Дружба с колей лифке и как судьба нас развела.

 

Лифке имели большой фруктовый сад, но мы им пользовались мало, а предпочитали санаторский, хотя до него было ходьбы 15-20 минут. Туда мы ходили постоянно и чувствовали себя там как дома. Охранники нас знали, как облупленных, но через ворота пускали не всегда, и мы нашли себе ходы, где с нас никто не спрашивал пропуска. Делали просто: шли вдоль забора, пока не натыкались на сухой арык. По дну таких арыков нам и удавалось проникать в сад. Ползли где надо на четвереньках, по-пластунски, но своего добивались. Да и сад того стоил. Росли в нём всякие фрукты и ягоды, каких только душа желает: яблоки всяких сортов, груши, сливы, абрикосы, персики, айва, хурма, гранаты, вишня, орехи, разных видов виноград, клубника...Сторожей в саду не было. Там под руководством старшего садовника трудились рабочие, и среди них - мой папа. Так что мы не боялись.

Сразу за садом протекала бурная горная речка с очень холодной водой. На её берегу был оборудован пляж для отдыхающих, стояла будка медицинской помощи, а также киоск с мороженым и чайхана, вся утопавшая в зелени винограда и окружённая цветочными клумбами. Мы приловчились пользоваться всем тем же, что и отдыхающие: подождём, пока они уйдут на обед, - искупаемся, позагораем с полчасика и тоже направляемся в столовую к Гольде перекусить. Летом в столовой жарко, открываются окна, двери. А мы уже тут как тут - стоим на крыльце и заглядываем внуть, чтобы нас официантки заметили. Официанток было четверо, они нас все знали, и кто-то из них (необязательно, чтобы Гольда) сажал нас за крайний стол, около двери, и кормил и первым, и вторым, и третьим. Иногда нам и ещё чего-нибудь вкусненькое с собой давали. Вот так мы с Колькой и получались вроде как внештатные курортники на всё лето. Только по виду мы от санаторских резко отличались: одетые только в короткие штанишки, загорелые до черноты, как узбеки, с облупленными носами, и всегда босые.

Нашими ближайшими соседями по квартире была пожилая супружеская пара. Однажды к ним приехал на недельную побывку сын-офицер. Прибыл он в военной форме, на боку имел кобуру с браунингом. Первым его увидел Колька. Однажды утром, когда я ещё завтракал, он заскочил ко мне и закричал: «Пойдём скорее! У вас в саду за столом офицер сидит и браунинг чистит!» Мы выскочили в сад, встали возле приезжего и стали смотреть, как он своё оружие драит. Вдруг соседка, мать военного, выскочила на крыльцо с криком: «Петька, Петька, опять этот паршивец котлеты из чулана утащил! Застрели его!» Паршивец был их кот Васька, с которым дядя Петя тут же решил рассчитаться за котлеты. Нас он попросил:

-Ребята, поймайте мне Ваську.

Мы согласились при условии, что нам дадут каждому по разу стрельнуть в цель. Но дядя Петя возразил:

-Нет, ребята, это не положено. Не могу. Запрещено уставом. Вот подержать оружие я вам дам.

Мы себе решили: «Ладно, и на этом спасибо». Поймали кота, отнесли в дальний угол сада, привязали там к толстому дереву. Дядя Петя двумя выстрелами его уложил. Тут мы начали было копать для покойного воришки ямку, как вдруг услышали с улицы стальной грохот. Бросив лопату, выскочили за ворота, смотрим - а там лежит на боку почти напротив нашего дома, на правой стороне дороги, грузовая автомашина. Верхние два колеса всё ещё по инерции крутятся. Шофёр, раненый, судя по тому, что лицо у него в крови, пытается головой открыть дверку кабины. Мы с Колькой живо забрались на машину, открыли дверь и помогли шофёру выбраться. Руки у него тряслись, он еле стоял на ногах, но обошёл и осмотрел свою машину, а потом обернулся к нам и спросил, откуда здесь можно позвонить по телефону. В этот момент подоспел офицер и вызвался позвонить куда надо, то есть в скорую помощь и в милицию. А мы стали рассматривать шофёра. Он был ещё молодой и, видимо, неопытный. Мы его спросили:

-Как же вы так, дяденька, аварию сделали?

Он объяснил:

-Дорога мне незнакомая. Здесь крутой спуск с горы, а внизу крутой поворот налево, я и не справился с рулевым управлением.

Шофёр сел в канаву, а мы с Колькой стали обходить машину и видим: на земле валяются куски льда, опрокинутые фляги с мороженым, и мороженое тает на солнце и вытекает из фляг на землю. Мы об этом сказали водителю, а он на это:

-Что же я могу сделать?! Пусть тает.

