Рубрика «на поэтической волне»

В декабре 1241 года умер хан Орды Угэдэй, что стало причиной возвращения Батыя на восток, с целью принять участие в избрании нового хана. В марте 1242 года началось обратное движение монголов через Боснию, Сербию и Болгарию.

Конец большого пути

Свищет, воет злая пурга

И поземкой метет по земле.

Старый воин Хара Толга

Дремлет, привычно сидя в седле.

Кто и чем его удивит?

Весь известный мир покорен

Непримиримый Ван-хан разбит,

Как и десятки враждебных племен.

Много лет в походах провел

Этот храбрый воин-монгол,

От верховьев реки Байн-гол

До Ливонского моря дошел

Этот преданный хану слуга –

Старый воин Хара Толга.

Крестоносцев железный строй

Разметал монгольский тумен.

Проиграли рыцари бой,

Впереди или смерть, или плен.

Усмехается Хара Толга,

Вспоминая тевтонских коней:

На таких не уйти от врага,

Тут монгольские кони сильней.

Вот и море. Прищурив глаз,

Смотрит сотник – не видно пути.

Все. Исполнен кагана приказ:

«До последнего моря дойти».

И, вручив магистру ярлык,

Повернули коней на восток.

Ведь монгол к воде не привык,

По волнам монгол не ездок.

И подсчитывает Хара Толга:

Сколько лет продолжался поход,

Сколько раз багульник расцвел,

Впереди – большой переход

До верховьев реки Байн-гол.

Сотник правит тризну коню

Из истории предков.

В 1211 г. бежавшие под натиском Чингисхана кидани, наводнили Среднюю Азию. Но уже семь лет спустя их государство вошло в состав Монгольской империи. Под властью монголов кидани (каракитаи) растворились в окружающих племенах, в частности найманах.

Военное поражение развеяло страхи перед военными силами чжурчжэней у многих подвластных им народов. К Чингисхану начали переходить со своими войсками командиры цзиньских приграничных частей — китайцы и кидани по национальности.

 

Старый сотник присел у огня

И слезу рукавом утер.

Потерял он в бою коня,

Погребальный разводит костер.

На саврасом верном своем,

Управляя конем без удил,

Сотник первым ворвался в пролом,

Трех киданей он зарубил.

А саврасый его озверел –

Он врага копытами бьет,

Злой кидань навел самострел –

Стенобитный таран-камнемет.

Взвился конь, как от роя пчел,

И с высокой стены упал.

Взвыл от злой досады монгол

И киданя стрелой достал.

И арканом волосяным

Прикрутил его к туше коня.

- Ты умрешь только вместе с ним,

Душу вынул ты из меня.

Спи, саврасый, последним сном,

Память я о тебе сохраню, -

Черный дым поднялся столбом,

Сотник правит тризну коню.

Я с детства слыхал про таинственный край –

Страну Эльдорадо – потерянный рай.

И с детства стремился попасть я туда,

Мечту не затмили былые года.

Мне надо, мне надо попасть в Эльдорадо,

Туда, где, наверное, ждет Шахрезада,

Где тени пиратов над грудами склада,

Мне надо, мне надо попасть в Эльдорадо,

И долгие годы искал я пути,

Как в рай мне проехать, как к счастью пройти,

Но мне объяснили: страны такой нет,

Что все это сказка, мираж или бред.

А мне все же надо попасть в Эльдорадо,

Где слезы давно уже льет Шахрезада,

Пусть нет там пиратов и выкопан клад,

Но я не сверну с полдороги назад.

Мне надо, мне надо попасть в Эльдорадо,

Где ждет – не дождется меня Шахрезада.

Ни горы, ни море – любви не преграда.

Мне надо, мне надо попасть в Эльдорадо,

Такая берет временами досада:

«Ау! Где же ты? Отзовись, Шахрезада!».

Но тихо и пусто, мерцает лампада,

И, значит, мне надо попасть в Эльдорадо.

Мне надо, мне надо попасть в Эльдорадо,

А вдруг не дождется меня Шахрезада,

Пусть там лабиринт, чародея засада,

Но, все же, мне надо попасть в Эльдорадо.

И, выйдя однажды из летнего сада,

Увидел – навстречу идет Шахрезада.

Сквозь слезы смеется: «Я долго ждала,

Но ты не пришел, и тогда я пришла».

Так вот ты какая, любовь и отрада!

Не нужен мне рай – он с тобой, Шахрезада,

И, если блеснет мне синь милого взгляда,

То, кажется, будто попал в Эльдорадо.

С тех пор ничего мне от жизни не надо:

Ни власти, ни славы – со мной Шахрезада,

Но, как отступает ночная прохлада –

Нет-нет, да вздохну по тебе – Эльдорадо.

 

 

Как-то древний мыслитель сказал:

«Жизнь – театр, где каждый – актер,

Где всегда переполненный зал,

И Господь для всех - режиссер».

И, хотя пожалеем не раз,

Согласившись считать жизнь игрой,

Пустяки – зато каждый из нас