На бульваре Принцессы Шарлотты

Монте-Карло, Монако

Ощущение теплой крови в горле и первые подергивания начавшегося исцеления медленно возвращали Белла в сознание. Его зрение понемногу сфокусировалось, а давление, тяжело колотящееся в его черепе, слабело, пока он вновь не смог мыслить рационально. В глазах у него, казалось, продолжало плыть, перед ними мелькали вспышки, и до него не сразу дошло, что он в упор смотрит на мигалки на крыше полицейской машины.

«Ох, бля».

Белл посмотрел ниже. Он был полностью залит кровью. В его руках безжизненно висел полицейский, горло которого было разорвано до самого позвоночника. Второй лежал на бордюре, и было видно, что у него переломаны конечности. Белла пронзила боль от изодранных рук и изувеченной ноги, но он, по крайней мере в ближайшие несколько минут, был способен не обращать на нее внимания.

Это… это было неправильно. Белл лучше контролировал себя, чем большинство его необузданных собратьев по клану Бруха, но все же и ему приходилось впадать в приступы ярости, безумного и жестокого гнева. Но чтоб настолько? Он ни разу до того не испытывал ярости такой силы, чтобы потерять не только контроль, но даже способность осознавать или запоминать происходящее. С того момента, как Беккет его подстрелил, и до этой минуты его память заполняли только коротенькие обрывки. Он не помнил, как добрался сюда, а от того, как он рвал копов, осталось лишь несколько кровавых картинок в мозгу.

С ним было что-то не так, и сильно, и он не собирался гоняться за таким опасным противником, как Беккет, пока не выяснит, что именно.

Прибыли еще полицейские, а так же скорая помощь (ей мало что осталось делать, кроме как прибраться), но ни Белла, ни первой полицейской машины к этому времени не было. Машину полиция Монако нашла брошенной через несколько кварталов, но, хотя они охотились много месяцев, они так никогда и не нашли убийцу копов.

 

Плантация Томпсон

За пределами Саванны, Джорджия

Даже сквозь пол и толстый ковер они слышали множество Сородичей, которые, ожидая их появления, были заняты светским общением в обеденном зале. Хардештадт лично созвал местный конклав, и на нем присутствовали почти все могущественные или важные вампиры Камарильи на пять сотен миль вокруг. Никто из них точно не знал, что предполагается обсуждать, хотя предположения варьировались от нового наступления на Шабаш (Саванна в прошлом году отбила набег Шабаша, и многие видели в этом первый шаг к возвращению Атланты) и до обсуждения заболевания крови, которое многие называли «увяданием», и которое продолжало распространяться.

Эти последние предположения были довольно близки к истине. Хардештадт действительно намеревался ознакомить их с последними событиями. Сразу несколько городов – Лондон, Хьюстон, Глазго, Ницца и другие – натолкнулись на универсальное решение сразу для проблемы увядания и проблемы распространения «пророков», кричащих о Геенне. Это решение Хардештадт, при помощи архонтов и местных шерифов, намеревался сделать официальной политикой Камарильи.

Но обсуждать все это предстояло позже. Прямо сейчас ум Хардештадта был занят другим.

Он находился в том самом кабинете, где за несколько недель до того говорил с Беккетом, и был в нем не один. Перед ним в одном из кресел с подушками сидела хозяйка дома, Виктория Эш, теперь одетая в простое черное платье сообразно серьезности собрания.

«Что произошло, когда вы встречались, мисс Эш» - спросил Хардештадт.

Виктория переключила внимание с обдумывания предстоящей встречи на более сиюминутные вопросы: «Я приобрела находки, как мы и договаривались, и он ушел. Я бы его больше и не увидела, если бы вы не избрали мое поместье местом встречи».

«И это все? – На лице Хардештадта отразился скепсис. – Он не пытался объяснить, какое значение имеют эти находки, или как они относятся к истории или мифологии Сородичей?»

Эш нахмурилась: «Насколько я понимаю, Хардештадт, они не относятся ни к нашей истории, ни к нашей мифологии. Потому он и хотел их продать».