-А нам брать можно?

-Конечно можно, если вы живёте тут недалеко. Несите вёдра, кастрюли и берите быстрее, пока всё не растаяло.

Мы с Колькой набрали два ведра и кастрюлю. Кастрюлю отнесли офицеру, а по ведру взяли каждый себе. Я ещё раз побежал на дорогу, принёс большую чашку льда и туда поставил ведро с мороженым. Потом мы всей семьёй дружно ели, а что не смогли съесть до ночи, то к утру растаяло.

 

Вот такие случаи мы с Колькой пережили в то лето. Хорошее было время, но пролетело незаметно.

В сентябре Колька пошёл в школу, и я собрался с ним в один класс, ведь мы теперь были друзьями-не разлей вода. Но когда я о своём намерении сообщил папе, он мне сказал:

-Сынок, не придётся тебе и в этом году в школу идти. Дело в том, что мы, наверное, поедем домой. Наши дети пишут, что у них нынче небывало хороший урожай. Колхоз обещает выдать колхозникам на один трудодень не менее 10 кг зерна. Ваня и Герман нас зовут обратно. Если после двух недель отработки меня и маму отпустят здесь с работы и всё будет нормально, то в начале ноября выедем в Романовку. Мария тоже поедет с нами; теперь у неё есть паспорт - Шварцкопф помог ей в этом. А вот Гольда не хочет ехать, ей тут нравится, и работа у неё хорошая. Мы с мамой решили: пусть остаётся.

С этого дня мы стали готовиться к отъезду.

 

В Ташкенте сентябрь и октябрь - самые лучшие месяцы в году: тепло, но не жарко, и в разгаре сбор урожая овощей и фруктов. Мне было поручено собирать в санаторском саду всякие фрукты (разрешение на это папа имел), резать их, вынимать косточки и сушить на солнце. Эти сухофрукты мы собирались взять с собой.

Всё у нас получилось, как было задумано. Папа и мама с работы благополучно уволились и наметили день отъезда - через неделю. До этого папа съездил в город к Шварцкопфу за Марией. Когда Шварцкопф узнал, что мы собираемся домой на родину, он сильно удивился:

-Иван Иванович, что Вы делаете? Вы делаете большую непоправимую ошибку. Я Вам не советую ехать. Здесь Вы спокойно живёте, никто не знает Вашего прошлого. Если же Вы поедете домой, местные власти Вас в покое не оставят: они знают, что Вы раскулаченный, да и вдобавок верующий. Таких людей, как Вы, повсеместно сейчас изолируют. Нынче по всей России идёт волна массовых арестов. Арестовывают ни в чём не повинных людей, хватают по малейшему, даже ложному доносу, сажают в тюрьмы, лагеря, расстреливают без суда и следствия...

Но папа тогда не послушался доброго совета. Он Шварцкопфу доказывал, что вряд ли его вторично тронут. Говорил: «Я ведь совсем недавно отсидел свои три года».

Только папа ошибся, а Шварцкопф оказался прав. Он многое знал о том, что делается в стране, и хотел папу уберечь от неминуемой беды - но не смог.

 

Перед отъездом мы попрощались с нашими друзьями и знакомыми. С Колькой я тоже сердечно попрощался. Оба мы надеялись, что скоро опять увидимся, но надежды наши не сбылись. Больше мы с Колькой никогда не встречались. Виной тому начавшаяся вскоре война. А в Луначарске побывать мне ещё раз довелось, но только через 26 долгих лет. Было это так.

Весной 1963 года я ехал к новому месту работы: в город Навои, находящийся за Ташкентом, в 600 км. от него. В Ташкенте мне надо было делать пересадку с одного поезда на другой. Между поездами оказался зазор в целый день, и я решил этот свободный день провести в городе. Сдал в камеру хранения чемодан, сел в автобус, и тут у меня возникла идея съездить в Луначарск, поискать там Лифке. На городском автовокзале узнал, как туда ехать, выяснил, что пути туда - около 20 км., и отправился. Я очень сомневался, что кого-нибудь найду. Названия нужной мне улицы я не помнил, да и номера дома тоже. Надеялся на свою зрительную память и хотел сориентироваться по знакомой местности. А ведь с тех пор, как я там был, утекло много воды!

