В которой происходят взлеты и падения

Институт Метампсихоза располагался во внушительных размеров здании наавеню Баграм, с подъездом, скорее напоминающим ворота феодального замка.Сюда поздно вечером и явились трое наших друзей. Швейцар проводил их вприемную, где их приветствовал лично доктор Мопюи. Выдающийся авторитет вобласти психологии, он оказался маленьким крепким человеком с большойголовой; чисто выбритое лицо явно свидетельствовало, что в его обладателечудесным образом сочетаются житейская сметка и чистый альтруизм. С Мейли иРокстоном он говорил по-французски, но с Мелоуном переходил на ломаныйанглийский, а тот пытался бормотать в ответ что-то по-французски. ДокторМопюи выразил удовольствие от их визита в выражениях, на которые способенлишь истинный француз, в двух словах остановился на выдающихсяспособностях Панбека, галицийского медиума, а затем повел их в подвал, гдедолжен был состояться эксперимент. Весь облик ученого свидетельствовал оглубоком уме и проницательности, так что даже люди, мало знающие его,понимали, насколько абсурдна версия о том, будто своими знаменитымирезультатами он обязан всякого рода шарлатанам. Спустившись по винтовой лестнице, они оказались в большой зале,напоминающей на первый взгляд химическую лабораторию: полки вдоль стенбыли уставлены колбами, ретортами, пробирками, весами и другими приборами.Впрочем, помещение было обставлено элегантнее, нежели обычная лаборатория,а в центре располагался массивный дубовый стол, окруженный удобнымикреслами. На одной из стен висел большой портрет профессора Крукса, рядом- портрет Ломброзо, а между ними - чудесная картина, изображавшая один изсеансов Эвзапии Палладино. Возле стола стояла группа людей, которые тихопереговаривались. Они были так увлечены разговором, что не обратили навошедших ни малейшего внимания. - Трое из них - столь же почетные гости, как и вы, - сказал докторМопюи. - Двое других - мои ассистенты, доктор Соваж и доктор Бюиссон. Всеостальные - известные в Париже лица. Прессу сегодня представляет господинФор, заместитель главного редактора газеты Матен.. Вам, должно быть,известен вон тот высокий темноволосый человек, похожий на отставногогенерала... Нет? Это профессор Шарль Рише, наш досточтимый старейшина, -он проявил большое мужество, занимаясь нашим делом, хотя пришел кнесколько иным выводам, нежели ваши, месье Мейли. Впрочем, это неокончательный результат. Не забывайте, что нам приходится проявлятьосторожность, иначе у нас могут возникнуть неприятности с церковью,которая все еще очень влиятельна в нашей стране. Господин саристократической внешностью и высоким лбом - граф де Граммон. Седобородыйгосподин с головой Юпитера - Фламмарион, астроном. А теперь, господа, -сказал он, повысив голос, - если вы соблаговолите занять свои места, мыможем приступать. Все расселись вокруг стола, наши англичане - поближе друг к другу. Водном конце возвышался большой фотоаппарат, на столике рядом обращали насебя внимание два цинковых ведра. Заперли дверь и отдали ключ профессоруРише. Доктор Мопюи поместился с краю стола; возле сел невысокий лысыйчеловек средних лет, с усами и необыкновенно умным лицом. - Возможно, кто-то из вас незнаком с месье Панбеком, - сказал доктор.- Позвольте мне его представить. Господа, месье Панбек любезно разрешилнам воспользоваться его удивительными способностями для научных целей, зачто все мы бесконечно ему благодарны. Ему сорок семь лет, у него хорошеездоровье, хотя имеется предрасположенность к нейроартритам. Нами отмеченынесколько повышенная возбудимость нервной системы и усиленные рефлексы принормальном кровяном давлении. Сейчас его пульс - семьдесят два удара вминуту, но в состоянии транса достигает ста. На руках и ногах у негообнаружены сверхчувствительные зоны. Поле зрения и зрачковая реакциянормальные. Вот, пожалуй, и все, что я могу сообщить. - Могу добавить, - подал голос профессор Рише, - что этот человекотличается как физической так и духовной чувствительностью. Панбек оченьвпечатлительный и эмоциональный человек, в душе он поэт и потому не лишеннекоторых маленьких слабостей, если их можно так назвать, которыми,впридачу к таланту, наделен каждый поэт. Великий медиум - это то же, что ивеликий художник, и к нему следует относиться соответственно. - Господа, мне сдается, он готовит вас к худшему, - с широкой улыбкойзаметил медиум под одобрительный смех собравшихся. - Мы