Самая известная больница в мире

В отделении неотложной хирургической гастроэнтерологии Данилов встретил однокурсника, Вадика Везломова, ныне, разумеется, уже не Вадика, а Вадима Евгеньевича:

— Жена постоянно спрашивала: «Ну почему именно Склиф? Неужели больше негде работать? Разве нет в Москве больниц поспокойнее?» Я пытался объяснить, у меня ничего не получалось, трудно объяснить не врачу, почему ты работаешь в том или ином медицинском учреждении. В конце концов, я плюнул на все объяснения и ответил: «Потому что это самая известная больница в России. Только Склиф знают во всем мире!»

Это Данилов мог по старой памяти называть Вадиком солидного представительного мужчину в белом халате. Они сразу же одновременно узнали друг друга, удивились тому, что раньше не встретились («виноват» в этом был Вадик, который вначале повышал квалификацию на курсах, а потом почти сразу же ушел в отпуск), и после дежурства уселись поболтать и вспомнить былое «за рюмкой чая» у Вадика в ординаторской. Воскресное утро как нельзя лучше подходит для неспешных бесед, если, конечно, ты уже отдежурил – кругом тихо и спокойно.

Впрочем, «тихо и спокойно» – понятия весьма относительные, а в Склифе и подавно. Взорвется где-то бомба, упадет с моста автобус, даст утечку резервуар с ядовитым газом, столкнутся поезда или произойдет еще какая чрезвычайная ситуация – и нет уже никакого спокойствия в Склифе. Начинается аврал.

— Сработало?

— Сработало. А что, реально. Сам проверял. Где за границей ни скажи, что в институте имени Склифосовского работаешь, все говорят: «О, знаем, знаем!» Нас же в новостях то и дело показывают! Во Франции знают, в Германии, в Чехии, а в Анталии вообще был прикол – менеджер из отеля лежал у нас. Не здесь, правда, а во второй травме. О как!

Годы работы в Склифе превратили Вадика в местного патриота.

— А самый главный показатель знаешь какой? Бомбилы в Склиф дорогу никогда не спрашивают. Знают, где находимся! А попроси их в Первую клиническую отвезти, или в Кардиоцентр, или, скажем, в «Вишенку» (Институт хирургии имени A. B. Вишневского. — Прим. автора), так девяносто процентов сразу спросит: «Дорогу покажешь, брат?» Ты уже успел проникнуться?

— Честно говоря, нет, — признался Данилов. — Может, из-за того, что пока работаю не там, где хотел бы, а может, и потому, что Склиф очень большой. Подстанция или поликлиника – другое дело, они такие… камерные, к ним быстро привыкаешь. А Склиф…

— Склиф – это масштаб! — развел руками Вадик. — За это я его и люблю! Выхожу из оперблока, весь выжатый как лимон, иду по коридору, ногами шаркаю, а в душе – радость. Оттого, что настоящее дело делаю, Смерть от человеков пинками отгоняю, а не фурункулы зеленкой мажу в поликлинике!

— А при чем тут фурункулы? — Данилов не понял связи.

— Да был у нас один кадр. — Вадик скривился и презрительно махнул рукой, давая понять, что «кадр», о котором идет речь, его уважением не пользуется. — Кандидатскую защитил и ушел в газпромовскую поликлинику. Знаешь такую?

— Наслышан.

— Зарплата высокая, работа спокойная, и от дома пять минут на машине ехать. Все вроде бы хорошо, даже очень, а встретил я его однажды, так он мне в жилетку плакаться начал. Это несмотря на то, что, когда он здесь работал, отношения между нами были несколько напряженными. «Скучно мне, — говорит, — тоска, а не работа. Уходишь домой и вспомнить нечего, а рассказать – тем более». Обратно перейти, однако, не пытался. Стыдно. Уходил гоголем, а вернется мокрой курицей? Да и место уже занято было. Такие дела… Со временем ты сам все почувствуешь.

Данилов пил чай, а Вадик чередовал его с коньяком. Довольно скоро его настроение превратилось из мажорного в минорное.

— Одно лишь меня угнетает, — пожаловался он. — Отсутствие перспектив карьерного роста.

— Какие-то перспективы всегда есть, — заметил Данилов. — Вопрос в том, насколько они велики.

— У меня сложный случай. — Вадик налил себе еще коньяка. — Двойная непруха, если можно так выразиться. С одной стороны, по прямой расти некуда – все места плотно заняты, а на пенсию у нас рано не уходят. С другой – у меня нет шансов расти «вбок», потому что меня не любит Ромашов. А если тебя не любит Ромашов, на карьере можно ставить крест. Жирный такой крест, основательный.

— Сочувствую. Представь себе – у меня с Ромашовым тоже не сложилось…

Данилов рассказал случай с «получением взятки».

