Снаружи Музея Доисторической Антропологии

Монако

В среднем на дождливую погоду в Монако приходилось около шестидесяти дней в году. Нынешняя ночь не относилась ко средним. С небес рушились потоки воды, словно кто-то перевернул город набок, и Средиземное море оказалось над городом, а не под, как обычно. Пешеходы – в основном туристы, но и кое-кто из местных, - бежали по гостиницам и домам; и зонтики, и всеми любимые газеты-поверх-головы оказывались более или менее бесполезны против подобного потопа.

Даже сейчас, спустя час после рассвета, из музея выходило небольшое количество людей – в основном персонал, разделавшийся с вечерними делами и бегущий домой. Никто из них не знал, что кое-кто рассматривает именно их, а не экспонаты, о которых они заботились.

Через дорогу, крохотными немигающими глазками глядя на выходивших из дверей библиотеки, висела на ветке дерева большая черная летучая мышь. Она была совершенно неподвижна и лишь изредка ежилась, пытаясь стряхнуть со своего меха хотя бы часть воды.

В подобые моменты Беккету хотелось, чтобы вампиры были так же равнодушны к сырости, как к жаре и холоду. Мех помогал, как помогало и то, что он не чувствовал холода от дождя, но это не отменяло того факта, что он чувствовал себя чрезвычайно жалко. При большинстве других обстоятельств он бы уже давно сдался и решил заняться этим делом в какую-нибудь другую ночь.

Но они с Капанеем были в Монако уже почти две недели, следуя по ниточкам и по большей части возвращаясь с пустыми руками. Самира нигде не удавалось найти, будь то в его убежище или на его местах обычного пребывания (тех, о которых Беккет знал, по крайней мере). Не удавалось Беккету и откопать кого-нибудь из других Тремер, живущих в Монако. Когда он последний раз беседовал с Самиром, на всю страну, предположительно, приходилось всего трое Тремер. Но в стране, размеры которой были меньше, чем размеры большинства мегаполисов, найти кого-нибудь из трех конкретных вампиров не должно было быть такой уж невозможной задачей.

Наконец, Беккет наткнулся на другого вампира, который, в обмен на несколько сотен (выплаченных фишками казино) сообщил ему, что у одного из других Тремер Монако был гуль – по фамилии Рево, имени вампир не знал, - который работал в Музее Доисторической Антропологии. Если хоть кто-то в стране знал, где искать отсутствующих чародеев, и если предположить, что гуль сам не исчез вместе с ними, то он должен был знать.

И вот теперь Беккет, летучая мышь, смотрел, как уходят сотрудники музея. Их лица были в основном скрыты зонтами и другими средствами защититься от дождя. Он пытался найти человека, на которого у него не было даже внятного описания внешности. Беккет в попытке поднять себе настроение представил, как он слетает туда вниз, у всех на глазах превращается обратно в человека и, с интонациями Бела Лугоши, заявляет: «Я здесь за Рево». Он пронзительно пискнул: у рукокрылых это сходило за смех.

И затем, внезапно, Рево оказался на улице, замыкая маленькую процессию сотрудников, выходивших из музея. Он выглядел совершенно обыденно: мягкие коричневые волосы, мокрые от дождя, облепляли голову; дешевый костюм с распродажи – тело; на носу сидели очки. Беккет никогда бы его не заметил, если бы не его манера держаться и вороватый, отчаянный взгляд. Его глаза метались то туда, то сюда, словно ища пути к бегству, они были сощурены от дождя и ветра, и налиты кровью. Он сильно сутулился и волочил ноги, словно больной, понемногу оправляющийся от вируса. Возможно, этот человек просто был болен, но Беккету так не казалось. Он выглядел, как наркоман в ломке, но ему требовалось больше, чем затяжка никотина или доза.

Беккет последовал за ним, трепыхаясь в ночном небе. Дождь делал затею сложной, мешая эхолокации и отяжеляя крылья, но, к счастью, идти было недалеко. Всего несколько кварталов, и он уже заворачивал в дешевый (по крайней мере, по меркам Монако) многоквартирный дом. Через две минуты в одной из квартир четвертого этажа зажегся свет.