«Может, и так, - пробормотал Хардештадт, словно про себя, но Эш это не обмануло: если он сказал что-то вслух в ее присутствии, значит, хотел, чтобы она услышала. – Беккет вряд ли расстался бы с чем-то, что, по его мнению, могло бы содержать какой-то из его драгоценных ответов. Это, правда, не значит, что он не оставил бы подобных вещей на сохранение кому-то, кому он доверяет».

«Ну, знаете. Я не настолько хорошо с ним знакома. У него были безделушки на продажу, мне они понравились, я их купила. Даже мы не настолько подвержены паранойе, чтобы увидеть здесь что-то, подобное заговору».

Хардештадт кивнул: «Вы, разумеется, правы. Пойдемте, нам не следует более заставлять наших гостей ждать». – Но, несмотря на слова согласия, в его глазах оставалось подозрение.

Виктория Эш поежилась при мысли о том, что Хардештадт может быть врагом, и в очередной раз задумалась: что такого мог натворить Беккет за считанные недели, чтобы стать настолько опасным для Основателя Вентру.

 

Hotel de Paris

Монте-Карло, Монако

Капаней поднял взгляд на летучую мышь, которая дергаными движениями втащилась в открытое окно и, уже падая на пол, превратилась в избитого и обожженного Беккета. «Мы отбываем?» - мягко спросил он.

«Капаней, ты даже не представляешь, насколько сильно мы отбываем». Беккет, явно стараясь не двигать левым плечом, начал швырять на кровать свои немногочисленные пожитки. Внезапно он замер.

«Дерьмо! – Беккет резко сел на кровать, не замечая, что при этом смахнул на пол половину разложенных вещей. – Сумку забыл».

Капаней принял озабоченный вид: «Там находятся материалы, которые нам нужны?»

«Нет, только кое-какие простенькие расходники для тауматургии. Их можно заменить. Мне просто нравилась эта долбаная сумка». Ну ладно. По дороге в аэропорт заведет другую. Он подумал о том, чтобы сбегать на улицу подкормится, но понял, что не особенно голоден – довольно странно, учитывая, сколько крови он сжег за эту ночь. Казалось, что сам его Зверь стал вялым и не интересовался даже базовыми потребностями.

Прежде, чем он мог бы еще сильнее озадачиться этим феноменом, ход его мыслей был прерван.

«Беккет, куда мы направимся?»

Это был хороший вопрос. У него уже были контуры складывающейся идеи, но ему очень, очень не нравилось, куда его эта идея ведет. Вместо того, чтобы сразу ответить Капанею, он сначала сверился с часами – да, уже достаточно поздно, чтобы в месте, куда он звонит, село солнце, - и поднял свой спутниковый телефон.

«Беккет, - голос Окулоса ответил ему уже после нескольких гудков. – Как там твои дела?»

«Слово «отвратительно» и половины не покроет. А с твоей стороны что?»

«Становится хуже, Беккет. Эта болезнь, или проклятье, или что там оно такое, она распространяется. Камарилья созывает конклавы на сей счет».

«Проклятье».

«Ну, можно и так сказать. Она стала непредсказуемой. Несколько жертв сообщали, что на время становились сильнее прежде, чем начинали слабеть, но прилив всегда временный. И она не ограничивается теми, кто действительно стар. Даже несколько ancillae уже стали жертвами. Тем временем у каждого второго вампира от Парижа до Покипси есть собственная теория насчет причин. На первом месте в сборном списке подозреваемых, конечно, Тремер, но Геенна уверенно держит второе место. По слухам, Шабаш начал открывать каждый ритуал цитатой из одного из пророчеств: «Где ваша гордость, где ваша сила, где гнев, что должен был устоять?», и прочая срань в таком духе».

«Святый Боже, Окулос. Это не Геенна. Насколько же они все доверчивы!?»

«А я-то что? Я не из тех, кого цепляют вопли ноддистов. Но уже куча неонатов начала прислушиваться, и Камарилья с ума сходит, пытаясь удержать крышку на коробке».

Беккет напрягся. Зная склонность его друга преуменьшать… «Окулос, что они делают?»

