистским толкователям гомруля.

Другие писатели отталкивались от предпосылки, что компромисса достичь не удастся, и больше внимания уделяли вероятной воинственности ольстерских юнионистов, которой Мур касался лишь вскользь. В период обсуждения третьего законопроекта о гомруле как минимум два романиста рассуждали о вероятной позиции севера, причем оба – имея разные взгляды по политическим и национальным вопросам – описали ряд общих и частных последствий воинственности ольстерских юнионистов. Этими писателями были Джордж Бирмингем, который с позиции либерала-протестанта написал “Красную руку Ольстера” (1912), и английский романист У. Дуглас Ньютон, коснувшийся той же темы гражданской войны в Ольстере в своем сочинении “Север в огне” (1914). Оба автора написали свои произведения до начала войны в Европе в августе 1914 г., и ни один из них не уделил должного внимания широкому дипломатическому контексту британской политики в Ирландии. Однако обе работы заслуживают рассмотрения хотя бы потому, что представления писателей об Ольстере при гомруле, но без Первой мировой войны закладывают фундамент для одного из гипотетических сценариев, проанализированных в последнем разделе этого очерка.

Джордж Бирмингем, действуя в рамках умеренно юмористической и умеренно сатирической фантазии, с поразительной ясностью предсказал некоторые реальные формы воинственной политики юнионистов, а также сделал квалифицированные предположения о других вероятных переменах. Американский миллионер ирландского происхождения Джозеф Конрой, симпатизирующий фениям, считает ольстерских юнионистов потециально самыми неверными и жестокими элементами в Ирландии, а потому решает финансировать их сопротивление гомрулю (эта – очевидно маловероятная – завязка на самом деле предвосхитила реальное, пускай и неохотное восхищение некоторых воинственных республиканцев непокорностью их северных современников-лоялистов)[481]. Юнионисты Конроя выходят победителями из нескольких незначительных столкновений с британской армией и (что совсем невероятно) с королевским флотом и обеспечивают полноценную гарантию независимости для всего острова. Дуглас Ньютон, который, очевидно, был не слишком хорошо знаком с Ирландией и выбрал жанр довольно вульгарного любовного романа, достаточно убедительно рассуждал о характере и частных последствиях восстания ольстерских юнионистов. Офицер британской армии Коминс Лудун в ходе ольстерского восстания сходится в битве с другим офицером, симпатизирующим юнионистам, и при этом то и дело забывает о своем долге из-за любви к одной из женщин-мятежниц. Восстание Бирмингема приводит к установлению оранжевой ирландской республики, а восстание Ньютона вспыхивает быстро и развивается кроваво, но через две недели завершается неопределенным образом.

Особенно интересна фантазия Бирмингема, поскольку она подчеркивает огромный диапазон отношения юнионистов к насилию и пророчит весьма вероятную политическую динамику любого ольстерского восстания против гомруля. Лидеры юнионистского сопротивления, лорд и леди Мойн (которые напоминали лорда и леди Лондондерри) и талантливый оратор Бабберли (в котором можно было заметить сходство с Карсоном), на ранних этапах восстания оттесняются в сторону более воинственными силами, полагающимися на американское финансирование и немецкое оружие (реальные воинствующие лоялисты получали финансовую поддержку из Северной Америки – однако, само собой, не из республиканских источников – и импортировали оружие от частного поставщика в Германии)[482]. Бабберли, который, подобно Карсону, сочетает публичную воинственность с умеренностью за закрытыми дверями, подчеркивает возможное влияние жестокости ольстерских юнионистов на потенциальную английскую поддержку: “Я понимаю, что нам придется пожертвовать их дружбой и отринуть их сочувствие, если мы опустимся до насилия и беззакония”[483]. Кроме того, парадоксальная развязка романа иллюстрирует огромную ограниченность ирландского лоялизма: мятежники предпочитают диктовать условия ирландской независимости, вместо того чтобы вернуться к унии или какому-либо варианту гомруля. Хотя финал был намеренно комичным и, казалось бы, невероятным, он отражает и другие, менее ироничные взгляды ирландских юнионистов и их вероятную реакцию на введение гомруля. К примеру, обычно трезвомыслящий юрист А. У. Сэмюэльс из числа южных юнионистов буднично предупреждал английских наблюдателей, что они “могут быть уверены, если они отвернутся от тех ирландцев, с которыми они связаны честью, то нет никакого сомнения, что самыми отчаянными противниками Англии в будущем, как бы ни повернулась судьба, станут именно те люди и их потомки, которые окажутся таким образом преданными”[484].

