Дети тоже приняли участие в строительстве школы. Мелкими осколками камня они заделывали щели между кирпичами.

 

 

«Нам очень хотелось помочь, — говорит дочь учителя Хусейна Тахира, которой в то время было десять лет. — Отец сказал мне, что школа должна стать чем-то особенным, но я не представляла себе, что такое школа. Я просто пришла посмотреть на то, о чем все говорили, и помочь в меру сил. Помогали все члены нашей семьи».

«Доктор Грег привез из своей страны книги, — вспоминает внучка Хаджи Али, Джахан. (Во время строительства ей было девять лет. Вместе с Тахирой она пошла в первый класс новой школы.) — И в этих книгах были рисунки школ, поэтому я представляла, что мы строили. Доктор Грег в чистой одежде казался мне очень благородным человеком. И все дети на рисунках тоже были очень чистыми. Помню, как подумала: если я пойду в его школу, то когда-нибудь тоже стану благородной».

В июне стены школы быстро росли, но каждый день половина строителей уходила, чтобы заниматься собственными делами — людям нужно было заботиться об урожае и домашнем скоте. Мортенсону казалось, что строительство идет слишком медленно. «Я пытался быть строгим, но справедливым начальником, — вспоминает он. — Весь день, от рассвета до заката, я проводил на стройплощадке. С помощью уровня и отвеса определял, ровно ли строятся стены. Со мной всегда был блокнот. Я следил за всеми и вел учет каждой рупии. Я не хотел разочаровывать Жана Эрни, поэтому был очень требовательным».

 

 

«Я ПЫТАЛСЯ БЫТЬ СТРОГИМ, НО СПРАВЕДЛИВЫМ НАЧАЛЬНИКОМ».

 

 

Но вот как-то днем в начале августа Хаджи Али тронул Грега за плечо и попросил пойти вместе с ним. Около часа они шли в гору. Старик оказался выносливее подготовленного альпиниста. Мортенсон подумал, что теряет драгоценное время, и в этот момент Хаджи Али остановился. Они стояли на узкой площадке высоко над деревней. Грег не понимал, чего от него хочет вождь.

Старый балти дождался, пока Мортенсон справится с дыханием, а потом предложил ему посмотреть вокруг. Такой чистый и прозрачный воздух бывает только на высокогорье. За К2 в безоблачное синее небо вонзались острые ледяные пики Каракорума. На горных террасах зеленели ячменные поля Корфе — крохотный островок жизни в окружении безжизненного каменного моря.

Хаджи Али положил руку на плечо Мортенсона. «Эти горы стоят здесь очень давно, — сказал он. — И мы давно живем рядом с ними». Хаджи Али коснулся своей коричневой шерстяной шапочки топи и поправил ее на седых волосах. «Ты не можешь диктовать горам, что им нужно делать, — сказал он веско и уверенно. — Ты должен научиться прислушиваться к ним. А теперь прошу тебя прислушаться ко мне. Милостью всемогущего Аллаха, ты многое сделал для моего народа, и мы ценим это. Но ты должен кое-что сделать и для меня».

«Что угодно», — сразу же согласился Мортенсон.

«Сядь. И закрой рот, — приказал Хаджи Али. — Ты любого сведешь с ума!»

«Он взял мои книги, отвес и уровень и пошел вниз, в Корфе, — вспоминает Мортенсон. — Я шел за ним до самого дома, не понимая, что происходит. Хаджи Али взял ключ, который всегда висел у него на шее на кожаном шнурке, открыл шкаф, украшенный потемневшей от времени буддистской резьбой, и запер там мои инструменты вместе с копченой ногой горного козла, молитвенными четками и старым британским мушкетом. А потом попросил Сакину подать нам чай».

Мортенсон полчаса ждал, пока Сакина заварит чай. Хаджи Али водил пальцем по страницам самой ценной своей книги, Корана. Он перелистывал страницы и шепотом произносил арабские молитвы.

Взяв чашку с чаем, Хаджи Али заговорил. «Если ты хочешь работать в Балтистане, то должен уважать наши обычаи, — сказал он. — Когда ты впервые пьешь чай с балти, ты — чужак. Когда пьешь чай во второй раз, ты — почетный гость. В третий раз ты становишься родственником, а ради родственника мы готовы сделать все что угодно, даже умереть. — Хаджи Али положил ладонь на руку Мортенсона. — Доктор Грег, ты должен найти время для трех чашек чая. Может быть, мы и необразованны. Но не глупы. Мы живем здесь очень давно и многое поняли».