«Ну, ты понимаешь, что это только слухи, Беккет. Но много самых громких сторонников теории Геенны исчезают. Внезапно».

«Их казнят?»

«Может, еще хуже. Ходят слухи, что кровь Сородичей временно снимает симптомы, Беккет. Не лечит, но восстанавливает потерянную силу. Никто из тех, кто на самом деле что-нибудь знает, не говорит, но стали слышны шепоты о складах и старых офисных зданиях, превращенных в концлагеря – и закусочные. А кривая насилия на уличном уровне взлетела до небес».

Срань Господня. Беккет не сомневался, что слухи преувеличены – они всегда преувеличены – но, чтобы такие истории хотя бы начали циркулировать, должно было начать твориться что-то крупное. Ему надо было двигаться.

«Как насчет того поиска, о котором я просил? Нашел что?»

«Ну смотря что. Я нашел довольно много замешательства, довольно порядочно испуга и след из поехавших крыш».

«Черт, если хочешь сказать «нет», то можешь так и сказать».

«Извини, Беккет. Я посмотрел везде, где умею, я прозвонил все контакты, что у меня есть, и все контакты, что были у них. Все часовни пусты, все убежища покинуты. Если бы я сам на своем веку не встречался с несколькими лично, я бы и сам усомнился, а были ли Тремер вообще».

Беккет длинно и многоэтажно выругался на нескольких мертвых языках.

«Я должен поговорить с чародеями, Окулос. Слабость крови, странные происшествия, знамения апокалипсиса… Все это просто вопит о Тремер».

«Ну, наверное, найдутся другие мистики, с которыми ты бы смог обсудить эти дела».

Найдутся ли? Беккет знал порядочное количество практиков магических искусств. Некоторые были Сородичами, которые, как и он сам, смогли приобрести некоторые навыки по части тауматургии вне опеки Тремер. У нескольких других кланов были свои формы магии крови – зачастую менее гибкие, чем тауматургия, но не менее мощные. У него даже было много контактов среди смертных магов, вроде Нолы Спайер в Лос-Анджелесе или Иосифа Равида в Тель-Авиве.

Но так, навскидку, он не верил, что кто бы то ни было из них сможет предоставить нужные сведения. Ни у кого другого попросту не было такой профессиональной привязанности к магии крови – и, что более важно, архивов и глубинных исследований по теме, - как у Тремер. Кроме того, если Тремер все же ответственны, никто другой этого не подтвердит. Если Беккету придется искать источники поменьше, он так и поступит, но не раньше, чем попробует последний вариант подобраться к основному.

Хотя ему совершенно не хотелось этого делать.

«Окулос, - сказал он, мгновение помолчав, - у меня сейчас нет доступа к компьютеру». – Вот и для него пришло время осовремениться и завести ноутбук. Еще одна вещь, которую нужно будет сделать завтра вечером по дороге.

«Могу тебя попросить посмотреть для меня расписание поездов?»

«Конечно. – Сверхчуткие уши Беккета различили по ту сторону трубки стук пальцев по клавиатуре. – Куда изволите?»

Беккет прикрыл глаза.

«Вена».

 

На крыше здания Банка Санва

Лос-Анджелес, Калифорния

Ночной воздух обтекал лицо князя Тары ровным потоком ветра. С высокой крыши одного из многочисленных небоскребов даунтауна она взирала на город, который пыталась умиротворить – безуспешно, во всяком случае, пока что. Полностью оправившись от ран, полученных от рук Дженны и ее неудачников, князь тем не менее не привлекала к себе ненужного внимания и наблюдала за ходом событий.

События шли плохо. Конфликт стремительно становился партизанской войной не хуже, чем любой поход Шабаша; несколько старейшин все еще сражались из разных скрытых убежищ, но большинство примогенов и прочей городской элиты было перебито, либо захваченные в убежищах, либо загнанные, как собаки. Ночь за ночью худокровные Сородичи прибывали со всей страны, очевидно, привлеченные сообщением о том, что им подобные составили отдельную группировку. В Лос-Анджелесе уже собралось больше вампиров, чем Тара когда-нибудь видела зараз, и она не была уверена, что человеческое население сможет справиться с подобным наплывом хищников. При других обстоятельствах, это могло бы быть интересным социологическим опытом, но сейчас было лишь помехой.

