Шестая глава: Искрящийся град

 

— Мне уже семьдесят пять лет, — произнес Каспер Хавсер, — из них пятьдесят я отдал проекту…

— И Награда Даумарл — лучшее тому доказательство…

— Вы дадите мне закончить?

Хенрик Слюссен кивнул и примирительно поднял обтянутую перчаткой руку.

Хавсер тяжело сглотнул. Во рту у него пересохло.

— Я работал над проектом Консерватории пятьдесят лет, — продолжил он, — создав ее буквально из ничего. Меня вырастил человек, который понимал ценность информации и важность сохранения науки.

— Мы все верим в это, доктор Хавсер, — сказал один из тридцати шести рубрикаторов, полукругом сидевших за партами позади Слюссена. Вопреки пожеланию Слюссена, Хавсер попросил Василия организовать встречу не в кабинете ректора, а в отделанной коричневым деревом аудитории Театра Инноминандум. Это был психологический прием, ибо Слюссену и его свите придется сидеть на откидных креслах, подобно студентам перед преподавателем.

— Полагаю, доктор еще не закончил, — сказал Василий, стоявший у левого плеча Хавсера. Хотя он старался говорить спокойно, в его голосе безошибочно угадывались резкие нотки. Агент держал руку в кармане пальто, где лежал небольшой флакон с лекарствами на случай, если Хавсер перенервничает.

Юноша слишком сильно переживал за него. Как мило.

— Работа, проделанная Консерваторией, — продолжил Хавсер, — работа, проделанная мной… вся она лишь для того, чтобы расширить человеческое понимание космоса. Она заключается не в том, чтобы собрать как можно больший объем информации и запереть ее в недоступном архиве.

— Объясните, доктор, как подобное осуществимо? — спросил Слюссен.

— Помощник секретаря, объясните, каким образом обычный человек может получить доступ к данным в инфохранилищах Администратума? — ответил Хавсер.

— Для этого существует протокол. Подается запрос…

— Для которого требуются одобрения. Утверждения. На положительный ответ могут уйти годы. Причины отказа зачастую не объясняют, и он не подлежит апелляции. Информационные ресурсы, бесценные информационные ресурсы бросают в тот же котел, что и общие административные данные. Василий?

— По прогнозу Кабинета эффективности, количество централизованных информационных материалов Империума будет удваиваться каждые восемь месяцев. Вскоре одно лишь ориентирование в каталоге информационных материалов станет непосильной задачей. Через несколько лет…

Слюссен не одарил агента даже мимолетным взглядом.

— Значит, вся проблема в доступности и планировке наших архивов. Я с радостью рассмотрю данную проблему…

— Не думаю, что проблема именно в этом, помощник секретаря, — перебил Хавсер. — Это скорее симптомы и отговорки. Ненасильственные способы цензуры и запрета. Тонкие методы контролирования потоков данных и решения, что и кому следует знать.

— Звучит как обвинение, — сухо произнес Слюссен.

— Это еще не худшее, что я собираюсь сказать вам сегодня, помощник секретаря, — сказал Хавсер, — так что мужайтесь. Высокий уровень контролирования информации — неверно само по себе. Существующий, так сказать, сговор с целью ограничения свободного распространения общего знания по человеческим мирам — не лучше. Но хуже всего последствия такой политики — невежество.

— Что? — удивился Слюссен.

Хавсер поднял глаза на потолок лекционного зала, где среди гипсовых облаков порхали писанные яичной темперойангелы. По правде говоря, у него немного кружилась голова.

— Невежество, — повторил он. — Империум так стремится взять под контроль данные, что просто складирует все подряд без какого-либо анализа или экспертизы. Мы владеем данными, о которых ничего не знаем. Мы не знаем, что мы знаем.

— Все это в целях безопасности, — сказал один из рубрикаторов.

— Это я понимаю! — отрезал Хавсер. — Я прошу только о прозрачности. Возможно, стоит создать аналитический форум, который будет рассматривать данные по мере их поступления. Оценивать их. Эмантин поставил вас вместо себя полгода назад, помощник секретаря. Полгода прошло с тех пор, как вы начали окутывать Консерваторию густым туманом Администратума. Наши основы рушатся. Мы более не занимаемся обработкой данных и не задаем вопросы.

— Полагаю, вы несколько преувеличиваете, — произнес Слюссен.

— Только за эту неделю, — сказал Хавсер, взяв из рук Василия инфопланшет, — в обход Консерватории прямиком в Администратум направилось сто восемьдесят девять археологических и этнологических отчетов. Девяносто шесть из них спонсировалось лично нами.

Слюссен промолчал.