Фантазия Ньютона разворачивается в недели после введения гомруля. Поводом к кровавому лоялистскому восстанию становится убийство оранжиста в ходе полицейской облавы. Новое временное ольстерское правительство “советует” националистам бросить свои дома и имущество, в то время как по всему Ольстеру господствующее местное большинство – будь то юнионистское или националистское – нападает на меньшинство, что приводит к жертвам и уничтожению собственности. Фанатичное негодование дополняется бесчинствами в экономической сфере (например, поджогом фабрик рабочими). Британские министры сначала оказываются сбиты с толку (“правительство закружилось, подобно флюгеру, как всегда случается с правительствами, которые только и делают, что бросают слова на ветер”), но в конце концов соглашаются ввести военное положение. После нескольких кровавых столкновений королевских сил с мятежниками заключается своеобразный компромисс[485]. Эта фантазия не лишена слабых мест (Ольстер полон угольных шахт, а герой-оранжист носит гэльское ирландское христианское имя), но при этом содержит довольно убедительное рассуждение о развитии лоялистского бунта и его последствиях на местном уровне. Запоздалый, но все же эффективный ответ британского правительства согласуется с сочетанием прокрастинации и быстрых, необдуманных действий, характерным для администрации Асквита, а общая картина быстрого, кровавого и бессмысленного конфликта также представляется правдоподобной и соответствует сдержанной воинственности влиятельных кругов руководства юнионистов и нежеланию либерального правительства ввязываться в гражданскую смуту.

Националистические рассуждения, будь это хоть историческая или политическая полемика, хоть художественная литература, уделяли северу гораздо меньше внимания, чем английские и протестантские толкователи. Кроме того, апокалиптические мотивы, которые снова и снова возникали в юнионистской политической риторике и сочинениях, как правило, отсутствовали в произведениях националистов. Однако есть в их творчестве и кое-что общее. В то время одно из наиболее обличительных гипотетических рассуждений о гомруле предложил Джордж Бернард Шоу в “Предисловии для политиков” (1907), которым он снабдил пьесу “Другой остров Джона Булля”. Будучи сторонником гомруля, Шоу заявил, что быть “лоялистом” для ирландца “противоестественно” (подобно тому как республиканец-социалист Джеймс Коннолли считал ольстерский юнионизм формой ложного сознания). Шоу подчеркнул при этом радикальный потенциал ирландского протестантизма[486]. Он полагал, что ирландский лоялизм и общественное возвышение протестантов взаимозависимы, а потому конец “английского” правления в Ирландии и конец господства соответствующего класса приведет к исчезновению ирландского лоялизма. Шоу писал “Предисловие…” до усиления воинственности ольстерских юнионистов и, будучи дублинским протестантом, видел своих товарищей по религии не упрямыми противниками администрации гомруля, а потенциально самой развитой и энергичной силой в рамках нового режима. Готовность ирландских протестантов влиять на жизнь страны, по мнению Шоу, должна была привести к еще более очевидной идентификации с “авангардом ирландского национализма и демократии в противовес папизму и клерикализму”, а этот протестантский интерес оказался бы поддержан голосами католиков, желающих расширить национальную свободу и отказаться от клерикального превосходства[487]. Хотя эти гипотезы накладывали на северный протестантизм ряд аспектов его южного варианта, а рассуждение в целом во многом основывалось на протестантской национальной гордости, весьма любопытно, что Шоу пришлось подчеркнуть, как и Джорджу Бирмингему и другим писателям, казалось бы, очень тонкую границу между ярым ольстерским лоялизмом и передовым ирландским сепаратизмом. Оба писателя обращают внимание на хрупкость любого истинного юнионизма в среде воинствующих протестантов севера, а нарисованная каждым картина Ирландии при гомруле во многом определяется господством протестантского сепаратизма.

