Ноября 1879. Пятница. Св. Александра Невск.

Встал в 3 ч. утра, чтобы пойти в Собор к утрени. Служащий иеромо­нах о, Александр — брат мой троюродный: главным на Литии выходил о. Казначей; народу было весьма мало. Утреня продолжалась почти три часа.

Литургию в 10 часов совершали: Митрополит Исидор, его старший викарий Гермоген, 8 архимандр. [архимандритов] и 2 иеромонаха. Тор­жественная встреча: диакон ожидает у двери, старший диакон с мантией и посошник с посохом у ковра; служащие по обеим сторонам в мантиях, а иеромонах — чередной — с крестом на блюде посредине против Вла­дыки, за ним 2 диакона с кадилами, на амвоне архидиакон Валериан и диакон Кирилл... Хором управлял сам Львовский; пели чудно, особенно концерт. После литургии молебен — у раки св. Алексан. [Александра] Невского. При выходе из Собора граф Путятин попросил сегодня вече­ром отслужить у него всенощную. Из Церкви все отправились в трапезу. Обед великолепный, с официантами и приготовления кухмистерского. Владыка обедал в мантии. Чтец жития Св. Ал. Нев.— в стихаре. Много было и чужих гостей — светских, напр., один грек — рыжий, шатающийся по всем Церквам и праздничным обедам. Владыка был очень любезен — заставил меня яблоков взять в карман,— за обедом наместник провозгла­сил здоровье Владыки, а архидиакон сказал многолетие, и все пропели; потом Владыка провозгласил благоденствие Лавре и здоровье мона­шествующих в ней — пропели: «спаси Христе Боже». Кончился обед в 3-м часу. По возвращении пришел Павел Сергеич Воронов, капитан-лей­тенант, привозивший Пр. [Преосвященного] Павла в Хакодате,— затем, в 4 часа,— живописец Романов, принесший и произведения свои — порт­реты мельника и смеющегося мальца; не понравился мне Романов — вял и денежен, по-видимому. Постараюсь отделаться от него, хоть бы и рассердить пришлось Исеева; а последний явил новый знак своей лю­безности, прислав телеграмму с приглашением на всенощную, ибо в Академической Церкви завтра праздник, и после на чашку чаю. Должен был телеграммой же отказаться, так как нужно было, к сожалению, идти

Заведение для дешевых обедов (в нем и на вынос) — примеч. сост. Указателей. к графу служить всенощную. Смирнова не оказалось дома; выпросил я у о. Севастьяна требу и пошел один; граф и графиня О. Е. [Ольга Евфи- мовна] пели и читали и продлили всенощную на два часа. Едва смог возвратиться к 10-ти, чтобы возвратить о. Севастьяну нужную завтра на утрени месячную минею.

Ноября 1879. Суббота

Утром принесли книги от о. Ризничего, Архим. [Архимандрита] Митрофана, пожертвованные им в Миссию. Когда разбирал их, при­шел Смирнов, потом художник Г. И. Кондратенко. Понравился дале­ко лучше Романова: о деньгах не говорит: есть идеальные стремления — служить Церкви и России: тороплив, быстр, юн: опасно немножко. Но не лучше ли и художника, как миссионеров, взять прямо из-за парты? Не знаю, что Бог даст; пусть будет Его воля! Трудненькая комбинация; рас­сердится Исеев и не поможет учебными рисовательными пособиями. Да и есть ли достаточное искусство у Кондратенко? Взялся он написать образ Св. Иоанна Богослова. Посмотрим. А не мешало бы сделать и кон­курс, как говорили ему в Академии [Художеств]... Пошел в 11 часов к акафисту, молился под превосходное пение и просил Царицу Небесную разрешить еще одну несообразность, если избран будет Кондратенко. В 4-м часу поехал к графине Ламберт. У ней уже было приготовлено письмо ко мне и 2000 р. из денег покойного графа. Что за святая женщи­на! Разговор ее и готовность жертвовать — возбуждают благоговение у меня перед нею. Передал ей просфору, вчера принесенную за упокоение души графа Иосифа, рассказал, что и Владыка Исидор одобрил мою панихиду по графе, оставив копию телеграммы в Миссию о молитве за графа. Ее в самом деле враг смущает, навевая мысли, что, быть может, у покойника остался какой-нибудь затаенный грех и чрез это он не может быть спасен. «Страшные псалмы, грозящие судом»,— нужно же ей выйти и прислушаться именно к ним, а не к другим!..