Изначально она планировала скооперироваться с другими старейшинами города, но теперь их число было недостаточным, чтобы отбиваться от растущей орды. Она запросила помощи у соседних князей и Камарильи в целом. Теперь они послали подкрепление, о да: учитывая «текущее положение дел», они не могли позволить, чтобы из их хватки вырвали целый город, - но она понятия не имела, насколько сильным оно будет и насколько быстро придет. Не была она уверена и в том, что прибывшие силы позволят ей играть сколько-нибудь заметную роль в отвоевании ее города, а если нет, если она потерпела здесь полное поражение, она не знала, насколько долго сможет оставаться князем Сан-Диего. Сородичи в большинстве своем не позволяли неудачникам надолго задерживаться у власти.

Единственным ее утешением было то, что Кросс и МакНилы все еще сражались друг с другом с той же яростью, что раньше. Очевидно, старые анархи жаловали худокровок не больше, чем все остальные. Но, хотя они могли ослаблять друг друга, эти две фракции не были способны друг друга уничтожить – без посторонней помощи. И потому, хотя ей казалось, что ее гордость извивается и кусает ее изнутри, как проглоченная гадюка, она обратилась к единственной оставшейся силе, которая, как она полагала, может суметь ей помочь.

«Спасибо, что пришли» - сказала она через плечо, неспособная повернуться и встать лицом к лицу с человеком – с существом – которое стояло за ее спиной.

Умысел Четырех Ветров, достопочтенный член Мандарината Нового Обещания, поклонился, хотя она этого и не видела: «Для меня честь оказать вам услугу». Он был высок, почти до ненормальной степени, и худ. Лицо его было гладко выбрито, одет он был в темно-синий в узкую полоску костюм от Армани, болтавшийся на нем, как на вешалке. Будь он смертным, Тара дала бы ему около сорока, плюс-минус. Поскольку он был одним из Катаян (или Куэй-Дзин, как они звали себя сами), существом, подобным вампиру, но не родственным Сородичам, его возраст мог быть практически каким угодно.

«Обдумал ли Мандаринат мое предложение? Я знаю, что большинство из ваших родичей оставили Лос-Анджелес, но любой из вас все еще стоит любых троих анархов, не меньше». – Она, скрепя сердце, согласилась предложить вдвое больше изначально обговоренной дани – хотя десять миллионов были слишком большой суммой, чтобы выплатить ее без напряжения, - если Катаяны окажут ей помощь в возвращении ее города».

«Они обдумали его».

«И каково было их решение?»

«Увы, князь Тара, было решено так: поскольку мы, вероятнее всего, вскоре присоединимся к нашим братьям дома, нам лучше принять пять миллионов и не делать ничего, чем десять миллионов и ввязаться в еще один конфликт».

Глаза Тары сузились, и она обернулась, закипая яростью: «Ты, ебаный идиот! Если я не верну себе город, вы вообще не получите дани! Ты…»

И тут она поняла. Умысел Четырех Ветров ухмыльнулся улыбкой намного боле широкой, чем мог бы продемонстрировать человек (или Сородич), а дверь на лестницу за его спиной распахнулась, и эта сука Кросс – в компании по меньшей мере дюжины своих людей – выскочила на крышу.

«Сукин ты сын!»

Умысел Четырех Ветров молча пожал плечами, поклонился Дженне Кросс и пошел вниз по ступеням.

Ну что ж, однажды она уже уделала этих ублюдков, и в тот раз у нее не было места для маневра. Пускай увидят, на что на самом деле способен старейшина! Князь Тара начала бежать, уклоняться на немыслимых скоростях. Она позволила своей силе и ярости хлынуть из нее, создавая эмоциональную мощь, которая должна была повергнуть младших Сородичей на колени.

На пятом шаге она почувствовала неладное. Она не двигалась так быстро, как должна была…

На седьмом первая пуля вонзилась в ее плечо и развернула ее на бегу. Еще несколько десятков прошли сквозь ее лицо, горло, ребра, живот, и каждая оставляла за собой след боли, боли, которую она не должна была чувствовать.

