Дыханием ослепит человека, взглядом обратит в пепел

 

Бирманский Нага напоминает китайского дракона. Никто точ­но не знает, откуда ведет свое происхождение это мифическое соз­дание. В некоторых пагодах, особенно Верхней Бирмы, нередко можно увидеть статую сидящего Будды с обвитой вокруг него змеей. Предания так объясняют эту деталь.

Однажды, когда Будда сидел под баньяном, разыгралась страшная буря. И король Нага, огромный змей, прикрыл его своим телом, семь раз обвившись вокруг него.

Так Нага был признан буддизмом; здесь и конец истории. А начало?

Трудно разобраться в добуддийских культах. Хроники, ар­хеологические находки содержат лишь фрагментарные сведения. Одна из легенд рассказывает о короле Прома, женившемся на принцессе-нага. Другая, связанная с именем паганского короля Кьянситты, рассказывает, как Нага охранял будущего владыку в детстве и не раз спасал от недругов.

Нага могуществен. Своим горячим дыханием он может осле­пить человека, а взглядом — испепелить его.

Лишь перед птицей Галоун Нага пасует: Галоун сильнее его. В поединках она неизменно берет верх и с удовольствием поедает мясо поверженного Нага. Вот почему Нага, хотя и умеет летать, старается не подниматься в воздух, чтобы не подвергнуться на­падению птицы.

Нага предпочитают жить глубоко под землей или на дне мо­рей. Это они, разгневавшись, вызывают землетрясения. А те, что лежат под водой, создают огромные и опасные водовороты.

Нага могут принимать человеческий облик. Обычно это слу­чается, если они влюбляются в простых смертных. Принцы и принцессы нага бывают необыкновенно красивыми, и никто не догадывается, что это не люди. Когда такая красавица вступает в брак с человеком, то вместо того, чтобы родить ребенка, она откладывает змеиное яйцо. Только так можно распознать, что это не женщина, а нага.

Нага — одно из самых популярных существ в бирманской мифологии. В его тени прячутся два других — птица Галоун и полуптица-получеловек Кейнета.

БИЛУ — ЧУДОВИЩЕ С ОТВРАТИТЕЛЬНЫМ ЛИЦОМ

 

Чудище с огромными ушами и острыми клыками — популяр­ный персонаж бирманских сказок, распространенный сюжет у резчиков по дереву. Фигурки билу вырезают из тика и слоно­вой кости. Их изображения заполняют подворья пагод и полки лавок на базарах. Билу прошли тот же путь перерождения, что и остальные герои поверий. Зловещие создания, соприкоснувшись с Буддой, как по мановению волшебной палочки, изменили свой жестокий характер.

На склоне Мандалайского холма я набрела на скопище фигу­рок билу, склонившихся в глубоком поклоне в направлении вер­шины холма, где стоит статуя Будды.

Не могла понять, в чем дело.

— Тюнтин, объясни, пожалуйста, что они тут делают? Билу... в таком священном месте?

Тюнтин усмехнулся, но был снисходителен к моему невеже­ству.

— Говорят, раньше в этих краях жили билу. Люди обходили стороной эти места. Случайно забредшего человека они разрыва­ли на куски и поедали.

Но когда на холме поставили пагоду, все билу стали покло­няться Будде и уже никогда не вредили людям. Так рассказы­вают старые люди.

«Наверное, в этом есть закономерность,— подумала я,— если даже билу, существа злые и безобразные, «реабилитированы» буддизмом».

В легендах Великий учитель даже решал споры между людь­ми и чудищами. Вот одна из них.

Однажды к Будде, читающему проповедь, подбежала женщи­на. Она задыхалась от волнения и была вся в слезах. Женщина положила к ногам Будды свое только что родившееся дитя и умо­ляла о помощи.

Каждый раз, когда у нее рождался ребенок, появлялась страшная великанша-билума и поедала его. Вот и теперь чудище стоит в стороне, ожидая жертвы.