Заехал к Д. Як-чу [Дмитрию Яковлевичу] Никитину, протоиерею Сергиевской Церкви, чтобы попросить у него назавтра в 2 с половиной часа купель и псаломщика для крещения сына Бюцова, Бориса, и вместе — чтобы сделать визит товарищу. Принял совершенно по-товарищески, даже называет И. Д-м [Иваном Дмитриевичем], по-академически. Су­пруга его тоже почтенная дама, которую видал когда-то в Москве; у него 4 детей, сам уже с седою бородкой. С чрезвычайною любезностию пред­ложил и метрику, и купель, и псаломщика, а на следующее Воскресенье пригласил слушать певчих графа Шереметева — в Церковь его, где Д. Я. служит. Заехал к Ф. Н-чу [Федору Николаевичу], чтобы сдать только что полученные 2000 р. Застал только выводок его — малых его детей,— он же и матушка ушли к А. И. [Алексею Ивановичу] Парвову на званый вечер по случаю праздника сегодня в его Церкви.— Постоял немного за всенощной в Казанском Соборе. Певчие прекрасно пели — особенно щеголяли альты, заглушавшие весь хор. Бросился в глаза глубокий смысл свечей пред иконами: в полутемном храме — п. ч. [потому что] такую громаду достаточно осветить нужны тысячи свечей,— два под­свечника,— пред чудотворной иконой, и направо пред Спасителем,— точно яркими звездами на небе сияли бесчисленными светами жертво­ванных молящимися свечей. Когда стали читать Шестопсалмие, отпра­вился в Исаакиевский Собор. Должно быть, более тысячи было моля­щихся, но Собор казался довольно пустынным. Постояв немного за народом, отправился в алтарь. Служащий протоиерей надоел разговорами в алтаре. Гимназисты Леля Храповицкий, Нефедьев и Дмитриев — из реальной гимназии — пришли из противоположной стороны за благо­словением, и Леля зазвал к себе после всенощной. Подошел под благо­словение и какой-то католик, попросивший его на французском языке. Начиная с ирмосов вышел к клиросу. Что за чудное пение! А когда со­шлись оба клироса для пения «Слава и ныне пред великим славословием», и потом — «Слава в вышних Богу», когда запели — среди великолепия храма, когда море голов православных христиан — видится тут же — мне сказалось, что только великий народ в таком великолепном храме таким дивным пением может восхвалять Бога,— и дрогнуло чувство и религи­озное. и патриотическое! Слово «свет» — пропето было так сильно и полно и с таким медленным замиранием звука, что мне казалось — в Японии в это время занимается заря, и — оттуда шлется радостное из­вестие, что и там — свет! Вот — где, в таких храмах можно воспитывать прочное религиозное чувство, основу всех добрых чувств на земле!.. У Храповицких просидел до половины 1-го ночи. Что за любезное се­мейство! Мать — умная и при этом не забывающая угощать наливками, отец — с жилкой юности (когда говорил о завтрашней проповеди Поли- садова). и любующийся, и улыбающийся на либерально-религиозные речи и увлечения своего 16-тилетнего Лели, истинно русского юноши, розового, милого, умного и скромного (на безрыбье и рак рыба —о своем первенстве в гимназии)...

Ноября 1879. Воскресенье

В 5 час. утра был разбужен привратником и отправился на Выборг­скую ст. [сторону] в Спасо-Бочаринскую Церковь — принять пожертво­вание добрых прихожан о. Василия Як. [Яковлевича] Михайловского и лично поблагодарить их. Беднейший из Петербургских приходов — мастеровые, артиллеристы и лавочники — прихожане; но вследствие проповеди о. Василия 11 ноября — собрано было на 3 серебряных позо­лоченных прибора свящ. [священных] сосудов и 3 прибора воздухов. Что, если бы хоть 10-я часть священников в России так благораспо- ложенно отнеслись к заграничной Миссии, как добрый о. Василий! Поспел к обедне — к пению «Единородный Сыне» — и прошел в алтарь; просто и задушевно служил о. Василий, просто пели на клиросе — видно, что самородные и доброхотствующие певчие; но чувствовался глубокий вздох теплой сердечной молитвы массы молящихся, плотно наполнявших храм. Сельскую Церковь напоминал Спасо-Бочаринский храм! После «буди имя Господне» о. Василий сказал проповедь на текст: «и ины овцы имам». Проповедь была совершенно простая и безыскусст­венная — еще более безыскусственная, чем проповеди миссионеров. В конце ее я принял пожертвование, поблагодарил В. Я-ча и прихожан. После обедни повидался с Никифоровичем, который нес 60 р. на часы, но, услышав проповедь В. Я-ча, пожертвовал их на Миссию, и с двумя жертвовательницами (одна из них — Любовь). Зашедши к В. Я-чу и на­пившись чаю у него, отправился в Церковь В. К. [Великого Князя] Ник. Ни-ча [Николая Николаевича!; зашел к Бартеневой. Генерал — повел показать пещеру Гроба Господня, устроенную наподобие Иерусалим­ской. Прихоть богатства! За обедней пели хорошо — еще бы! Певчих 50 человек; между ними знаменитый Никольский; был В. К. [Великий Князь] Петр Ни-ч [Петр Николаевич] — долговязый отрок с подвязан­ной щекой. Пришел генерал Радецкий, герой Шипки — очень симпатич­ный по лицу. Концерт вместо причастна был чудный, но ему место было в концертной зале. Протоиерей — у жертвенника — размахиваю­щий головою в такт пению — возбуждал удивление. После обедни разби­тый на ноги генерал Ростовцев имел покушение представить В. К-не [Великой Княгине]; но представляющихся было много,— в том числе и Радецкий, и для меня Княгиня оказалась «усталою». Как будто я искал представления! Комедией для меня казалось все окружающее. Публика, поли, невыгодно подумала о монахе — «добивается» — мол; а монах думал: «коли добиваются, так чего артачатся». В сером, т. е. презритель­ном расположении духа, хотел было уйти, но лакей завел к Бартеневой. Волконскую — княгиню — встретил; удивила такая бойкость в светской барыне; ум сверкал в металлических глазах; о Китае даже судила недур­но. К себе звала; побыть надо. К Д. Я. [Дмитрию Яковлевичу] Никитину приехал, селедку ел. К Бюцову крестить его сына — Бориса — отправил­ся со снабжением от Сергиевской Церкви. Познакомился с родителями Елены Васильевны. Милая семейная сцена — валяющиеся дети и пр. Наконец надоели — к гр. Путятину отправился. Скукой и усталостью полный, вернулся, наконец, домой.