— Это фигня! — утешил Вадик. — Ты просто чуть было не попался на «горячем», такое бывает не так уж и редко. У меня все запущено – имел неосторожность поспорить с Ромашовым на пятиминутке и принародно доказать свою правоту. Дело было так. Поступил к нам мужик с острым гастродуоденальным язвенным кровотечением…

— Можно без подробностей? — попросил Данилов. — Я же не хирург, ты мне самую суть скажи…

— Суть в том, что Лаврентьич попытался доказать мне и заведующему, что мы действовали не совсем так, как надо. А я доказал обратное, да еще вякнул, что сам я, к примеру, никогда не стану лезть в дебри сосудистой хирургии, поскольку разбираюсь в ней слабо. Это был прямой бросок камнем в Ромашова, ведь он начал свой взлет к заоблачным высям как раз из сосудистой хирургии. Может, и не стоило этого говорить, но сказанного уже не вернешь. С тех пор у нас с Ромашовым «холодная вендетта».

— А тебя что больше привлекает – Склиф или карьера?

— Сам понять не могу. Пока вроде бы больше Склиф. Но к пятидесяти годам хочется уже подняться на ступенечку-другую. Хотя бы для самоуважения, ну, и материальная составляющая тоже играет свою роль. Иногда думаю – может, и правда надо было в Смоленск уехать?..

— А что в Смоленске? — Насколько Данилов помнил, Вадик был москвичом в бог весть каком поколении, ни чем не связанным со Смоленском. — Или жена твоя оттуда?

— Жена у меня из Коломны, оттого и рост у нее метр восемьдесят два. Настоящая «коломенская верста». А в Смоленске есть скоропомощная больница на восемьсот коек. Не какая-нибудь захолустная богадельня, а нормальный стационар, который во многом можно сравнить со Склифом. С тамошним замом по хирургии мы вместе в ординатуре учились. Он сам из Смоленска, после ординатуры вернулся домой и не прогадал – карьера в регионах куда легче делается. Приглашал меня на заведование, лапароскопическое отделение сулил, но я отказался. Может, и зря. Тем более что Смоленск не так далеко – всего четыреста километров, можно на каждые выходные в Москву приезжать, семью не перевозить…

— У тебя прослеживается прямая связь между приоритетами и напитками, — пошутил Данилов. — Пока ты пил чай – был патриотом Склифа. Как только начал налегать на коньяк – задумался о карьере. Из этого следует, что в глубине души тебя все же больше привлекает карьера, а не престиж того места, в котором ты работаешь.

— Наверное, — рассмеялся Вадик. — Это вечная человеческая проблема – и невинность соблюсти, и капитал приобрести.

— Я уже заметил, что все часто поминают Ромашова и почти никто и никогда – директора, — сказал Данилов.

— Директор института осуществляет общее руководство и попутно оперирует, чтобы не терять квалификацию. Следить за порядком ему некогда, да и незачем. Его дело – стратегия, и надо признать, справляется он с этим неплохо. Не то что его предшественник. А поначалу столько визгу было и воплей: «Как так можно – ставить руководить Склифом человека, всю жизнь проработавшего в плановой хирургии? Он же ничего в экстренной медицине не смыслит!» Я так считаю – у кого есть голова на плечах, тот во всем хорошо смыслит. А если вместо головы кочан капусты, то сам понимаешь…

Данилов вспомнил Гучкова, главного врача Московской станции скорой и неотложной помощи. Тот ни дня в жизни не работал в «скорой», что скоропомощные демагоги и критиканы неукоснительно ставили ему в вину. Однако, как считал Данилов, и не только он один, при Гучкове московская скорая помощь заметно изменилась в лучшую сторону. Данилов, как природный анархист, не испытывал никакого пиетета к начальству как таковому, но всегда старался смотреть на вещи объективно.

— Слушай, а что у вас так подозрительно спокойно? — спросил Данилов. — Мы с тобой полтора часа сидим в ординаторской, и никто сюда не зашел, в том числе и твой сменщик…

— Так сегодня дежурит наш заведующий. Он в своем кабинете сидит, все истории туда забрал… Что ему в ординаторской делать?

— Сам заведующий дежурит? — удивился Данилов.

Заведующие отделениями обычно не дежурят. И по должности не полагается, и спать дома приятнее, и вообще, как говорится, не царское это дело – горшки обжигать.

— А куда ему деваться? Летом половина народа в отпусках, те, кто остался, дежурят сутки через сутки или сутки через двое. При таком напряженном графике если кто-то заболевает, то затыкать дыру приходится своим руководящим телом. Да и вообще хирургу в любом случае надо дежурить, чтобы не расслабляться, не отрываться от народа и не скатываться в абстрактный идеализм.

— Абстрактный идеализм?