собрались здесь в надежде, что замечательные мате-риализации,которые мы могли наблюдать в прошлый раз, появятся вновь, причем в такомвиде, что мы сумеем получить объективное их изображение на снимке. -Доктор Мопюи говорил своим суховатым, лишенным эмоций голосом. - Впоследнее время эти материализации принимали крайне необычные формы,поэтому прошу собравшихся подавить в себе чувство страха, сколь страннымиони бы ни показались, поскольку нам в высшей степени необходима спокойнаяобстановка и здравый смысл. А теперь выключим верхний свет и оставим лишьочень слабую красную лампочку - до тех пор, пока обстоятельства непозволят нам усилить освещение. Светом управлял со своего места сам доктор Мопюи. На мгновение всепогрузилось во тьму, а затем в углу зажегся слабый красный огонек,позволявший разглядеть лишь смутные очертания людей за столом. Музыки небыло, как не было вообще религиозного настроя. Переговаривались всешепотом. - Разительно отличается от ваших английских сеансов, - сказал Мелоун. - Да, весьма, - согласился Мейли. - У меня такое ощущение, что сейчасмы слишком беззащитны перед лицом того непознанного, что может явиться намво время сеанса, а зря. Они не сознают опасности. - Что же нас подстерегает? - Видите ли, это все равно, что сидеть на берегу озера, не зная, чтотаится в нем, - безобидные лягушки или кровожадные крокодилы. Нельзяпредвидеть хода событий. Эти слова услышал профессор Рише, который блестяще владел английским. - Я знаком с вашей точкой зрения, мистер Мейли, - вмешался он, - и неподумайте, что я не принимаю ее в расчет. Некоторые факты, свидетелемкоторых я сам был, заставляют меня оценить ваше сравнение относительнолягушек и крокодилов. В этой самой комнате я видел существ, которые, еслипривести их в ярость, сделали бы наши опыты крайне опасными. Я разделяюваше мнение, что дурные люди, оказавшись среди нас, могут привлечь в нашкружок злых духов. - Мне приятно слышать, сэр, что вы постепенно переходите на нашипозиции, - сказал Мейли, поскольку он, как и другие, считал Рише одним измировых авторитетов. - Допустим, перехожу, но не беру на себя смелость сказать, что ужеполностью их разделяю. Скрытые возможности воплощенного духа могут бытьстоль неожиданными, что бесполезно даже строить догадки относительно ихпределов. Как старый материалист, я сражаюсь за каждую пядь земли, хотядолжен признать, что уже оставил несколько рядов своих укреплений.Насколько я понимаю, мой выдающийся друг Челленджер все еще держит оборонуна передовых рубежах. - Да, сэр, - начал было Мелоун, - и все же я не оставляю надежды... - Тише! - нетерпеливо воскликнул Мопюи. Воцарилась полная тишина. Затем словно что-то беспокойно заметалось ипослышался странный хлопающий звук. - Птица! - раздался благоговейный шепот. Снова наступила тишина, а затем вновь возникло некоторое движение ираздались нетерпеливые хлопки. - У вас все готово, Рене? - спросил доктор. - Все. - Тогда снимайте! Комнату озарила вспышка, и взорам присутствующих открылосьудивительное зрелище: медиум склонился над столом, уронив голову на руки -он был явно погружен в транс, - а на его округлых плечах сидела огромнаяхищная птица, сокол или орел. На какое-то мгновение картина, словно нафотографии, застыла у всех на сетчатке, а затем вновь наступила темнота,если не считать двух красных лампочек, поблескивающих в углу, будто глазакакого-то злого демона. - Ну и ну! - едва мог вымолвить Мелоун. - Вы видели? - Крокодил из озера, - сказал Мейли. - Но вполне безобидный, - добавил профессор Рише. - Эта птица уже нераз прилетала к нам. Она лишь хлопает крыльями, в чем вы сами моглиубедиться, а в остальном активности не проявляет. У нас может появитьсякуда более опасный гость. Вспышка света конечно же разрушила эктоплазму, и пришлось всеначинать сначала. Прошло минут пятнадцать, как вдруг Рише тронул Мейли заруку. - Не ощущаете ли вы какого-нибудь запаха, месье Мейли? Мейлипринюхался: - Да, конечно, - чем-то напоминает наш Лондонский зоопарк. - Есть и другая, более простая аналогия. Приходилось ли вамнаходиться в натопленной комнате вместе с мокрой собакой? - Верно! - ответил Мейли. - Очень точное сравнение. Но где же собака? - Это не собака. Минуту терпения, и вы сами все увидите. Запах усилился; он уже наполнил всю комнату. Тут вдруг Мелоун ощутилвозле стола какое-то движение и в тусклом свете красного фонаря разгляделочертания уродливой, полусогнутой и корявой фигуры, отдаленно напоминавшейчеловеческую: ее силуэт отчетливо выделялся на фоне светового пятна.