CXII. Предрассветные сумерки

Казармы сонные разбужены горнистом.Под ветром фонари дрожат в рассвете мглистом. Вот беспокойный час, когда подростки спят,И сон струит в их кровь болезнетворный яд,И в мутных сумерках мерцает лампа смутно,Как воспаленный глаз, мигая поминутно,И телом скованный, придавленный к земле,Изнемогает дух, как этот свет во мгле.Мир, как лицо в слезах, что сушит ветр весенний,Овеян трепетом бегущих в ночь видений.Поэт устал писать, и женщина - любить. Вон поднялся дымок и вытянулся в нить.Бледны, как труп, храпят продажной страсти жрицы -Тяжелый сон налег на синие ресницы.А нищета, дрожа, прикрыв нагую грудь,Встает и силится скупой очаг раздуть,И, черных дней страшась, почуяв холод в теле,Родильница кричит и корчится в постели.Вдруг зарыдал петух и смолкнул в тот же миг,В сырой, белесой мгле дома, сливаясь, тонут,В больницах сумрачных больные тихо стонут,И вот предсмертный бред их муку захлестнул.Разбит бессонницей, уходит спать разгул. Дрожа от холода, заря влачит свой длинныйЗелено-красный плащ над Сеною пустынной,И труженик Париж, подняв рабочий люд,Зевнул, протер глаза и принялся за труд.

* ВИНО *

CXIII. ДУША ВИНА

В бутылках в поздний час душа вина запела:"В темнице из стекла меня сдавил сургуч,Но песнь моя звучит и ввысь несется смело;В ней обездоленным привет и теплый луч! О, мне ль не знать того, как много капель потаИ света жгучего прольется на холмы,Чтоб мне вдохнула жизнь тяжелая работа,Чтоб я могла за все воздать из недр тюрьмы! Мне веселей упасть, как в теплую могилу,В гортань работника, разбитого трудом,До срока юную растратившего силу,Чем мерзнуть в погребе, как в склепе ледяном! Чу - раздались опять воскресные припевы,Надежда резвая щебечет вновь в груди,Благослови ж и ты, бедняк, свои посевыИ, над столом склонясь, на локти припади; В глазах твоей жены я загорюсь, играя,У сына бледного зажгу огонь ланит,И на борьбу с судьбой его струя живая,Как благовония - атлета, вдохновит. Я упаду в тебя амброзией священной;Лишь Вечный Сеятель меня посеять мог,Чтоб пламень творчества зажегся вдохновенный,И лепестки раскрыл божественный цветок!"

CXIV. ВИНО ТРЯПИЧНИКВ

При свете красного, слепого фонаря,Где пламя движется от ветра, чуть горя,В предместье города, где в лабиринте сложномКишат толпы людей в предчувствии тревожном, Тряпичник шествует, качая головой,На стену, как поэт, путь направляя свой;Пускай вокруг снуют в ночных тенях шпионы,Он полон планами; он мудрые законы Диктует царственно, он речи говорит;Любовь к поверженным, гнев к сильным в нем горит:Так под шатром небес он, радостный и бравый,Проходит, упоен своей великой славой. О вы, уставшие от горя и трудов,Чьи спины сгорблены под бременем годовИ грудою тряпья, чья грудь в изнеможенье, -О вы, огромного Парижа изверженье! Куда лежит ваш путь? - Вокруг - пары вина;Их побелевшая в сраженьях седина,Их пышные усы повисли, как знамена;Им чудятся цветы, и арки, и колонны, И крики радости, покрытые трубой,И трепет солнечный, и барабанный бой,Рев оглушительный и блеск слепящий оргий -В честь победителей народные восторги. Так катит золото среди толпы людейВино, как сладостный Пактол, волной своей;Вино, уста людей тебе возносят клики,И ими правишь ты, как щедрые владыки. Чтоб усыпить тоску, чтоб скуку утолить,Чтоб в грудь отверженца луч радости пролить,Бог создал сон; Вино ты, человек, прибавилИ сына Солнца в нем священного прославил!

