Сок кокосового ореха утоляет боль

 

Культ духов Великой горы древнее, чем почитание Будды в Бирме. Король Анируда, распространяя в стране буддизм, приказал уничтожить все домашние святилища натов.

Его преемник, Кьянситта, известный в истории под именем Тилуин Мана, возродил прежний культ духов и повелел, чтобы каждая бирманская семья почитала натов Великой горы, подве­шивая внутри дома кокосовый орех. Вероятно, это и привело к слиянию культа Махагири и Мей Маджи. Ну а Прекраснолицая дева была забыта, как это часто случается с женщинами на Во­стоке.

Но почему именно кокосовый орех? Вероятно, потому, что сок его приносит облегчение при высокой температуре и ожогах. А оба ната Великой горы сгорели в пламени. И еще важная деталь: в подношениях натам никогда не должно быть желтых цветов дерева зага, около которого кузнец и его сестра были сожжены на костре.

Вплоть до XVI века в полнолуние девятого месяца к Ве­ликой горе стекались люди со всей округи, чтобы выразить свое почтение могущественным натам.

Им жертвовали животных белой масти — быков, кур, коз. Пальмовое вино текло рекой, люди веселились, танцевали, впадали в транс, считая, что это состояние вселяют в них наты Вели­кой горы.

В XVI веке бирманский король Байиннаун, известный не только ратными подвигами, но и борьбой с суевериями, запретил под угрозой смерти оргии у подножия горы. Запретил приносить в жертву животных и пить одурманивающие напитки. Одновременно он отменил жестокий обычай, существовавший у шанов, по которому после смерти вождя было принято убивать его жену, рабов и любимых животных, чтобы их духи сопутствовали ему в последнем пути.

Великая гора так и осталась священной. Праздники полно­луния продолжались, но без оргий и жертвоприношений. Ста­ринные поверья постепенно отступили перед догматами буддизма. Святилище натов на горе затерялось, а его место занял белый буддийский монастырь.

День за днем, с утра до вечера тянется цепочка паломников и туристов по длинной крытой лестнице вверх, к монастырю, чтобы выразить почтение... могущественным натам.

Я тоже прошла по этим крутым исхоженным лестницам.

Был канун сезона дождей, и жара стояла невыносимая. Кто назвал гору Цветущей? Цветов нет и в помине — выжжены солн­цем. Деревья высохли, трава побурела. Остались лишь ветер и обезьяны.

Спасибо, кто-то посоветовал нам заранее запастись бананами и орехами, чтобы избавиться от назойливых обезьян. Благо вни­зу, у подножия горы, теснится множество лавок, в которых про­дают все, что годится в подношение Будде и натам,— свечи, цве­ты, зонтики. Не забыты и обезьяны; в каждой лавке лежало их любимое лакомство — бананы.

Гора буквально кишела обезьянами. Мне никогда не прихо­дилось видеть таких настырных животных-попрошаек. Они вы­могали свое препротивными голосами, бегали в кустах, прыгали по веткам деревьев, по лестничному навесу из гофрированного железа. Пожалуй, эти четвероногие привлекали внимание ино­странных туристов больше, чем Будда и наты.

Склоны Великой горы очень крутые, и мне бы ни за что не одолеть такой высоты, если бы не лестница — узкая, но удобная, с перилами. Между маршами можно было отдохнуть на площад­ке, посидеть на скамье, выпить лимонад. Кое-где от лестницы от­ветвлялись тропинки с низеньким ограждением, не выше щико­лотки. Куда они вели?

По одной такой тропе шел монах с гонгом в руке и не пере­ставая бил в него, словно звал за собой. Я не удержалась и по­шла следом. Что там может быть, в конце пути? Может, удиви­тельное святилище натов?

Тропинка свернула к обрыву, и фигура в оранжевом остано­вилась на самом краю. Я в нерешительности замедлила шаг: над головой — нависшая скала, под ногами — пропасть. Хож­дение по краю бездны. А что, если наты Поупы требуют человече­ских жертв? Конечно, я знала, что это вздорная мысль, что жерт­воприношения давно отменены и не согласуются с канонами буд­дизма, и все же страх на минуту приковал меня к земле. Первым импульсом было вернуться назад, к людям, к спасительной ле­стнице, подальше от монаха, от завораживающего звука его гонга.

А на лестнице никого. Мои спутники поднялись уже высоко. Я осталась одна перед скалой, на которую вели две крутые ле­сенки — одна вверх, другая вниз. Преодолев боязнь высоты, я наконец добралась до каменных зубчатых стен монастыря.

Здесь, наверху, бушевал вихрь, срывал одежду, останавли­вал дыхание. По дороге вниз мы задержались у нескольких свя­тилищ. В одних стояли изваяния Будды, в других — фигурки Махагири и его сестры в королевских одеждах. И те и другие не отличались мастерством исполнения. С трудом можно было пред­ставить себе, что Прекрасная дева была необыкновенно краси­вой.

Вечерело. И обезьяны, вероятно сообразив, что скоро поток посетителей иссякнет, усилили свой натиск. Они скакали, вере­щали, производили невообразимый шум, устраивали дикую воз­ню в кустах, садились прямо на перила лестницы. Но тщетно: бананов у нас больше не было.

НЕ СЛЕДУЕТ СЕРДИТЬ НАТОВ

 

Если спросить бирманцев, верят ли они в натов, то половина из опрошенных ответит отрицательно, усмехнувшись при этом. Из женщин же — ни одна, поскольку не известно, что повлечет за собой это слово «нет».