— Много лет назад, — продолжил Хавсер, — так много, что мне и вспомнить страшно, я задал вопрос одному человеку. Во многом именно благодаря этому вопросу и появилась Консерватория. Он состоит из двух частей, и мне интересно, сможете ли вы на них ответить?

— Задавайте, — согласился Слюссен.

Хавсер уставился на него немигающим взором.

— Кому-нибудь известно, почему началась Эра Раздора? Как могло случиться так, что мы оказались в непроглядном мраке Древней Ночи?

 

 

— Что ты собираешься делать? — спросил Василий.

— Закончить собирать вещи, — ответил Хавсер. — Помочь не хочешь?

— Ты не можешь уйти.

— Могу.

— Ты не можешь все бросить.

— Уже бросил. Ты был там. Я сказал помощнику секретаря Слюссену, что желаю на время оставить проект. Оплачиваемый отпуск — так, по-моему, это называется.

— И куда ты отправишься?

— Возможно на Калибан. Для осмотра Великих и Жутких Бестиариев в библиотеках бастиона собирается группа ученых. Привлекательная идея. Или на Марс. Мое приглашение посетить Симпозиум Адептус еще в силе. Также довольно интересно.

— Ты реагируешь слишком эмоционально, — сказал Василий. Сквозь решетчатые ставни богато обставленных академических апартаментов на самой вершине улья лился мягкий полуденный свет. Хавсеру принадлежало совсем немного вещей, которые он сейчас со злостью кидал в модульный чемодан. Внутри уже покоилась одежда, пару излюбленных инфопланшетов и бумажных книг, а также регицидная доска.

— Ответ помощника секретаря был необдуманным, — продолжил Василий. — Банальным. Он ничего не значит. Это нонсенс, и по зрелом размышлении Слюссен заберет свои слова назад.

— Он сказал, что это не важно, — сказал Хавсер. Он перестал складывать вещи и взглянул на агента. В руках Хавсер держал деревянную лошадку, решая, стоит ли класть ее к остальным вещам. Она принадлежала ему, сколько он себя помнил.

— Слюссен сказал, что это не важно, Василий. Причины Эры Раздора не имеют значения для нового Золотого Века. Да я в жизни не слышал большей глупости!

— Это и в самом деле прозвучало высокомерно, — согласился Василий.

На лице Хавсера мелькнула едва заметная улыбка. Как всегда в стрессовых ситуациях, у него разболелась нога. Он положил коня обратно на полку. Ему он больше не нужен.

— Я ухожу, — сказал Хавсер. — Много времени прошло с тех пор, когда я последний раз работал в полевых условиях. Слишком много. Меня уже тошнит от этой мелочности и политических интрижек. Я просто не создан для этого. Мне в жизни не хотелось быть чиновником. Ты понимаешь это, Василий? В жизни. Это противоречит моему естеству. Мне нужно работать в размеченной траншее или библиотеке со скребком, блокнотом или пиктером. Я отлучусь совсем ненадолго. Максимум на пару лет. Этого будет достаточно, чтобы упорядочить мысли и обдумать планы на будущее.

Василий покачал головой.

— Знаю, тебя не переубедить, — сказал он. — Мне знаком этот твой взгляд. «Держись подальше от безумца».

Хавсер улыбнулся.

— Ну, видишь? Ты знаешь, на какие знамения следует обращать внимание. Тебя предупредили.

 

 

Родной мир Тишины, неоновый оранжевый шарик, в стратегически важных местах был покрыт ледовым щитом. Оказалось, что Тишина искусственно увеличила полярные шапки, сделав их похожими на бронированную оболочку.

К Огваю пришла просьба об оказании дальнейшей помощи.

— Мы спускаемся на поверхность, — сказал Хавсеру Фит Богобой. — Ты с нами. Для сказания.

Слова прозвучали как вопрос, хотя на самом деле лишь утверждали неизбежное.

В замысловатых ангарах ремонтных доков их уже ждали «Грозовые птицы». Пока воины Тра проверяли оружие и снаряжение, выстраиваясь в очередь на посадку, Хавсер заметил, что некоторые бросают на него взгляды и с улыбками о чем-то говорят между собой.

— Что происходит? — спросил он Богобоя.

— Они решают, на которой «Птице» полетишь ты, — сказал Богобой. — Ведь ты упал на Фенрис, как дурная звезда. Никому не хочется находиться в небе рядом с дурной звездой.

— Могу представить, — ответил Хавсер и взглянул на Волков.

— На каком корабле летит Медведь? — крикнул он.

Пару человек указали на искомую машину.

— Значит, на этом, — удовлетворенно произнес Хавсер, направляясь к «Птице». — Медведь не позволит мне упасть дважды.

Все, кроме Медведя, рассмеялись. Но в голосах Тра слышалось утробное рычание леопардов.