Существо было большим, неуклюжим, с круглой головой, короткой шеей издоровенными мощными плечами. Не разгибаясь, оно медленно шло по кругу,затем остановилось, и тут кто-то вскрикнул - это был возглас удивления, ккоторому явно примешивался страх. - Не бойтесь, - успокоил тихий голос доктора Мопюи. - Этопитекантроп. Он совершенно безобиден. - Будь это кошка, случайнооказавшаяся в комнате, он и то вряд ли говорил бы более спокойно. - Ну и когти у него, а между тем он трогает меня за шею! - послышалсякрик. - Да это он так ласкается. - Я готов уступить вам свою долю его ласки, - в голосе говорившегозвучала дрожь. - Только, ради Бога, не отталкивайте его! Мало ли к чему это можетпривести. Сейчас у него хорошее настроение, но он, как и все мы, далеко неангел. Существо возобновило свое медленное движение. Теперь оно обогнулостол и остановилось возле наших троих друзей. Затылками они чувствовалиего порывистое дыхание. Внезапно лорд Рокстон вскрикнул от отвращения. - Спокойно, не волнуйтесь! - приказал Мопюи. - Оно лижет мне руку! - не мог успокоиться Рокстон. В следующее мгновение Мелоун почувствовал, как косматая головавклинилась между ним и лордом Рокстоном, - левой рукой он мог дотронутьсядо длинных жестких волос. Потом существо повернулось к нему, и ему стоилобольших усилий сдержать себя, чтобы не отдернуть руку, когда длинныймягкий язык коснулся ее. Затем существо исчезло. - Ради Бога, скажите, что это такое? - спросил Мелоун. - Нас просили его не снимать - вспышка света могла бы вызвать у негоярость. Таково было указание, переданное нам через нашего медиума. Мыможем лишь предположить, что это был либо обезьяноподобный человек, либочеловекообразная обезьяна. Однажды мы уже видели это существо, причемнамного отчетливее, чем сегодня. Его морда напоминает человекообразнуюобезьяну, но лоб у него прямой; лапы длинные, ладони большие, туловищепокрыто волосами. - То, что показывал нам Том Линден, было гораздо интереснее! -шепотом произнес Мейли, но Рише услышал его слова. - Мы должны изучать природу во всем ее многообразии, мистер Мейли, -сказал он. - И не наше дело - выбирать. Что ж, по-вашему, мы должныописывать только цветковые растения и оставить в стороне грибы? - Но вы, по крайней мере, признаете, что это опасно? - Рентгеновские лучи тоже опасны. Вспомните, сколько несчастныхпоплатились здоровьем, прежде чем человечество осознало эту опасность! Ивсе равно через это необходимо пройти. Так же и здесь - мы даже не знаемеще, что совершаем, но если сумеем доказать, что этот питекантроп можетявляться к нам из мира невидимого и таким же образом исчезать, то мирнауки настолько обогатится, что пусть даже это чудовище изорвет нас накуски своими ужасными когтями, нам все равно следует продолжать нашэксперимент! - Порой наука перерастает в подвиг, - изрек Мейли, - никто не станетэтого отрицать. И все же я слышал мнение ваших ученых мужей, которыеопасаются, что мы рискуем рассудком, пытаясь вступить в контакт с миромдухов. Что ж, ради человечества можно пожертвовать не только рассудком, нои жизнью. Почему бы нам не внести такой же вклад в его духовный прогресс,какой они вносят в его материальное развитие? Тут включили свет - перед центральным экспериментом этого вечера былорешено устроить небольшой перерыв. Собравшиеся разбились на группы,вполголоса обсуждая недавние события. Сейчас, при взгляде на эту уютнуюкомнату и ее современное убранство, трудно было себе представить, что ещеминуту назад здесь были странная птица и крадущийся осторожной поступьюмонстр. Но они действительно им не пригрезились - это убедительно доказалфотограф, которому было позволено выйти из комнаты. Теперь он ворвалсяназад возбужденный, оживленно размахивая пластиной, которую уже успелпроявить. Он поднес ее к свету, и на ней можно было вполне отчетливоразличить и лысую голову медиума, упавшую на руки, и зловещий силуэт,нависший над ним. Доктор Мопюи в восторге потирал маленькие пухлые ручки:как и всем первопроходцам, ему здорово досталось от парижской прессы,поэтому каждое новое явление становилось еще одним доводом в его защиту. - Nous marchons! Hein! Nous marchons!1 - без конца повторял он, аРише, погруженный в собственные мысли, механически отвечал. - Oui, mon ami, vous marchez!2 Маленький галициец угощался бисквитом, запивая его красным вином.