Глава пятнадцатая. Очищение огнем

 

Дикая Охота

 

Прошло минут сорок, как они уединились на небольшом пустыре где‑то на Плющихе. Судя по изобилию строительного хлама, пустырь был несостоявшейся стройплощадкой. По состоянию пленника Максимов догадался, какое действие оказывает яд, покрывавший острие шакена, — нокаут. Началось с удушья, пленник хрипел и пускал слюну сквозь фиолетовые губы. Потом дыхание сделалось поверхностным, едва слышным. Следом развилось полное отупение, вялость мышц и нарушение координации движений. Отличный способ уравнять шансы: метнул в противника, а потом делай с ним, что хочешь. Пленник уже дважды открывал глаза и вновь закатывал их под веки. Симуляции в этом не было никакой, Максимов не переставая мял, давил и пощипывал нужные точки на его груди и руках, наконец парень открыл глаза, взгляд сделался осмысленным. Зашипел, попытался встать. За что сразу же получил болезненный шлепок по лицу.

Максимов опустил его голову на землю, повернул так, чтобы пленник видел стоявшую невдалеке машину. Прошел к ней, намеренно долго возился у бензобака. Все необходимое для раскола можно было бы приготовить заранее, но Максимов решил, что так будет еще страшнее. Вернулся, неся тряпку, пропитанную бензином.

Встал над пленником. Тот был загодя распят на земле, руки и ноги растянуты между бетонными блоками, веревки надежно прикручены к стальным скобам, плотный кляп во рту. Выждал, пока в глазах пленника не заплещется отчаяние, но с минуту тот еще щерился по‑волчьи и жрал Максимова взглядом, потом затих. Максимов шлепнул тряпку прямо на пах пленника.

Присел, развернул к себе побелевшее лицо.

— Вот так оно и бывает, парень, — зашептал Максимов отчетливо и зло. Тебя выбирают и говорят, что ты избранный. Натаскивают, учат махать руками‑ногами. И мало‑помалу ты сам начинаешь верить, что избран. Так веришь, что почти забываешь, про страх, который так и не победил. Мерзкий, животный страх. Он все еще живет в тебе, но сначала стыдно признаться, а потом просто привыкаешь. — Максимов щелкнул зажигалкой. — Знаешь, в чем твоя ошибка? Лично я знаю, что обязательно сломаюсь, правда, пока не знаю, когда и на чем. А вот тебе вдолбили, что сломать тебя невозможно. Сейчас я поднесу огонь к тряпке. И уеду. До утра, надеюсь, не помрешь. Но жить будешь с яйцами, сваренными вкрутую. Страшно жить калекой, да? Тебе не мешало бы для начала съездить на экскурсию в военный госпиталь. Сразу бы узнал цену победы. Победить и жить всю жизнь обрубком намного страшнее, чем умереть, поверь мне. Начинаем?

Огонек зажигалки поплыл перед лицом пленника, на секунду глаза вспыхнули яркими отблесками. Максимов повел руку ниже. Когда она зависла над дрожащим животом пленника, тот сломался.

Максимов вырвал кляп у него изо рта. Для подстраховки положил ребро ладони на горло. Крика не получится, только хрип.

За минуту он узнал достаточно, чтобы серьезно осложнить жизнь Маргарите Ашотовне и ее охране.

— Вот и все, боец! — Максимов легко шлепнул пленника по щеке.

Дальше требовалось сделать самое неприятное. Как ни убеждал себя, что действие это привычное и необходимое, рука не поднималась.

«Может, связаться с Сильвестром? Пусть оприходует „языка“. Знает много, а мне пространное интервью брать просто некогда». Максимов с сомнением осмотрелся.

Уже смеркалось. Площадка наполовину поросла дикой травой. Дома достаточно далеко. Возможно, час‑другой пленник и пролежит без осложнений.

— Кстати, ты мне ничего не сказал о твоем командире. — Максимов решил напоследок еще кое‑что узнать, перед тем как вернуть на место кляп. — Кто он? Как найти?