CXV. ХМЕЛЬ УБИЙЦЫ

Жена в земле... Ура! Свобода!Бывало, вся дрожит душа,Когда приходишь без гроша,От криков этого урода. Теперь мне царское житье.Как воздух чист! Как небо ясно!Вот так весна была прекрасна,Когда влюбился я в нее. Чтоб эта жажда пересталаМне грудь иссохшую палить,Ее могилу затопитьВина хватило бы... Не мало! На дно колодца, где вода,Ее швырнул я вверх ногамиИ забросал потом камнями...- Ее забуду я - о, да! Во имя нежных клятв былого,Всего, чему забвенья нет,Чтоб нашей страсти сладкий бредИ счастья дни вернулись снова, Молил свиданья я у нейПод вечер, на дороге темной.Она пришла овечкой скромной...Ведь глупость - общий грех людей! Она была еще прелестна,Как труд ее ни изнурил,А я... я так ее любил!Вот отчего нам стало тесно. Душа мне странная дана:Из этих пьяниц отупелыхСвивал ли кто рукою смелыхМогильный саван из вина? Нет! толстой шкуре их едва лиДоступна сильная вражда,Как, вероятно, никогдаПрямой любви они не знали, С ее бессонницей ночей,С толпой больных очарований,С убийством, звуками рыданий,Костей бряцаньем и цепей! - И вот я одинок, я волен!Мертвецки к вечеру напьюсьИ на дороге растянусь,Собою и судьбой доволен. Что мне опасность и закон?Промчится, может быть, с разбегаС навозом грузная телега,Иль перекатится вагон Над головой моей преступной,Но я смеюсь над Сатаной,Над папой с мессою святойИ жизнью будущею купно!

CXVI. ВИНО ОДИНОКОГО

Мгновенный женский взгляд, обвороживший нас,Как бледный луч луны, когда в лесном затонеОна, соскучившись на праздном небосклоне,Холодные красы купает в поздний час; Бесстыдный поцелуй костлявой Аделины,Последний золотой в кармане игрока;В ночи - дразнящий звон лукавой мандолиныИль, точно боли крик, протяжный стон смычка, - О щедрая бутыль! сравнимо ли все этоС тем благодатным, с тем, что значит для поэта,Для жаждущей души необоримый сок. В нем жизнь и молодость, надежда и здоровье,И гордость в нищете - то главное условье,С которым человек становится как Бог.

CXVII. ВИНО ЛЮБОВНИКОВ

Восход сегодня - несказанный!На что нам конь, давай стаканы,И на вине верхом - впередВ надмирный праздничный полет! Как свергнутые серафимы,Тоской по небесам палимы,Сквозь синий утренний хрустальМиражу вслед умчимся вдаль. Доброжелательной стихииПрипав на ласковую грудь,Прочертим, две души родные, Восторгов параллельных путь,Бок о бок, отдыха не зная,До мной придуманного рая.

* ЦВЕТЫ ЗЛА *

CXVIII. ЭПИГРАФ К ОДНОЙ ОСУЖДЕННОЙ КНИГЕ

Друг мира, неба и людей,Восторгов трезвых и печалей,Брось эту книгу сатурналий,Бесчинных оргий и скорбей! Когда в риторике своейТы Сатане не подражаешь,Брось! - Ты больным меня признаешьИль не поймешь ни слова в ней. Но, если ум твой в безднах бродит,Ища обетованный рай,Скорбит, зовет и не находит, - Тогда... О, брат! тогда читайИ братским чувством сожаленьяОткликнись на мои мученья!

CXIX. РАЗРУШЕНИЕ

Мой Демон - близ меня, - повсюду, ночью, днем,Неосязаемый, как воздух, недоступный,Он плавает вокруг, он входит в грудь огнем,Он жаждой мучает, извечной и преступной. Он, зная страсть мою к Искусству, предстаетМне в виде женщины, неслыханно прекрасной,И, повод отыскав, вливает грубо в ротМне зелье мерзкое, напиток Зла ужасный. И, заманив меня - так, чтоб не видел Бог, -Усталого, без сил, скучнейшей из дорогВ безлюдье страшное, в пустыню Пресыщенья, Бросает мне в глаза, сквозь морок, сквозь туманОдежды грязные и кровь открытых ран, -Весь мир, охваченный безумством Разрушенья.

