О превосходстве человека над животными 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

О превосходстве человека над животными



 

На земле проживающий, нежный, как сам небосвод,

Холит небо тебя, и земля, и течение вод.

Ты ниспослан «а землю, но ты и не знаешь, что дело

Краткой жизни твоей величавей земного удела.

Молока звездной вечности древле не ведал твой род,

Ибо сахаром милости был ты накормлен с высот.

И <не должен ли быть ты душою прекрасен за это?

Должен быть ты прекрасен и полон великого света.

И каламом предвечности, где-то от смертных вдали,

Был прекрасный твой облик начертан для нашей земли.

Сердце смертным даруя, решили в высотах, что нужен

Для живущего стан, опоясанный нитью жемчужин.

Ничего, что ты слаб. Ты скажи: «Я на этом лугу

Отличаться от ланей и сильных оленей могу».

Все живущие твари тебе услужают покорно,

Это бедные птицы, в силках увидавшие зерна.

Ты — Хума. В каждом деле ты чести доверенным будь,

Безобидным и тихим и в пище умеренным будь.

Всех живущих на свете земная зовет мастерская,

И великих и малых к насущным делам привлекая.

Совы в сказках пугают, грядущих невзгод не тая,

И для кладов зарытых они ведь нужней соловья.

Те, которых завеса земному открыла пределу,

Душу в теле имеют, по ценности равную телу.

Хоть жемчужины эти — ничто перед морем твоим.

«О жемчужины мира!» — порой обращаюсь я к ним.

Убивать ты не должен больших или малых, ведь виру

Ты за кровь не отдашь, и страданья не надобны миру.

И плохие и добрые чтут повеленье твое,

И в плохом и в хорошем они — отраженье твое.

Те, кого ты обуешь, дадут тебе шапку за это,

Чью-то тронешь завесу — твоя будет также задета.

* * *

Не жалей, словно утро, завесы ночной превозмочь,

Будь завесы хранителем, словно глубокая ночь.

Любят осы завесу пурпуровой розы. Единой

Ты покрылся завесой, прозрачной завесой осиной.

Долго ль мошкою будешь — о, как ее участь горька! —

Ты гоняться за пищей меж тонких сетей паука?

Те, завесой укрытые, те, что миры создавали,

Многозвездной завесою тайну твою закрывали.

На путях за завесой ты все приобрел и пришел,

Отстранивши завесу, в земли новоявленный дол.

Надо сердце забыть, коль оно разлюбило завесу.

Не внимай ничему, что навек позабыло завесу.

Тот волшебник, что скрыт за завесою с давней поры,

Ткань завесы лазурной вознес не для праздной игры.

Только этой завесы касайся признательным взглядом,

Новых песен не пой, стародавним прельщаемый ладом.

О завесе услышав, пойди многомудрым вослед,

За завесою тайн стань участником тайных бесед.

Чище светлой души станет тело твое, только надо,

Чтоб его сорок дней окружала темницы ограда.

У побывших в темнице высокое качество есть.

Был в темнице Иосиф. Темница — великая честь.

Чем же высший почет, чем же ценность души обретают?

Всё забвением благ — ты к забвенью спеши! — обретают.

Ты души серебро в отрешенья горнило вложи.

«Дай мне золото сердца», — отказу от мира скажи.

Ты подвижником стань, избери себе путь только правый,

Только так ты достигнешь величья и подлинной славы.

Коль себя ты смиришь, то динару блестящему дан

Будет правды твоей и смиренного сердца чекан.

Лишь поймешь, что с тобою природа в союзе и разум,

Сказ «Кузнец с москательщиком» вспомнишь, бесспорно, ты разом.

Этот веет пожаром, вздувая огонь, а другой

Овевает прохожего амброй своей дорогой.

Ты в поклаже природы спасенья не сыщешь: далеко

Птица клеть унесет, и закроется смертное око.

Ты привыкни к пути, что исполнен обмана всегда,

Будет благостный рок вожаком каравана всегда.

Чтоб главенства достичь отказаться должны мы от страсти.

В отрешенье великом величье пророческой власти.

Покорив свою душу, ты радостным сердцем взыграй

И обуйся скорей: издалека завиделся рай.