Как ни странно, последняя мысль князя Тары была совершенно спокойной и совершенно рациональной: «Как странно, - подумала она, - что я была так сильна в последний раз, когда с ними встретилась, и так слаба сегодня. Эта болезнь совсем бессмысленная».

А затем сила залпа выбросила ее за бордюр крыши. Прошло еще несколько секунд, и князь Тара более не чувствовала ничего.

 

На крыше здания Банка Санва

Лос-Анджелес, Калифорния

Дженна Кросс перегнулась через край крыши, подавив приступ головокружения. «Не думаю, что после такого выживет даже старейшина, - сказала она остальным за ее спиной, - но езжайте вниз, и пусть Тоби и Крис посмотрят на ее остатки, просто для верности. Скорее, прежде чем там начнет собираться толпа».

Большинство ее людей один за другим втянулись в дверь на лестницу вниз, и Кросс осталась на крыше всего с двумя спутниками. Оба были бородаты, но в остальном спутать их было никак нельзя. Первый мог бы показаться могущественной личностью: широкоплечий, с острыми чертами лица, длинными черными волосами и густой, но ухоженной бородой. Когда-то он и правда был могущественной личностью, когда был силой перемен и анархии среди Сородичей, легендой своего времени. Теперь он был облачен в драные штаны и вызывающую зуд шерстяную тунику, перепачканную кровью от многочисленных кормежек – современный эквивалент пепла и власяницы. Не то чтобы он не мог о себе позаботиться. Просто другие вопросы занимали его больше, чем собственная внешность.

Борода второго была поопрятнее, он был одет в грубые ботинки и фланелевую рубаху. Его звали Сэмюель, и он знал Дженну заметно дольше, чем Дженна знала его.

«Ну усраться, доча, - сказал более растрепанный из этих двоих. – Ты это сделала. Взъебала еще одного из тех, кто мог бы положить нам конец».

Дженна нахмурилась: «Я не твоя дочь, дядя Джек. Я уже тебя просила меня так не называть».

«Можешь еще попросить солнце не подниматься, сладкая моя. То есть результат будет тот же».

На этот раз он услышал в ответ вздох: «Пошли, дядя. Не хотелось бы, чтобы нас забыли при отъезде».

«Нет, мы бы этого точно не хотели».

Дженна Кросс, самая свежая колючка в боку Камарильи, и вампир по имени Смеющийся Джек, бывший вожак анархов, превратившийся в пророка наступающей Геенны, вместе ушли с крыши. Сэмюель смотрел им вслед, пока они не скрылись, и только тогда медленно пошел за ними.

 

Дом в пригороде

Сьюдад-Хуарес, Мексика

Люсита выскользнула из дома на краю города – прежде, чем кто-то найдет хозяев, пройдет достаточно времени, - и обманчиво мирной походкой зашагала по неровной, разбитой дороге. Сейчас, меньше чем через час после заката, звуки дневной жизни города еще не угасли. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы подняться так рано и как можно скорее начать поиски.

Ее теория относительно Джангалеаццо не подтвердилась (и к тому же чуть ее не угробила). Не дали результата и никакие другие нити, по которым она следовала в последующие недели. Люсита была терпелива, она научилась этому за многие сотни лет, пока выслеживала тех, кого другие хотели видеть уничтоженными. Но она еще не была привычна к неудачам таких масштабов. Все, что у нее было, - ее первоначальные предположения, плюс соображения о том, чем слабость крови и насилие не являются.

Она наконец решила еще раз последовать тому, что ее инстинкты подсказывали с самого начала – поговорить с Ахавом Каном, нынешним верховным Серафимом Черной Руки. Рука была больше, чем просто военным органом Шабаша. Они были фанатиками и последователями культа Геенны, даже по меркам секты, основанной в том числе и чтобы избежать Геенны или выжить в ней, и они не плясали под ту же дудку, что остальной Шабаш. Люсита не думала, что они могли отвечать за появление этого проклятия (или чем там оно было), но высокий уровень насилия и странные исчезновения определенно входили в компетенцию Черной Руки.