— Ну, это когда видишь действительность в оттенках розового цвета, — пояснил Везломов. — Сам понимаешь, что ночью все не так, как днем. Днем народу вокруг море, начальство на местах, поэтому порядка больше. А ночью все не так. Да что тебе объяснять, сам понимаешь… Поэтому когда начальство видит ночную жизнь своими глазами, оно задает утром меньше вопросов. В том числе и глупых.

— Это точно, — согласился Данилов.

Из гастроэнтерологии он отправился в первую травму к Полянскому.

С Полянским творилось неладное. Не столько с коленом, сколько с головой. От своего соседа по палате, пожилого профессора, он набрался мнительности и начал каждый день вываливать на Ольгу Николаевну новую порцию жалоб, по большей части надуманных. Злосчастное колено то болело, то чесалось, то, как казалось Полянскому, начинало отекать… А еще его волновал прогноз, в том числе и вопрос – будет ли левая нога вообще гнуться в колене? Данилов не исключал, что Катя могла подливать масла в огонь, охая и ахая над каждой жалобой Полянского.

Объяснения Ольги Николаевны и прямые призывы взять себя в руки, исходившие от Данилова, на Полянского действовали плохо. Он страдальчески морщился и говорил:

— Но я же ничего не выдумываю…

На самом деле он как раз только этим и занимался.

Во время пятничного обхода Ольга Николаевна сообщила, что в понедельник, во время совместного обхода с заведующим отделением, они решат вопрос о выписке Полянского на амбулаторное лечение. Сама она планировала выписать его в среду. Если, конечно, не произойдет ничего экстраординарного.

— Доброе утро всем! Ну как, уже научился бегать на костылях? — спросил Данилов, заходя в палату.

— Доброе утро, — ответил сосед-профессор, на секунду отрываясь от газеты.

— Привет! — улыбнулся Полянский. — Со вчерашнего дня никаких изменений. Спал, как суслик.

— Ты здесь набрал килограммов восемь, — оценил Данилов. — На казенных харчах.

— На казенных ничего не наберешь, наоборот – потеряешь. Это меня Катя кормит. Приносит каждый день кучу еды и очень расстраивается, если я чего-то не съедаю. Она такая заботливая.

— Ах ты мой маленький лялечка! Как же о тебе, таком бедненьком и несчастненьком Буратино, не заботиться? Как же не скрасить котлеткой твое страдание?

— Я прошу простить меня за вмешательство в вашу беседу, — сказал профессор, — но вы напрасно иронизируете по поводу котлет, которые готовит Катя. Мне посчастливилось попробовать разные варианты – куриные, рыбные и из телятины, и могу вас заверить, что это настоящий кулинарный шедевр. А какие у нее пирожки!

— Как она только успевает, работая и ежедневно просиживая по нескольку часов около тебя, еще и пирожки печь? — удивился Данилов.

— Любовь толкает еще и не на такие жертвы, — назидательно заметил Полянский.

— Любовь – это хорошо! — Данилов присел на кровать к Полянскому и предложил: – Нет желания прогуляться? До лифта и обратно?

Полянский все понял и ответил, что желание есть. Выйдя за пределы отделения, Данилов остановился, подождал, пока Полянский для пущей устойчивости привалится к стене, и сказал:

— Тут такое дело, Игорь, очень деликатное. С Ольгой Николаевной у меня чуть было не завязался роман…

— Нетрудно было догадаться, — улыбнулся Полянский.

— Почему? — опешил Данилов.

— Ну, хотя бы по тому, как ласково она на тебя смотрит.

— Ну ты и глазастый…

— Скажем так – не слепой, — скромно поправил Полянский.

— Угу-м… Так вот, мне бы, честно говоря, не хотелось бы ходить у нее в должниках, понимаешь меня.

— Понимаю, Вова, признательность чревата…

— Вот-вот. Поэтому я хотел бы просить тебя…

— Я все понял, можешь не беспокоиться. В должниках ты не останешься. Я в полной мере оценил доброе отношение и терпение Ольги Николаевны, особенно с учетом Катиной выходки, и в долгу не останусь. И тебя в долгу не оставлю. Сколько с меня причитается?

— Да ты все не так понял, Игорь! Вот не надо перебивать и домысливать. Я имел в виду, что тебе стоит поблагодарить ее перед выпиской за все хорошее, цветы преподнести, конфеты, ну, может, вина какого… Чтобы выглядело все так, что она сделала тебе доброе дело, а ты поблагодарил. Чтобы это было ваше дело, а не мое.

— Чтобы тебе не пришлось вместо меня ее благодарить.

— Вот-вот! Договорились?