Неожиданно пленник засопел, изогнулся, коротко взвизгнул и захрипел. В горле у него заклокотало, сквозь сжатые зубы полезли красные ручейки.

Максимов едва успел отпрянуть. Из распахнутого рта парня вырвалась темная пенная струя.

Максимов вскочил на ноги. Застывшим взглядом смотрел на корчившееся на земле тело. Через минуту все кончилось.

Парень с иероглифом Черного воина на груди ушел из жизни жутким способом ниндзя — откусив себе язык. Болевой шок и кровотечение гарантировали молчание. Поверить, что такое может произойти в центре Москвы в наши дни, было просто невозможно. Рассказал бы кто‑нибудь, Максимов не поверил бы. Чем‑то языческим, древним повеяло от этой слепой готовности к смерти.

— Ниндзя делятся на живых и тех, кто плохо тренировался. Надеюсь, в Немчиновке будут такие же. — Максимов развернулся и не оглядываясь пошел к машине.

В Америке в пригородах живет средний класс, в России пригород среднеарифметическое между нищетой и богатством. Немчиновка, как и всякий поселок в получасе езды от Москвы, переживал нашествие больших денег. Среди приземистых деревянных домиков как грибы‑мутанты выпирали кирпичные особняки. Но поселок еще не утратил милой сердцу провинциальной тишины и безалаберности. Все еще буйно росли лопухи вдоль заборов, шелестела густая листва, а дорога, как и полагается, — сплошные рытвины и колдобины, хотя в сотне метров шумело идеально ровное Минское шоссе.

Максимов оставил машину у клуба. Площадка у здания с облупленной побелкой и выцветшим российским флагом над дверью показалась вполне пригодной для этого. Неизвестно, как отнесется коренной житель, если у его ворот поставить незнакомую машину, но событие это надолго останется в его памяти, не номер, так модель и цвет запомнит непременно. А клуб — место общего пользования и нейтральная территория.

Нужный дом он нашел быстро. Третий от поворота к платформе электрички. Все совпало с описанием: хозяйственный блок и гараж на первом этаже, второй — жилые комнаты и маленькая комнатушка под самой крышей. Лужайка перед домом и сарайчик в дальнем углу. Максимов лишь мельком взглянул на дом, проходя мимо, пристроившись к мирным жителям, приехавшим на электричке. Понравилось, что забор невысокий, из сетки, такой перемахнуть ничего не стоит. Не понравилась тишина в поселке и слишком светлый вечер. Если наблюдают из окна, преодолеть лужайку незаметно не удастся. За соседей он не беспокоился, не те у нас сейчас времена и не тот народ, чтобы в исподнем выскакивать на крик: «Люди добрые, режут!»

Максимов сбавил шаг. Сорвал соломинку, пожевал. Навстречу шла бабка с двумя козами на поводке.

Стрельнула глазками из‑под платка. Максимов вежливо кивнул.

— А молочка козьего не желаете? — явно наобум спросила бабка.

— Спасибо, не пью.

— А детям? От туберкулеза очень полезно. У меня многие берут. — Бабка остановилась, натянула поводок. Козы, прижавшись друг к другу, подняли на Максимова блестящие глаза.

— И почем?

— Бутылка — полста рублей. Можно и дешевле, если траву на участке дашь скосить.

— Нет у меня участка, бабушка. В гости приезжал.

Бабка вздохнула и, переваливаясь на раздувшихся ногах, пошла дальше.

Максимов отступил с дорожки, пропуская зло косящихся на него коз. Машинально отметил, что трава вдоль забора скошена. Среди зеленых клочков тускло отсвечивала коса. Видно, махал мужик, замаялся, пошел пиво пить да не вернулся.

Решение пришло само собой. Максимов оглянулся. Бабка как раз поравнялась с домом Маргариты Ашотовны. Если там еще не закрыли ворота гаража, должно сработать.