Мелоун подошел к нему, и тут выяснилось, что тот бывал в Америке и немногоговорит по-английски. - Вы не устали? Это вас не выматывает? - Да нет, не очень. Всего два сеанса в неделю. Это моя норма, абольше доктор и не разрешит. - Вы что-нибудь помните? - Словно все происходило во сне - какие-то обрывки. - А вы всегда обладали такими способностями? - Да, еще с детства. И мой отец, и дядя - помню их разговоры овидениях. А я часто уходил в лес, и причудливые звери собирались вокруг. Ябыл просто поражен, когда узнал, что другие дети их не видят. - Est-ce que vous etes prets?3 - спросил доктор Мопюи. - Parfaitement4, - ответил медиум, стряхивая крошки. Доктор зажег спиртовку, расположенную под одним из ведер. - Сейчас мы вместе проведем эксперимент, который раз и навсегдаубедит мир в том, что подобные формы эктоплазмы существуют. Можно споритьоб их происхождении, но отныне никто не будет ставить под сомнение самфакт их существования, если только мой план не сорвется. Но прежде ярасскажу, зачем мне ведра. В этом, которое я сейчас разогреваю, плавитсяпарафин, в другом находится вода. Должен пояснить для тех, кто впервые нанашем сеансе, что все образы, вызываемые Панбеком, появляются вопределенной последовательности и сейчас настал час старика. Сегодня мыждем его с особым нетерпением - надеюсь, мы сможем обессмертить его вистории изучения метампсихоза. А сейчас я возвращаюсь на место и включаюкрасный свет третьей степени, который позволяет лучше видеть происходящее. Теперь фигуры сидящих за столом вырисовывались более четко. Головамедиума снова склонилась вниз, и по его громкому храпу можно былоопределить, что он впал в транс. Все повернулись к нему, поскольку в этотмомент начался процесс материализации: сперва вокруг его головы появиласьнекая игра света, какая-то туманная дымка, затем, чуть поодаль, возникловолнение, словно колыхалась белая прозрачная ткань. Дымка стала плотнее,потом она словно слилась с колебанием ткани. Потом наметились контуры, ивидение приобрело четкие очертания. Появилась голова, плечи, из нихвыросли руки. Да, не было ни малейшего сомнения - за стулом медиума стоялчеловек, старик. Он медленно вертел головой из стороны в сторону.Казалось, он смотрит на собравшихся в растерянности, спрашивая себя: Гдея, и зачем я здесь? - Он не говорит, но все слышит и понимает, - пояснил доктор Мопюи,глядя на видение через плечо. - Мы собрались здесь, месье, в надежде, чтовы поможете нам в одном очень важном эксперименте. Можем ли мырассчитывать на ваше сотрудничество? В знак согласия фигура кивнула головой. - Крайне вам признательны. Надеюсь, вы сможете обрести полную силу иоторваться от медиума. Фигура вновь кивнула, но с места не сдвинулась. Мелоуну показалось,что с каждой минутой она становится все плотнее. Журналист мелькомвзглянул на лицо: без сомнения, это был старик - с хмурым выражением,длинным носом и смешно выпяченной нижней губой. Внезапно резким движениемстарик отделился от Панбека и сделал шаг в сторону. - Итак, месье, - отчетливо, в присущей ему манере, произнес Мопюи, -надеюсь, вы видите цинковое ведро, стоящее слева. Не соблаговолите липодойти и опустить в него правую руку? Фигура приблизилась к столу. Ведра, казалось, заинтересовали ее,поскольку некоторое время она с интересом их рассматривала. Затем опустиларуку в то, на которое указал доктор. - Великолепно! - воскликнул Мопюи, голос его дрожал от возбуждения. -А теперь, месье, могу я попросить вас опустить ту же руку в ведро схолодной водой? Фигура повиновалась. - А теперь, месье, наш эксперимент увенчается полным успехом, - есливы положите руку на стол и оставите ее там, а сами дематериализуетесь ивернетесь в свою среду. В знак согласия фигура кивнула, а затем прошла к столу, наклонилась,вытянула руку и - исчезла. Тяжелое дыхание медиума начало выравниваться, ион зашевелился, словно просыпаясь. Мопюи включил верхний свет и от радостивсплеснул руками, издав при этом громкий крик, в котором слились удивлениеи восторг. На блестящей полированной поверхности стола лежала аккуратнаяжелтовато-розоватая парафиновая перчатка, широкая в кисти, узкая взапястье, два пальца прижаты к ладони. Мопюи был вне себя от счастья. Онотломил от запястья маленький кусочек воска и протянул своему ассистенту,который пулей вылетел из комнаты. - Это был заключительный