Итак, если никто не собирался помочь ей связаться с Джалан-Ахавом по телефону, она нанесет ему личный визит. И если для этого требовалось обшарить весь Хуарес здание за зданием (поскольку все, что ей было известно – это что его обычное убежище и штаб-квартира были где-то в городе), что ж – старость ей не грозила.

Сегодня она начнет, посвятит ночь разведке и оценке местности. Она найдет хотя бы кого-нибудь еще из местных Каинитов, доведет до общего сведения, кто она и чего ищет. Один из них расскажет ей то, что она хочет, или за ней придут из Черной Руки. В любом случае, она…

«Я знала, что со временем ты придешь сюда, Люсита».

Люсита была старейшиной, лишь немного моложе тысячи лет. Она несколько лет назад отбросила остатки человечности и теперь гордилась своим продвижением по так называемому Пути Ночи. Но она только и смогла, что подавить очень человеческий вздох удивления от звука голоса – этого голоса – который уже не предполагала услышать еще раз.

«Фатима…»

Ассамитка мягко выступила из теней и жестом пригласила Люситу последовать за ней в широкий проезд между двумя покинутыми домами. Настороженно ища глазами какую-нибудь ловушку, хотя на самом деле и не ожидая ее найти, Люсита двинулась следом.

Она совершенно не представляла, как понимать эту встречу. За многие годы они с Фатимой были близки во многих пониманиях этого слова. Они были друзьями. Они были врагами. Они любили друг друга, так, как могут любить две не знающих смерти сущности, отягощенные одним и тем же проклятием, любовью, которую смертные, отягощенные их разнообразными похотями, не способны постичь.

Когда они в последний раз расстались четыре года назад, это произошло в тайном убежище Фатимы в пустыне к северо-западу от Медины, в Саудовской Аравии. И это расставание проходило в недружелюбной атмосфере.

«Ты изменилась, Люсита, с тех пор, как мы говорили в последний раз. Это… Это не ты».

Удивление архиепископа резко сменилось надменностью и даже гневом. «Это я. В первый раз с тех пор, как этот ублюдок ввел меня в его мир, это я! И тебе-то что об этом знать? В последний раз, когда мы говорили, ты толкала меня действовать, побуждала определиться, на какой стороне я нахожусь, с кем держусь вместе, а сама сидела на песке и камнях, ожидая какого-то великого послания от Аллаха, чтобы выбраться в мир и начать что-то делать».

«Я лишь наблюдаю, Люсита. Я не сужу. Ты могла бы ответить мне той же любезностью».

Люсита ощерилась и начала наступать на Ассамитку, стремясь пройти мимо нее: «Уйди с моей дороги, Фатима».

«Нет. Прошлое есть прошлое, возможно, его не исправить. Но в память о том, чем мы были, я пришла тебя предупредить. Черная Рука не поможет тебе, Люсита. Не ищи их».

Люсита шагнула назад, и лишь боец настолько опытный, как Фатима, смог бы ощутить, как ее мышцы слегка шелохнулись, напрягаясь. «А ты это знаешь? Не иначе, Аллах пришел к тебе в пустыне и рассказал тебе, - говоря это, Люсита пригнулась и попыталась подсечь ноги Фатимы; Ассамитка легко перепрыгнула через ее ногу и сама с разворота направила размашистый удар ногой в голову Люситы, - что я напрасно трачу свое время?»

«После того, как ты оставил мой дом, - объяснила Фатима, одновременно проводя серию ударов кулаками и локтями, которая уложила бы на месте большинство противников, - я осознала, что само твое появление и было знаком, которого я ждала. Для меня настало время еще раз выйти в мир».

Люсита поднырнула под два удара, заблокировала локти чередой быстрых движений предплечьями, - однажды она слышала, как такие движения в шутку называют «игрой в бокс», - затем на следующем ударе поймала вытянутую руку Фатимы и перебросила Ассамитку через свое плечо. «Я – знак от Бога? – не останавливая движения, она глумливо хмыкнула. – Бесценно, Фатима. Похоже, жара пустыни испекла тебе мозги».