Максимов сорвал с себя рубашку, обмотал вокруг пояса. Черноморский загар еще не сошел, вполне сойдет за подмосковный. Черные джинсы — одежда универсальная, черные мягкие мокасины, естественно, не дачная обувь, но в темноте могут и не разглядеть. Взъерошил волосы, похлопал по щеками и шее, чтобы раскраснелись. Подхватил косу и быстрым шагом бросился догонять бабку.

Она едва миновала участок, а он уже подошел к калитке. Бросил камешек в створку ворот гаража. Сделал по‑деревенски простецкое лицо и стал ждать. Второй раз бросать не пришлось. Из гаража вышел крепкий широкоплечий парень в спортивном костюме.

«Стрижка, как у того, что отгрыз себе язык. Интересно, у этого татуировка есть?» — подумал Максимов.

— Слышь, командир, траву косить надо?

Парень никак не отреагировал. Но вслед бабке посмотрел. Этого и добивался Максимов. Люди боятся непонятного, а когда готово объяснение, то никто и не подумает напрягаться.

Он решил ускорить темп, не дожидаясь приглашения, просунул пальцы в ячейку сетки и потянул за щеколду. Парень, наконец, среагировал. Пошел, с каждым шагом ускоряясь, к калитке.

Максимов отметил, что у парня характерная пластика и осанка фаната восточных единоборств.

«Каратисты сегодня за день уже достали», — усмехнулся Максимов.

Щеколда отошла, калитка медленно распахнулась. Максимов сделал шаг на территорию противника. Снял с плеча косу.

— Бабка, значит, молоко… — Максимов изобразил улыбку олигофрена, застенчиво переминаясь с ноги на ногу. — Ну а я… значит…

— А ты — на фиг. — Парень был уже в двух шагах. — Не ясно?

Еще шаг, и он оказался в радиусе действия косы. Максимов согнал с лица улыбку.

— Только пикни, отрежу ноги, — отчетливо прошептал он.

— Не понял? — Парень непроизвольно согнул руки в локтях и подался вперед.

Коса скользнула по траве и прижалась холодным лезвием к его икрам.

— Только попробуй свое каратэ‑хренатэ, в миг связки перережу, предупредил Максимов. Дал прочувствовать сказанное, по выражению лица убедился, что дошло. — Сколько вас в доме?

— Трое. — Ответ последовал после секундной заминки.

— Где держите заложника?

Парень как‑то странно посмотрел на Максимова.

— Я задал вопрос. — Пришлось немного пошевелить косой.

— В подвале.

— Маргарита еще здесь?

— Она с ним.

Максимов принял к сведению, но не до конца понял, что это значит.

— Мне нужен только он. Будете мешать, поотрываю головы. — Поднял взгляд на окна дома.. Светилось только окошко под крышей. — Непринужденно махни ручкой, будто приглашаешь меня войти. Пойдешь первым. И не вздумай шутить. Отмахну ноги по самое‑самое. Или вместе с этим самым. Уяснил?

— Это тебя не добили на Хорошевском? — Парень прищурил хищно поблескивающие глаза. Не имея возможности наброситься, решил морально подавить.

— Ага. Не все руки переломал, пришлось сюда приехать. — Максимов легко парировал удар. — Маши ручкой и топай ножками. Пока я добрый.

Парень сделал, как приказывали. Сначала шел по тропинке к гаражу, но свернул на отвилку.

— Куда? — Максимов приподнял с плеча черенок косы.

— Через гараж не пройдем. Вход с крыльца, а оно за домом.

— Иди!

Максимов бросил тяжелый взгляд на маячащую впереди спину. Парень подписал себе приговор. Вход в дом через гараж был, это Максимов знал.

Только повернули за угол, парень сорвался в сторону, кубарем прокатился по земле, успел выхватить что‑то из‑за пояса. Вскинул обе руки. Громко клацнул затвор пистолета.