Ноября 1879. Понедельник

Утром нездоровилось. В 9-м часу с Щуруповым, принесшим новый план, по мыслям Владыки, отправился к Владыке — сказался занятым и в 5 часов вечера назначил. Хворал желудком, сидел дома, написал ответ Саблеру, что завтра явлюсь в Михайловский дворец для представления В. К. [Великой Княгине] Екатерине Михайловне. Печники переделыва­ли печь. Андрей изощрял свою осторожность, и запирал, и отпирал плохие замки. В город поехал — к Полякову за сборной книжкой; про­ждал долго — русские магазины не то что заграничные,— всегда что-нибудь неисправно; доказательство, кроме моего случая,— туг же была дама — «разве я дура?». В 5 с Щуруповым явился опять к Владыке — неудачно; Громова заняла все время до всенощной. Владыка принял — одетый ко всенощной: «меня уже четверть часа ждут — растягивают меня,— в среду или утром в четверг». Завтра он служит и потому неотложно должен был спешить в Церковь. На вечер остался дома и послал Андрея за груздями.

Ноября 1879. Вторник

В 12 почти часов, ко времени, когда возвращаются от обедни, был у графини Марии Владимировны Орловой-Давыдовой; познакомился со всеми дочерьми П. А. [Петра Александровича] Васильчикова, которых после смерти матери воспитывает графиня: Александрой — 18 л. [лет] превысокого роста, Марией — 17-ти, Екатериной 14-ти, Ольгой 10-ти, Евгенией 8 лет. Представлены были и гувернантка и нянюшка, которые все интересуются Миссией, засели за стол. Видимо, хотелось, чтобы я рассказал им о Яп. Церкви. Кое-что рассказал и дал фотографию Собо­ра. Мария Владимировна высказала самое ясное знание всего, что мною было писано о Миссии; а в промежуток, пока собирали детей, она сказа­ла: как бы хорошо, когда бы туда отправилась Ольга Ефимовна.— Поспе­шил оставить их, чтобы дать им возможность позавтракать, так как стол уже был приготовлен, когда я входил. Зашел к Ф. [Федору] Николаевичу — до 3 с половиной часов,— и в 3 с четвертью отправился к Великой Кня­гине Екат. [Екатерине] Михайловне, по приглашению от Влад. Карлов. [Владимира Карловича] Саблера, которому говорил обо мне Конст. Петр. [Константин Петрович] Победоносцев. Приехавши в Михайлов­ский дворец, застал уже Саблера, который тотчас же и представил меня Ее Высочеству. Вопросы ее очень напоминали вопросы об Японии и Миссии Варв. Пет. [Варвары Петровны] Базилевской. Тот же беспоря­док и то же недослушивание. Удивительно, зачем она пожелала видеть меня. Должно быть, и в самом деле они скучают. Заметил, что стул был очень мягок,— совершенно пуховый и на пружинах; не знаю, как это делается,— только в первый раз встретил такой удобный стул. Чашку чая выпил. Прощаясь, Саблер звал к себе, говоря, что он знает меня чрез профессора Моск. [Московского] университ. И. Д. Беляева. Обещался быть у него. Поехал в Новодевичий монастырь. Решили писать иконы для нашей домовой училищной церкви на меди, позолоченной гальва­низмом; у них же застал двух мастеров по сему предмету. Матушки угощали, говорили об о. Владимире, о Миссии — обещались испытать художни­ков для выбора в Японию. Я обещал для сего прислать им Кондратенко на днях.