Представления Шоу об ирландском католичестве при гомруле не менее любопытны. Шоу считал унию агентом клерикализма, поскольку в ее рамках церковь была одним из ключевых институтов, где накапливались популярные политические и религиозные жалобы католиков. Ликвидация унии и введение гомруля освободило бы ирландских католиков от служения Риму и позволило бы им создать собственную ирландскую галликанскую церковь: “Гомруль возвестит наступление дня, когда Ватикан уйдет из Дублинского замка и остров святых встанет во главе собственной церкви”[488]. Согласно Шоу, увлеченному суматохой собственных парадоксов, гомруль должен был обратить оранжистов в главных сепаратистов, а набожных католиков – в главных галликан.

Стоит рассмотреть еще один вымышленный вариант гомруля, отражающий позицию сепаратистов. Шинфейнер Теренс Максуини, который принимал участие в восстании 1916 г. и в октябре 1920 г. умер в тюрьме после семидесяти четырех дней голодовки, в 1914 г. опубликовал пьесу “Революционер”, где описал бедственное положение сепаратистов при безучастной администрации гомруля[489]. Эта драма, как и другие упоминавшиеся произведения, разворачивается на фоне принятия третьего билля о гомруле. Протагонист Хью О’Нилл (вероятно, его имя было намеренной отсылкой к гэльскому лорду и мятежнику, жившему в конце шестнадцатого века) сталкивается с бахвальством и трусостью в своем кругу продвинутых националистов и сильной враждебностью влиятельных фигур католической церкви, а некоторые его близкие, как и остальная националистическая Ирландия, смягчают свое отношение к империи. О’Нилла отлучают от церкви как атеиста-революционера (на самом деле он был истовым католиком), он наблюдает, как его знакомые приносят собственные политические убеждения в жертву личной выгоде, а все действие пьесы разворачивается на фоне “Имперского карнавала”, всенародного гуляния, которое устраивается под предлогом празднования введения гомруля, но на самом деле увлекает добросердечных националистов на империалистический путь. Борьба О’Нилла за сепаратистские идеалы одинока и трагична, но его гибель после яростной прозелитистской кампании становится красивой и героической кульминацией истории.

Хотя эти литературные представления об Ирландии при гомруле не лишены причудливых и даже комичных деталей, в целом они на удивление близки к рассуждениям гораздо более трезвомыслящих комментаторов. Их спекуляции, как и литературные фантазии, во многом определялись партийной принадлежностью, но некоторые предположения были одинаковы для всех. Сатирик-юнионист, такой как Фрэнкфорт Мур, может, и пророчил анархический раскол в рядах националистов после введения гомруля, но это было лишь гиперболизированной версией предсказания Джона Редмонда, который (как и аграрий-радикал Майкл Девитт) ожидал коллапса партии гомруля, ее functus officio, после того как ее цель окажется достигнутой[490]. Фактически Редмонд искусно превращал усмешки оппонентов в политический капитал: когда юнионисты заявили, что гомруль дестабилизирует британское государственное устройство (уважаемый юрист А. В. Дайси утверждал, что “гомруль не разрешает противоречия, а начинает революцию”), Редмонд принял их позицию, но при этом сказал, что гомруль спровоцирует здоровый пересмотр федеративного устройства Соединенного Королевства[491]. Как и юнионисты, Редмонд признавал, что многие аспекты предлагаемой меры в высшей степени неудовлетворительны; как и юнионисты, хотя и с другой позиции, он считал финансовые положения законопроекта в лучшем случае временными. Возможно, как и юнионисты, он также предвидел конкретные проблемы с тем положением билля, которое предполагало вычет задолженности по аннуитетам на покупку земли из перемещаемой суммы[492].