Фатима выбросила одну ногу перед собой и восстановила баланс прежде, чем впечаталась бы в бетон. Другая нога распрямилась в пинке, пришедшемся в лоб Люситы. Архиепископ отшатнулась, а Фатима выпрямилась – из угла, который казался совершенно невозможным.

«Неужели? Не твой ли собственный Путь Ночи учит, что вы выполняете конкретную роль в замысле Господа?»

«Откуда тебе известно…»

«Оставив пустыню, - продолжила Фатима, равнодушно переступив через тоненькое щупальце тьмы, которое попыталось захватить ее лодыжки сзади, - я приложила значительные усилия, чтобы навести связи и наладить взаимодействие с теми, кто мог бы оказаться союзником против мощи Аламута». Фатима была одной из тех Ассамитов, кто предпочел идти своим путем вместо того, чтобы по велению Ур-Шульги отречься от своей веры. Она выжидательно смолкла, и на сей раз атаковала Люсита, наступая в низкой стойке и нанося удары в голову руками, коленями и голенями. Фатима обнаружила, что отступает, неспособная блокировать их все.

«Ты же не собираешься сообщить мне, что присоединилась к Черной Руке, Фатима. Ты…» Остаток комментария Люситы оказался оборван, когда Ассамитка резко наклонилась навстречу ее атаке, в процессе получив тяжелый удар в плечо, и каменно-твердыми пальцами ткнула Люситу в солнечное сплетение. Грудь архиепископа пронзила боль, и воздух, который она вдохнула для речи, вылетел наружу с громким вздохом.

«Разумеется, я не… - Она качнулась назад, когда Люсита, согнутая болью от ее удара, превратила внезапное движение в удар головой, пришедший Ассамитке точно в подбородок. Она на секунду смолкла, подвигав челюстью, проверяя, осталась ли она в рабочем состоянии. – Но я поддерживала с ними связь, - продолжила она, проглотив полный рот собственной крови. – Я оказывала им помощь в некоторых вопросах, как и Камарилье. Мне нужны союзники, Люсита, убежища, в которые я могу отступить в любой момент, если Ур-Шульги отправит за мной остальных».

«Черная Рука не доверяет чужакам».

Фатима одной рукой поймала на лету кулак Люситы, другой сжала ее запястье: «В эти неспокойные ночи они иногда предпочитают честных чужаков предателям в рядах Шабаша, предателям, с которыми им придется разделаться до того, как все закончится».

Люсита перекатилась назад, утянув за собой Ассамитку за ее же собственный захват, и ударила ногами. Фатима жестко приземлилась на мостовую, а Люситу пинок вернул на ноги: «Ты говоришь, что за исчезновение старейшин отвечает Черная Рука?»

Ноги Фатимы закрутились, точно штопор, и она тоже оказалась на ногах, в широкой стойке: «В некоторых случаях. Некоторые на самом деле исчезли из-за… других причин. Но, когда начала распространяться эта слабость крови, несколько старейшин Шабаша устрашились того, что пришла Геенна, и решили попытаться найти представителей поднимающихся древних и договориться с ними вместо того, чтобы сражаться. Ради блага секты этих старейшин нужно было устранить».

«А почему в Руке не хотели сказать мне об этом сами, или помочь мне отыскать источник слабости и тех, кто по-настоящему пропал?»

«Очень просто, Люсита: они тебе не доверяют. В Шабаше ты всего несколько лет, а заклятым врагом секты была много веков. В Руке не знают, лояльна ты, или же сменишь флаг при первой возможности». Видя, как лицо Люситы исказила ярость, Фатима поспешно добавила: «Это их сомнения, а не мои».

«Значит, мне достаточно убедить Ахава Кана», - заключила Люсита и подчеркнула последние слова пинком в корпус Фатимы.

Фатима заблокировала удар: «Ахав Кан тоже пропал, Люсита».

С легким ворчанием Люсита выпрямилась и уронила руки вдоль тела. Фатима сделала то же, и несколько секунд они смотрели друг для друга.

«Мы сражались? – Наконец спросила Люсита. – Или разминались?»

«Не уверена. Если бы я предоставила тебе брешь для смертельного удара, ты бы воспользовалась?»