Окна были плотно закрыты от дождя, нигде не находилось места, чтобы могла пролезть мышь. Но, с другой стороне, Беккет не был ограничен одним сменным обликом. Он впорхнул в окно какой-то другой квартиры, открытое и ведущее в комнату без света, и сконцентрировался. Усилие, которое потребовалось, чтобы принять этот новый облик настолько быстро, много отняло: он бы вспотел, будь это обличье способно потеть, и он знал, что ему придется найти пищу до конца ночи. Мир стал серым, а затем растворился, когда зрение Беккета сменилось на чувство, больше похожее на осязание.

Сидя в большом кресле перед телевизором, включенным на каком-то платном канале, Рево не заметил, как в комнату сквозь окно вползла неестественная полоса тумана. Не услышал он и мягких шагов Беккета по ковру за спиной. Он почувствовал, что не один, только когда на его горло легли бритвенно-острые когти.

«Вечер, - сказал ему Беккет на безупречном французском. – Где часовня?»

 

На бульваре Мельниц

Монте-Карло, Монако

Вернувшись в комнату гостиницы за сумкой, сытый от крови гуля, Беккет стоял перед большим, но непримечательно выглядящим домом на задворках Монте-Карло. Ворота на территорию были открыты, и ни в одном окне не было света. Дождь спал до разражающей мороси, но гром и молния все еще периодически раскалывали небо.

«Ну разумеется, - подумал Беккет. – Какой же это покинутый дом с колдовством без «темной ночи с бурей и дождем», в самом-то деле».

Он коротко порадовался, что Тремер насадили вдоль линии забора несколько кустов. Это позволит ему разложить всю лавочку на газоне, не особо боясь, что его увидят с улицы. Он с полным правом ожидал, что у часовни будет несколько линий чародейной защиты, и вовсе не был настолько глуп, чтобы пытаться зайти внутрь, предварительно с ними не разделавшись.

Проблема была в том, что близкое рассмотрение не показывало никакой защиты подобного рода. Он оглядел дом всеми своими обостренными чувствами, включая способность видеть ауры. Он потратил некоторое время, осматривая землю на предмет мистических отметин, знаков, символов – чего угодно, что казалось неуместным и могло выдать барьер. Наконец, он просто простоял несколько минут, молча глядя на дом перед собой. Либо гуль соврал о местонахождении часовни (маловероятно, если учесть, насколько отчаянно он жаждал хотя бы попробовать кровь Сородича, что и предлагал ему Беккет), либо Тремер оставили место без защиты.

Либо же кто-то еще успел прибраться.

Беккет вслух обругал себя. Какого черта он об этом не подумал? В Камарилье знали, что Тремер исчезли: ебаный стыд, сам Хардештадт при нем об этом упоминал! И как он не додумался, что они позаботятся пройтись по адресам и подчистить все, что могли оставить после себя чародеи, пока это не успел сделать Шабаш или, что еще хуже, какие-нибудь сильно смелые смертные?

Вероятность найти внутри что-нибудь, что подскажет, куда делись Самир или остальные Тремер, таким образом, становилась почти нулевой. Но никакой нити получше у него все равно не было. Почему бы по ней и не пройтись.

Взвешивая каждый шаг, не моргая, непрерывно принюхиваясь на случай, если кто-то обнаружится рядом, Беккет приблизился к парадной двери дома. На какой-то момент он оказался близок к панике, когда, как ему показалось, заставил сработать какой-то оберег или другое мистическое средство защиты, оставшееся незамеченным. Его руки начали с невероятной силой чесаться, и он содрал перчатки, готовый увидеть, как они вспыхивают, или теряют цвет, или отгнивают, или что-нибудь еще. Тем не менее, они выглядели довольно обычно (насколько обычно могут выглядеть руки с когтями, покрытые мехом), а зуд прошел почти так же быстро, как начался. Когда прошло несколько минут, а ощущение не вернулось, Беккет мысленно пожал плечами и двинулся дальше.