Ноября 1879. Среда

Утром был у Кондратенко — на Петербургской; для художника — ком­ната порядочная, хотя серьезных работ не видно. Условились в субботу съездить в Новодевичий монастырь. Вечером с Щуруповым был у Вла­дыки [запись не была закончена автором.]

1880 г.

С.-Петербург

Только что пробило 12 часов ночи на 1880 год. Встречаю Новый год в келье Александро-Невской Лавры. Скучно! Не от одиночества. Мог бы встретить Новый год в обществе. К десяти часам вернулся от графов Путятиных; думал было там встретить — скука; к товарищам в семейства пойти бы — опять скука, в Лавре к кому-нибудь — еще больше скука. И вот общий тон моей жизни в Петербурге — скука. Или уж я сделался негоден ни к чему, что только скука одолевает? Но отчего же, когда — или внезапно двинется дело по Миссии, или большое пожертвование кто сделает, точно на крыльях весь день летаешь? То обман или это? При скуке думаешь, как бы умереть поскорей, при успехе — рано еще — куда! И везде-то хорошо, где нас нет,— и все то интересно, что предпри­нято и не доведено до конца. Завтра узнаю, прошло ли дело о 29 695 ме­таллических рублях для Миссии чрез Государственный Совет; если да, радостен будет Новый год, нет — тоска задавит; озлюсь разве на несколь­ко дней, а там опять скучная процедура. Скоро ль же в Японию! Там хоть дело — прямо к делу, не вялое и выжидающее, а живое и жизненное. О. не дай Бог заскучать в Японии — нет больше спасения от скуки на земле, по крайней мере, в России всего менее.

Генваря 1880. Вторник.

Часов вечера

Скука и тоска целый день. Обедню — позднюю — в десять часов, от­служил на клиросе Лаврского Собора. Служил Преосвященный Варлаам. Певчие превосходно пели символ веры, херувимскую, и притом на па­мять, без нот,— также «Милость мира» и прочее. После обедни зашли Сережа и Катя — племянники, дал пять рублей. Пообедавши, поехал к графам Путятиным, отслужил молебен Нового года в комнате болящей Ольги Евфимиевны. Звали обедать: сказал: «Если в Государственном Совете решено, приду, нет — поеду топить горе в Невской проруби». К Тертию Ивановичу Филиппову, от которого и можно было узнать — решено или нет. Не застал дома. Апатия. Не знал, куда направиться. Поехал к Константину Петровичу Победоносцеву. Не застал тоже и оставил роспись на листе. Дошел до Невского, припомнил Демиса. К нему. Милый старик; тотчас мысль — созвать сочувствующих Миссии на обед, и назначил на воскресенье — 13 числа; поручил мне пригласить Демкина и Быстрова. Провожая,— об опубликовании «что-де самое глав­ное — народу не дать знать, мол, там-то кто, что имеет сказать — прихо­дите».— Милый старец!!! Народ ни аза не смыслит в миссиях, и нужны деньги. Устроим, посмотрим; по крайности, отдохнем душою,— с этими людьми только и отдых в России; нравственная поддержка в них имен­но. По деликатности, Демиса не стал задерживать, и я чрез пять минут визита очутился опять на улице, а не знал, куда направиться и что с собою делать. Вспомнил про Гильтебрандта Якова Аполлоновича, неда­леко живущего. Встретили мать Софья Яковлевна и сестра Мария Апол­лоновна. Что за милое и доброе семейство и как мне совестно, что не нахожу в себе достаточной полноты деликатности чувства ответить на их искреннее расположение — истинно удивительное. Редкий человек и моряк Яков Аполлонович! — От них — куда? Уверял, что еще нужно де­лать визиты, а не знал, куда идти. Тоска и скука давили невыносимо. По пути заглянул к П. П. [Павлу Парфёновичу] Заркевичу. Милая гурьба детей встретила и не дала уйти, хотя хотел, так как П. П. оказался отды­хающим пред вечерней. Разбудили. Мило принял. Славные детки — сын, гимназист, и три дочурки. Удовлетворил томившую жажду стаканом пива, и отправились — он служить вечерню и крестить, я делать визиты, то есть куда глаза глядят. Сел в конку,[‡‡] доехал до неопределенного места, откуда взял извозчика и приехал к себе. Напился зеленого чаю и прочитал серьезную статью в «Древней и Новой России» о Севастополь­ской войне. Приходил певчий — Василий, дискант, поздравить меня с тем, что он сегодня именинник. Дал двадцать пять копеек. За стеной стали было порядочно играть на гитаре и петь, да какой-то визгливый женский голос все испортил, и теперь совсем перестали. Тоска!

Генваря 1880. Четверг.