 

 

Хавсеру пришлось надеть пластиковый респиратор, так как в воздухе присутствовали какие-то смертельные для обычного человека соединения. Астартес же не нуждались в подобных предосторожностях. Многие были даже без шлемов.

Кругом открывался потрясающий пейзаж. Слегка подернутое туманной дымкой небо было похоже на полог цвета океанического янтаря, блестящего, как дутое стекло. Все имело желтоватый оттенок, апельсиновый окрас. Это о чем-то напомнило Хавсеру, но ему пришлось основательно покопаться в памяти, дабы вспомнить, что именно.

Воспоминание оказалось неожиданно ярким. Осетия. За пару дней до его сорокового дня рождения капитан Василий со смешком позволила ему надеть свой тяжелый шлем. Он удивленно моргал, смотря на мир сквозь гигантский оранжевый визор.

Затем ему послышался «Марш Объединения» на клавире, и он попытался начать думать о чем-то другом.

Они приземлились посреди бескрайнего ледяного поля. На километры окрест раскинулась подернутая небольшой рябью равнина, которая выглядела как рельефная подкладка, побывавшая под машинным прессом. Но то был лед. Рябь на самом деле была замерзшими каплями, пробы которых взяли техники из продвигающихся вперед армейских бригад. Их химический состав совпал с данными орбитального сканирования. Из ледяного поля на равных промежутках в шестьсот семьдесят километров, подобно гвоздике в ароматических шариках, поднимались колоссальные башни размером со шпили города-улья, которые напоминали ремонтные доки в космосе.

Первое, что сказал Волк рядом с Хавсером, было «здесь не на кого охотиться».

Он имел в виду то, что лед был стерильно чист. Хавсер также это чувствовал. То было не абсолютно белое безмолвие Асахейма. Перед ними раскинулся искусственный ландшафт. Похоже, башни представляли собой генераторы. Оказавшись перед угрозой полномасштабного планетарного вторжения, Оламская Тишина при помощи высоких технологий расширила естественные полярные шапки так, чтобы они стали щитами. Их толщина и плотность были таковы, что орбитальная бомбардировка оказалась практически бесполезной.

А подо льдом размещались города, в которых Тишина готовилась к контратаке.

 

 

Имперская Армия избрала целью несколько башен, которые теперь и атаковала всеми силами. На глазах Хавсера к одной из них по льду неслось море людей и бронетехники, хлынув на мосты пилона и опорные раскосы. На ледяном поле расцветали огни выстрелов, и наст вокруг основания башни начал таять, из чего можно было заключить, что некоторые части конструкции получили повреждения.

Кругом полыхало пламя. В охряное небо тысячами нитей поднимался дым от уничтоженных машин, которые среди масс атакующих казались черными точками на льду. Сражение было столь грандиозным, что он даже не мог охватить целиком весь его масштаб, оно походило на задний фон картин с неким генералом или воителем с воздетым мечом и ногой на вражеском шлеме. Хавсер всегда считал, что изображенные на них апокалипсические батальные сцены были преувеличены и существовали исключительно ради того, что лишний раз подчеркнуть важность персоны на переднем плане.

Но эта битва была крупнее всех ранее виденных им: поле боя размером с континент, армия, исчислявшаяся миллионами, и она была всего лишь одной из сотен тысяч, которые Империум разослал по пробуждающемуся космосу. В один страшный миг ему открылся противоречивый размах человечества — огромная фигура, которая дала своему виду право властвовать в галактике, и крошечная фигурка одного из миллионов закутанных в шинели солдат, который падает под ноги идущих в атаку товарищей.

Тишина рвала солдат едва ли не с презрительной легкостью. На переднем крае атаки, казалось, искажался сам воздух, когда орудия решетили и корежили танки, лед и человеческие тела. Похожие на лампы турели на вершине зловещей башни медленно разворачивались и вели по льду лучами смертоносной энергии, походившей на свет маяка. После них в плотных рядах атакующих имперцев оставались дымящиеся вязкие черные прорехи.

Сверхтяжелые танки перевели огонь со льда на нижние ярусы башни. Постепенно она начала обваливаться. На расстоянии взрывы казались маленькими, а облака обломков немногим больше поднятой с подушки пыли, но Хавсер понимал, что дело было опять же в масштабе. Башня была необъятной. Обломки разлетались, словно после разрушения жилого блока.