В центре Луначарска я сошёл с автобуса, оглянулся кругом - и ничего не узнал. Вообще не понял, где нахожусь. Никаких знакомых ориентиров не было. В какую сторону мне идти, я не знал. Тогда я обратился за помощью к прохожему старику. Старик тот мне объяснил, что Луначарск давно уже не пригород, а самый настоящий район города Ташкента. Санаторий ещё существует, но до него километра три и можно доехать автобусом. Я попросил мне объяснить поточнее, как идти, потому что хотел проделать этот путь пешком. «Воля ваша, как желаете», - ответил он и выполнил мою просьбу.

Медленно шёл я по улицам: всё смотрел по сторонам, надеялся увидеть что-нибудь знакомое. Минут через 15 ходу, свернув направо, я вышел на другую улицу, которая спускалась под уклон в низину. Она мне вдруг показалась знакомой. И я загадал, что если через метров 200-250 дорога круто повернёт налево, то я на правильном пути. Действительно, дорога повернула налево, и я узнал место с правой стороны дороги, где когда-то опрокинулась машина с мороженым. А напротив бывшего места аварии я увидел знакомый старый двухэтажный дом с крытой железом крышей - тот самый, где мы когда-то жили в коммунальной квартире. Сердце моё радостно забилось. Я был почти у цели. Но я рано обрадовался: свернув за угол на улицу, где прежде стоял дом Лифке, я увидел ряд совершенно мне незнакомых зданий. Знакомая по детским воспоминаниям улица преобразилась: из однорядной стала двухрядной, украсилась множеством новых домов. Я прошёл вперёд, повернул назад, заметался, потом стал внимательно рассматривать каждый старый дом с правой стороны - и вдруг увидел то, что искал: большой дом Лифке, оказавшийся теперь в глубине дворов. Но его трудно было с ходу узнать, так как и он частично подвергся перестройкам. Раньше главный его фасад украшало большое парадное крыльцо, расположенное посредине здания, теперь же вместо него пристроили четыре тамбура с входными дверями. Тянувшийся вдоль дома большой огород был разделён забором из штакетника на четыре равные части.

Я спросил вышедшего из дома мужчину, кто здесь жил до войны. Он ответил:

-Не знаю. Я тут недавно живу. Спросите кого-нибудь из старожилов. Вон в крайней квартире старуха живёт - она должна знать.

Я обратился в указанную квартиру и на этот раз попал удачно. Старая женщина мне рассказала, что до войны этот дом принадлежал немцам, у которых была большая семья. В конце 1941 года их куда-то выслали. И добавила:

-Если Вас интересуют подробности, зайдите во второй тамбур с противоположного конца: там живёт одна из дочерей бывших хозяев.

Я обратился и по этому адресу. На мой стук дверь отворила женщина средних лет, спросила, кто я и что мне нужно. Я улыбнулся:

-Я Ваш старый знакомый, Вы меня когда-то хорошо знали. Но с тех пор прошло много лет, и я из пацана стал мужчиной. Вспомните 36-37-ой годы; я тогда дружил с Вашим братом Колькой и часто у Вас в доме бывал.

Она вспомнила. Даже имя моё назвала: «Бернгард». Я подсказал фамилию: Шмидт. Она опять вспомнила: «Верно!». И стала приглашать:

-Что же мы стоим, заходите, садитесь, рассказывайте, какими судьбами сюда к нам.

-Я проездом. Прибыл в Ташкент утром. Вечером в 19 часов мой поезд на Навои: еду туда на работу. Чтобы не болтаться целый день на вокзале, решил съездить в город и посмотреть, какой он стал теперь. Уже сидя в автобусу, вспомнил своё детство в Луначарске, вашу семью, Кольку, и захотелось разыскать друга. Я ведь не знал, что ваша семья тоже была выслана. А Вас нашёл с трудом: здесь всё так изменилось.

Разговаривая, мы прошли на кухню. Она извинилась, что надо готовить обед, и предложила:

-Я буду готовить, а Вы рассказывайте.

Я коротко рассказал про себя, про нашу семью. Она мне иногда задавала вопросы: где теперь наши родители, где Мария, Гольда? Про себя она тоже мне рассказывала, вот только имени её я теперь не могу вспомнить. Её из Ташкента в 1941 не выслали потому, что муж у неё был русский. Имеет сына, теперь уже взрослого. Её родители и вся семья Лифке были депортированы в Казахстан. Там умер глава семьи, друг моего папы. А Кольку и его старшего брата забрали в трудармию. Теперь почти все Лифке так и живут в Казахстане.

Надо было мне попросить Колин адрес, а я сразу за разговором этого не сделал, а перед отъездом забыл. В 16 часов я уехал на вокзал, обещал к Колиной сестре при случае ещё заехать, но так и не пришлось- случай не представился. Больше я в тех местах уже не бывал.

 

 

Глава ХV11.