Вера в духов уживается с буддизмом, хотя и противоречит ему. Все, что происходит с человеком, предопределено кармой — так считают буддисты. Предопределено неотвратимо и безогово­рочно. Поэтому, если человек заслужил счастливую судьбу, раз­ве могут повлиять на нее наты?

И однако простые люди на всякий случай стараются задобрить духов, жить с ними в дружбе. Ибо кто знает: судьба судьбой, но, если духи существуют, они могут сильно испортить жизнь.

А жить в ладу с духами очень сложно, так как они во всем похожи на людей — самолюбивы, щепетильны и очень чувстви­тельны к мнению окружающих. Если вы угождаете духам, то можете рассчитывать на их расположение. Но остерегайтесь задеть их неосторожным словом или поступком — навлечете на себя гнев.

Наты как люди: у каждого свой характер. Скажем, нат, жи­вущий на заброшенном острове, больше всего ценит покой и мо­жет забросать камнями путника, который прилег отдохнуть в тени его дерева или нарушил тишину. Лесные наты так же сурово наказывают нарушителей спокойствия. Наты на Тьяктхийоу не выносят сомнений в их существовании.

А сколько бытует суеверий, связанных с Мей Маджи — Гос­подином Великой горы, живущим в каждом доме!

Поскольку дом — место жительства одновременно и людей и духа, нельзя совершать поступки, которые могли бы прогневить его. Когда в семье рождается ребенок или кто-нибудь умирает, кокосовый орех, отождествляемый с жилищем ната, выносят на улицу, чтобы не потревожить ната суетой или плачем.

— В некоторых семьях из-за Мей Маджи супружескую спаль­ню располагают только на северной или западной стороне дома...— услышала я однажды на приеме в бирманском МИДе, устроенном по случаю Тинджана, разговаривая с очень прият­ной женщиной, женой одного чиновника.

Удивление так явственно отразилось на моем лице, что моя собеседница понизила голос до шепота, чтобы никто не слышал, и продолжала:

— Видите ли, натам Великой горы принадлежит место на самой почетной, юго-восточной, стороне дома. А поскольку они были братом и сестрой, то вид супружеских ласк мог бы оскор­бить их.

Мне удалось скрыть невольную улыбку, ко я все же припом­нила, где стоят наши кровати. Двери из спальни ведут на бал­кон, откуда виден закат солнца. Значит, запад. Стало быть, все в порядке по отношению к Мей Маджи.

Зато я была «наказана» другим натом, не выносящим свини­ны. Вот как это случилось. Мы ехали в Пегу посмотреть лежаще­го Будду. На выезде из Рангуна наш «пежо» попал в автомобиль­ную пробку. Последнее, что я запомнила,— впереди двигалась санитарная машина.

Очнулась я через два часа в госпитале. Он оказался недалеко от места происшествия, и мне не отказали в помощи. Кстати сказать, медицинская помощь в Бирме бесплатна.

А через день я уже кружилась по дому с обмотанной бинтами головой. Едва я встала на ноги, ко мне заглянула Мэгги.

— Ну как ты? Что произошло? — участливо спросила она.

— Дорогая, если бы я знала! Просто диву даюсь: мы ехали медленно. Встречная полоса была свободной, и поток машин двигался по ней быстрее. Видимо, одна из них угодила в выбои­ну, оставшуюся после муссонов. Водитель не справился с ру­лем. Машина изменила направление и врезалась в наш левый борт. Переднего крыла как не бывало. Всего метр оставался до дверцы, где я сидела. А если бы она «прошила» нас чуть дальше? Представляешь?

Мэгги покачала головой:

— А что с остальными?

— Мне досталось больше всех.

Добрая моя Мэгги снова посочувствовала и неожиданно спросила;

— Вы ведь на целый день собирались? Наверное, прихватили с собой еду. Вспомни, не брала ли ты свинину?

Что за вопрос? На чае и апельсинах долго не продержишься. Бананы набили оскомину. Сыра нет, копченостей тоже, масло брать нельзя — растечется. Что же еще взять? Конечно, жаре­ный шницель между двумя кусками хлеба и пльзенское пиво в сумке-холодильнике.

— Да-а,— неуверенно протянула Мэгги и уточнила: — А кто держал сумку с припасами? Не ты ли?

— Ну кто ж еще? — пожала я плечами. Мэгги помедлила и вдруг выпалила:

— Знаешь что говорят старые люди? В одной из пагод Пегу живут наты, которые не выносят свинины. И наказывают каждого, кто задумал приблизиться к ним хотя бы с кусочком этого нена­вистного им мяса.

Сказала она об этом как бы между прочим, случайно. Попро­щалась и ушла.

Несколько минут я не могла опомниться. Иронизировала над собой:

— Вы ошиблись, любезные наты. Я ехала не к вам, а к Буд­де. Это во-первых. А во-вторых, откуда мне было знать о вашей нелюбви к свинине. И потом, я была со своим шницелем так да­леко от вас! Вам не следовало быть такими жестокими. Оставал­ся всего какой-то метр...

Старые верования и суеверия в Бирме отмирают, но мучи­тельно долго. Решительное наступление на веру в духов повело правительство Не Вина.

Первый удар был нанесен натам Великой горы. Власти запре­тили строительство нового святилища для них, которое собирался возвести бывший президент страны У Ну. Газеты писали тогда, что деньги, отпущенные для сооружения святилища, использо­ваны на нужды крестьян и рабочих.

Затем последовал второй удар: вышло постановление, запре­щающее выпускать кинофильмы, в которых действуют наты, при­зраки и колдуны. Черная магия была отлучена от кино.

Сеть суеверий начала рваться, хотя она сделана и не из пау­тины.