CXX. МУЧЕНИЦА

Рисунок неизвестного мастераСреди шелков, парчи, флаконов, безделушек, Картин, и статуй, и гравюр,Дразнящих чувственность диванов и подушек И на полу простертых шкур, В нагретой комнате, где воздух - как в теплице, Где он опасен, прян и глух,И где отжившие, в хрустальной их гробнице, Букеты испускают дух, - Безглавый женский труп струит на одеяло Багровую живую кровь,И белая постель ее уже впитала, Как воду - жаждущая новь. Подобна призрачной, во тьме возникшей тени (Как бледны кажутся слова!),Под грузом черных кос и праздных украшений Отрубленная голова На столике лежит, как лютик небывалый, И, в пустоту вперяя взгляд,Как сумерки зимой, белесы, тусклы, вялы, Глаза бессмысленно глядят. На белой простыне, приманчиво и смело Свою раскинув наготу,Все обольщения выказывает тело, Всю роковую красоту. Подвязка на ноге глазком из аметиста, Как бы дивясь, глядит на мир,И розовый чулок с каймою золотистой Остался, точно сувенир. Здесь, в одиночестве ее необычайном, В портрете - как она самаВлекущем прелестью и сладострастьем тайным, Сводящем чувственность с ума, - Все празднества греха, от преступлений сладких, До ласк, убийственных, как яд,Все то, за чем в ночи, таясь в портьерных складках, С восторгом демоны следят. Но угловатость плеч, сведенных напряженьем, И слишком узкая нога,И грудь, и гибкий стан, изогнутый движеньем Змеи, завидевшей врага, - Как все в ней молодо! - Ужель, с судьбой в раздоре, От скуки злой, от маетыЖеланий гибельных остервенелой своре Свою судьбу швырнула ты? А тот, кому ты вся, со всей своей любовью, Живая отдалась во власть,Он мертвою тобой, твоей насытил кровью Свою чудовищную страсть? Схватил ли голову он за косу тугую, Признайся мне, нечистый труп!В немой оскал зубов впился ли, торжествуя, Последней лаской жадных губ? - Вдали от лап суда, от ханжеской столицы, От шума грязной болтовниСпи мирно, мирно спи в загадочной гробнице И ключ от тайн ее храни. Супруг твой далеко, но существом нетленным Ты с ним в часы немые сна,И памяти твоей он верен сердцем пленным, Как ты навек ему верна.

СXXI. ОСУЖДЕННЫЕ

Как тварь дрожащая, прильнувшая к пескам,Они вперяют взор туда, в просторы моря;Неверны их шаги, их руки льнут к рукамС истомой сладостной и робкой дрожью горя. Одни еще зовут под говор ручейковВидения, полны признанья слов стыдливых,Любви ребяческой восторгов боязливых,И ранят дерево зеленое кустов. Те, как монахини, походкой величавойБредут среди холмов, где призрачной гурьбойВсе искушения плывут багровой лавой,Как ряд нагих грудей, Антоний, пред тобой; А эти, ладонку прижав у страстной груди,Прикрыв одеждами бичи, среди дубрав,Стеня, скитаются во мгле ночных безлюдий,С слюною похоти потоки слез смешав. О девы-демоны, страдалицы святые,Для бесконечного покинувшие мир,Вы - стоны горькие, вы - слезы пролитыеВы чище Ангела, бесстыдней, чем сатир. О сестры бедные! скорбя в мечтах о каждой,В ваш ад за каждою я смело снизойду,Чтоб души, полные неутолимой жажды,Как урны, полные любви, любить в аду!

CXXII. ДВЕ СЕСТРИЦЫ

Разврат и Смерть, - трудясь, вы на лобзанья щедры;Пусть ваши рубища труд вечный истерзал,Но ваши пышные и девственные недрыДеторождения позор не разверзал. Отверженник поэт, что, обреченный аду,Давно сменил очаг и ложе на вертеп,В вас обретет покой и горькую усладу:От угрызения спасут вертеп и склеп. Альков и черный гроб, как два родные брата,В душе, что страшными восторгами богата,Богохуления несчетные родят; Когда ж мой склеп Разврат замкнет рукой тлетворной,Пусть над семьею мирт, собой чаруя взгляд,Твой кипарис, о Смерть, вдруг встанет тенью черной!

CXXIII. ФОНТАН КРОВИ

Струится кровь моя порою, как в фонтане,Полна созвучьями ритмических рыданий,Она медлительно течет, журча, покаПовсюду ищет ран тревожная рука. Струясь вдоль города, как в замкнутой поляне,Средь улиц островов обозначая грани,Поит всех жаждущих кровавая рекаИ обагряет мир, безбрежно широка. Я заклинал вино - своей стру"й обманнойДуше грозящий страх хоть на день усыпить;Но слух утончился, взор обострился странно: Я умолял Любовь забвение пролить;И вот, как ложем игл, истерзан дух любовью,Сестер безжалостных поя своею кровью.

CXXIV. АЛЛЕГОРИЯ

То - образ женщины с осанкой величавой,Чья прядь в бокал вина бежит волной курчавой,С чьей плоти каменной бесчувственно скользятИ когти похоти и всех вертепов яд.Она стоит, глумясь над Смертью и Развратом,А им, желанием все сокрушать объятым,Перед незыблемой, надменной КрасотойДано смирить порыв неудержимый свой.Султанша томностью, походкою - богиня;Лишь Магометов рай - одна ее святыня;Раскрыв объятья всем, она к себе зоветВесь человеческий, неисчислимый род.Ты знаешь, мудрая, чудовищная дева,Что и бесплодное твое желанно чрево,Что плоть прекрасная есть высочайший дар,Что всепрощение - награда дивных чар;Чистилище и Ад ты презрела упорно;Когда же час пробьет исчезнуть в ночи черной,Как вновь рожденная, спокойна и горда,Ты узришь Смерти лик без гнева, без стыда.

CXXV. БЕАТРИЧЕ