Взмах, и коса вспорола воздух. Снизу вверх. Что‑то тяжелое плюхнулось в траву. Максимов припал на колено, коса спланировала в горизонтальный полет, громко чавкнуло, протяжно зазвенело косое лезвие, пролетев дальше. Серый шар покатился по траве, обезглавленное тело завалилось набок, забилось в конвульсиях.

Максимов обошел жирно блестевшее пятно на траве. Нагнулся. Отрубленные кисти все еще сжимали рукоять пистолета. Осторожно разогнул пальцы, поднял пистолет, вытер о рубашку, обмотанную вокруг пояса. Проверил оружие: шесть патронов в обойме, один в стволе.

В дом вошел через дверь в дальнем конце гаража. И сразу же насторожился, услышав странное завывание, глухо доносящееся откуда‑то снизу. Лестница вела наверх, а звук шел из темного угла под лестницей.

Максимов провел ладонью по стене, обитой «вагонкой». Доски плотно прилегали друг к другу. Приложил ухо, гудение стало отчетливее, уже можно разобрать низкий женский голос.

Максимов отступил на шаг. Прицелился в стену, выбирая место для удара.

 

Черная Луна

 

Круг, нарисованный на полу черной краской, в него вписана пентаграмма, а в ней распят человек. Он казался безжизненной куклой. Несколько капель воска упало ему на грудь, но он никак не отреагировал. Четвертый день полной неподвижности и молчания.

Женщина в черных одеждах поднесла свечу к светильнику, их было ровно четыре на внешней стороне магического круга, по количеству сторон света.

— Всезнающий Орел, Великий Правитель бури, шторма и урагана, Владыка небесного свода, Великий принц Сил Воздуха! Мы молим тебя, явись и храни этот круг от всех опасностей, приходящих с Востока.

Маска на ее лице мешала видеть, но по тому, как заплясали тени на стене, она поняла, что огонь в чаше занялся весело и зло. Женщина поднесла свечу к следующему светильнику.

— Огнедышащий Лев, Владыка Молний, Хозяин Солнечного шара. Великий принц Сил Огня! Приди, мы умоляем тебя, и храни этот круг от всех опасностей, приходящих с Юга.

В комнате стало еще светлее. Она поднесла свечу к светильнику Запада.

— Змей Старости, Повелитель пучин, Страж Горького моря. Великий принц Сил Воды! Приди и храни этот круг от всех опасностей, приходящих с Запада.

В свете пламени, с шипением выползающем из светильников, уже можно было разглядеть тело внутри круга и трех человек, сидящих на коленях в его ногах.

Вспыхнул огонь в последнем светильнике.

— Черный Бык Севера, Рогоносный бог. Темный повелитель гор и долин, Великий принц Сил Земли! Приди, мы умоляем тебя, и храни этот круг от всех опасностей, приходящих с Севера. — Она набрала полные легкие воздуха, горького от травяного чада, выдохнула, прорычав: — Ар‑ра‑р‑р‑ритал!

По ее сигналу трое молодых мужчин вскочили на ноги, зажгли свечи на полках вдоль стены. Сотня маленьких злых язычков задрожали, разгоняя полумрак. В подвале сразу же сделалось жарко. Обнаженные тела мужчин залоснились от пота.

Воск черной свечи тек по пальцам, но она не чувствовала боли. Шелк накидки пропитался потом, льнул к горячему телу, ободок маски впился в голову, в висках туго и зло билась кровь. Но она ощущала все это отрешенно, словно тело принадлежало другой. Да и что — тело? Оболочка, футляр души. Главное — душа. Вечно молодая и злая душа ведьмы.

Из кадильницы у изголовья алтаря поднимался густой дым. Левой рукой она зачерпнула порошок из чаши, бросила в огонь кадильницы.