— Договорились. А она очень милая. Если бы у меня не было бы Кати…

— Полянский, ты неисправим! — Данилов шутливо погрозил другу пальцем. — Катя делает такие вкусные котлеты…

— А у тебя есть Лена, которая тоже, как я помню, неплохо готовит, — парировал Полянский. — Но это же не означает, что тебе нельзя любоваться красотой других женщин. А с Ольгой Николаевной у тебя что-то было или просто предпосылки складывались?

— Хорошая сегодня погода, — ответил Данилов, переводя взгляд на потолок. — Солнце светит в синем небе, птички поют, луга колосятся. Чувствуешь, какой свежий воздух?

— Чувствую, — ответил Полянский. — Дышу полной грудью. И не надо лезть в бутылку, я просто задал вопрос.

— Давай вернемся в палату и полюбуемся видом из окна, — предложил Данилов.

Двери одного из лифтов раскрылись, выпуская Катю. В правой руке она держала пакет с провизией.

— О, какая встреча! — обрадовалась она, звучно чмокая Полянского в небритые щеки.

Данилову досталась дежурная улыбка. И то хлеб.

— Что вы тут стоите? Ты не устал? Ой, у тебя весь лоб мокрый! Ты вспотел! — Катя с ходу начала проявлять заботу. — А почему ты не в палате?

— Нам пришлось уйти, — ответил за Полянского Данилов.

— Почему?

— Профессор пригласил к себе девушку и попросил нас погулять полчаса, — продолжил Данилов, незаметно для Кати подмигивая Полянскому.

— Как это «погулять»? Он что, с ума сошел?! — возмутилась Катя.

— Осталось всего пять минут, — посмотрев на часы, сказал Данилов. — Давайте уж подождем, не будем портить человеку удовольствие.

— Хорошо, — нехотя согласилась Катя. — А что за девушка?

Полянский держался хорошо, во всяком случае сохранял серьезное выражение лица.

— Обычная девушка по вызову, — пожал плечами Данилов и добавил: – Профессор очень радовался тому, что она не стала требовать надбавки за визит в больницу. Согласилась по обычной цене…

— Он и мне предлагал, — вступил в розыгрыш Полянский. — В складчину. Но я отказался.

— Я тебя понимаю, — кивнул Данилов. — С Катей ее и сравнивать нельзя!

— Еще чего не хватало – сравнивать меня с какой-то проституткой! — возмутилась Катя. — А профессор ваш тоже хорош! На вид такой интеллигентный…

— Не судите его строго, — вступился за ни в чем не повинного профессора Данилов, — ему же надо как-то бороться с застоем в малом тазу. А то ведь это чревато разными нехорошими осложнениями!

— Старый развратник! — Катя не желала менять гнев на милость. — Он женат! Вот пусть бы с женой и лечил свой застой! И в малом тазу и в большом! О, неужели все мужчины такие?!

Пакет мешал картинно заламывать руки, поэтому Катя опустила его на пол.

— Игорь – не такой! — вставил Данилов, внутренне содрогаясь от смеха. — Совсем не такой.

— Да, я знаю, что он меня любит. — Катя немедленно вознаградила Полянского серией поцелуев. — Он не станет приглашать девочек по вызову. Я права, Гоша?

— Не стану! — эхом откликнулся Полянский, перекидывая костыль из правой руки в левую, чтобы можно было обнять Катю.

— Осторожней, Гоша! — снова заволновалась она. — Не упади!

— Пожалуй, нам можно вернуться в палату, — сказал Данилов еще раз, для правдоподобия бросив взгляд на часы. — Время истекло.

Он уже собирался уходить и мог бы спуститься вниз прямо сейчас (Катя спокойно справилась бы с сопровождением Полянского до палаты), но ему хотелось взглянуть на сцену встречи профессора с Катей.

Обратный путь занял вдвое больше времени, потому что Катя постоянно путалась под ногами (точнее, под ногами и костылями) у Полянского. У двери в палату она остановилась и обернулась к Данилову:

— Владимир, посмотрите, пожалуйста, ушла ли эта… особа.

Данилов вошел в палату и сделал приглашающий жест рукой – заходите, не помешаете.

При появлении Кати профессор оживился, расплываясь в улыбке:

— Здравствуйте, Катюша! Рад вас видеть! Вы – добрая фея нашей палаты.

— Здрссссс… — по-змеиному прошипела Катя, избегая глядеть в сторону «старого развратника».

Данилов посмотрел на обескураженного профессора и закатил глаза к потолку – мол, не в духе девушка. Профессор едва заметно кивнул в ответ и привычно отгородился от мира газетой.

— Ну мне пора, — сказал Данилов. — До среды. Если все сложится хорошо и тебя выпишут – приду помахать ручкой. Если нет – просто навещу.

— Я думаю, что Гоша вполне может лечиться амбулаторно, — авторитетно, словно какое-нибудь светило травматологии и примыкающей к ней ортопедии, заявила Катя. — Тем более что я буду рядом!