Дверь была заперта простым замком, и на его вскрытие у Беккета с его отмычками ушло меньше минуты. Так себе безопасность. Он мог лишь предположить, что у Тремер, пока они здесь жили, были в наличии более мощные защитные средства. И все же его удивляло то, что команда чистильщиков Камарильи оставила дом настолько доступным, хотя всегда была вероятность того, что они пропустили нечто, не предназначенное для чужаков. Что-то было очень, очень не так.

Дверь, слегка скрипнув, повернулась на петлях, открыв узкую прихожую. В ней не было ковра, а единственным украшением стен была картина в абстрактном стиле. Фигуры на ней почти гипнотизировали, и Беккет понял, что, если смотреть уголком глаза, странные цвета и контуры складываются в знак треугольника-и-квадрата-в-круге, символ клана Тремер. Мило.

Дверные проемы открывались в обе стороны помещения, но не вперед. Беккет мог лишь заключить, что подобная конструкция была предназначена для обороны: короткое, стесненное пространство, в котором незваный гость не мог нормально маневрировать, пока защитники…

ЛОЖИСЬ!!!

Беккет давно уже научился доверять инстинктам. Они были острыми, и, дополненные его способностями не-мертвого, часто предупреждали его об опасностях, которые оставались незамеченными даже для его ночного видения и обостренных чувств. Так что, когда все его нутро крикнуло ему, что лучше всего сейчас быть на полу, он не мешкал ни секунды.

Когда Беккет воткнулся носом в паркет, прихожую сотряс грохот, и что-то, полыхнув над его головой, проделало дыру в двери позади. Беккет вскочил, глаза его горели даже ярче обычного.

«Белл». С их первой встречи с архонтом прошло уже довольно много времени, но забыть этого парня было не так-то легко.

Тео Белл, теперь одетый в привычные ему бейсболку и косуху, направлял для второго выстрела ствол помповика двенадцатого калибра. Беккет не знал, что Белл был вооружен помповым дробовиком, так как не смог починить поломанный Люситой полуавтоматический, и Беккета это не интересовало. Деловой взгляд на вещи говорил, что и помповик представляет собой достаточную угрозу.

За долю секунды в голове Беккета пронеслась, вальсируя, череда мыслей. Во-первых, Хардештадт, очевидно, в итоге решил, что он представляет собой слишком большую угрозу, хотя и непонятно: то ли из-за того, что Беккет уже знал, то ли из-за того, что мог узнать еще. Во-вторых, раз Белл уже начал стрелять, значит, возможность взять Беккета живым он не рассматривает; учитывая собственные Беккета возможности, это могло быть весьма мудро. И в-третьих…

В-третьих, Беккету было некуда деться. Он не мог бежать: даже если бы он по дороге каким-то чудом сумел не поймать в спину заряд-другой картечи, Белл, несомненно, был быстрее него. Он все еще не достиг тех дверей, рядом с которыми стоял архонт, так что не мог уйти ни в одну сторону.

Оставалось одно направление – вперед. «Черт, будет больно…»

По его венам понеслась кровь, давая ему всю дополнительную скорость и ловкость, что только можно. Беккет рывком вскочил на ноги и метнулся вперед. Вместо того, чтобы двигаться по прямой, он на ходу швырнул себя на левую стену и, следуя возвратному импульсу, качнулся вправо.

Как он и надеялся, первый выстрел Белла пробил глубокую дыру в левой стене, у которой Беккет был мгновением раньше. Второй, к несчастью, достал Беккета как раз в левое плечо.

В Беккета и раньше попадали, но даже его прочная шкура не смогла полностью защитить от такого мощного оружия на таком небольшом расстоянии. Боль от кусочков металла, рвущих его плоть, заставила его зубы сжаться, его Зверя подняться из глубины души. Стремление бежать прочь от дикой боли почти одолело его – он почувствовал, как его ноги дрогнули на бегу, - но желание оторвать руки-ноги источнику этой боли было еще сильнее. Глубокий звериный рык вырвался из глотки Беккета, и его когти прорвали кончики пальцев на перчатках. Архонт или нет, как смело это наглое существо грозить ему? Ему?! Старейшине вдвое старше самого Белла!