Но в целом националисты и либералы, конечно, представляли себе (как выразился историк Ричард Бэгвелл) “будущую Аркадию”, что шло вразрез с мрачными фантазиями консервативных и юнионистских политиков[493]. Как гомрулеры, так и юнионисты (хотя и по разным причинам) подчеркивали размах полномочий, делегировавшихся новой ирландской администрации. Однако Редмонд считал билль о гомруле точкой в историческом споре англичан и ирландцев (хотя и признавал, что некоторые его аспекты были проблематичны), в то время как юнионисты видели в нем лишь веху на пути к гораздо более широкой автономии. Некоторые либералы считали делегирование власти Дублину и сокращение ирландского представительства в Вестминстере “первым шагом в направлении имперской эффективности”, а юнионисты полагали, что он сулит лишь вероятность усиления конституционного хаоса (“утверждать, что принятие билля о гомруле снимет напряженность в Вестминстере, в корне неверно”, заявил личный секретарь Карсона Пемброк Уикс)[494]. Редмонд полагал, что билль возвещал о формировании талантливой национальной ассамблеи в Дублине (поскольку ирландские политические дарования больше не утекали бы массово в Вестминстер), а юнионисты предвидели создание ассамблеи своекорыстных и бесталанных братоубийц (“Сцены в 15-м зале заседаний комитета, – заявил Дайси, – это лишь репетиция парламентской жизни при гомруле в Дублине”)[495]. Редмонд считал, что билль улучшит отношения Ирландии с Британией, а также ирландской диаспоры с британской. В частности, он утверждал, что Британии пойдет на пользу укрепление отношений с ирландской Америкой. Юнионисты полагали – или хотя бы утверждали, – что билль о гомруле лишь создаст площадку для более открытого выражения национальных недовольств, а британцы горько поплатятся – особенно в случае войны – за свой беспечный оптимизм[496].

Вероятно, наиболее адекватное либеральное или гомрулеровское представление об автономном правительстве содержалось в сочинении Дж. Х. Моргана “Новое государственное устройство Ирландии” (1912). Здесь билль описывался как идеальная комбинация щедрой деволюции с рациональными имперскими ограничениями. Комментаторы признавали существование религиозных опасений, но (после более цветистого описания, предоставленного Бернардом Шоу) утверждали, что “полная и свободная политическая жизнь служит лучшим, а возможно и единственным, средством искоренения нетерпимости”[497]. Выдающийся гомрулер-пресвитерианец преподобный Дж. Б. Армор перевернул традиционные опасения с ног на голову, заявив (опять же перекликаясь с Шоу), что гомруль пойдет на пользу, а не во вред ирландскому протестантизму, поскольку он освободит протестантизм от дискредитирующих его антидемократических и антигосударственных ассоциаций: гомруль дал “протестантизму шанс, чтобы его оценивали по заслугам”[498].

Лорд Уэлби, который обычно писал о финансах, тоже не воспринимал всерьез опасения юнионистов, утверждая, что гомруль не приведет к формированию (как говорили юнионисты) ожесточенно протекционистского ирландского правительства, поскольку английский рынок слишком важен для сбыта ирландской продукции[499]. Пророчества юнионистов о будущей расточительности администрации тоже отметались. Один из самых проницательных комментаторов гомруля Джонатан Пим утверждал, что в новой Ирландии опасность исходила скорее не от избыточных трат, а от избыточной скупости: “Подавляющее большинство крестьян среди избирателей может привести к неоправданной бережливости администрации, которая будет так не расположена обременять землевладельцев дополнительными тяготами, что сможет спровоцировать некоторую политическую стагнацию”[500]. Это вовсе не походило на язвительно-комическое изображение коррумпированного и расточительного правительства гомруля, предложенное Фрэнкфортом Муром, но при этом оказалось на удивление точным прогнозом работы финансовой администрации независимой Ирландии в 1920-х гг. Кроме того, анализировались и отметались и юнионистские представления об анархистской Ирландии, где Королевская ирландская полиция оказалась бы униженной и деморализованной, но в то же время подчеркивалось, что глава исполнительной власти не может вмешиваться в судопроизводство, и предсказывалось, что аграрные волнения стихнут с пришествием демократических институтов[501].