Внезапно обрушилась целая секция моста, и в бездну между башней и шельфовым ледником вслед за ней свалились сотни имперских солдат. Крошечные фигурки панически молотили по воздуху руками и ногами, их галуны и отполированная броня сверкали в лучах солнца. Вместе с ними падали и несколько машин, чьи гусеницы все еще продолжали вращаться. Они штурмовали одни из основных ворот, которые все это время стояли запертыми. Пятью минутами позже обвалилась вторая секция, когда попавшая под обстрел сверхтяжелых танков нижняя турель откололась от башни и, подобно оползню, свалилась на массивный мост.

«Сколько тысяч имперцев погибло в этот момент?» — спросил себя Хавсер. — «В этой вспышке? В непонятном рокоте?»

«Что я здесь делаю?»

— Пошли. Ты, скальд, за мной.

Он отвел взгляд от Армагеддона и увидел озаренное пламенем лицо Медведя. На его лице не было ни улыбки, ни даже слабого намека на тревогу. Хавсер давно догадался, что это отличительная черта угрюмого Волка. Медведь особо угрюм оттого, что ему, астартес, приходилось возиться с обычным человеком не только на глазах у роты, но и всей Влка Фенрика.

— Куда?

Медведь раздраженно прищурил глаза.

— Куда скажу, — ответил он, после чего отвернулся и кивнул, указывая Хавсеру путь.

Они сошли с присыпанного снегом желтого края ледяной гряды, откуда большая часть Тра следила за штурмом. В янтарное небо медленно поднимался столб густой кремовой пыли. Он вздымался из творящегося вокруг башни хаоса, словно массивный грозный ледник. В своей верхней части столб раскинулся на семьдесят квадратных километров, поэтому направляющимся к башне армейским боевым кораблям и штурмовикам приходилось двигаться сквозь серный полог по приборам.

Хавсер поднимался по склону следом за Медведем. На темные, едва ли не матово-серые доспехи Волка падал желтый, похожий на порошок, снег. Иногда Хавсер оступался или поскальзывался на подтаявшем или раскрошившемся льду, но к Медведю это не относилось. В его широкой размашистой походке ощущалась неослабевающая уверенность. Подкованные железом ботинки всегда становились в нужное место таким образом, что ему ни разу не пришлось помогать себе руками. Постепенно Хавсер стал отставать.

Он заметил на поясе и панцире Волка черные кожаные шнурки и рунические обереги, и ему захотелось ухватиться за них, чтобы хоть как-то догнать Медведя.

Они поднимались извилистым склоном холма мимо отдыхавших Волков, нависающих над ними монстров-терминаторов, чьи гигантские начищенные доспехи сияли на солнце, а также команд трэллов, которые отлаживали и чинили сочленения брони, пока их повелители бросали нетерпеливые взгляды в сторону сражения. Терминаторы, которые собрались, дабы посмотреть на зарево, в своей неподвижности и веющей от них угрозе походили на бронзовые статуи древних воинов.

Вдали от неотмеченной, но, тем не менее, четко определенной территории Тра, раскинулись, словно базар, тыловой эшелон и лагеря снабжения контингента Армии. Позицию Тра и ближайший армейский пост разделяла двухкилометровая пограничная зона, которая красноречивее всех слов свидетельствовала о нежелании солдат, офицеров и даже посредников Имперской Армии попадаться на глаза Фенрисским Волкам.

«Если бы только они знали», — подумал Хавсер. — «На Фенрисе нет волков».

— Не отставай, — обернувшись, бросил Медведь. По крайней мере, теперь его лицо хоть что-то выражало. Раздражение. Ветер ерошил черные как смоль волосы, отчего его глаза словно тонули в тенях и сверкали демонической злобой.

Хавсер уже весь вспотел под нательником и наброшенной на плечи шкурой. Респиратор мешал дышать, и к тому же солнце нещадно припекало шею.

— Иду, иду, — ответил он, утерев пот с лица и сделав длинный глоток из встроенной в респиратор питьевой трубки. Хавсеру пришлось на какое-то время остановиться, чтобы хоть немного перевести дух. Ему стало интересно, сможет ли он вывести Медведя из себя, и что тот будет делать в этом случае.

Хавсер надеялся, что он его не ударит.

Медведь пристально смотрел на него. Перед атакой на ремонтный док, чтобы надеть шлем Мк-IV, он заплел угольно-черные волосы у лба и висков в косички. Одна из них расплелась, и волосы постоянно лезли ему в глаза. Дожидаясь Хавсера, Медведь принялся переплетать ее заново.

Хавсер сделал еще глоток, размял шею и поспешил к Медведю. Через некоторое время они вошли в армейский лагерь. Он появился всего пару часов назад, но уже разросся до размеров крупного колониального города. Туда-сюда сновали трансатмосферные лихтеры «Арвус» и «Авес», в дымке ледяной крупы приземляясь на дальнем краю лагеря. На солнце крупа блестела и искрилась небольшими радугами. Лагерь, лоскутное одеяло из сборных палаток и климат-модулей, вперемешку с различными поддонами, контейнерами, ящиками с боеприпасами и транспортом бежевых, золотых, бурых и серых цветов, казался Хавсеру скоплением плесени или лишая, разросшегося на девственной поверхности ледяного поля. Позже Волки также одобрили это сравнение.