Стань душою, что колокол, в блеске грядущего дива,

Будь служителем веры, не темным прислужником дива

Ты в святилище веры опасайся от злого огня,

Чтоб не ведать смятения в грохоте судного дня.

Был неверный избавлен от злого, от страшного рока

Лишь затем, что сродни приходился он роду пророка[97].

Взгляд высоко взнесенных не есть ли благая броня

Для исполненных веры, для полных святого огня!

 

ПОВЕСТЬ О ФАРИДУНЕ И ГАЗЕЛИ

 

Как-то царь Фаридун, при сиянье встающего дня,

Приближенных скликая, с отрадой вскочил на коня.

И в степи предаваясь любимой охоты веселью,

Он увидел внезапно, что сам он подстрелен газелью.

Прелесть шейки и ног от вражды отклоняла стрелка,

О пощаде просили глаза, и спина, и бока.

Пусть охотника взгляд для бегущей газели — засада,

Но она, восхищая, казалось, бежала от взгляда.

Полонен был охотник, и плен был и скор и таков,

Что владыка почувствовал цепи тяжелых оков.

И рванув повода, и горя, и скача возле цели,

Спинку лука он сделал нетвердой, как брюхо газели.

И большая стрела не попала в отличную цель,

И встревоженный конь обежал неудачно газель.

Шах промолвил стреле: «Где же злое твое оперенье?»

И коню закричал: «Где твое за добычей стремленье?

О ничтожный твой бег, о ничтожность твоей тетивы!

Перед сей травоядной какое ничтожество вы!»

И сказала стрела: «Подстрелить! Вот была бы досада!

Бессловесная эта — приманка для царского взгляда.

Твой восторженный взгляд — для прекрасной газели броня.

В цель должна я стрелять, но твоя не для цели броня».

Бубен видит владыка, и ждет он отрадного лада.

Лишь ладони играющих — радость для шахского взгляда.

Быть с клеймом вознесенных — завидный и сладостный

рок. Ведь с клеймом вознесенных и сам ты безмерно высок.

Знай обряды служенья, чтоб званье найти человека.

Услужать — это честь. Это ведомо людям от века.

Для людей умудренных, чей так проницателен взор,

Нет служенья похвальней, чем крепкий святой договор.

Дланью верности крепкой возьмись ты за пояс обета,

Стражем верности будь пред лицом многолюдного света.

Много лалов имея, сокровищ немало тая,

Как служения пояс, лежит возле кладов змея[98].

Потому небосвод ярких звезд рассыпает каменья,

Что, над прахом поднявшийся, поясом стал он служенья.

Обладающий даром, хоть дар его светлый не мал,

Пред наставником пояс на трудном пути повязал.

И свеча, что сияет огнем золотым и веселым,

Пояс также носила, для воска покорствуя пчелам.

Ты не связан ничем, так вставай же скорей, Низами,

Чтоб связать себя службой, с поспешностью пояс возьми.

 

РЕЧЬ ВОСЬМАЯ

О СОТВОРЕНИИ

 

Перед тем, как вещавшие жизни великий приход

Насладились водой из великого моря щедрот,

Пусто было в ладони безмерного царства и пылью

Прах еще не клубился, еще он не делался былью.

Не кончался еще промедленья безмерного срок,

Еще кукол никто из-за синих завес не извлек.

С низшим кругом еще связи ночи и дни не имели,

Ждали плоть и душа, связи с миром они не имели.

И стихии теснились, и длился их тягостный спор,

Справедливость тогда их еще не смирила раздор.

Но великая воля, веленью верховному вторя,

Каплю влаги послала из дивного милости моря.

И сошла эта капля, и влага возникла, и вот

В круговое движенье лазурный пошел небосвод.

Из текучей воды взвился прах, и случайность вот эта

Смесь твою создала, — и возник ты из мрака и света.

В путь поднявшись затем, ты из этой уйдешь мастерской.

Ты — лишь прах, что поднимется где-то за синей рекой.

О, блаженно то время, покуда на свете ты не был,

Был твой лик не начертан, и в смене столетий ты не был.

Звездный взор небосвода ничто не желало привлечь.

Уши бедной земли еще нашу не слышали речь.