Люсита не смогла ответить, да Фатима, похоже, и не ждала от нее ответа.

Вместо этого, она просто продолжила: «В Черной Руке не стали бы встречаться с тобой, если смогли бы избежать встречи, не стали бы помогать тебе при возможности этого не делать, а если бы ты проявила настойчивость, могли бы решить разобраться с тобой как с угрозой. С исчезновением их высокого серафима их паранойя стала еще больше, чем раньше.

Могу сказать, однако, что тебе не помогли бы их советы. У них есть свои теории, но они не более уверены в причинах недавних событий, чем ты сама».

«А ты? Во что веришь ты?»

Фатима нахмурилась, и Люсита с удивлением и тревогой заметила в ее глазах следы страха.

«Что-то пробудилось, Люсита. Я уже недели чувствую, как оно передвигается по миру, и куда бы оно ни шло, за ним следует смерть для нашего рода. Я не могу сказать точно. Возможно, это какой-то великий старец вроде Ур-Шульги. Возможно, это вообще не Каинит. Спаси нас Аллах, возможно даже, что это один из Третьего Поколения, пришедший как вестник конца ночей. Я знаю лишь то, что оно здесь. Что я как-то связана с ним, хотя я не знаю, почему. И что это, а так же другие события, перепугало даже могучую Черную Руку».

«И я знаю, - промолвила она, шагнув ближе, - что я не хочу видеть, как ты падешь его жертвой, или жертвой тех, кто будет с ним сражаться». Она остановилась только тогда, когда встала прямо напротив своей старой спутницы. Обе они на таком расстоянии способны были убить одним движением, даже если противник обладал живучестью вампира. Ни одна из них не шелохнулась.

«Так ты пришла меня предупредить?»

«Я пришла сказать «прощай», Люсита. Думаю, мы вряд ли можем надеяться, что мы обе переживем то, что грядет. И неважно, чем ты, или я, стали или станем в будущем, я не могла допустить, чтобы наше предыдущее расставание осталось нашим последним».

Люсита, парализованная вихрем чувств в груди не хуже, чем колом, могла только смотреть, как Фатима наклонилась вперед и поцеловала ее в лоб. «Прощай, Люсита Арагонская, дитя и победительница Монкады. Ты всегда была большим, чем просто дочерью своего отца».

И с тем Фатима вновь исчезла в темноте.

 

Какая-то безымянная улица

Сьюдад-Хуарес, Мексика

Много долгих минут Люсита невидящими глазами смотрела в тени аллеи, решительно пытаясь подавить не только кровавые слезы, которые хотели хлынуть из ее глаз, но и те эмоции, что их породили.

«Ты – не какая-нибудь слабовольная смертная, чахнущая над утраченной любовью! Ты – Каинит! Ты – вампир! Ты идешь по Пути Ночи, и это не станет тобой!»

В конце концов она сумела одолеть свои чувства и затолкать их в бездну более глубокую, чем та, из которой она извлекала подвластные ей тени. Ненадолго она усомнилась: стоило ли это делать.

Ее раздражала сама мысль об этом, но она действительно нуждалась в помощи. В нормальных условиях даже просить о помощи было бы нарушением ее нового морального кодекса (который все еще был довольно неустойчив), но она могла оправдать подобный шаг тем, что делает его ради своей секты, а не ради себя, хотя оправдание было очень слабым.

Но к кому обратиться? Черная Рука ей не поможет. Фатима явно не была готова путешествовать с ней, иначе она бы осталась. Может, оно и к лучшему, учитывая, насколько переменчивы были их отношения. Не могла она и обратиться к остальному Шабашу, раз в его рядах были предатели. Кроме того, она все еще была новообращенной, как отметила Фатима, и очень мало кто в Шабаше согласился бы ей помогать. Она могла бы вызвать из Арагона епископа Андрея и его стаю, но это оставило бы ее домен бесхозным в ее отсутствие.

Ну ладно. Если ей не найти союзников в пределах секты, она просто поищет за ее пределами. И она неожиданно иронически хмыкнула, осознав, что точно знает, к кому обратиться.