Пытаясь удержать Зверя на более или менее коротком поводке (против врага вроде Тео Белла потребуется весь здравый рассудок, сколько есть), Беккет нырнул вперед. Дробовик выстрелил еще раз, левее того места, где он уже находился, и после этого он обрушился на архонта. Он услышал стук, когда выбитый дробовик упал и прокатился по полу, а потом уже не видел и не слышал ничего, кроме врага перед собой.

Белл со своей скоростью почти сумел уклониться от атаки. Он шагнул назад, и когти, которые вполне могли бы вырвать его сердце, всего лишь прочертили по его груди кровавые полосы. Беккет знал, что рана должна адски болеть – но, если и так, архонт не подал ни малейшего вида. Белл начал бить, наносить чудовищно сильные и при этом молниеносные удары кулаками, локтями и коленями. Он действительно был намного быстрее Беккета, и сильнее, но Беккет мог выдерживать трепку совершенно богомерзкой силы. Черт, да одного попадания в плечо многим Сородичам хватило бы, чтобы лечь. Беккет знал, что теперь бой представляет собой гонку: сумеет ли он нанести решительный удар когтями прежде, чем Белл измолотит его до отключки, торпора или чего похуже.

Ощущение было, словно Беккет попал под град, только градины были размером с мусорные контейнеры. Все его тело тряслось, кости протестующе выли, а архонт наносил удар за ударом с такой скоростью, что Беккет и надеяться не мог блокировать или уклоняться. Все, на что его хватало – защищать руками грудь и лицо да высматривать дыру в защите врага.

Он еще раз подумал о бегстве, но с ярящимся Зверем внутри и непрерывными ударами снаружи он просто не мог сконцентрироваться, чтобы сменить облик на более пригодный для бегства. Вместо этого он неожиданно извернулся и впечатался в Белла здоровым плечом, сбивая того с ритма. Он надеялся, что так выиграет момент для собственной атаки, но Белл, хотя и шатнулся, сгреб Беккета – одной рукой за горло, другой за ремень, - и впечатал его в потолок. Вокруг них посыпались куски гипсокартона и уплотнителя, а так же щепки от несущей балки. Беккет почувствовал, как хватка архонта сжимается у него на горле, и усомнился: хватило бы Беллу силы оторвать ему голову, или он просто собирается переломить Беккета через колено?

Ждать и выяснять на опыте он не собирался. Беккет наощупь схватился за обе руки Белла – когтями вперед. Его большие и указательные пальцы встретились между костями предплечий Белла.

Тогда архонт взвыл и отшвырнул Беккета вниз по коридору, не думая ни о чем другом, кроме того, чтобы прекратить эту боль, убрать эти неестественные когти, которые вонзились в его плоть. Беккет болезненно ударился об пол и прокатился по нему почти до самой двери. Приземлившись, он выбросил руку в сторону. Если он правильно заметил, куда упала игрушка…

Белл уже шел к нему по коридору, в глазах его было убийство, в лице проступал Зверь. Беккет перекатился в более или менее сидячее положение и вскинул с пола дробовик. Не тратя время и концентрацию, чтобы втянуть когти, он просто оторвал скобу, прикрывавшую курок, долю секунды наслаждался тем, как расширились глаза Белла, когда он увидел дуло собственного дробовика, и выстрелил. И выстрелил еще раз. И еще раз, так быстро, как он только мог передергивать затвор.

Вообще-то, Беккет не был лучшим в мире стрелком. Он предпочитал использовать огнестрел только против смертных, если таковых оказывалось много, а в общении с Сородичами полагался на свое «естественное» оружие. Но на таком ограниченном пространстве даже Беллу было бы трудно уклониться от выстрела картечью, а тем более от нескольких подряд. Архонт припал на одно колено, когда хорошая часть его левой ляжки попросту исчезла под ударом свинца.