И покуда на землю еще не поставил ты ногу,

Бытие восхваляло пространства пустую дорогу.

Еще не были, знай, дни и ночи тобой тяжелы,

Силы жизни дремали, и были в то время не злы

Сада мира колючки. И сроки безгорестно плыли,

И на легком пути еще не было тягостной пыли.

И лучам Близнецов было сладко сияньем играть.

Вы в сиянье, врачи, не могли нашу кровь отворять[99].

Если месяц, плывя, становился на миг темноликим,

Не срамили его медным грохотом, шумом великим[100].

И к Зухре на земле посрамленье еще не пришло,

В колдовском Вавилоне Харута дремало крыло.

Не был ты на земле, и в лазурной ты не был пустыне,

Где-то с краю ты был, а тоска по тебе — в сердцевине.

И когда в этот мир образ кем-то ниспослан был твой,

О тебе небеса переполнились гулкой молвой.

Дурноглазым ты был для созвездий, что в сумраке мрели,

И смятенье ты создал в плывущих светил колыбели.

Еще дням и годам не известен был времени ход,

Но ты дал им названье, повел их незыблемый счет.

Словно зеркало, был непорочный простор мирозданья,

Но его, о порочный, твое замутило дыханье.

И восход поднял ты, и повел ты его на закат,

Создал истину зорь и рассвет, что обманывал взгляд.

Неразумному небу проклятий пошлю я немало:

Оно пояс служения людям зачем повязало?

Был на небе ты назван великим созданьем души,

Но тебе, видно, льстили. Ты верить словам не спеши.

Злое горе! Венец головы человека дороже;

Пса дороже ошейник; осла — его торба. О боже,

Сколько было бахвальства! В пустых и хвастливых речах

Говорил ты о том, что весь мир — только горестный прах.

Но весь мир ты отдашь за пригоршню размешанной глины.

За обмазку для стен все отдать ты бы мог без кручины.

Всю поверхность земли огорчать ты как будто бы рад,

Хоть бы ты под землею лежал, как припрятанный клад!

Ты в безумье великом. Для разума всюду помеха

Из-за этих небес, — из-за серого цвета ореха.[101]

Чтобы ты, как орех, в тесной тьме навсегда не исчез,

Удались от ореха, от беличьих этих небес.

Ночь — не мягкий бобер, день не схож с белизной горностая,

Сутки — пестрая ласка, драконам подобная, злая.

Смелой кошкой не будь, не сердись, пестрой ласке грозя,

С вероломною лаской тебе состязаться нельзя.

Лев являлся на берег. Опасно под сим небосводом.

Почему ж, как олень, к этим страшным приходишь ты водам?

Если видишь вдали голубое сияние вод, —

Это марево влаги лукавый послал небосвод.

Ты коня не гони, не узнаешь ты радостной доли.

Оближи свои губы: ты видишь мерцание соли.

Чтобы жажды не знать, чти рассудка нелживый кумир;

Коль гумно сожжено, ты припомни, что есть табашир.

Перед тем, как Иосифом горестный жребий был выпит,

Над колодцем своим он божественный видел Египет.

Ты пришел из лазури, но желтым твой сделался лик.

В этом темном колодце ты, жаждая блага, поник.

Но |был желтым твой лик, и ты к благам был полон любови
Не затем, что, тоскуя, свои ты насупливал брови:

Тосковал ты столетья, и ты от себя не таи,

Что в тоске этой древней — ничто эти брови твои.

Пред тобой семь столов, но припомни о смерти Адама,

Ради райского хлеба терпеть нам не следует срама.

Если хочешь поджечь ты свое золотое гумно,

Если думать о рае с надеждой тебе не дано,

Устремляйся, спеши, поскачи по ристалищу смело;

Коль, приказывать можешь, любое приказывай дело.

Два-три дня, что ты здесь, будь за чашей, иль мирно дремли,

Иль вкушай в сладкой неге плоды благодатной земли.

Темный рок твой жесток. Он рукой прихотливой и ловкой

Обвязал тебя слабо своей вековечной веревкой.

Хоть в колодках ступни, хоть согбен ты сидишь на пиру,

Все еще ты сгораешь в своем же обильном жиру.