— Разумеется, — согласился Данилов.

Если раньше Катя убеждала Полянского не спешить с выпиской и «полечиться как следует», то сейчас ей явно не хотелось, чтобы ее дорогой и любимый Гоша надолго оставался в компании развратного соседа. Со «старого развратника» станется, еще втянет Гошеньку в какую-нибудь оргию!

Ради этого Данилов и сымпровизировал свой розыгрыш. Если Катя не будет поддерживать Игоря в его заблуждениях, вся мнительность быстро исчезнет.

На прощание Данилов незаметно для Кати погрозил Полянскому кулаком – смотри, не выдавай, не вздумай признаться Кате, что ее разыграли! Полянский движением век показал, что все понял.

На улице было малолюдно. «Если ты выспался на дежурстве, то идти домой в воскресенье просто глупо», — подумал Данилов и позвонил жене.

— Я стою на Сухаревской площади, — сказал он после обмена приветствиями, — и думаю – а не закатиться ли нам куда-нибудь? Погулять, и вообще… У меня романтическое настроение.

— У меня тоже романтическое настроение, — ответила Елена. — Пять минут назад мой сын сказал мне, что я ничего не понимаю в современной музыке и вообще отстаю от времени.

— Ты попросила его немного потише слушать Тимати? — предположил Данилов.

— Хуже, я сказала, что мне не нравится Пинк. Хорошо, что хоть старухой не назвали…

— Во время прогулки можно наломать подходящих веток, — предложил Данилов.

— Зачем?

— Будут розги.

— Это хорошая идея! — одобрила Елена. — Так ему и скажу – ушла за розгами… Пусть помучается.

— Глядишь, и раскается, — поддержал Данилов. — Где тебя ждать?

— Давай у «Макдоналдса» на Сухаревской.

— Тогда лучше на Чистых прудах у памятника. Пока ты приедешь, я неспешно прогуляюсь.

— Хорошо, на Чистых прудах так на Чистых прудах…

Мимо Данилова, воя сиренами, пронеслись одна за другой четыре машины скорой помощи. По тому, что соседнее с водителем место во всех машинах пустовало, Данилов сделал вывод, что «скорые» ехали не на вызов, а с вызова – везли пациентов в Склиф. Причем пациентов тяжелых, требующих внимания в пути, иначе какой смысл всей бригаде ехать в салоне.

— В Склиф повезли! — сказал один из прохожих.

«Самая известная больница в мире», — вспомнил Данилов слова Везломова.

Глава тринадцатая

Дипломатическая миссия

По поводу выписки Полянского было у Данилова какое-то неясное предчувствие. Как-то не верилось ему, что Полянский может выписаться домой без сюрпризов.

Когда выписка перенеслась со среды на пятницу (во вторник вечером Полянский упал в палате, и ему пришлось задержаться для того, чтобы сделать контрольный снимок), Данилов решил, что вот он – сюрприз, и успокоился.

В пятницу Данилов тоже дежурил – доктор Агейкин попросил поменяться с ним сменами, а потом мог отдыхать целых пять дней. Прямо мини-отпуск.

Где-то около полудня Данилов забежал в первую травму, пожелал Полянскому счастливого пути и пообещал в воскресенье навестить его дома – принести чего-нибудь сладкого и отметить выписку.

— Катя звонила, уже едет, — доложил Полянский.

Он уже собрался в дорогу – пакет с вещами стоял возле тумбочки.

Перевозку, которая приедет неизвестно когда, Полянский ждать не собирался. Катя, злоупотребив служебным положением, организовала ему микроавтобус, на котором обычно разъезжала съемочная группа. Поскольку микроавтобус был выделен строго по времени, а ехать предстояло далеко, Катя очень торопилась.

Розовым смерчем влетела она в отделение, заскочила в ординаторскую, где, рассыпаясь в благодарностях, истекая признательностью и раскаиваясь в своих необдуманных поступках, вручила Ольге Николаевне цветы, конфеты и бутылку коньяка Hennessy, а затем помчалась в палату. По дороге высмотрела в коридоре санитара и наняла его для срочной доставки Полянского к микроавтобусу, заплатив вперед сто рублей.

В палате облобызала Полянского, помогла ему усесться в кресло-каталку, которое следом за ней вкатил санитар, сухо попрощалась с профессором (про розыгрыш Полянский так и не раскололся) и покинула палату в авангарде процессии.

В суматохе зацелованный до асфиксии Полянский напрочь позабыл о таких вещах, как выписка из истории болезни и больничный лист. Катя, упивавшаяся важностью и ответственностью своей миссии, тоже о них не подумала. В результате где-то через час после отъезда Полянского Ольга Николаевна позвонила в приемное отделение токсикологии, попросила к трубке Данилова и сообщила:

— Наш Полянский забыл взять выписку и больничный лист. Что будем делать?