2 ¹/2 часа ночи

Вчера утром, в одиннадцатом часу, отправился кТертию Ивановичу Филиппову узнать о деле в Государственном Совете. Извинился чрез курьера, что еще прикладывает примочку к глазам и выйдет в халате. Вышедши, сказал, что дело о Миссии еще не пришло. В последнее засе­дание утверждение государственного бюджета заняло часов пять, и не­когда было рассуждать о других делах; выразился, впрочем, что дело в пристани и, вероятно, в следующее заседание пройдет. Я хотел было и раскланяться, но Тертий Иванович ласково удержал; между прочим, в разговоре пришла ему мысль, что хорошо бы в Японию взять одного грека из Константинополя, и обещался написать письмо Патриарху о том. Пришел еще гость, разговор продолжался чисто богословский — о строгости Церкви касательно вторичных и третичных браков и о пра­виле Святого Василия о сем. Тертий Иванович — истинно полезный человек в смысле религиозно-богословского пропагандера в обществе. Вернувшись к себе, поскучал до трех часов, после чего направился к Федору Николаевичу, где столкнулся с Иваном Ивановичем Демкиным, с которым и уехал к нему. Ночевал у него, вечер провел довольно весело, среди детей при игре К. [Катерины] Семеновны на фортепиано, между тем как Иван Иванович освещал елку. Шли разговоры об Японии, о нападках графа, зачем-де койки и матрацы дал ученикам и прочее. Ночью было мало свежего воздуха в комнате, в которой мы спали на диванах с Иваном Ивановичем, сегодня, встав в половине девятого и прослушав сказку о «Бабе-Яге», которую читал Миша, и напившись кофе, в двенадцатом часу прибыл домой. Страшно скучал до пяти. Отправился к Путятиным, читал письмо Черкасовой к графине М. В. [Марье Влади­мировне] Орловой и, пообедав, отправился к Павлу Парфеновичу Зар- кевичу — протоиерею при Введенской Церкви в Измайловском полку[§§] (против Царскосельской станции). Там был юный учитель гимназии из семинаристов, Д. Я. [Дмитрий Яковлевич] Никитин и некто Тимофей

Федосеевич, подвыпивший мещанин, любитель духовенства, подарив­ший тут же воздухи в Японскую Миссию. Павел Парфенович очень уж пессимист касательно ближнего его и оптимист касательно дальнего. Семейство его весьма милое: жена Анна Петровна, дети — Володя, семи­нарист, Миша — гимназист, Надя, Вера, Люба, Соня и Саша, лет двух. Продержал хлебосол вот до сих пор, хотя, должно быть, очень ругают в этих случаях хозяюшки нашего брата-гостя.

Генваря 1880. Пятница.

Й час ночи

Утром написал докладную записку в Канцелярию Ее Величества о нуждах Миссии и сходил в одиннадцать часов к заказной обедне вынуть из просфоры о здравии Тертия Ивановича Филиппова, сегодня именин­ника. Во втором часу поехал в Канцелярию Ее Величества. «Если сбор­ная книжка потребуется, после дадут знать»,— сказали и вернули назад книжку, отнесенную туда еще 31-го декабря, по приказу оттуда. Тертия Ивановича не застал дома — был в Контроле; жена, Мария Ивановна, приняла любезно и сказала, что теперь все надоедают вопросами, прав­да ли, что Тертий Иванович заменит графа Толстого, так как в городе слух, что последний — в отставку.

Побыл у Федора Николаевича Быстрова; нашел письма из Японии от 14 (26) ноября с «Церковным Вестником» и первым номером газеты семинаристов «Сейгаку засси». Очень порадовался. Когда в седьмом часу вернулся, пришел И. П. [Иван Петрович] Корнилов звать на зав­трашний вечер, так как у него будут Белецкий и Ковгригин. Отказался, так как завтра Сочельник и мне нужно быть у всенощной, ибо на шестое число назначен Высокопреосвященным служить во Дворце. И. П. обе­щался после устроить вечером и пригласить тех же, еще Скачкова и своего брата. Необыкновенно добрый человек; видимо, хлопочет о свя­щеннике для Швейцарии, куда и прочит Ковригина; а тут опять дело — им же с П. Алек. [Петром Александровичем] Васильчиковым выдуман­ное — устроенье храма на Шипке, в память наших воинов.

Генваря 1880. Суббота.