— Соль и кориандр, я заклинаю тебя Барабасом, Сатаной, Дьяволом. Будь ты проклята! Не как соль и кориандр, я зову тебя, а как сердце этого человека. Как ты горишь хорошо, так пусть горит его сердце. Принеси мне его! Заклинаемый Гекатой, я вызываю тебя именем Барабаса, Сатаной, Дьяволом, заклят будь! Самой преисподней войди в этого человека и принеси мне его сердце. Силы скотобойни, принесите мне его, силы могил и силы болот, принесите мне его! Та, что спит в руинах днем и стоит на перекрестках ночью, что плетет вражду, насылает мор и начинает войны! Дай мне его сердце!

Она закинула голову, закружилась, разметав черные полы накидки. Быстрее, быстрее, еще быстрее.

— Дрох! Миррох! Эзенарох! Бети! Барох! Маа‑рот! — С каждым оборотом она выкрикивала по слову, пока они не складывались в безжалостное заклинание. Сидящие на коленях у алтаря парни вторили ей низкими голосами. Быстрее, быстрее, еще быстрее.

— Дрох‑Миррох‑Эзенарох‑Бети‑Барох‑Маарот! — Речитатив превратился в скороговорку. — Дрохмир‑рохэзенарох!! Бетибарохмаарот!!

Пламя свечей, отсветы на мускулистых спинах, золото чаш и кадильниц, все слилось в огненно‑золотой смерч. Он подхватил ее тело, поднял над землей, смял, разорвал в клочья…

— Да будет та‑ак!!! — Она не поняла, как у нее вырвался этот крик. Золотой вихрь исчез. Разом навалилась тяжесть. Ноги дрожали.

Взлетел нож, хрустко вошел в грудь человека, распростертого на полу. Жадные руки потянулись к ране. Рвали, лезли в сочащееся кровью нутро.

Она подняла на лоб маску, жадно глотала воздух. Уронила погасшую свечу.

— Дайте его мне! — Голос свой не узнала. Словно кто‑то другой говорил за нее. Подставила серебряное блюдо. На него плюхнулся кровавый ком. Сердце еще мелко вздрагивало, выжимая кровавые сгустки. Осторожно опустила блюдо на алтарь. Бросила в кровь щепоть порошка. Могильная пыль и листья папоротника смесь проклятия.

Сквозь одуряющий дым пробился липкий запах разорванных внутренностей.

У ее ног копошились трое, урчали, рвали зубами, размазывали по телу кровь. Мускулистые тела лоснились от бурой пленки. Трое все чаще поднимали на нее безумные глаза. Она поняла — еще немного, и им потребуется женщина. Все равно какая.

И тогда она хрипло рассмеялась. Рванула с плеч накидку.

Словно взрывом сорвало дверь. Язычки свечей дрогнули. По стенам подвала заплясали багровые тени.

 

Дикая Охота

 

Максимов замер на пороге. По стенам подвала дико плясали тени. Метались язычки пламени сотни свечей. Тошнотворный запах стеарина, благовоний, пота и нечистот заставил задержать дыхание.

В центре подвала на полу скорчились четыре голых тела. Женщина — тело дряблое в глубоких складках, огромная отвисшая грудь — замерла над ними, ухватившись руками за стол, покрытый черным. Сначала показалось, что у нее нет головы. Присмотревшись, понял — маска. Острая крысиная морда. В янтарных глазах полыхали огненные блики.

Мужчины повернули головы. Лица и тела были перемазаны чем‑то темным и липким. Безумно блестели глаза.

Один зашипел по‑змеиному, вскинул руку.

Максимов готовился к бою с тремя чрезвычайно опасными противниками. Перед дверью в подвал он закрыл глаза и прошептал: «Кино». Условный сигнал включил сознание на самую медленную скорость восприятия, и сейчас он видел все происходящее вокруг как при замедленной съемке.