Что можно сделать в такой ситуации? Позвонить Полянскому, чтобы тот вернулся, или забрать больничный лист и выписку, чтобы завтра, после дежурства, отвезти ему? Откладывать нельзя – Полянский должен продолжать лечение по месту жительства, а задним числом ему там никто больничный не отметит.

— Я к вам забегу, — пообещал Данилов. — Только историю оформлю…

Пока он оформлял одну историю болезни, «скорая» привезла нового пациента.

— Мы вчера отмечали пятидесятилетие нашего шефа, и я, кажется, отравился грибами…

— Давайте начнем с жалоб, — сказал Данилов. — А заодно снимем рубашку и приспустим джинсы…

Когда бригада скорой помощи ждет твоего ответа «принял – не принял», расспросы лучше совмещать с осмотром. Ради экономии времени.

— Жалобы у меня на слабость, рвоту и понос.

— Язык покажите, пожалуйста… Когда что началось?

— Вырвало вчера вечером, два раза подряд, я сначала не придал значения, подумал, что просто объелся… Люблю, знаете ли, покушать…

— Это заметно, — сказал Данилов, пальпируя живот, возвышавшийся подобно холму. — Здесь болит?

— Нет.

— А здесь?

— Покалывает.

— Что ели? Перечисляйте по порядку.

— Много чего… Нарезки разные, винегрет, оливье, грибочки…

— Какие?

— Соленые, как называются, не знаю, грибы они и есть грибы.

— Хорошо, если соленые, то уже ясно, что не шампиньоны. Что еще?

— Селедку ел, семгу, курицу-гриль…

— Вот здесь, когда нажимаю, больно?

— Немного… Доктор, можно прерваться? Мне надо…

— Таня, проводите, пожалуйста, товарища, — попросил Данилов.

Таня увела мужчину в туалет.

— Доктор, мы не можем столько ждать, — сказал врач скорой помощи. — Он там, может, сорок минут просидит…

— В подобной ситуации обычно управляются быстрее, — ответил Данилов. — А подождать вам придется. Сами виноваты – привезли в токсикологию пищевую токсикоинфекцию под видом отравления грибами.

— Я покурю пока. — Фельдшер вышел.

— Давайте присядем и все обсудим, — предложил Данилов.

Врач нехотя сел рядом с ним на кушетку.

— Первое – здесь нет тяжелого отравления токсинами, так ведь?

— Ну, это как сказать…

— Мужик в сознании, состояние средней тяжести, понос, слабость… Почему вы уцепились за грибы? Он же перечислил такое количество продуктов… Да от этого «ассорти» желудок сам по себе расстроится! Мел все подряд…

— Вот вы говорите так, а привезешь в инфекцию, они уцепятся за грибы и начнут вопить: «Вези в Склиф!»

— А вы аргументируйте! — посоветовал Данилов. — И потом – я вам напишу отказ, вы на меня сошлетесь и никаких претензий к вам не будет!

Доктор вздохнул и ничего не ответил.

Сам больной обрадовался тому, что его не взяли в Склиф. Его можно было понять – отравление грибами звучит куда как более грозно, нежели «пищевая токсикоинфекция». Его еще не успели увезти, как приехала очередная карета скорой помощи и привезла женщину, попытавшуюся после ссоры с мужем отравиться таблетками имована. Пациентка оказалась не из приятных – отчаянно истерила, не желала госпитализироваться, угрожала, умоляла и довела всех до белого каления, а Данилова – до головной боли.

Следом за истеричкой в приемное явилась женщина, заявившая, что хочет поговорить с дежурным врачом с глазу на глаз. Данилов, вызванный охранником, заявил, что с глазу на глаз он обычно беседует с женой, а на работе предпочитает общаться при свидетелях. Свидетелями были охранник и Таня. Вести разговор при них таинственная незнакомка не пожелала. Фыркнула, развернулась и ушла по направлению к кардиологическому корпусу.

— Голимая подстава! — высказался вслед ей охранник.

— Вопрос – чья? — вслух подумал Данилов.

— Как «чья»? — удивился охранник.

— Владимир Александрович не понял, кто это так развлекается, — пояснила более догадливая Таня, — наша администрация или ребята в погонах.

— Какая разница? — пожал плечами охранник. — Отфутболили, и все дела. С утра мужик подходил, интересовался, нельзя ли у нас лекарства купить. Я его в аптеку отправил…

Разжиться в Склифе лекарствами желающих хватает. Кто-то пытается сделать это по старой памяти, ведь в 90-е годы, как утверждает молва, в некоторых отделениях торговали учетными препаратами почти в открытую. Некоторые сотрудники даже закупали пользующиеся спросом лекарства на стороне и продавали их на работе – как пациентам Склифа, так и посторонним: «Деньги не пахнут». Некоторые считают, что в таком большом учреждении, как Склиф, списать пару упаковок того или иного препарата не составляет труда. В общем, народная тропа, будучи протоптанной, уже не зарастает.