Хворост этой поварни (Поварня ведь хворосту рада!)

Сам ты станешь жарким в судный день для несытого ада.

Сколько в чреве твоем будет хлеба и сколько воды,

Станешь, легкий, тяжелым и тяжкой дождешься беды.

Если б длительно жадный земные свершал переходы,

Съевший множество яств мог бы жить бесконечные годы.

Дни земные бегут, потому их цена высока,

Жизни ценится прелесть затем, что она коротка.

Ешь немного, и много ты мирных мгновений узнаешь,

Ешь, несдержанный, много и много ранений узнаешь.

Нет, не разум велел столько снеди вседневно иметь,

Это алчность велела бросаться на жирную снедь.

Это алчность творит много пиршеств бесчинных и шумных.

Прогони ты безумную — ту, что смущает разумных.

Потому нашей алчности разумом послана весть,

Чтоб того мы не ели, чего нам не велено есть.

Я боюсь ее лавки. Смотри, под навесом базара

Цвет ее ты воспримешь: ярка она очень и яра.

Ведай: злое и доброе, в этом сомнения нет,

Друг у друга охотно заимствуют образ и цвет.

ПОВЕСТЬ О ВОРЕ И ЛИСИЦЕ

 

Продающий плоды в Йемене безгорестно жил,

Свой товар охранять он лисичке одной поручил. -

Чтоб, опасность увидев, поднять незамедля тревогу,

Свой старательный взор устремляла она на дорогу.

И к прилавку не раз подбирался находчивый вор,

Но не мог одолеть он лисички бессменный дозор.

И вздремнул он пред лавкой, прием применяя знакомый, —

И уснула лисичка, его зараженная дремой.

Если спит этот волк, не являет опасности он.

И лисичка свернулась и сладкий увидела сон.

И, увидев лисичку в дремоте спокойной, умильной,

Вор в лавчонку проник, и ушел он с добычей обильной.

Если в сны безмятежные, странствуя, втянешься ты,

Головы не снесешь иль без шапки останешься ты.

Пробудись, Низами! Скинь дремоты ненужное бремя.

И расстанься со всем: расставанья приблизилось время.

 

РЕЧЬ ДЕВЯТАЯ —

ОБ ОСТАВЛЕНИИ МИРСКИХ ДЕЛ

 

Человек, что дороже счастливых и страстных ночей!

Человек, что мгновенней, чем отсвет рассветных лучей!

Долго ль, тени подобный, склоняться ты будешь в печали?

Поднимись, будто знамя, и двинься в безвестные дали.

Если шахи идут в новый край или в новый поход,

То поклажу они посылают обычно вперед.

Если с шахом ты схож, собирайся, — поклажа готова,

Отправляйся в поход, что богаче похода земного.

Ты вперед с нужной кладью немедлящих слуг посылай,

Снедь на завтрашний день ты сегодня, о друг, посылай.

Улей медом наполнен, гуденьем наполнен веселым,
Потому что предвиденье мудрым даровано пчелам.

Муравьям боевым в этом деле неведома лень.
Дружно пищу они собирают на завтрашний день.

Ты прозри, человек! Ты не медли в усладе беспечной!

Муравью и пчеле уподобься в работе их вечной.

Тот, кто хочет, живя, каждый встретить безгорестно час,

Запасается летом, зимой поедает запас.

В этом искусе жизни не всякий ли смертный — меняла,

Чьи сокровища хрупки и мельче смарагда и лала?

Нашим замыслам жадным грядущее знать не дано.

Что дано нам предвидеть? Лишь только мгновенье одно.

Но стоянку мы знаем, и нас небосвод не обманет.

Вот стоянка твоя: размышленье о том, что настанет.

Из живущих существ — а ведь их бесконечные тьмы, —

Размышлять о последствиях можем одни только мы.

Хоть минутной усладе, как сладостной жизни, мы рады,

Но уменье предвидеть отрадней минутной услады.

Мы, познавшие сердце, чей пламень для нас запылал,

Мы добыты из глины, но все ж мы сверкающий лал.

Нам сиянье грядущего в реющей мгле заблистало,

И о многом таимом душе нашей ведомо стало.