аккорд! - вскричал он. - Ну, что они теперьскажут! Я обращаюсь к вам, господа. Все вы видели, что произошло. Может ликто-либо из вас разумно объяснить происхождение этой парафиновой формы,если не отталкиваться от того, что она появилась в результатедематериализации находившейся в ней руки? - Лично я иного объяснения не вижу, - ответил Рише, - но вам придетсяиметь дело с людьми косными и предубежденными. Даже не сумев этоопровергнуть, они демонстративно проигнорируют сей факт. - Здесь присутствует пресса, а она представляет общественность, -заметил Мопюи. - В частности, английская пресса - в лице месье Мелоуна, -он перешел на ломаный английский. - Можете ли вы это каким-то образомобъяснить? - Нет, - признался Мелоун. - А вы, месье? - обратился Мопюи к представителю Матен. Французский журналист пожал плечами. - Для нас, имевших честь здесь присутствовать, все было в высшейстепени убедительно, - сказал он, - и все же, боюсь, вам придетсястолкнуться с трудностями. Толпе невдомек, с какой тонкой материей имеютдело спириты. Люди скажут, что медиум принес форму с собой и положил настол. Мопюи торжествующе захлопал в ладоши: вошел ассистент с каким-толистком в руке. - Ваши возражения уже устранены, - вскричал он, размахивая листом вруке. Я предвидел их, поэтому подмешал в парафин немного холестерина. Вывсе, возможно, заметили, что я отломил от слепка небольшой кусок. Это былонеобходимо для химического анализа. Теперь он произведен. Вот егорезультаты, из которых следует, что холестерин обнаружен. - Великолепно! - воскликнул французский журналист. - Вы сделалиневозможными последние сомнения! Но что же дальше? - Мы можем сколько угодно повторить наш эксперимент, - ответил Мопюи.- Я приготовлю целую серию таких слепков, причем иногда это будут слепкикулаков, а иногда - кистей. Затем я закажу гипсовые оттиски - закачаю гипсвнутрь слепка. Хотя он очень хрупок, но это возможно. Когда у меня будутдесятки таких оттисков, я разошлю их по городам и весям, - пусть людисвоими глазами увидят результаты наших экспериментов. Неужели после этогоони смогут усомниться в их достоверности? - Не стоит слишком надеяться, мой бедный друг, - сказал Рише, кладяруку на плечо энтузиаста. - Вы еще не осознали до конца, насколько великачеловеческая vis inertiae1. Но, как вы верно заметили, vous marchez - vousmarchez toujours2. - И наше движение подчинено определенной логике, - подхватил Мейли. -Постоянно возрастают наши шансы помочь человечеству понять его и принять. Рише улыбнулся и покачал головой. - Как всегда, переходите на трансцендентальные материи, месье Мейли.Как всегда, пытаетесь ухватить больше того, что видит глаз, и превращаетенауку в философию! Боюсь, вы неисправимы. Полагаете, ваша позиция разумна? - Профессор Рише, - ответил Мейли серьезным тоном, - я бы хотелуслышать ваш ответ на тот же вопрос. Я глубоко почитаю ваш талант и ценювашу осторожность, но разве вы не видите, что входите в противоречие ссамим собой? Теперь вы признаете - не можете не признать, - что наделенноеразумом видение в человечьем обличье, состоящее из вещества, которое высами называете эктоплазмой, может передвигаться по комнате и исполнятьприказания, в то время как медиум находится без чувств у вас же на глазах,и в то же время не решаетесь согласиться с тем, что дух существуетобъективно, независимо от тела. Разве это разумно? Рише вновь с улыбкой покачал головой. Проигнорировав вопрос Мейли, онповернулся к доктору Мопюи, поздравил его с успехом и откланялся. Черезнесколько минут все разошлись, а наши друзья взяли такси и отправились ксебе в гостиницу. Мелоуна все увиденное просто потрясло, и он полночи провел записьменным столом, составляя подробный отчет для Центрального агентствановостей, - с упоминанием имен тех, кто стал свидетелем эксперимента,имен, слишком почитаемых, чтобы их можно было заподозрить в невежестве илиобмане. Это, безусловно, будет поворотный пункт в истории науки, которыйоткроет новую эру, - возбужденно думал он. Однако, открыв двумя днями позже ведущие лондонские газеты, онобнаружил: колонку о футболе, колонку о гольфе, целую полосу, посвященнуюкурсу акций, большую серьезную статью в Таймс. о повадках чибисов, - и ниодного упоминания о тех чудесах, свидетелем которых он стал. Мейлирассмеялся, увидев его разочарованное лицо. - Мир сошел с ума, господа, - сказал Мелоун. - Мир обезумел! Но этоеще не конец.