Будда успокоил бедную мать и ласково подозвал великаншу. Он объяснил им, что в прежней жизни великанша была ланью, а женщина — тигрицей, поедавшей ее детенышей. Вот почему теперь «бывшая лань» мстит «бывшей тигрице».

Глубоко потрясенная услышанным, билума поклялась ни­когда больше не приносить вреда людям. Женщина сжалилась над нею и взяла ее к себе в дом. Не осталась в долгу и великан­ша: она давала такие мудрые советы, когда начинать сев риса, где выбрать участок, что женщина очень скоро разбогатела.

С тех пор все жители деревни приходили к билуме за совета­ми, всем она помогала, и ее очень полюбили в деревне.

ТАМ, ГДЕ СТОЯТ ПАУНЫ

 

Если перед въездом в деревню стоят врытые в землю стол­бы — пауны, значит, ее жители верят в духов. Паун, отдаленно напоминающий индейский тотемный столб, украшен резьбой, а вверху раздваивается, как мальчишеская рогатка.

В Бирме живут около ста народов, стоящих на разных ступе­нях социального и экономического развития. В глухих горных районах есть малые народы, которые цивилизация веками об­ходила стороной. Жизнь их регламентируется верованиями и обычаями предков.

Так, до недавнего времени чины татуировали тело от ушей до икр магическими знаками. По старинным поверьям, это делало воина неуязвимым для стрел и копий врага. По рисунку татуировки можно было определить, к какому племени принадлежит человек.

Лицо было принято «разрисовывать» мелкими кружочками, располагая их продольными рядами: пять у женщин, шесть у мужчин. Кроме того, наносились точки вдоль носа и подбород­ка. Считалось, что женщина, вышедшая замуж без кружков на лице, будет бесплодна и несчастлива, а умершая без татуировки на шее попадет в страну злых духов.

Теперь, однако, охотников покрывать тело магическими ри­сунками становится все меньше, несмотря на то что вместо ста­ринного пучка заостренных бамбуковых игл мастера татуировки пользуются специальными машинками. Обычай уходит в прош­лое.

В ОДНОМ ИЗ СЕМИ ДОМОВ ОТЫЩЕТЕ КОЛДУНЬЮ

 

В отдаленных горных провинциях люди продолжают жить в плену суеверий и по сей день.

Несколько лет назад недалеко от городка Лойко в деревне была вырезана целая семья из-за того, что все они... «были кол­дунами, наславшими ужасную болезнь на родственников мсти­телей».

Когда специальная комиссия Союзного апелляционного суда приехала расследовать этот случай на месте, слугам закона пришлось нелегко. Большинство опрошенных свидетелей под­твердили факт колдовства, нисколько в нем не сомневаясь. Они даже перечисляли признаки, по которым легко распознать кол­дунов. Днем такие люди не отваживаются смотреть собеседнику в лицо, отводят глаза в сторону или смотрят в землю. Ночью от них исходит синее сияние...

Судьи обратились к совету старейшин деревни и услышали:

— Да, колдуны в этих местах есть, и немало. Другое дело, что нельзя чинить над ними самосуд, убивать их. По традиции, если кто-нибудь из поселян подозревается в черной магии, его вначале предупреждают. А если это не помогает — изгоняют из деревни.

Что оставалось делать защитникам правосудия? Они созвали старейшин всех окрестных деревень и долго втолковывали им, что больных следует отвозить в больницы, оказывать им врачебную помощь, а не искать причин «порчи».

К сожалению, подобное происшествие не единственное.

Как его рассматривать? Как обычное убийство? Или учиты­вать власть суеверий над людьми? А как поступать с местными обычаями, зачастую противоречащими государственным зако­нам?

Там же, где дело касалось небирманской народности, решение могло быть истолковано как ущемление прав национальных меньшинств.

После долгих обсуждений специалисты пришли к выводу, что пора выработать правовые кодексы для отдельных районов страны с учетом местных, национальных традиций и обычаев.