Часов вечера

Утром, в девять часов, побыл за обедней в Духовской Церкви. Как славно поют послушники и что за голоса, особенно первый тенор заливался, точно соловей. Стоял у входа из коридора, впереди виднелся о. Мемнон, по правую сторону архидиакон Валериан в косичках — Съездил купить почтовой бумаги и взять на углу газеты. В газетах везде придав­ленность видна, точно наступили на хвост. Вернувшись, только стал просматривать, пришел Яков Аполлониевич Гильтебрандт — из моряков самый усердный благожелательный к Миссии. За ним пришла Н. А. Пес- лян,— жаль, что очень пожилая,— с ее духом и характером поехать бы в Японию. Когда она сидела еще, пришел Влад. Ал. [Владимир Александ­рович] Соколов, механик с «Соболя»; тоже необыкновенно благожела­тельно относится к Миссии и чрез его тестя, протоиерея Крюкова, можно, кажется, добыть кое-что для Миссии у знакомых ему петербург­ских богачей,— В два часа началась вечерня в Соборе и за ней Водоосвя­щение. Совершал богослужение Высокопреосвященный; я назначен был в служение, в чем и расписался вчера в книге. Ставлен вторым после Наместника. Порядка службы не знаю; спасибо, обок становится ризни­чий о. Митрофан и, подталкивая, напоминает, что надо делать. Водо­освящение совершается очень торжественно. Благословляет воду Вла­дыка, опуская сложенные для благословения персты в воду,— очень истово, медленно и правильно; подумалось, что совершенно точно так же следует делать это и в Японии, освящая воду для крещения. Крест погружает, держа за верхнюю перекладину и потом крест лицом кладя в воду и обертывая в воде, после чего стекающую воду принимает диакон в два сосуда; воды стекает много, ибо крест, нарочно для того употреб­ляемый, литой, имеет много впадин. Во время всего Водоосвящения над кадкою воды держат рипиды, а впереди стоят диаконы с дикирием и трикирием, на аналогиях — на правом икона крещения, на левом — Евангелие, за аналогиями и чаном — подсвечник; во время последней ектении и молитвы Владыка кадил. После троекратного «Во Иордане», в продолжение которого единожды Владыка погружает крест, Владыка, сам подставив руку под стекающие со креста капли Святой воды, ороша­ет себе глаза и лицо и кропит крестообразно Церковь и народ, после чего пьет воду из ковшика и идет с кропилом и крестом к Алтарю, кропя по обе стороны народ, затем кропит Святой Престол, весь Алтарь, ико­ностас и передает крест наместнику, а с другим крестом следовало бы отправиться мне, но о. разничий сам отправился, при них диакон с серебряными сосудами, наполненными Святой водой; оба отправляют­ся единовременно в обе стороны церкви и кропят Церковь, иконы и народ. Между тем пели в это время. Владыке стоящу на амвоне, на орле­це, и сослужащим пред амвоном, в порядке соборного стояния, архидиа­кон на архиерейской кафедре, среди Церкви, произносит так называе­мую «выкличку», то есть великое многолетье Царю, с упоминанием всех древних его титулов, царице, Святейшему Синоду, Митрополиту, четы­рем Патриархам, Архиепископам, Епископам и всему священному числу и всем православным христианам. Уже второй раз я слышал эту выклич­ку. Первый раз — в Сочельник пред Рождеством, когда тоже служил Владыка викарий. После обедни, начавшейся в двенадцать часов тогда, Владыко и все служившие вышли на средину Собора и крестясь пред лежащею на аналогие иконой Рождества Христова — «Рождество Твое Христе Боже наш», а певчие большое «Дева днесь», после чего Владыка и все служащие перешли на амвон и к амвону, как ныне, и была «выклич­ка», после чего целование креста. Сегодня при целовании Владыка Иси­дор окропил Святой водой, причем священнослужащие принимали воду на руки. Священнослужащие вошли в Алтарь и разоблачились. Вла­дыка остался давать крест и кропить народ; после его сменил иеромо­нах. За выкличкой поется многолетие разных композиций, между тем как Владыка крестом осеняет народ на три стороны. Для Водоосвящения приготовляется огромнейший чан воды, а полевую сторону — огромная чаша для употребления самой Лавры. На чане, обложенном парчой,— перекладина для положения креста; чан закрыт также парчой; пока кон­чается многолетие, чан закрывают пеленой. Потом чан открывается, и народ, ожидающий с сосудами, какой у кого есть, бросается брать воду. Детей полиция предварительно убирает; около меня стоявшего мальчика увели назад; при всем том и на сегодня не обошлось без детского крика; какого-то мальчика притиснули так, что полиция должна была спасать его. После службы князья Шаховской, Бибиков и какой-то смоленский урожденец — председатель окружного Суда — пролили воду любезнос­тей — «де столько об вас слышали»,— и смольянин, видимо, и в помыш­лении не имевший никогда Японскую Миссию — туда же вторит.— Когда вернулся от Водоосвящения, иеромонах и три послушника приходили пропеть тропарь с ектенией и окропить Святой водой комнаты. Дал послушникам один рубль. На всенощной был в Духовской. Певчие ирмо­сы пели обиходные, но как прелестно выходит, когда голоса и искусство хороши! О. наместник не успел помазать елеем до окончания всенощ­ной, поэтому, и когда всенощная кончилась, пение прекратилось и все выходили, помазывал еще оставшихся — В алтаре о. Моисей с своим неудачным «нужно же чем-нибудь жить» подтвердил мою уверенность в неспособности его для Японии, а врач Илья Иванович, что не нужно пусть светских в алтарь,— разговаривают только,— впрочем, и духовные не хуже.— И все-таки скука, и скука! Скоро ль в Японию!