Они беспрепятственно вошли на территорию полевого лагеря. На его границах располагались посты Саваренских Харьеровв киверах и с жезлами с золотыми навершиями, а также элитных сил Убойного дивизиона G9K в широкополых маскхалатах поверх полумеханических боевых костюмов. Никто не осмелился преградить им путь. Стоило Волку с плетущимся позади него человеком приблизиться к солдатам, как у тех сразу нашлись куда более важные дела, которыми следовало срочно заняться. Толпящиеся на «улицах» палаточного городка военные, едва завидев их, уступали дорогу.

Лагерь походил на настоящий базар, суетливый рынок, за исключением того, что вместо торговцев здесь были солдаты, а вместо товаров — боеприпасы и снаряжение.

— Куда мы идем? — спросил Хавсер.

Медведь не ответил.

— Эй! — крикнул Хавсер и, догнав астартес, схватил его за толстый и помятый край наруча. Керамит казался обжигающе холодным.

Медведь остановился и медленно обернулся. Взглянул на Хавсера, а затем на посмевшую прикоснуться к нему руку.

— Мне не стоило этого делать, верно? — спросил Хавсер, опасливо убрав руку. — Почему ты меня недолюбливаешь?

— Мое мнение и так ничего не значит, — ответил Медведь. — Но я не думаю, что тебе следует здесь находиться.

— Здесь?

— Со Стаей.

Медведь вновь остановился и бросил на него взгляд через плечо.

— Почему ты пришел на Фенрис? — спросил он.

— Хороший вопрос, — произнес Хавсер.

— И каков будет ответ?

Хавсер лишь пожал плечами.

Медведь обернулся и пошел дальше.

— Ярл хочет тебе кое-что показать.

В центре военного лагеря, который казался Хавсеру карнавалом, возвели огромный командный шатер. Для защиты от яркого света ледяной пустоши над головами развесили ткани, а для отражения снарядов возвели армированные стены. Неподалеку команда отполированных серебристых сервиторов устанавливала портативный генератор пустотного щита, который уже к вечеру накроет главный участок лагеря шипящим голубым зонтом. Палатки и стены каким-то образом искажали грохот боя с той стороны гряды, заставляя казаться его громче и назойливее, чем на склоне, где собрались Волки.

Под центральным навесом находилась толпа из двухсот человек. Все они стояли вокруг переносного стола стратегиума, на котором светились гололитические дисплеи.

Компания, целиком состоявшая из офицеров Имперской Армии, расступилась, чтобы пропустить Хавсера и сопровождавшего его исполинского астартес. Когда он поднялся на самовыравнивающий помост, у него заложило уши и в лицо повеяло холодом. Он оказался в пузыре с искусственным климатом. Хавсер тут же стянул с себя респиратор, оставив его болтаться на шее, и глубоко вдохнул свежий воздух с примесью запаха пота разгоряченных, напряженных и уставших людей.

В центре толпы возле стола стратегиума стоял Огвай. Рядом с ним не было ни одного воина Тра, он стоял без шлема и большей части брони на руках, плечах и груди. Доспехи укрывали его тело лишь до живота, а сверху на него была прорезиненная черная термоустойчивая безрукавка с торчащими трубками, походившими на омертвелые капилляры. Вкупе с белыми руками и длинными черными волосами с пробором посередине он походил на силача в окружении толпы на деревенской ярмарке.

В детстве Хавсер не раз видал подобных людей. Иногда ректор Уве водил своих подопечных на праздники в рабочие лагеря Ура, в которых на фоне медленно растущего монолитного города-мечты рабочие отмечали дни Катернаса, Радмастида и Божественного Зодчего, а также ритуалы лож каменщиков. Как правило, они и служили главной причиной проведения памятных ярмарок и празднеств. Нередко при этом самые рослые рабочие обнажались до пояса и предлагали сразиться с ними всем желающим за пиво, деньги или на потеху публики. Подобные люди возвышались над зеваками на целую голову.

Вот только здесь вместо обычных прохожих были солдаты Имперской Армии, многие из которых и сами были довольно крупными и внушительными людьми. Огвай среди них походил на настоящее жилистое чудовище. Из-за необычайно белой кожи он казался будто высеченным изо льда и нечувствительным к жаре, от которой с остальных мужчин давно сошло семь потов. Из-за огромного серебряного пирсинга на нижней губе он выглядел так, словно насмехался над присутствующими.