И все же время ворожбы и жертвоприношений духам прохо­дит. Все больше людей в самых глухих уголках начинают пони­мать, что помощи надо искать не у шаманов, а у людей в белых халатах, а молитвам и заклинаниям предпочитать лекарства. Жизнь меняется, изгоняются невежество и фанатизм. Некогда заброшенные окраины сегодня преодолевают вековую косность.

ПАДАУН — «ЖЕНЩИНЫ-ЖИРАФЫ»

 

У каждого народа свой взгляд на красоту.

«Чем длиннее шея, тем красивее женщина»,— убеждены муж­чины народности падаун, живущей в горах на северо-востоке Бирмы, в бывшем княжестве Монгпай. А представительницы слабого пола этой народности следуют правилу: шея должна быть втрое длиннее обычной.

За окном нашей машины мелькают шанские селения. Хижины в окружении рощиц масличных и арековых пальм. В огородах трудятся мужчины в черных широких штанах и куртках, с но­жом за поясом. Женщины хлопочут у открытых глиняных оча­гов или стирают у ручьев белье, выколачивая его о камни.

На шоссе лежит толстая, в руку, темно-серая змея. Тюнтин отчаянно гудит. Но змея, пригревшись на солнце, не шелохнется. Тогда, ворча и кряхтя, он осторожно объезжает ее по самому краю обрыва. Как истый буддист, он никогда не лишит жизни живое существо, даже если это связано с риском для себя.

Стоп! У въезда в деревню стоят святилища духов — пауны. Не здесь ли живут падауны? С любопытством смотрю по сторонам в надежде увидеть хотя бы одного человека. Но вокруг ни души.

Друзья предупреждали нас, что падауны довольно замкнуты, неохотно вступают в контакт с чужеземцами, прячутся от фото­объективов...

Деревня словно вымерла.

И вдруг вижу: у хижины, в рассеянной тени акации, сидит девочка лет пяти и старательно трет песком закопченный медный казан. У ее ног суетится маленький, похожий на куничку зве­рек — мангуста. Девочка то изо всех сил скоблит посуду, то иг­рает с мангустой. Она подставляет ладонь — зверек мгновенно усаживается на нее, беспокойно поводит розовым носом и прыж­ком взбирается на плечо. Девочка смеется, стряхивает зверька и снова принимается за работу. Лохматый рыжий пес, внимательно наблюдая за происходящим, радостно повизгивает. Видно, что и ему хочется включиться в эту веселую возню. Красные стрекозы летают над высокой сухой травой. И все, от земли до неба, залито солнцем, уже готовым вот-вот уйти за горизонт.

Ну можно ли проехать мимо такой картины, не запечатлев ее?

Увлеченная игрой, девочка не заметила, как я подошла и настроила фотообъектив. Щелкнул затвор камеры.

И тут случилось совершенно неожиданное: девочка зарыдала, стала бить себя в грудь, лицо исказил страх, глаза расширились. С громким воплем она кинулась в хижину. Оттуда донеслись воз­бужденные голоса.

Теперь настала моя очередь испугаться. Что делать? Отсту­пить к машине, пока не поздно? Но в сложившейся ситуации это было бы не самым лучшим выходом. Надо было уладить недо­разумение.

Я попросила Тюнтина объяснить родителям ребенка, что ни малейшего вреда я ему не причинила и в руках моих был всего-навсего фотоаппарат...

Через несколько минут из хижины вышел молодой мужчина и дружелюбным жестом пригласил меня войти. Прихватив с собой детскую книжку, я вошла в дом.

У порога на тощей циновке, свернувшись калачиком, спал ребенок. На полу у стены сидела женщина и кормила малыша, удобно устроившегося в подоле ее широкой юбки. На ее неесте­ственно длинной шее поблескивал высокий медный воротник. Из-за спины женщины выглядывала вспугнутая мною девочка. Она уже успокоилась и с интересом смотрела на яркую обложку книжки в моей руке.

Я вручила подарок и принесла извинения. Хозяин хижины заверил, что все в порядке. Девочка испугалась потому, что слы­шала о мятежниках с автоматами, которые нападают на деревни и расстреливают жителей, не щадя даже детей. К тому же завтра ей предстоит торжественная церемония надевания на шею обру­ча. По традиции за неделю до этого ребенок не должен выхо­дить из дома, иначе злые духи могут испугать его или даже по­хитить, чтобы сорвать празднество.