Генваря 1880. Воскресенье.

Во 2-м часу ночи

Утром, в шестом часу, привратник подал письмо от Константина Петровича Победоносцева с извещением, что Цесаревна желает меня видеть в понедельник, 7-го числа, в 2 часа пополудни, но, что прежде того, мне побыть у него в 4 часа, или часов в 7 или 8 пополудни сегодня, или от 11 с половиной до 12 с половиной завтра.—В десятом часу,

предварительно приславши одного узнать — «можно ли», пришли ма­ленькие митрополичьи певчие пропеть кант Нового года; они приходи­ли и в Новый год раза три, но не застали меня дома. Дал четыре рубля на двенадцать человек.— В десять часов в лаврской карете с о. ризничим и о. Моисеем отправились во Дворец для участия в Водоосвящении на Неве. До литургии, в галерее, где собирается духовенство, осмотрел портреты Дома Романовых, начиная с Михаила Феодоровича. Осмот­рел еще залу французской живописи, где готовился стол для угощения митрополитов, архиереев и их свит, другую залу — русской живописи, где «Потоп» Айвазовского, «Нимфы» Неффа, «Жертвоприношение Ав­раама» и другие. Попросил, чтобы открыли следующую залу, где «Пом­пея» Брюллова, «Змей в пустыне» Бруни и прочее. «Помпея» — всегда одинаково поражает и привлекает. Между тем началась литургия в Боль­шой Церкви дворца. Ее совершал Высокопреосвященный Исидор, два архимандрита и два придворных священника. В Церкви стояли: Цесаре­вич Великий Князь Алексей и другие Великие Князья и чины. Государя и жениных лиц царской фамилии не было. Певчие пели неподражаемо, особенно хороши дисканты — нигде не слыхал таких,—точно мягкая, бархатная волна переливается. Во время литургии пришли Митрополиты Макарий и Филофей; прочие члены Святейшего Синода пришли еще прежде; не было только Ивана Ивановича Рождественского, который прежде отслужил литургию в Малой Церкви. Протодиаконы — Черво- нецкий — поражали басами. Пред «Верую» архимандриты вышли обла­чаться; потом облачились Преосвященные. На Апостоле Владыка и священнослужащие не сидели. Наследник* во время ектений при упоми­нании царских особ истово крестился. По окончании литургии открыл­ся крестный ход. По случаю холода (было градусов 12 мороза), а также, быть может, болезни Государыни, парада не было; был скромный ход прямо из Дворца на Неву. По обе стороны — далеко от хода, жандармы удержали народ, который виднелся на бесконечную линию по Никола­евскому мосту и даже по ту сторону Невы,— При ходе городское духо­венство облачалось и вышло заранее, так что мы увидели его в ризах, стоящим по обе стороны от подъезда до реки. При ходе же впереди шли со свечами, потом певчие в стройном порядке — маленькие вперед; все и регент были в красных кафтанах; пели «Глас Господень» и прочие стихи; когда дошли до незнакомых на память, опять стали петь «Глас Господень». За певчими диаконы со свечами и кадилами, за ними — младшие священнослужащие с иконами, потом архимандриты, архие­реи, Митрополиты и, наконец, Высокопреосвященный Исидор с крес­том на главе, ведомый двумя главными архимандритами — наместником о. Симеоном и цензором о. Иосифом. За ними Наследник и Великие