От руки человека отделился острый сверкающий клинышек, плавно вращаясь, поплыл по воздуху. Так же медленно Максимов стал проворачиваться вокруг себя. Нож, перевернувшись острием вперед, проплыл мимо груди. Рука Максимова двинулась вслед, догнала, цепко обхватила рукояти. Сделав полный оборот, Максимов оказался лицом к сидящим на полу. Нашел взглядом того, кто метнул нож. Рука сама собой выпрямилась, нож отделился от пальцев, вспыхнул лезвием в воздухе и растаял. Люди пришли в движение. Двое плавно завалились набок, уходя в тень. Третий выгибал спину, готовясь кувырком перелететь через распростертое на полу тело. Нож вошел ему под руку, так и не дав встать. Человек ощерился, сжался. Сила удара развернула его и бросила навзничь.

И тогда Максимов во всех жутких подробностях смог рассмотреть, что они сделали с тем, кто лежал на полу. Вместо живота — красная яма, склизкая и трепещущая масса внутри, белые кости ребер.

Пистолет сам поплыл вверх, нашел первую цель, дернулся затвор, выплюнув огонь. Цилиндрик гильзы по дуге ушел вверх. Вторая цель. Человек вскинул руку, вторая рука, до плеча замотанная бинтами, неестественно торчала углом к телу. Рот разорван криком. Пистолет плюнул огнем. Голова человека дернулась, из затылка выплеснулась тугая струя. Еще выстрел, и на его груди разорвалась черная клякса.

Максимов стряхнул с себя оцепенение. Мир вновь стал прежним.

Гулко упало тело. Человек несколько раз просучил ногами по залитому кровью полу, стукнул загипсованной рукой и затих.

— Не ждала, крыса старая? — Максимов повел стволом. Сделав над собой усилие, убрал палец со спускового крючка.

Женщина в маске Черной Крысы покачнулась и завалилась спиной на алтарь. Черная скатерть поползла вниз, женщина соскользнула со стола, грузно рухнула на пол, увлекая за собой курильницы, чаши, пузатые бутылки и серебряное блюдо.

Максимов подошел к лежащему на полу человеку. Руки и ноги его были широко разбросаны, словно распяты внутри черной пентаграммы, нарисованной на полу. Заглянул в лицо. Смерть еще не успела исказить черты.

— Инквизитор, — прошептал Максимов.

У алтаря сначала зашипело, потом повалил густой дым. Вдруг с ревом поднялся язык пламени, хищно лизнул низкий потолок. Сразу же занялись пучки сухих трав, гирляндами свисавшие с потолка.

Максимов вскочил, закрылся локтем. Хлопок — и в огненном смерче возникла фигура женщины. Надсадный вой заглушила горящая маска. Выбросив руки, женщина метнулась к стене, опрокинула полку с горящими свечами. Качнулась назад, запнулась о тело, упала на пол, покатилась, давя язычки пламени, разбегающиеся по ковру.

Максимов закашлял от едкого и липкого дыма. Метнулся к двери. Оглянулся на Инквизитора. В этот момент рухнула полка, уставленная разнокалиберными бутылками и горшками. Взрыв огня ударил от стены к стене.

Максимов кубарем выкатился за порог. Захлопнул дверь. А за ней уже гудело, набирая силу, пламя.

Черное небо лизнул огненно‑красный язык пламени. Над поселком заиграла зарница разбушевавшегося пожара. От Минского шоссе стал приближаться утробный рев тяжелых машин, пожарные, очевидно, сообразили, что вызов не ложный, и врубили сирену.

Максимов сидел на краю поля за поселком. Сюда не доносило дым, и ночь пахла росой и сеном. Если закрыть глаза, то можно забыться, и сама собой ослабеет перетянутая струна, дрожащая где‑то у самого сердца. Но он продолжал сухими глазами смотреть на огонь.

Смерть Инквизитора породила массу вопросов, ответив лишь на одинпредательство исключено. Теперь уже никогда не узнать, как он вычислил кратчайший путь к Лилит, что толкнуло его пойти по нему в одиночку.

— Время, — прошептал Максимов. — Инквизитор знал, что у нас его не осталось.

 

Когти Орла

 

Навигатору

Инквизитор погиб. Эвакуация невозможна. Личный контакт. Срочно.

Олаф