«В тот день Хаджи Али преподал мне самый важный урок в моей жизни, — вспоминает Мортенсон. — Мы, американцы, считаем, что всего нужно добиваться быстро. Америка — страна получасовых обедов и двухминутных футбольных тренировок. Наши лидеры считали, что кампания „Шок и трепет“ может положить конец войне в Ираке еще до ее начала. Хаджи Али научил меня пить три чашки чая. Я понял, что не нужно спешить, что построение отношений так же важно, как строительство школ. Он показал, что мне есть что почерпнуть у тех, с кем работаю. Они могли научить меня намного большему, чем то, чему мог научить их я».

 

 

«КОГДА ТЫ ВПЕРВЫЕ ПЬЕШЬ ЧАЙ С БАЛТИ, ТЫ — ЧУЖАК. КОГДА ПЬЕШЬ ЧАЙ ВО ВТОРОЙ РАЗ, ТЫ — ПОЧЕТНЫЙ ГОСТЬ. В ТРЕТИЙ РАЗ ТЫ СТАНОВИШЬСЯ РОДСТВЕННИКОМ, А РАДИ РОДСТВЕННИКА МЫ ГОТОВЫ СДЕЛАТЬ ВСЕ ЧТО УГОДНО, ДАЖЕ УМЕРЕТЬ».

 

 

Через три недели, когда Мортенсон из прораба превратился в зрителя, стены школы поднялись выше его роста. Осталось лишь перекрыть крышу. Чангази украл часть материала, поэтому Грегу пришлось вернуться в Скарду. Вместе с Парви они закупили прочные балки, которые выдержали бы тяжесть снега — зимы в Корфе были суровыми и снежными.

Как всегда, джипы, доставлявшие лес в Корфе, не смогли проехать — дорогу опять перекрыл оползень. Лес сгрузили в тридцати километрах от деревни. «На следующее утро, когда мы с Парви обсуждали, что делать, в долине появилось огромное облако пыли, — вспоминает Мортенсон. — О нашей проблеме узнал Хаджи Али. Мужчины Корфе шли всю ночь. И теперь появились — радостные и веселые. Они пели песни. Поразительно — ведь эти люди совершенно не спали. Но случилось еще более удивительное: я увидел, что с ними был Шер Такхи! Мулла тоже принял участие в работе.

Муллы не опускаются до физического труда, — поясняет Мортенсон. — Поэтому Шер Такхи не нес груз, но он вел колонну из тридцати пяти мужчин всю дорогу, все тридцать километров до Корфе. В детстве он перенес полиомиелит и остался хромым. Эта дорога далась ему нелегко. Но он вел своих людей по долине Бралду и улыбался. Так мулла выразил свою поддержку нашему делу. Он хотел, чтобы дети Корфе, в том числе и девочки, могли учиться».

Но не все жители долины Бралду разделяли взгляды Шер Такхи. Через неделю Грег смотрел, как Махмал и его помощники устанавливают стропила. И вдруг с крыш деревни донесся детский крик. Мальчишки предупреждали, что по мосту в Корфе направляются чужаки.

Мортенсон, Хаджи Али и Туаа вышли на берег к мосту. Они увидели пятерых мужчин. Впереди шел главный — худой, нездорового вида старик, опиравшийся на палку. За ним — четверо плотных мужчин, вооруженных дубинками из тополя. Хаджи Али выступил вперед. Старик остановился от него в пятидесяти ярдах, вынудив вождя Корфе самого подойти к нему для приветствия.

«Это Хаджи Мехди, — прошептал на ухо Мортенсону Туаа. — Нехорошо».

Мортенсон уже знал Хаджи Мехди, вождя деревни Асколе. «Он изображал из себя правоверного мусульманина, — вспоминает Мортенсон. — Но экономикой долины Бралду Мехди управлял, как настоящий босс мафии. Он получал процент с каждой проданной овцы, козы и курицы. Обирал альпинистов, устанавливая заоблачные цены на припасы. Если кто-то продавал экспедициям хотя бы яйцо без его ведома, Хаджи Мехди отправлял к нему головорезов с дубинками».

Хаджи Али обнял непрошеного гостя, но вождь Асколе отказался от приглашения в дом. «Я буду говорить открыто, чтобы все меня слышали, — сказал он, обращаясь к толпе, собравшейся на берегу. — Я слышал, что неверный собирается отравлять мусульманских детей, мальчиков и девочек, своей учебой. Аллах запрещает девочкам учиться. Я запрещаю строить эту школу».

«Мы достроим школу, — спокойно ответил Хаджи Али. — Запрещаешь ты или нет».

Мортенсон выступил вперед, надеясь разрядить обстановку. «Почему бы нам не выпить чаю и не обсудить все спокойно?» — предложил он.

