На протяжении всего фильма милтон неустанно раздувает и без того непомерное самомнение своего подопечного, ломакса («адвокат дьявола», 1997).

 

И хотя нелицеприятные образы юристов заявили о себе в полный голос на экранах только в последние десятилетия XX века, как ни странно, робкая критика профессии в виде нападок на неповоротливую судебную систему, перемалывающую людские судьбы, видна уже в «Деле Парадайна» (1947). А. Хичкок хоть и не позволил себе открытое возмущение несправедливостью процесса над влюбленной женщиной, совершившей преступление на почве страсти, все же допустил прозрачный намек: в одной из сцен судья, только что отправивший на эшафот подсудимую, с преувеличенным аппетитом поглощает обед, к ужасу своей чувствительной жены рассуждая о значении и важности вынесенного решения. Для фильма тех лет это было очень даже смело, если учесть, что тогда судебные драмы пользовались не меньшим спросом, вдохновлявшись при этом совсем другими образцами, которые долгое время культивировались профессиональным сообществом. Уолтер Беннет в своей книге отмечает, что в коллективном бессознательном на протяжении XIX века успели сложиться основные нарративы, структуры, в которых на основе историй о выдающихся правоведах, аккумулированы представления общества о том, что должен представлять из себя юрист. В их определении важно, что они являются настолько устойчивыми, что регулярно находят отражение в литературе и кино. Эти нарративы являются источником составляющих профессиональную мифологию архетипов - образов, которые становятся идеалами, хотя и не являющимися универсальными, (это лишь варианты видения профессии, которые доминируют в тот или иной период), но все же претендующие на то, чтобы оказывать значительное влияние на поведение многих представителей профессии. Они помогают рядовому юристу осмыслять опыт, события, свои побуждения, переживания сквозь призму определенных ценностей, позволяя творить им собственную историю, находить идентичность и сознавать принадлежность к профессии, социальную значимость которой трудно переоценить.

Именно такая оценка сложилась на заре становления США, когда с подачи Отцов-основателей и на фоне распространения республиканских идей из многочисленных историй об адвокатах выкристаллизовался образ юриста-политика. Предполагалось, что в строительство нового общества решительный вклад внесут именно юристы, прекрасно разбирающиеся в законах, а посему отчетливо сознающие, где пролегает грань между публичными и частными интересами. Ведь в своей профессиональной деятельности им надлежало иметь в виду, прежде всего, общественное благо и только после этого интересы своих клиентов. Что касается личного благосостояния, то этот пункт располагался в самом низу иерархии ценностей юриста-политика. Данный нарратив больше других предполагает, что его последователь самостоятельно налагает на свое поведение ряд ограничений и обладает целым набором привычек и взглядов, то есть определенным характером. Понятно, что в современных условиях таких альтруистов вряд ли встретишь, поэтому идеал утратил актуальность. Однако его по-прежнему можно наблюдать в исторических фильмах.

«Линкольн», 2012.

 

Полностью лишив идеал юриста-политика всякой значимости, изменения в экономике и общественном сознании практически не затронули его младшего коллегу – законника, чья деятельность имеет более скромный масштаб и лежит в пределах небольшого населенного пункта, где он становится столпом общества. Такой юрист не только улаживает юридические конфликты между горожанами, местными властями и предпринимателями (помогая таким образом найти баланс между этими силами), но и выступает неформальным советником по житейским вопросам (показатель доверия), из-за чего его авторитет выходит далеко за пределы офиса и здания суда. С этими обязанностями ему помогает справляться обостренное чувство справедливости, знание права и многолетний опыт, за которые он безоговорочно уважаем и почитаем. Данный образ вызвали к жизни не теоретические изыскания политиков, а трудности, с которыми столкнулись поселенцы при освоении Дикого Запада, где на местах была насущная потребность в лидере, обладающем незапятнанной репутацией и способном утвердить порядок. Конечно, сейчас проблема тотального беззакония и забвения моральных ценностей стоит далеко не так (и далеко не везде) остро, но людям (особенно тем, кто далек от жизни мегаполисов) по-прежнему нужен нравственный ориентир, суровый, но справедливый лидер. Именно такие качества воплощает в себе образ судьи из одноименного фильма: осуществляющий правосудие в своем провинциальном городке, суховатый и немного желчный старик, который, впрочем, запросто начинает травить анекдоты в кругу полицейских на допросе и принимает на похоронах своей жены толпы народа. Нарратив «столп общества» прекрасно раскрывается в рефлексии судьи на тему того, что обвинения против него раз и навсегда закроют ему возможность оставить свой след в истории города.

«Судья», 2014.

 

Если репутация «столпа общества» основана на восхищении и одобрении со стороны локального сообщества, то приверженцы следующего идеала – защитника угнетенных – достигают известности, напротив, отвергая общепринятые представления и вступая в конфликт с общественным мнением. При этом они отстаивают общечеловеческие, абсолютные ценности, которые так часто отвергаются необразованными массами (как раз таки на местном уровне). Этот образ основывается на популярной истории о Дэниеле Уэбстере, известном американском юристе, который, выступая в Верховном суде США, поразил судей и всех присутствующих на том заседании эмоциональностью своей речи, искренней заинтересованностью в отстаиваемой им позиции. Вроде бы обычное дело о вмешательстве легислатуры штата в дела частной корпорации он выставил в таком свете, что стало понятно: речь идет о судьбе самого института частной собственности, над которым нависла угроза в лице государства. И здесь важно не только то, что такой юрист использует всю свою энергию, весь свой интеллект и изобретательность, чтобы до последнего сражаться за клиента, но и то, что он глубоко верит в непогрешимость и общественную значимость своего дела. Наиболее полно эти качества воплощает в себе Аттикус Финч из «Убить пересмешника» (1962). Небрежение презрением со стороны озлобленных фермеров, готовность самостоятельно охранять тюремную камеру своего подзащитного, продуманная и взвешенная речь, последовательно разбивающая надуманные обвинения против чернокожего Тома Робинсона, - это хрестоматийный образ, на котором нет нужды останавливаться подробно ввиду его известности. А вот адвокат из фильма «Насилие» (1959) в исполнении Орсона Уэллса не снискал такой зрительской симпатии – возможно, в силу того, что позиция, которую он отстаивал, была непопулярна уж совсем до крайности. Еще бы, блестящая аргументация этого убежденного противника смертной казни (самый длинный монолог в зале суда, продемонстрированный на экране), можно сказать, вытащила из петли двух молодых людей, которые, «исследуя границы человеческой природы», хладнокровно и жестоко, без всякого мотива убили 14-летнего подростка. Грузный, степенный адвокат с упорным спокойствием и какой-то снисходительной терпеливостью отбивает все нападки прокурора, который – что удивительно – предстает в картине в негативном свете, пытаясь всеми правдами и неправдами убедить присяжных назначить высшую меру. Но даже его кровожадность и фанатичность отступают, когда защитник наконец заканчивает свою величественную речь: обескураженный обвинитель в знак своего почтения молча встает и ждет, пока его выбившийся из сил оппонент неуклюже доковыляет до своего места.