Глава XIII

В КОТОРОЙ В БОЙ ВСТУПАЕТ

ПРОФЕССОР ЧЕЛЛЕНДЖЕР

Профессор Челленджер был не в духе, и, как всегда в таких случаях,все домочадцы были об этом осведомлены. Последствия его гнева сказывалисьне только на тех, кто его окружал, - в прессе время от времени появлялисьгрозные послания, на чем свет стоит поносившие какого-нибудь несчастногооппонента, которые оскорбленный громовержец рассылал, восседая в суровомвеличии в своем кабинете, с высот квартиры на Виктория-Уэст-Гарденс. Слугиедва осмеливались входить в комнату, где за столом сидел мрачный ираспаленный от злости человек с нечесаной гривой и косматой бородой,поднимавший лицо от бумаг, словно лев, которого заставили оторваться откости. Одна лишь Энид могла нарушить его уединение в такие минуты, но дажеу нее порой сердце замирало от страха, - такое случается и с самымотважным укротителем, когда он открывает клетку. Конечно, и Эниддоставалось от него, но ей, по крайней мере, не приходилось опасатьсярукоприкладства, которое он частенько допускал по отношению к другим. Порой приступы гнева у знаменитого профессора имели под собой вполнематериальные причины. - Печень расшалилась, - частенько говаривал он, оправдываясь послеочередной вспышки. Но на сей раз у него были все основания сердиться -опять этот спиритизм! Буквально на каждом шагу ему приходилось сталкиваться с ненавистнымпредрассудком, который шел вразрез с его работой и жизненным кредо.Профессор пытался не обращать на него внимания, насмехался над ним,относился к нему с презрением - но он, треклятый, так и норовилвторгнуться в его жизнь и в очередной раз напомнить о себе. В понедельникпрофессор, казалось бы, окончательно расправился с ним в своих статьях, ав субботу его призрак вновь маячил перед ним. Какая, в сущности, чушь!Профессору казалось, что его отвлекают от важных, животрепещущих проблемВселенной и заставляют тратить время на сказки братьев Гримм или напризраков, созданных воображением какого-нибудь падкого на сенсациибеллетриста. И с каждым днем становилось все хуже. Сначала эти люди сбили с путиверного Мелоуна, который, при всей своей простоте, был вполне нормальным,здравомыслящим человеком, - теперь он поддался искушению и сталисповедовать порочные идеи спиритов. Затем они совратили и Энид, егомалышку, единственного человека, связывающего его с миром всех остальныхлюдей: она согласилась с доводами Мелоуна. Более того, сама искала имподтверждения. И он напрасно убил время, выводя на чистую воду медиума,мошенника и интригана, который передавал вдове послания покойного мужа врасчете подчинить бедную женщину себе. В данном случае все было очевидно,Энид этого и не отрицала, но ни она, ни Мелоун не допускали широкихобобщений. - Жулики есть везде, - говорили они. - Но мы должны исходить изпрезумпции невиновности. Все это было нехорошо, но худшее еще только предстояло. Дело в том,что один из спиритуалистов публично посрамил профессора - и кто? Человек,который сам признался, что не имеет образования, и который профессору дажев подметки бы не годился, коснись дело любой другой области человеческогознания! И вот во время публичного диспута... Впрочем, все по порядку. Так вот, Челленджер, глубоко презиравший всех, кто не разделял еговзглядов, и не имевший должного представления о предмете, о котором идетречь, в роковой для себя момент заявил, что готов спуститься со своегоОлимпа и сразиться в споре с любым представителем противоположной партии,какого та только соизволит предложить. Я вполне отдаю себе отчет в том, - писал Челленджер, - что,опустившись до этого, я, как и любой другой представитель науки с моейрепутацией, рискую оказать слишком много чести абсурдным и фантастическимзаблуждениям, на что при других обстоятельствах их апологеты не могли бы ирассчитывать, но мы должны исполнить свой долг перед обществом и, изредкаотвлекаясь от серьезных дел, тратить время на то, чтобы поганой метлойвыметать паутину предрассудков, которая, разрастаясь, способна нанестисерьезный ущерб, если только ее вовремя не разрушать жрецам Науки. Вот так, со свойственной ему самоуверенностью, шел наш Голиаф набитву со своим скромным противником, в прошлом помощником печатника, аныне редактором издания, посвященного проблемам спиритизма, котороеЧелленджер называл не иначе как жалкая газетенка. Обстоятельства диспута стали достоянием широкой общественности,поэтому нет необходимости пересказывать в подробностях это печальноесобытие. Анналы донесут до будущих поколений тот исторический момент,когда славный ученый муж вошел в Куинс-Холл, сопровождаемый своимисторонниками-рационалистами, которые желали стать свидетелями полного иокончательного посрамления мистиков. Присутствовало также большое числоэтих несчастных обманутых душ, которые все же надеялись, что их избранникне будет безжалостно брошен на алтарь оскорбленной Науки. Представителидвух фракций до отказа заполнили зал, взирая друг на друга с нескрываемойвраждебностью, такие же чувства, должно быть, за тысячу лет до этогоиспытывали голубые и зеленые, сошедшиеся на Константинопольском ипподроме.