Так вот оно что! Меня приняли не то за мятежника, не то за злого духа... Но хорошо то, что хорошо кончается. Непонимание рассеялось, в доме наступил мир и покой. И я могла теперь осмот­реться.

В комнате, кроме низкого столика, ничего не было, если не считать двух свернутых в рулон и прислоненных к стене цино­вок, которые ночью служили постелью всем домочадцам.

Над дверью висел пучок сухой горчичной травы. По стене неуловимо и бесшумно, как струйка, скользила ящерица. Ры­вок — и комара как не бывало. Заглотнув жертву, ящерица дер­нула плоской змеиной головкой, метнулась в сторону и замерла, подкарауливая новую добычу.

Между тем хозяйка кончила кормить малыша, положила его рядом с братом на циновку и пригласила нас к столу. Главным блюдом в ужине семьи был горячий рассыпчатый сероватый рис, лежавший на зеленых банановых листьях, и соус из трав...

Никто не помнит, когда появился обычай вытягивать шеи де­вочкам. Рассказывают: повадился в деревню тигр-людоед. Ночью он подкрадывался к хижинам, нападал на спящих девочек и пере­грызал им горло. Вот тогда-то, чтобы защитить их от зубов хищ­ника, им на шеи начали надевать медные кольца-обручи.

Свое первое кольцо девочка получает, когда ей исполняется пять лет. В подходящий день полнолуния в дом приходит зна­харка. Накануне ребенка готовят: массируют шейку, втирают мазь из пчелиного меда, собачьего сала и кокосового сока, чтобы придать коже эластичность. Во время процедуры мать стоит по­зади девочки, поддерживая голову и оттягивая ее за подбородок. Начинать всегда трудно. Поэтому под первый обруч подкла­дывают мягкие плоские подушечки, притупляющие боль, пока тело не привыкнет. Но часто ребенок, польщенный вниманием со­бравшихся гостей, отказывается от такой подушечки. После того как девочке надели обруч, с нею снова занимается мать, застав­ляя вращать головой.

Если семья состоятельная, то одновременно надевают обручи на запястья и икры ног.

Высокий бронзовый или медный «воротник» получил название «спираль тщеславия». За это тщеславие приходится дорого пла­тить: женщина оказывается навечно закованной в металл.

Падаунская женщина обычно имеет по восемь — десять детей и ни одного не может увидеть, когда кормит грудью: обручи не дают ей наклонить голову. Если она хочет оглянуться, то повора­чивается всем корпусом. Так, зажатая обручами, она работает в поле, носит на голове корзины, кувшины с водой, торгует в де­ревенской лавке.

«Спираль тщеславия» на шеях падаунских женщин содержит от пяти до двадцати пяти колец. Вес такого «ожерелья» достигает пятнадцати килограммов. Надевается оно на всю жизнь. Если обручи снять, то неминуемо наступит смерть. Шейные позвонки разошлись, и мышцы не в состоянии удержать голову. Искусствен­но вытянутая шея беспомощно повиснет, как сломанная ветвь. По обычаям племени, снятием с шеи колец женщину наказы­вают за измену мужу, практически приговаривая ее к смерти. Итак, свой первый шейный обруч девочка-падаун получает в пять лет. Через двадцать четыре полных луны, то есть почти через два года, к первому обручу добавляют второй. Потом еще и еще. Каждый год на шею, как на детскую пирамидку, нанизыва­ют одно-два кольца. И так до тех пор, пока она не вытянется до тридцати сантиметров.

Самые широкие обручи лежат на плечах. Сзади они соедине­ны небольшим колечком, выступающим, как ручка у кувшина. Попробуйте лечь спать в таком «ожерелье»! Да и днем оно причи­няет массу неудобств. Каждый день приходится протирать шею влажным жгутом, просовывая его между обручами, смазывать кожу жиром.