Александр Александрович (см. Именной указатель). Князья. По сторонам священнослужащих шли назначенные в процес­сию из разных министерств; например, около меня случился чиновник из Департамента личного состава Министерства иностранных дел. В залах, по которым проходили, было почти пусто, стояли только со знаменами, которыми, кажется, и заключалась процессия, так как с этими же знаменами стояли потом на Иордане, позади священнослужа­щих. На Иордане, под куполом, поместились священнослужащие, пев­чие, знаменщики. Стали в таком же порядке, как в церкви: Митрополит Исидор, по сторонам — первым Киевский, вторым Московский Митро­политы и так далее. Под конец, так как места не хватило, стали в два ряда. По самой средине устроен ход вниз на реку, куда и спустились к самой воде — Митрополит Исидор и протодиакон. Внизу — стол. Водосвятная чаша на нем и впереди прорубь на воду. Перила завешаны полотном,— все место, начиная с крыльца и под куполом устлано красным сукном. Водосвятие было возможно краткое: Апостол, Евангелие, ектения, мо­литва. По окончании ее, когда началось погружение креста и запели «Во Иордане», дан был знак и с Петропавловской крепости началась цере­мониальная пальба, возвещавшая об Освящении воды; пальба продол­жалась во время троекратного пения «Во Иордане», с этим же пением тотчас процессия двинулась обратно в прежнем порядке. Наследник стоял в теплой шинели около балдахина. Его и других окропил Владыка. Еще со Святою водою и кропилом (из зеленых ветвей) шел в процессии Сакелларий Церкви Зимнего дворца — он и окроплял комнаты Дворца, по которым проходили, а также и почетный отряд, поставленный в одной зале. По возвращении священнослужащие остановились на амво­не, и Червонецкий сказал многолетие; царской фамилии в церкви не было. По окончании пения все разоблачились и направились в залу, где приготовлен был завтрак. Закуска и завтрак были превосходные. Икра, кулебяка, уха, жаркое, пирожные, вина — все носило печать царского яства, не знающего оставлять голодным; заведывал угощением Чеботарев, выслужившийся из простых, но, говорят, чрезвычайно распряди- тельный и честный (что-то — один заказ, за который просили 180 ты­сяч, он исполнил за 20 тысяч). В центре стола сидел Митрополит Иси­дор — по обе стороны его другие Митрополиты, архиереи и так далее. Протодиаконы и все лаврские были тут же. Когда налили шампанское, митрополит Исидор провозгласил здоровье Императооа и Императрицы; потом провозглашено было здоровье его — Владыки Исидора; потом прочих Митрополитов и архиереев; всегда при этом пели многолетье, вставши.— По окончании завтрака и он — Чеботарев — советовал мне обратиться с просьбою о пожертвовании икон к Министру Двора. «После Каракозова много осталось»,— говорит.

Из Дворца, уже в третьем часу, отправился к Влад. Ал. [Владимиру Александровичу] Соколову, бывшему механику на «Соболе», так как обе­щал быть у него в три часа. Жена, дочь протоиерея Семеновского полка о. Евстафия Васильевича Крюкова, очень миленькая, и две малютки дочери. Пришли казначей, должно быть, Семеновского полка и отец протоиерей. Едва ли что можно добыть из их Церкви Введения. Впро­чем, может, что и найдут; казначей говорил, что покровов много у них. К четырем часам был у Константина Петровича Победоносцева. Вот труженик-то и что за добрый человек! При многосложности своих важ­ных обязанностей еще находит время и сердце хлопотать о Миссии; наследнице он рекомендовал меня, и я застал его за моим рапортом — готовил послать его к Наследнику. Дал мне наставление, что Наследни­це следует рассказывать о Миссии, не дожидаясь вопросов, так как она стесняется говорить по-русски, хотя понимает все хорошо; советовал говорить по-английски, но я стеснился, ибо и сам плохо говорю. Видно, что и поесть ему некогда, он вернулся в другую комнату и вернулся жующий что-то. «Я как белка в колесе»,— говорит. Звал к себе по четвер­гам; советовал быть у Посьета по воскресеньям; заговорил и о Сергее Ал. [Александровиче] Рачинском, которому писал обо мне, на случай, что я поеду на родину. Об Екатерине Дмитриевне выразился, что его очень беспокоит неугомонное желание ее приехать на родину: «Опасно рас­ставаться с молодым мужем на долгое время»,—От него отправился к Путятиным. Как сестры обидели Ольгу Евфимовну, заявив ей, чтобы «она не забирала себе в голову, что может рассчитывать на их послуша­ние»; а вышло только из-за того, что она посоветовала им теплее одеть­ся, когда они собирались выехать куда-то; «ты-де и своего здоровья не умела сберечь — можешь ли заботиться о других». Бедная, вынесла одно утешение для себя, но забота о сестрах никак не может остановить ее от поездки в Японию, так как сестры не хотят этой заботы о них. А и они, как видно, не совсем виноваты: до того им надоела домашняя ферула и вечное стеснение их отцом и матерью, что они просто обрадовались, что со смертью матери приобрели часть свободы и самостоятельности, и очень боятся, чтобы опять кто-нибудь не посягнул бы на эти сокрови­ща; все, как видно, из-за этого. Но старшую сестру, тем не менее, они очень оскорбили. Вот мученица-то! От всех приходится терпеть.— В шесть часов отправился смотреть живые картины у о. Федора Николае­вича Быстрова. Показывали: «Фортуну и нищий», «Демьянову уху» из Крылова; «Саула и Самуил», «Купидон», «Ангела-Хранителя», «Девушку у колодца» — при бенгальском огне; распорядительницею и сочинитель­ницею была Анна Ивановича Парвова. Не понравилось. В Японии у нас семинаристы, пожалуй, лучше устроят. На будущий год сделаем. Потом были танцы; распорядителем — Петя — сын Алексея Ивановича Парвова; множество французских кадрилей; больше всего понравилась русская,

* Хлыст, розга (от лат. ferula); линейка, которой наказывали школьников - примеч. сост. Указателей.