«Почему он снял доспехи?», — подумал Хавсер. — «Он выглядит… непринужденным. Зачем я ему понадобился?».

Медведь вместе с Хавсером остановился на краю круга наблюдателей. Огвай заметил их. Он как раз разговаривал с тремя офицерами, опираясь на стол и подавшись вперед. Хотя подобная поза и была обычной, в данной ситуации она выглядела несколько подозрительно. Офицеры явно чувствовали себя не в своей тарелке. Один из них, фельдмаршалАутремаров, послушно держал в руках устройство с голографическим изображением своего мастера-хедива, словно официант, несущий блюдо с головой грокса. Рядом с ним стоял рослый и вспыльчивый строевой инструктор Убойного дивизиона G9K в шинели и шлемофоне танкового водителя. Третий же был веснушчатым белокурым мужчиной в идеально чистой, строгой форме Ягдпанцерныхполков. Хавсеру казалось странным то, что Огвай говорит на низком готике: странно, что он способен на это, что вообще может издавать человеческие звуки.

— Мы впустую теряем время, — говорил он. — Штурм продвигается недостаточно быстро.

Аутремарский хедив на гололитическом изображении гневно воскликнул, но звук при этом был искажен цифровой передачей.

— Это явное и неприкрытое оскорбление творцов планетарной атаки, — объявило изображение. — Вы переходите границы, ярл.

— Нисколько, — довольно парировал Огвай.

— Но вы ведь только что критиковали ответственных за штурм людей, — произнес ягдпанцерный офицер куда более примирительным тоном, нежели хедив. Как-никак, именно он сейчас стоял рядом с Огваем.

— Так и было, — согласился ярл.

— Для вас это «недостаточно быстро»? — спросил командир G9K, указав на дисплей.

— Да, — ответил Огвай. — У вас все будет в порядке лишь до тех пор, пока идет массированное десантирование. Полагаю, его планировал кто-то из вас?

— Командующий экспедиции доверил честь составить план вторжения мне, — гордо сказал хедив.

Огвай кивнул и посмотрел на ягдпанцерного офицера.

— Можешь ли ты убить человека из винтовки? — спросил он.

— Конечно, — ответил солдат.

— Можешь ли ты убить человека лопатой? — вновь спросил ярл.

Офицер нахмурился.

— Да, — сказал он.

Огвай перевел взгляд на инструктора G9K.

— Ты. Сможешь вырыть яму лопатой?

— Конечно, — уверенно ответил тот.

— А сможешь вырыть яму винтовкой?

Солдат не ответил.

— Для определенной работы нужны определенные инструменты, — произнес Огвай. — У вас есть большая, хорошо обеспеченная армия и мир, который требуется захватить. Но если вы бросите одно на другое, то еще далеко не факт, что в итоге получите желаемое.

Огвай взглянул на Медведя.

— Ты ведь не будешь охотиться на урдаркоттура с секирой, а, Медведь?

— Хьолда, нет! — прорычал Астартес. — Чтобы пробить мех, понадобится рогатина.

Огвай посмотрел на армейских командиров.

— Для каждой работы необходим свой инструмент, понимаете?

— И этот инструмент — вы? — осведомился хедив.

Ягдпанцерный офицер ойкнул и отодвинулся от фельдмаршала.

— Не нагнетайте обстановку, — сказал Огвай голограмме. — Я пытаюсь помочь вам сохранить лицо. Если ситуация не улучшится, командующий флота именно из вас сделает козла отпущения.

— Мы будем искренне благодарны мудрому совету астартес, — внезапно отозвался фельдмаршал, прикрыв рукой гололитический планшет так, чтобы его повелитель не сболтнул чего лишнего.

— Именно поэтому мы и попросили вас прийти сюда, — сказал солдат G9K.

Огвай кивнул.

— Все мы служим великому Императору Терры, не так ли? — спросил он, обнажив зубы в мимолетной улыбке. — Мы сражаемся на одной стороне с единой целью. Он создал Волков Фенриса, дабы сокрушать врагов, которые остальным не по силам. Вам не нужно просить нас дважды, и еще с такой учтивостью.

Огвай взглянул на мерцающее лицо хедива.

— Но немного уважения никогда не бывает лишним, — добавил он. — Скажу как есть, если вы хотите, чтобы мы сделали это, то не стойте у нас на пути. Пошлите уведомление командующему экспедиционным флотом, что до окончания войны контроль над этим театром боевых действий переходит в руки астартес. Я не начну действовать, пока он не согласится.

«Почему он хотел, чтобы я увидел это?» — задумался Хавсер. — «Он хотел впечатлить меня? В этом все дело? Огвай хотел, чтобы я увидел, как он открыто насмехается над старшими офицерами Крестового похода? И притом обнаженный до пояса, словно без лишних усилий».