На мой взгляд, «спираль тщеславия» больше походит на нака­зание, чем на украшение. Но вероятно, хозяйка хижины, где мы сидим, так не считает. Она вполне довольна жизнью. На про­щание она снимает со стены пучок душистой высохшей травы и протягивает мне:

— Возьмите! Это табьей. Он приносит счастье...

VI

РОЖДЕННЫЕ ДЛЯ ПРАЗДНИКОВ

ТОНКАЯ СВЯЗЬ ВРЕМЕН

 

В Бирме принято тройное летосчисление: христианское (грегорианское), буддийское и бирманское.

Если во всем мире встречают 1984 год, это значит, что по буд­дийскому календарю настал 2527 год, а по бирманскому... 1346-й.

В бирманском календаре красным цветом отмечены не воскре­сенья, а дни полнолуния.

Хотя буддизм учит воздержанности, бирманцы любят празд­ники. И это, наверное, закономерно: так же как жизнь в убогих лачугах рождает тягу к красоте и ярким краскам, так и аскетизм религии пробуждает неистощимое жизнелюбие и чувство радости бытия. Врожденная веселость бирманцев находит выход в празд­нествах.

«...Слишком много веселимся,— писали газеты,— не прохо­дит и месяца без праздника».

Официально в Бирме отмечается двадцать праздников в году. Это очень пестрая смесь дат: День независимости, День Бирман­ского Союза, День армии, День крестьянина, День писателя, Первое мая, праздник воды, праздник огней, рождество Христово, мусульманские празднества...

Свои праздники имеют отдельные пагоды. К ним приурочи­вают семейные торжества — шинпью, натвин, свадьбы.

Ко всем праздникам бирманцы готовятся задолго и с большим энтузиазмом.

Умение радоваться — свойство бирманского характера, есте­ственное, как дыхание. В Европе давно не умеют веселиться так, как в Азии. Нет-нет да и проскочит в глубине души искорка за­висти к людям, мимо которых жизнь не скачет бешеным галопом, а течет размеренной, спокойной рекой,— к людям, которые близ­ки друг к другу, потому что имеют на это время.

Много в Бирме праздников, но самый веселый и любимый — новогодний — Тинджан. Новый год приходит в Бирму дважды: в январе по общепринятому календарю и в апреле по лунному.

В Европе шел 1977 год, когда мы встречали в Бирме... 1339-й по бирманскому летосчислению, начавшемуся в 638 году.

Бирманский Новый год настает в день полнолуния в апреле. Поэтому праздник всякий раз приходится на иное число, час н даже минуту — в зависимости от расчетов астрологов.

Традиционный бирманский календарь берет начало от древне­го брахманского, основанного на фазах движения Луны. Бир­манский год состоит из двенадцати несколько укороченных меся­цев — по двадцать девять-тридцать дней. Поэтому он опере­жает астрономический год. Чтобы сравняться с ним, добавляется еще один переходный, «високосный» месяц. Вазоу, четвертым месяц бирманского календаря, повторяется дважды. Первым вазоу подобен Золушке. Настоящим считается второй, дополни­тельный месяц, в котором отмечается праздник полнолуния.

Вот коротко о календаре. Но как он возник и почему точкой отсчета взят именно 638 год нашей эры — не известно.

Одна из версий отсылает ко временам, когда на земле Бирмы существовало государство Пью. По дошедшим до нас надписям на урнах с прахом королей Пью можно высчитать, что примерно в это время была основана могущественная династия Викрама. Возможно, она и дала начало новому бирманскому летосчисле­нию.

В современной Бирме официально признан грегорианский календарь. Социалистическая Республика Бирманский Союз жи­вет, как все другие страны, в XX столетии. И все события дати­руются так же, как в любой другой стране. Традиционное лето­счисление применяется лишь тогда, когда дело касается прежде всего каких-либо внутренних событий. Вот один пример: «Революционный совет заявляет, что народ Бирманского Союза провозгласил и принял Конституцию Социалистической Респуб­лики Бирманский Союз путем референдума в одиннадцатый день текущего месяца пьядо в 1336 год бирманского летосчисления (3 января 1974 года). Подписано Не Вином, Председателем Рево­люционного совета Бирманского Союза».