Опираясь на дробовик почти как на костыль, Беккет с трудом поднялся на ноги. Все его тело тряслось, когти дрожали от желания запустить их в плоть врага и омыть его кровью.

Но Беккет, хотя и считал себя хищником, решительно предпочитал оставаться чем-то большим, чем орудие Зверя. Кроме того, хотя его положение теперь, когда его смерти хотел Хардештадт, вряд ли могло так уж сильно ухудшиться, он знал: оставив за спиной пепел архонта, он его не улучшит.

«Я не хочу тебя приканчивать, Белл, - тихо сказал он, хотя на самом деле довольно сильно хотел. – Но я клянусь, если ты…»

Когда Белл поднял голову и встретился с ним взглядом, Беккет сбился, и ему пришлось подавить очень человеческое желание сглотнуть. В чертах Белла не оставалось никаких признаков разума. Глаза были сужены, и Беккет был готов поклясться, что видит в них почти такое же свечение, как в своих собственных. Челюсть архонта отвисла, клыки торчали наружу. Из груди и горла Белла вырвался низкий, басовитый рокот. И неторопливо, словно боль была всего лишь мелкой неприятностью, а не агонией, как на самом деле, он начал подниматься на ноги.

«Вот дерьмо».

Ну все, договориться теперь точно не выходило, и он совершенно не собирался разбираться с вампиром подобной силы, впавшим в ярость. На долю секунды Беккет подумал о дробовике: на такой дистанции одного заряда в голову могло хватить, чтобы прикончить даже такого живучего вампира, как Тео Белл. Потом, тихо ругнувшись, он выпустил последние остававшиеся заряды по раненой ноге встающего архонта – это могло еще сильнее его замедлить – швырнул пустой дробовик Беллу в ноги и бросился бежать. Белл сейчас не ощущал боли, но увечье, нанесенное его ноге, само по себе должно было не давать ему бегать на полной скорости, сколько бы крови он ни вкачал в ногу, – по крайней мере, в ближайшие минуты. Беккету, с другой стороны, было очень больно – его плечо пылало, словно в огне, - но ноги у него работали как надо. Теперь, когда из уравнения был исключен дробовик, ему достаточно было оторваться от Белла, чтобы тот не сгреб его в процессе превращения в летучую мышь, и можно будет смыться.

Его ноги простучали по полу и земле почти со скоростью пулеметной очереди. Беккет пронесся по главному газону участка и вылетел из главных ворот; прямо сейчас его не сильно заботило то, какое зрелище он при этом собой представляет. Он слышал за спиной рев архонта, знал, что еще не выиграл достаточно времени. Повернув, он метнулся по тротуару, обогнул нескольких запоздалых пешеходов, которые таращились на них в шоке, мельком взмолился о том, чтобы не поскользнуться на какой-нибудь луже от почти прекратившегося дождя…

На улице позади него неожиданно раздался вой – болезненный звук сирены, который по всей Европе используют полицейские машины. Маленькая машинка вывернулась из-за поворота с такой скоростью, что чуть не перевернулась, и вылетела на тротуар на пути у вампиров. «Так, а ну-ка, - по-французски закричал один из полицейских, когда они оба выскочили из машины, - объясните мне, что…»

Белл рванул первого полицейского на себя с воплем первобытной ярости, который почти заглушил крик боли и ужаса человека. Второй с расширенными глазами побежал к ним вокруг машины, шаря у пояса в поисках кобуры. На какой-то момент сложилось так, что на Беккета никто не смотрел, и этого момента было вполне достаточно.

Он мог бы вмешаться. Возможно, должен был вмешаться. Возможно, ему следовало просто вышибить Беллу мозги, пока была возможность.

Но он не сделал этого тогда – и не вмешался сейчас. Игнорируя боль в плече (и, хотя это было несколько сложнее, крики полицейских), он перемахнул через ближайшую стену – каменную ограду, окружавшую еще один участок, - и исчез. Если бы кто-нибудь смотрел в ту сторону, он, возможно, заметил бы крупную летучую мышь, взлетевшую со двора неровными движениями, словно у нее плохо работало левое крыло.