Офицеры начали понемногу расходиться. Огвай подошел к Медведю и Хавсеру.

— Ты понял? — спросил он на Ювике.

— Понял что? — сказал Хавсер.

— Зачем я привел тебя сюда, — отрезал Медведь.

— То, что тебя все боятся? — осмелился высказаться Хавсер.

Огвай ухмыльнулся.

— И это тоже. Но также и то, что я подчиняюсь законам войны. Мы подчиняемся законам войны. Влка Фенрика подчиняется негласным правилам.

— Почему так важно, чтобы я понял это?

— У Шестого легиона астартес есть определенная репутация, — произнес Медведь.

— У каждого легиона астартес своя репутация, — ответил Хавсер.

— Но не такая, как у нас, — сказал Огвай. — Мы славимся своей свирепостью. Нас считают первобытными и недисциплинированными. Даже братские легионы полагают, что мы дикие и звероподобные.

— А это не так? — спросил Хавсер.

— Только при необходимости, — произнес Огвай. — Будь мы такими постоянно, то давно уже бы сгинули.

Ярл наклонился к Хавсеру, словно отец к ребенку.

— Чтобы быть столь опасным, нужно обладать огромным самоконтролем, — сказал он.

 

 

Хавсер попросил разрешения задержаться в лагере еще на пару часов, пока не пришло время отлета. Огвай к тому времени уже ушел. Медведь вручил Хавсеру небольшой жезл-маяк и приказал тут же возвращаться к месту высадки, когда тот даст сигнал.

Много времени утекло с тех пор, когда Хавсер в последний раз находился среди обычных людей, словно это было в прошлой жизни, после которой он переродился в нечто совершенно иное. Большую часть последнего года он провел в Клыке вместе со Стаей, приспосабливаясь, изучая их традиции, истории и способ жизни в мрачных склепах Этта.

Все это время он был лишен трех вещей. Первая — Волчий Король. Хавсер даже не знал, находился ли шестой примарх на Фенрисе. Вряд ли. Скорее всего, он был в Вышнем, где во имя Императора вел в бой свои роты. Хавсер уже свыкся с мыслью, что Скарссен и Огвай будут самыми старшими по званию Волками, с которыми ему позволено видеться.

Вторая была какая-то тайной, касающейся самого Хавсера. Сложно сказать, откуда он знал об этом. Просто предчувствие, чутье. Волки не раз описывали ему яркие мгновения боя: сжимающий внутренности примитивный инстинкт в долю секунды, отделяющей жизнь от смерти. Они гордились такой способностью. Хавсер радовался тому, что жизнь среди них также подарила ему нечто подобное.

Значит, к этому чувству следовало прислушиваться. Астартес и трэллы наверняка что-то от него скрывали. Они прекрасно умели хранить тайны. Хавсер не замечал явных признаков, вроде внезапно обрывающихся при его приближении разговоров или замирающих на полуслове предложений, когда рассказчик хорошенько думал, прежде чем сказать что-либо.

Третьим же было человеческое общество.

Под конец первого года его пребывая в Этте из продолжительной Второй кобольдовой войны вернулась рота Декк, и рота Тра вновь вернулась к активным боевым действиям, с приказом следовать за 40-м экспедиционным флотом в Гогмагогскоескопление.

У Хавсера, который стал скальдом, не оставалось иного выбора, кроме как следовать за ними. Он теперь был частью их свиты, частью сил обеспечения роты, наряду с трэллами, оружейниками, пилотами, сервиторами, музыкантами, фуражирами и мясниками.

Рота отправилась в путь на «Нидхёгге», одном из мрачных, лишенных удобств космических кораблей, которые служили Шестому легиону, и вошла в имматериум в сопровождении флотилии поддержки. Через девять недель Волки Фенриса оказались в Гогмагогском скоплении и вышли на связь с 40-ым экспедиционным флотом, который к тому времени уже пытался прорваться на территорию, контролируемую Оламской Тишиной.

— Что ты такое?

Хавсер оторвал взгляд от стола стратегиума. Возле него стоял строевой инструктор Убойного дивизиона G9K, с которым ранее говорил Огвай.

— У тебя есть разрешение здесь находиться? — спросил человек, явно будучи довольным уходу астартес.

— Ты и сам знаешь, что есть, — ответил Хавсер с уверенностью, которая удивила даже его самого. Судя по виду солдата, ему не терпелось поругаться с ним, но Хавсер собрал назад волосы, сильно отросшие за проведенный в Этте год, и показал золотой глаз с черной точечкой зрачка.