В этом важнейшем политическом документе обозначены две даты, и предпочтение отдано бирманскому календарю.

ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ ТИДЖАМИНА...

 

Когда во Вселенной возникла Земля, она была пустынной и безжизненной. Индуистские боги, увидев новую планету, отпра­вились познакомиться с нею. Почва Земли источала такой сла­достный аромат, что они отведали ее по кусочку. Понравилось. Они съели еще и еще. И так увлеклись, что не заметили, как свя­щенный нимб вокруг их голов постепенно угас.

Наступила тьма. Боги поняли, что не смогут найти дорогу назад и заплакали так жалобно, что сам король натов Тиджамин сжалился, снизошел к ним, чтобы утешить. Он велел натам Солн­ца и Луны осветить Землю. Одел ее растительностью, населил животными и научил богов, оказавшихся узниками Земли, мно­гим полезным вещам.

А потом всемогущий Тиджамин покинул Землю, обещая им в канун каждого Нового года на несколько дней возвращаться, чтобы увидеть плоды своего труда. С приходом Тнджамина начи­наются веселые праздники воды. Момент его возвращения в не­бесную обитель означает наступление первого дня Нового года. Моменты прихода и ухода Тиджамина определяют астрологи. Это время, когда Солнце движется от созвездия Рыб к созвездию Овна. Ну а по общепринятому календарю Тинджан начинается 13—16 апреля.

Если у нас с последним ударом колокола в полночь 31 декаб­ря кончается старый и начинается новый год, то Тиджамин ухо­дит, когда пожелает, а вернее, когда предскажут звездочеты.

Тинджан начинается в ночь, когда зацветает падаук — так на­зывают желтые цветы мирта. Цветет падаук всего одну ночь. Тот, кто увидит, как распускаются его золотистые соцветия, будет удачлив в новом году.

Раньше начало и окончание праздника Тинджан знаменова­лись выстрелами из королевских пушек. Сегодня же все газеты заблаговременно сообщают, что начало праздника воды отметят «сирены всех морских судов в Рангунском порту, локомотивов на железных дорогах, заводские гудки, а радиостанция торжествен­но оповестит о том, что Тинджан начался».

Тиджамин «приходит» на Землю в различных одеждах и с раз­личными предметами в руках. Иногда он облачен в военные доспе­хи, порой несет фонарь или соху. Может явиться верхом на каком-нибудь звере, а может — пешком. В зависимости от этого астро­логи дают точный прогноз наступающего года и в общих чертах определяют характер детей, которые родятся в этом году.

Подробные предсказания публикуются в газетах, журналах, издаются отдельными брошюрами.

Если, к примеру, Тиджамин одет в золотисто-красные одежды и прибывает на мифической птице Галоун, то год ожидается в це­лом без каких-либо неприятностей. Если же король натов обла­чен в ярко-красные одежды и восседает на билу или нага, а в руке у него горящий факел или меч, то год сулит несчастья — про­льется много крови, будут пожары, стихийные бедствия.

Лучше всего, когда Тиджамин, одетый во все золотистое, прибывает на буйволе или быке, держа в руках цветы и кувшин с водой. Люди радуются: год выдастся счастливым, мирным, уро­жайным... Вариантов множество.

Но какими бы ни были предсказания астрологов, в них всегда в первую очередь говорится о дождях. От дождей зависит урожай риса. Будет рис — будет и жизнь. В Бирме говорят: «Не земля родит, а вода».

Есть еще одна общая черта во всех предсказаниях: воздействие дурных прогнозов можно уменьшить. Как? Быть благочестивым, добрым, работящим, почитать родителей и учителей, соблюдать заповеди. Добрыми делами и чистыми помыслами можно противо­стоять злу, можно изменить мир вокруг своего маленького «я». Но каждый это должен делать в одиночку. Каждый сам за себя.