«Я знаю, кто ты, kafir, — сказал Мехди, выбрав для неверного самое оскорбительное слово. — И мне нечего обсуждать с тобой.

А ты? — обратился он к Хаджи Али. — Разве ты не мусульманин? Есть только один Бог. Ты поклоняешься Аллаху? Или этому кафиру?[43]»

Хаджи Али положил руку на плечо Мортенсона. «Никто еще не помог моему народу, — сказал он. — Я каждый год плачу тебе деньги, но ты ничего не сделал для нашей деревни. Этот человек — более мусульманин, чем ты. Он заслужил мое уважение».

Головорезы Хаджи Мехди нервно теребили свои дубинки. Мехди поднял руку. «Если ты будешь строить свою школу, тебе придется заплатить, — сказал он, прикрыв глаза. — Я требую двенадцать самых больших твоих баранов».

«Как скажешь, — кивнул Хаджи Али, поворачиваясь спиной к Мехди, чтобы подчеркнуть свое отвращение. — Приведите баранов!»

 

 

«Я КАЖДЫЙ ГОД ПЛАЧУ ТЕБЕ ДЕНЬГИ, НО ТЫ НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ ДЛЯ НАШЕЙ ДЕРЕВНИ. ЭТОТ ЧЕЛОВЕК — БОЛЕЕ МУСУЛЬМАНИН, ЧЕМ ТЫ. ОН ЗАСЛУЖИЛ МОЕ УВАЖЕНИЕ».

 

 

«Нужно понимать, что в деревнях Балтистана баран — это член семьи и семейный любимец, — рассказывает Мортенсон. — Священная обязанность старшего сына в любой семье — заботиться о баранах. Лишиться двенадцати животных — ужасная потеря для деревни. Но Хаджи Али и жители Корфе пошли на это».

Хаджи Али стоял спиной к непрошеным гостям, пока мальчишки не притащили крупных, красивых баранов. Вождь перехватил веревки и связал их. Мальчишки плакали, расставаясь со своими любимцами. Хаджи Али подвел баранов к Хаджи Мехди. Потом, не говоря ни слова, отвернулся и повел своих людей к стройплощадке.

«Это был незабываемый момент, — вспоминает Мортенсон. — Хаджи Али только что отдал половину богатства деревни этому вымогателю, но продолжал улыбаться, словно только что выиграл в лотерею».

Хаджи Али остановился перед зданием, которое возводили всей деревней, и требовательно осмотрел его. Прочные каменные стены, оштукатуренные и выкрашенные желтой краской, и толстые деревянные перекрытия надежно защитят деревенских детей от непогоды. Больше детям Корфе не придется учить уроки, стоя на коленях на мерзлой земле.

 

 

«ЭТИХ БАРАНОВ ЗАБЬЮТ И СЪЕДЯТ, А НАША ШКОЛА БУДЕТ СТОЯТЬ. ХАДЖИ МЕХДИ ПОЛУЧИТ ПИЩУ СЕГОДНЯ. НАШИ ДЕТИ ПОЛУЧАТ ОБРАЗОВАНИЕ НАВСЕГДА».

 

 

«Не грустите, — сказал Хаджи Али, обращаясь к односельчанам. — Этих баранов забьют и съедят, а наша школа будет стоять. Хаджи Мехди получит пищу сегодня. Наши дети получат образование навсегда».

Когда стемнело, Хаджи Али позвал Мортенсона посидеть с ним возле огня. Старик держал на коленях свой драгоценный старый Коран. «Видишь, насколько прекрасен этот Коран?» — спросил он.

«Да», — ответил Мортенсон.

«Я не могу читать его, — с грустью произнес старик. — Я вообще не умею читать. И это величайшая беда моей жизни. Я сделаю все что угодно, лишь бы дети из моей деревни никогда не испытали этого чувства. Заплачу любую цену, лишь бы они получили образование. Они это заслужили».

«Сидя рядом с ним, — вспоминает Мортенсон, — я понял, что все трудности, через которые я прошел, дав обещание построить школу, вся моя борьба не идут ни в какое сравнение с той жертвой, которую готов был принести ради своего народа этот человек. Он был неграмотным, никогда не покидал своей маленькой деревни в Каракоруме. Но это был самый мудрый человек, какого я встречал в жизни».

 

Глава 13

В заточении

 

Вазири — самое большое племя приграничной полосы, но степень их цивилизованности крайне низка. Это раса грабителей и убийц. Этого народа боятся даже соседние магометанские племена. Их считают свободолюбивыми и жестокими, горячими и легкомысленными, исполненными чувства собственного достоинства, но суетными. Магометане из оседлых районов часто называют их настоящими варварами.