— Я — избранный Шестым легионом астартес наблюдатель, — заявил Хавсер.

Строевой инструктор взглянул на него с нескрываемым отвращением.

— Но ты ведь человек?

— В общем и целом.

— Как ты можешь жить с этими животными?

— Для начала, я слежу за языком. Как тебя зовут?

— Павел Корин, строевой инструктор первого класса.

— У меня сложилось впечатление, будто здесь мало кому нравится союз с Волками.

Корин неуверенно взглянул на Хавсера.

— Что ж, я все же прислушаюсь к твоему совету, и послежу за языком, — сказал он. — Я бы не хотел, чтобы они увидели меня через твой глаз и решили, что мне следует преподать урок покорности.

— Он не действует подобным образом, — улыбнулся Хавсер. — Я могу быть осмотрительным и аккуратным. Мне просто интересно, что ты думаешь на этот счет.

— Значит, ты кто-то вроде… кого? Хрониста? Летописца?

— Нечто вроде этого, — ответил Хавсер. — Я слагаю сказания.

Корин вздохнул. Он был плотным мужчиной с прусскими чертами лица и повадками настоящего кадрового офицера. У G9K была грозная слава штурмовых войск. В нем до сих пор сохранилась архаичная зарплата, основывающаяся на личных потребностях, и модель продвижения по службе, которая, по слухам, уходила корнями в древние традиции наемных армий. То, что Корин достиг звания строевого инструктора первого класса, свидетельствовало о том, что на своем веку он участвовал не в одном сражении.

— Что это значит? — спросил Хавсер.

Корин пожал плечами.

— Я многое повидал на своем веку, — сказал он. — Да, да, сейчас пойдут старые солдатские байки. Тридцать семь лет по не относительному календарю. Именно столько я провел в Крестовом походе. Тридцать семь лет, восемь кампаний. Поверь, уж я-то знаю, что такое настоящее дерьмо. Я четыре раза видел, как сражаются астартес. И каждый раз мне было страшно.

— Астартес и должны вселять страх. Иначе они не были бы столь эффективны.

Казалось, эти слова не убедили Корина.

— Да нет, я говорю про другое, — ответил он. — По-моему, если человек хочет построить великий Империум, то должен сделать это собственными силами, а не создавать чертовых суперменов.

— Мне уже приходилось слышать подобное. Конечно, в этом есть доля правды. Но без астартес мы бы не смогли даже Терру объединить…

— Да, да. А что нам делать, когда война будет закончена? — спросил Корин. — Что мы будем делать с всемогущими космическими десантниками, когда закончится Крестовый поход? Что делать с оружием, когда закончится война?

— Возможно, война будет длиться вечно, — ответил Хавсер.

Корин безрадостно скривил тонкие губы.

— В таком случае мы воюем зря, — произнес он.

На кисти Корина пикнул коммуникатор, встроенный в резиновый напульсник, и он взглянул на дисплей.

— Поступил приказ о возможной полной эвакуации в течение шести часов, — сказал Корин. — Нужно взглянуть, что там происходит. Если хочешь, можешь пройтись вместе со мной.

Они вышли наружу под нещадный солнечный свет. Хавсер прошел пузырь искусственной атмосферы, и вновь одел респиратор. В лагере вовсю кипела деятельность. Над ледяными пустошами в радужных клубах пара кружили дожидающиеся посадки лихтеры. Самые далекие из них были практически неразличимы в прозрачной дымке зноя.

— Значит, вы недолюбливаете астартес, строевой инструктор? — уточнил Хавсер, когда они оказались на улице.

— Вовсе нет. Необычайные существа. Как я уже говорил, я четыре раза видел, как они сражаются.

Они вошли под огромный климат-тент, командный пост строевого инструктора. Десятки офицеров и техников G9K уже начали готовиться к демонтажу оборудования. Корин прошел к своему столу и принялся копаться в личных вещах.

— Гвардия Смерти — это раз, — произнес он и поднял первый палец. — Смертельная эффективность при столь небольшой численности.

— Кровавые Ангелы, — Корин поднял второй палец. — Завязалась жаркая перестрелка на заводе по производству казеина на одной из лун Фрэмиума. Они прибыли словно… словно ангелы. Действительно. Они спасли нас. Казалось, будто они пришли спасти наши души.

Корин бросил взгляд на Хавсера и поднял третий палец.

— Белые Шрамы, полгода плечом к плечу на равнинах Х173, искореняя местные ксеноформы. Абсолютная концентрация, самоотверженность и безжалостность. Положа руку на сердце, я бы сказал, что они не только верят в конечную цель Крестового похода, но и к тому же великие воины.

— Ты упомянул, что сражался вместе с ними четырежды, — напомнил Хавсер.