Слева от сцены дружными рядами расположились несгибаемые рационалисты,считавшие викторианцев-агностиков доверчивыми простаками и укреплявшиесвою веру регулярным чтением Литерари газетт и Фрифинкера. Среди собравшихся были доктор Джозеф Баумер, известный своимилекциями о несостоятельности религиозных представлений, и мистер ЭдуардМоулд, который весьма красноречиво разглагольствовал о праве человека набренное тело и душу, способную умереть. Напротив них, словно размахиваяорифламмой, сверкал своей рыжей бородой Мейли. По одну сторону от негосидела жена, по другую - Мервин, журналист; их плотным кольцом окружалиубежденные сторонники, представители духовного союза Куин-Сквер, Духовногоколледжа, а также других церквей и религиозных общин, собравшиеся, чтобыподдержать своего избранника в его безнадежной затее. В толпе можно былоразличить милые лица Болсоувера, бакалейщика, и его друга Тербейна,медиума-носильщика, аскетическую фигуру преподобного Чарльза Мейсона, ТомаЛиндена, в конце концов выпущенного из тюрьмы, миссис Линден,.кружокспасения. - в полном составе, доктора Аткинсона, лорда Рокстона, Мелоуна имногих других. Посередине, словно разделяя две партии, величественный,толстый и флегматичный, восседал судья Гейверсон из Отделения королевскойскамьи, который согласился председательствовать. Обращал на себя вниманиетот факт, что официальная церковь осталась в стороне, не проявив интересак этому животрепещущему спору, который затрагивал самые основы, можно дажесказать, жизненные центры истинной религии. Впавшие в спячку либопребывающие в благодушном состоянии святые отцы не могли осознать, чтоживой интеллект нации пристально изучает их организм, пытаясь понять,обречена ли церковь на полное вымирание или же способна в будущемвозродиться в новом обличье. На сцене в одном углу, окруженный своими многоумными последователями,восседал профессор Челленджер, торжественный и грозный, с агрессивновыпяченной бородой и неким подобием улыбки на устах; его живые серые глазабыли полуприкрыты, что придавало всему его облику еще более высокомерныйвид. В другом углу сцены примостился скромный невзрачный человек с такоймаленькой головой, что в шляпе Челленджера он бы просто утонул. Человекэтот выглядел очень бледным и то и дело с робким, извиняющимся видом кидалумоляющий взгляд на своего осанистого противника. Но те, кто поближе былзнаком с Джеймсом Смитом, не очень беспокоились за него, так как знали,что за кроткой и непритязательной наружностью скрывается столь блестящеевладение предметом, как его практической, так и теоретической стороной,каким редко кто может похвастаться. Ученые мужи из Общества ПсихическихИсследований - сущие дети в сравнении с ним, если говорить о знаниидуховных проблем, ибо вся жизнь таких, как он, посвящена различным формамобщения с невидимым миром. Правда, при этом подобные люди подчасутрачивают связь с миром, в котором живут, и от них нет пользы вповседневных делах, но что касается Смита, то издание газеты и руководствобольшой, разбросанной по всей стране общиной заставляло его крепко стоятьна ногах, а выдающиеся природные способности, не испорченные бесполезнымисведениями, позволили ему всего себя посвятить той единственной областизнания, которая открывает широкие горизонты для самого яркого ума. И врядли Челленджер отдавал себе отчет в том, что предстоящая дискуссия должнабыла развернуться между дилетантом, блестяще эрудированным, но скользящимпо поверхности предмета, и сосредоточенным, углубленно изучившим вопроспрофессионалом, каким был его оппонент. Собравшиеся были едины во мнении, что первые полчаса речи Челленджерабыли образцом ораторского мастерства и продуманной аргументации. Егомощный трубный голос, который мог принадлежать лишь человеку с груднойклеткой объемом в пятьдесят кубических дюймов, взлетал и замирал в точнонайденном ритме, который завораживал слушателей. Он был рожден для того,чтобы покорять аудиторию, - истинный лидер, способный повести человечествоза собой. Многословный, остроумный и убедительный, профессор подробноостановился на возникновении анимизма среди дикарей, открытых всемстихиям, неспособных объяснить, почему идет дождь или гремит гром, ивидящих лишь добрый или дурной знак в тех природных явлениях, которые нынеНаука сумела описать и объяснить. Следовательно, вера в то, что вне нас существуют духи или какие-тоневидимые существа, основывалась на ложных посылках, и среди наименееобразованной части общества вера эта