Британская энциклопедия, издание 1911 года

 

 

Из номера своего ветхого двухэтажного отеля Мортенсон наблюдал за тем, как по оживленному Хайбер-базару на деревянной тележке передвигается безногий мальчик. Ему было не больше десяти лет. Судя по шрамам на культях, ребенок стал жертвой противопехотной мины. Мальчик мучительно продвигался вперед, туда, где торговец в тюрбане помешивал в большом котле чай с кардамоном. Голова мальчишки находилась на уровне выхлопных труб проезжавших мимо грузовиков. Он не мог видеть, а Мортенсон заметил, как водитель сел за руль большого пикапа, груженного протезами, и завел двигатель.

Грег подумал: ребенку-инвалиду очень нужны эти протезы, сваленные в кузов машины, как дрова. Но вряд ли он их когда-нибудь получит, потому что какой-то местный Чангази уже успел украсть их у благотворительной организации. Он заметил, что грузовик движется прямо на мальчика. На самом распространенном в этом регионе языке пушту Мортенсон не говорил. «Осторожно!» — закричал он на урду, надеясь, что мальчик его поймет. Но можно было не беспокоиться. Ребенок умел выживать на улицах Пешавара.[44] Он мгновенно почувствовал опасность и ловко поднялся на тротуар.

Пешавар — столица пакистанского «Дикого запада». Когда строительство школы в Корфе завершилось, Мортенсон приехал в этот пограничный город в новом качестве — как директор Института Центральной Азии.

По крайней мере, он так думал…

Пешавар — это ворота к Хайберскому перевалу, исторически связывающему Пакистан и Афганистан. Студенты пешаварских медресе меняли книги на автоматы и отправлялись через перевал, чтобы присоединиться к движению, стремившемуся свергнуть правителей соседнего Афганистана.

 

 

КОГДА МОРТЕНСОН ПРИЕХАЛ В ПЕШАВАР, АРМИЯ СТУДЕНТОВ-ИСЛАМИСТОВ ПЕРЕШЛА В НАСТУПЛЕНИЕ И ЗАХВАТИЛА КРУПНЫЙ АФГАНСКИЙ ГОРОД ДЖЕЛАЛАБАД.

 

 

В августе 1996 года (именно тогда Мортенсон приехал в Пешавар) армия студентов-исламистов перешла в наступление и захватила крупный афганский город Джелалабад. К движению Талибан присоединялись тысячи пакистанцев Пограничники беспрепятственно пропускали через перевал тысячи бородатых юношей в тюрбанах, с подведенными сурьмой глазами. Студенты ехали на грузовиках и пикапах. С собой они везли автоматы и тома Корана. Навстречу им тек поток измученных беженцев, пытавшихся укрыться от войны. Эти люди селились в лагерях на окраинах Пешавара.

Мортенсон собирался уехать еще два дня назад. Ему нужно было определить места строительства новых школ, но обстановка стала настолько напряженной, что он решил задержаться в Пешаваре. В чайных только и говорили, что о стремительных победах талибов. Слухи распространялись со скоростью света. В городе то и дело начиналась стрельба — сторонники движения Талибан палили в воздух из автоматов. Говорили, что батальоны Талибан уже вышли на окраины Кабула, а то и захватили афганскую столицу, что президент Наджибулла, лидер коррумпированного постсоветского режима, бежал во Францию или был казнен на футбольном стадионе.

 

* * *

 

Несмотря на непогоду, семнадцатый сын богатого саудита[45] Усама бен Ладен зафрахтовал самолет компании «Ариана Эйрлайнз» и вылетел в Афганистан. Самолет приземлился на заброшенной авиабазе на окраине Джелалабада. Саудит вез с собой дипломаты, набитые потрепанными стодолларовыми банкнотами. Его сопровождали боевики, которые уже прошли хорошую школу войны с Советским Союзом. Усама был в плохом настроении. Из-за давления со стороны Соединенных Штатов и Египта ему пришлось отказаться от вполне комфортного существования в Судане и перебраться в Афганистан. Хаос, царивший в этой стране, его более чем устраивал. А вот отсутствие удобств угнетало. Талибы не могли обеспечить достаточный уровень комфорта, поэтому бен Ладен обрушил свою ярость на тех, кто заставил его отправиться в изгнание — на американцев.

Когда Грег Мортенсон прибыл в Пешавар, Бен Ладен впервые призвал к вооруженной борьбе против американцев. Он издал «Декларацию открытого джихада против американцев, оккупировавших страну двух святынь». Под «страной двух святынь» имелась в виду Саудовская Аравия, где базировались пять тысяч американских солдат. Бен Ладен призвал своих последователей повсюду нападать на американцев и «причинять им как можно больше вреда».