Данилов совсем забыл о Полянском и его больничном листе. А тут еще один за другим в реанимацию поступила бригада сантехников из трех человек, отравившаяся метаном, и врачи реанимации попросили Данилова помочь, потому что у них буквально не хватало рук.

Сантехники пострадали по своей вине – легкомысленно пренебрегли правилами безопасности. Не обследовали предполагаемое место работы специальным прибором, выявляющим наличие опасных газов, и не взяли с собой противогазы. В результате двое потеряли сознание прямо на рабочем месте, а один успел выбраться наружу и, прежде чем отрубиться, позвал на помощь.

— Когда люди научатся думать головой, а не попой, мы останемся без работы! — сказал в сердцах один из реаниматологов.

— Не беспокойтесь, — «утешила» его одна из сестер. — На наш с вами век работы хватит!

«Печально все это, — подумал Данилов, устанавливая подключичный катетер одному из сантехников. — Еще четыре часа назад это были здоровые, полные сил мужики. У каждого имелись свои планы как на ближайший вечер, так и на всю оставшуюся жизнь. А что теперь? Еще не факт, что вообще придут в себя. Кому это надо? Как все глупо…»

Подобные мысли о несовершенстве бытия приходили к нему давно, еще со времен работы в скорой помощи. Когда-то, еще в студентах, Данилов склонен был верить в то, что окружающий мир устроен разумно и логично. По мере взросления и накопления опыта, особенно врачебного, он все больше и больше убеждался в том, что никакой логики в устройстве мира нет. Есть только хаос и определенные причинно-следственные связи, большей частью – неподвластные разуму.

Самое стройное и грамотное, на даниловский взгляд, объяснение придумали индусы. Поступки, совершенные в прошлой жизни, влияют на все, что творится в этой. Гениальное решение, особенно с учетом того, что о прошлой своей жизни, если таковая вообще была, никто ничего не помнит. Связей не проследить, до первопричин не докопаться, а значит, и опровергнуть нельзя.

«Индус бы сказал, что все четверо в прошлой жизни изрядно грешили, всячески пачкая свою карму, и за это несут наказание, — подумал Данилов. — Интересно, а реанимация в Индии есть?»

Когда Данилов собрался идти за больничным листом Полянского, на часах было без двадцати восемь. В надежде на то, что Ольга Николаевна может дежурить, Данилов позвонил в первую «травму» и узнал два огорчительных факта. Ольга Николаевна не дежурила и не оставила перед уходом ни дежурному врачу, ни дежурным сестрам ничего для передачи.

Сегодня дежурил доктор Вагин, который вошел в положение и дал Данилову номера домашнего и мобильного телефонов Ольги Николаевны.

Прежде чем беспокоить ее, Данилов позвонил Полянскому. Вдруг тот вспомнил про больничный и отправил за ним Катю?

Увы, про больничный и выписку Полянский вспомнил только с подачи Данилова.

— Блин! Как же это я? Совсем из головы вылетело! Что же теперь делать? Мне же в травмпункт надо! Катюша, ты сможешь завтра подъехать в Склиф?

— Завтра суббота, — напомнил Данилов.

— А мне ведь завтра в травмпункт…

— Что, не могли тебе до понедельника больничный продлить?

— Не знаю, что они там могли, но Ольга Николаевна сказала, что в травмпункт на следующий день после выписки…

— Ладно, жди, — распорядился Данилов. — Я тебе перезвоню.

Помянув про себя недобрым словом забывчивого Полянского и его шебутную подругу, Данилов позвонил Ольге Николаевне.

— Мой грех! — повинилась она, совершенно не удивившись звонку Данилова. — Я сунула выписку с больничным в сумку, чтобы не пропали, да так и утащила домой… Совсем про них забыла. Извини меня, пожалуйста…

— Это наш общий грех, — ответил Данилов. — Ты завтра, случайно, не дежуришь?

— Нет.

В разговоре возникла пауза.

— У меня сейчас просто нет сил снова выходить из дома, — призналась Ольга. — Я из отделения ушла всего час назад. Сейчас лежу трупом и собираюсь с силами, чтобы приготовить ужин. Давай я завтра встану пораньше и к восьми подвезу тебе эти проклятые бумажки, а?

Последняя фраза была сказана с такой надеждой на то, что слишком рано вставать не придется, что только конченая сволочь могла сказать: «Хорошо, привози утром».