странным атавизмом возрождается внаши дни. Долг Науки - противостоять подобным тенденциям к регрессу, илишь осознание своего долга заставило профессора покинуть тишь кабинета ипоявиться на сцене при большом скоплении людей. Затем он вкратцеохарактеризовал спиритизм, причем в тех выражениях, которые приняты средипротивников этого движения. Со слов Челленджера возникла весьманеприглядная картина, состоящая из щелканья суставами, фосфоресцирующейкраски, наскоро сшитых из холста привидений, отвратительной и грязнойсделки между останками покойного мужчины, с одной стороны, и вдовьимислезами, с другой. Люди, повинные в этом, - гиены в человечьем обличье,способные наживаться за счет чужих могил. (Восторженные возгласырационалистов, иронические смешки спиритуалистов.) Однако не стоитподозревать в мошенничестве всех подряд. (Спасибо, профессор! - громковыкрикнул кто-то из рядов оппонентов.) Ведь остальные - попросту идиоты.(Смех.) Ну разве может считаться преувеличением, если мы назовем идиотомчеловека, готового поверить, что его покойная бабушка станет посылать емувесточки через ножку обеденного стола? И разве хоть кто-нибудь из дикарейопускался до столь диких предрассудков? Эти люди отняли у смерти еевеличие и своим грубым вторжением нарушили безмятежный покой могильнойплиты, - отвратительный, богомерзкий поступок. Ему неловко, что приходитсяприбегать к столь сильным словам, но только скальпелем или прижиганиемможно уничтожить злокачественную опухоль. И не пристало человекууглубляться в теоретизирование о природе жизни за могильной чертой, - унего и в этом мире достаточно дел. Жизнь прекрасна, и человек, способныйоценить ее радости и налагаемые ею обязанности, не станет тратить время налженауку, в основе которой лежит обман, неоднократно разоблаченный и всеже привлекающий все новые и новые толпы полоумных фанатиков, чьяпатологическая доверчивость и противоречащая здравому смыслупредубежденность делает их глухими к голосу рассудка. Таковы были, в общих чертах, основные положения его блестящей речи,открывшей диспут. Материалисты разразились бурной овацией, спиритуалистычувствовали себя не в своей тарелке. И тогда поднялся их оратор, бледный,но исполненный решимости противостоять этому сокрушительному натиску. В его голосе, да и во всем облике не было ничего от того, что делалоЧелленджера столь привлекательным, но говорил он внятно и аргументыподбирал с той безошибочностью, которая отличает мастерового, доскональноизучившего свой инструмент. Поначалу он держался в высшей степениделикатно и даже примирительно, так что можно было подумать, будто онробеет. Казалось, он сознавал, насколько самонадеянно со стороны такогомалообразованного человека, как он, сойтись в споре с прославленнымоппонентом. И в то же время полагал, что среди многочисленных достиженийпрофессора - достижений, заставивших весь мир заговорить о нем, - естьодно упущение, о котором нельзя не упомянуть. Красноречие профессорапривело его в восторг, но что касается содержащихся в речи постулатов, топри ближайшем рассмотрении они удивляют, если не сказать больше - вызываютпрезрение. Похоже на то, что при подготовке своей речи профессор обложилсявсей антиспиритуалистической литературой, какую только мог сыскать, -весьма сомнительный источник информации по этому вопросу, - и совершенноупустил из виду работы, авторы которых опираются исключительно на практикуи собственную убежденность. Все эти разговоры о щелканье суставами и прочих штучках по своемуневежеству лучше бы подошли викторианской эпохе, что же касается эпизода,в котором бабушка якобы разговаривала через ножку стола, то он, оратор,сомневается в объективности такого описания спиритического феномена.Подобные примеры напоминают шутки о пляшущих лягушках, которые взначительной степени мешали признанию результатов первых опытов Вольта, ине делают чести профессору Челленджеру. Уважаемый оппонент навернякадолжен быть осведомлен о том, что медиум-обманщик - злейший врагспиритуализма; его имя немедленно предается анафеме в специальныхизданиях, как только становится известно о любом случае мошенничества, иделают это сами спириты, которые осуждают.гиен в человечьем обличье. стем же негодованием, что и досточтимый профессор. Ведь никому не приходитв голову обвинить банки в том, что фальшивомонетчики используют их в своихгрязных целях. Более того, опускаться до такого уровня аргументации передпросвещенной аудиторией - просто даром время терять. Если бы профессорЧелленджер подверг сомнению религиозную сторону спиритизма, одновременнопризнавая связанные со спиритизмом явления, спорить с ним было бы гораздотруднее, но, отрицая решительно все, он поставил себя в весьма уязвимуюпозицию. Несомненно, профессор знаком с последними работами профессораРише,