Националисты, утомленные годами бахвальства лоялистов, не принимали всерьез угрозу применения насилия ольстерскими юнионистами. Утверждалось (опять же не без искусной подмены понятий), что сила ольстерского юнионизма при любом варианте гомруля предотвратит преследования. Редмонд предсказывал, что партия гомруля распадется после достижения своей цели, а ирландские юнионисты окажутся широко представлены в дублинской Палате общин (и получат примерно одну четверть мест). Наличие расколотых националистических группировок и сильного юнионистского блока предполагало, что юнионисты будут оказывать серьезное влияние в Ирландии при гомруле[502]. Кроме того, националисты считали, что третий билль о гомруле адекватно отражал больные места юнионистов: к примеру, как уже упоминалось, по условиям законопроекта Ирландский парламент не имел права издавать законы, дискриминирующие или возвышающие любые формы религиозных верований, и в частности ему не позволялось устанавливать любые религиозные условия для признания законности брака. Последнее ограничение (введенное только в билле 1912 г.) было добавлено в свете папской буллы Ne Temere о смешанных браках, чтобы лишить оснований разнузданные лоялистские пророчества о грядущем возвышении католиков.

Комментаторы-юнионисты были не столь оптимистичны касательно своей судьбы при гомруле. Большая часть юнионистских представлений об Ирландии при гомруле уже была очерчена, но юнионисты, как и националисты, полагались на подробный прогноз грядущего апокалипсиса. Юнионисты, будь то сатирик Фрэнкфорт Мур или трезвомыслящий Дж. Г. М. Кэмпбелл, ранее занимавший пост генерального стряпчего Ирландии, пророчили наступление анархии. Гомрулевские парламентарии Мура отправили делегацию в Таммани-холл, чтобы научиться искусству политического управления, в то время как Кэмпбелл предсказал (без явной иронии), что после введения гомруля “политика Ирландии будет выстраиваться по образцу Таммани-холла, а не зала святого Стефана”[503]. Дайси, Питер Керр-Смайли (влиятельный парламентарий из числа ольстерских юнионистов) и другие полагали, что беспощадность, с которой националисты подходили ко внутренним диспутам, станет гораздо типичнее в парламенте гомруля[504].

Большинство юнионистских писателей и комментаторов предсказывало не братскую гармонию, описанную Редмондом, а продолжающиеся трения между Ирландией и Британией. Многие действительно полагали, что законопроект с его сложной системой сдержек и противовесов давал благодатную почву для недовольства и недоверия. Пемброк Уикс утверждал, что комбинация прав и ограничений новой ирландской администрации сулила продолжение конфликта с имперскими властями. В частности, описанные ранее финансовые положения были “способны обеспечить лишь минимальные поступления в ирландскую казну и максимум трений с британским казначейством”[505]. Объединенный казначейский совет, созданный в качестве механизма поддержания мира, стал бы – будучи в основном британским институтом – лишь дополнительным раздражителем для ирландского национализма.

Юнионисты признавали, что продолжение трений дестабилизировало бы режим гомруля и способствовало бы разжиганию сепаратистских настроений в Ирландии. Ни один юнионист не рассматривал гомруль с позиции Редмонда и не считал эту меру финальным или хотя бы достаточно стабильным вариантом государственного устройства (“наша новая конституция долго не протянет”, сокрушался Дайси)[506]. Большинство считало сложную систему сдержек ирландской автономии либо (если сдержки работали) издевательской для националистических настроений, либо (если они не работали) практически бесполезной. Питер Керр-Смайли, к примеру, называл право вето лорда-лейтенанта “профанацией”, а право судебной апелляции к британскому Тайному совету “никчемным”[507]. Несколько писателей-юнионистов предвидели возникновение трений между Британией и Ирландией из-за текущей выплаты аннуитетов на покупку земли. Некоторые юнионисты, как и Ричард Бэгвелл, разделяли взгляды Теренса Максуини, высказанные в “Революционере”, и предсказывали, что умеренная администрация гомруля попадет под усиливающееся давление набирающих обороты сепаратистских настроений[508]. Многие полагали, что эти настроения будут подогреваться англо-ирландскими трениями и губительной нестабильностью гомруля.