Данилов не был сволочью, тем более конченой. Поэтому он ответил:

— Не стоит так утруждаться, я могу сам зайти после дежурства, если это удобно.

— Конечно, удобно. Заходи.

— Тогда напомни адрес…

Затем Данилов сделал еще два звонка – обрадовал Полянского и предупредил Елену, что завтра вернется домой ближе к вечеру.

Положив трубку, он задумался: случайно ли Ольга унесла домой документы Полянского или же сделала это намеренно? Решил, что, скорее всего, случайно, не дети же, в конце концов, чтобы прибегать к подобным уловкам.

В первом часу ночи к Данилову «самотеком» явился не кто иной, как доцент Холодков с кафедры клинической токсикологии. Приехал, как сам сказал, на такси. Взъерошенный, небритый, с трясущимися руками и бегающим взглядом, воняющий перегаром на всю смотровую.

Данилов вначале не поверил своим глазам, даже хотел ущипнуть себя, думая, что видит сон.

— Меня надо уложить и полечить. — Холодков распоряжался в приемном отделении как на кафедре. — И чем скорее, тем лучше…

— Положим, Владимир Самсонович, — ответила за Данилова Таня. — Кардиограмму снимать будем?

— Будем! — кивнул доцент.

— Тогда вы пока раздевайтесь… — сказала Таня, указывая Данилову глазами на дверь.

— Иногда бывает такое, Владимир Александрович, — сказала она в коридоре. — Мы ему сейчас глюкозу прокапаем, витаминчиков сделаем, снотворного дадим, а утром посмотрим. Он больше чем на два дня не залеживается…

— Где? — спросил Данилов.

— У нас, в приемном, — как само собой разумеющееся ответила Таня. — Историю мы на него не заводим, лекарства списываем на кого-нибудь другого.

— Разве так можно?

— Все в курсе, Владимир Александрович, — успокоила Таня. — Не стану же я вас обманывать. К вам не будет никаких вопросов, вот увидите. Ни у кого, ни у нашей администрации, ни у институтской. Что ж теперь поделать, если у человека слабость к этому делу. Не чужой ведь… Вы можете идти в ординаторскую, а я сама с ним займусь.

— Нет уж, займусь я им сам! — твердо ответил Данилов. — Оформлять, так уж и быть, не стану, но осмотреть осмотрю.

Холодков осмотру не сопротивлялся, на вопросы отвечал охотно и вообще держался дружелюбно. Данилов поймал себя на мысли о том, что пьяный доцент нравится ему гораздо больше трезвого. Никакой заносчивости, никакого апломба, никакого негатива по отношению к окружающим. Напротив – сплошной позитив.

— Спасибо вам, Сережа. — Холодков упорно называл Данилова Сережей или Сергеем Ивановичем. — Я сейчас пойду отдыхать, но если вам потребуется моя помощь – будите, не стесняйтесь. Даже если просто совета спросить…

— Золотой вы человек, Владимир Самсонович, — улыбнулась Таня.

— Когда выпью – да! — подтвердил Холодков. — Спокойной ночи, Сережа!

— Спокойной ночи, — ответил Данилов, думая о том, как будет весело, если сейчас к нему в приемное нагрянет линейный контроль департамента здравоохранения.

Линейный контроль департамента здравоохранения – это не местная администрация. Это люди, четко нацеленные на поиски нарушений. У линейных контролеров есть свой негласный план, и в каждом месте, куда их заносит нелегкая, они непременно что-нибудь находят. Ибо как не существует человека без недостатков, также и не существует учреждения без нарушений.

«Ладно, отбрешусь как-нибудь, — решил он. — Капельница долго стоять не будет, скажу, что сотрудник кафедры заработался, не успел уехать домой и попросился переночевать в приемном на свободной койке. За это много не нагорит, ну, напишут в журнал замечание, и ладно. Наши поймут».

Каждое учреждение здравоохранения должно иметь особый журнал для замечаний линейного контроля. Пронумерованный, прошнурованный и опечатанный. О визите линейного контроля дежурный врач докладывает на пятиминутке во время отчета и предъявляет руководству журнал. Руководство знакомится с выявленными недостатками и немедленно их устраняет.

График посещений того или иного учреждения линейным контролем зависит от множества самых разных причин. Предсказать, хотя бы ориентировочно, появление линейного контроля практически невозможно. Могут и год не появляться, а могут на неделе два раза нагрянуть. Существует только одно неизменное правило – линейный контроль всегда приезжает некстати. «Не ждали?» – довольно потирают руки контролеры и начинают делать свое дело. Хорошо зарекомендовавший себя контролер (иначе говоря, тот, кто способен, образно говоря, найти лед в кипятке) может рассчитывать на хорошую должность в системе, уже не разъездную, а, если так можно выразиться, стационарную.