Прочитать мы смогли, хоть наш разум пределами сжат,

Девяти звездных школ[102] раскрывающий тайны абджад.

Ты и я — только мы были высшим отмечены роком,

Ты и я — первый плод из садов, что на небе высоком.

Тот, кто прах твой месил, тот из лучших отобранных трав,

Чтобы сердце возникло, целительный создал состав.

Прах твой с горечью смешан, но все же сокровищ немало

В сердце праха таится. Они — постиженья начало.

Этот прах оцени. Ты о сердце людском не забудь.

Благодарность забыл. Благодарным и радостным будь.

Вот стоянка твоя. Ты скажи, все окрест озирая,

Как сюда ты пришел, как уйдешь ты из этого края?

Что скрывается в том, что из далей пришел ты сюда?

И куда ты уйдешь и зачем ты уйдешь навсегда?

В дни, когда на земле ты еще не томился, печален,

И служил не тебе этот мир безнадежных развалин, —

Ты блаженство знавал, то, что знает лишь только Хума,

Ты не знал в светлом небе, что где-то находится тьма.

И любовь твоя крылья в безмерную ширь раскрывала,

Но ведь вечность безмерная также предела не знала.

И, устав, ты спустился, покинув пустынную сень,

И на землю и на воду бросил крылатую тень.

И когда ты, мятежный, земными наскучишься снами,

Снова солнце захочешь узреть под своими стопами.

Но, забыв обо всем, от всего отказавшийся, ты

Вновь стремишься в безвестность. Твои беспокойны мечты.

Быть в движенье бессменно! Желать ты не хочешь иного.

Ты свой путь забывал, и о нем позабудешь ты снова.

Ты и нищ и богат, и ладонь многощедра твоя,

Вечно новый, издревле идешь ты путем бытия.

Ты не чти эту землю — убийцу живущих на свете,

Ты покинь эту мать. Об отцовском ты помни завете.

Ты скажи, простодушный: «Тебе повинуюсь, Адам,

И, припомнив твой путь, по твоим поспешу я следам».

Ждешь покоя зачем? Что несет ожиданье такое?

В этой жизни земной мы не можем мечать о покое.

Если б нашей алчбе краткой жизни сочувствовал миг,

Облик жизни растраченной вновь бы пред нами возник.

Погрусти и уйди — разве ты не из этой же глины?

Ты, что радостен здесь, иль грустить не нашел ты причины?

Ну, кому ж небосвод молвил весело: «Радостен будь»?

Не тебе и не мне. Нет, о радости ты позабудь.

Мы на землю пришли, чтобы ведать невзгоды и беды,

В этот край мы пришли не для мирной и сладкой беседы.

Мир продажи и купли! Он полон тревоги большой,

Полон вечной неверности, вечной клянусь я душой!

Почему ж ты грустишь и грустнее тебе год от года?

Хоть сюда ты пришел, но ведь время наступит ухода.

О, навеки, навеки нам эти печали даны:

Появленье, отбытье, в которых мы так не вольны!

Что ничто есть ничто, в этом, право, сомнения мало.

Бытие есть ничто — вот что душу печалью объяло.

Не спеши уходить, ведь сюда ты неспешно пришел,

В сеть недавно попал. Претерпи этот горестный дол.

Крикнут нам: «Проходи! Будь в аду или в светлом эдеме».

И чекан наш изменят и выбьют на новом дирхеме.

Стародавнюю глину по-новому станут сбивать.

То, что было разбросано, собранным станет опять.

Дней грядущих побойся. Ты их устыдись. Ты ведь ныне

Ничего не стыдишься в своей непустынной пустыне.

Нам грозят испытанья. Об их одоленье радей.

Посмотри, терпеливый: изранено сердце людей.

Только вера есть конь в этой мертвой пустыне. И только.

Только вера. Так будет и было доныне. И только.

В этом трудном пути все вперед погоняй ты коня,

Не кори неразумных, свое милосердье храня.

Вот старания зеркало. Твердо, в упорстве великом

Ты, глядясь в эту гладь, будь обрадован пламенным ликом.

Ты покайся в грехах, им указом господним грозя,

И припомни о том, что судьбе покоряться нельзя.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-06-26; просмотров: 333; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 107.21.137.184 (0.126 с.)