Ксан Ксаныч получает квартиру

Апрель хозяйничал в поселке. Он заметно поубавил сугробы, оголил землю на буграх и солнцепеках, по-летнему подсинил небо и приподнял его над поселком. Тропки, стиснутые зимой высоченными сугробами, теперь, когда рыхлый снег вокруг наполовину стаял и осел, выперли наверх и высились грязными насыпными дамбами.

Возбужденный Ксан Ксаныч топтался на крыльце нового дома, врезая замок в наружную дверь. Вид у него был торжественный, счастливый и чуть-чуть виноватый, будто он немного стыдился, что такое большущее счастье привалило наконец к нему.

А вокруг Ксан Ксаныча шумел субботник. Десятка три лесорубов пожертвовали своим воскресным отдыхом и вышли на работу, чтобы наконец-то завершить затянувшуюся постройку многострадального дома, в котором Ксан Ксанычу с Надей обещали комнату. Они настилали полы, навешивали двери, вставляли стекла, тянули электропроводку от ближнего столба. На новостройке кипела дружная, празднично-шумная и малость бестолковая работа, какая бывает, когда за дело берется больше людей, чем надо, и не все из них знают, что и как им делать. Охрипший прораб метался по всему дому, безуспешно пытаясь навести порядок.

И поверх разноголосицы шума и гама, давая тон всему, над стройкой раздавался неторопливый и размеренный стук топора, падающий сверху:

- Бум... Бум... Бум...

Это хмурый и нелюдимый Илья один-одинешенек трудился на крыше, закрывая последний просвет. Филя с Длинномером подносили ему доски.

Тосе и на субботнике досталась почти поварская работа: она разогревала в котле воду, готовила в корыте глиняный раствор, а в свободные минуты помогала Вере сортировать кирпич.

Надя с Катей носили кирпич на носилках. Ксан Ксаныч встретился глазами с Надей и многозначительно показал ей замок - этот наглядный символ их близкой уже семейной жизни. Надя поспешно закивала головой, радуясь, кажется, не так за себя, как за своего жениха, дожившего наконец до счастливого дня.

Больше всего народу набилось в той комнате, которую Ксан Ксаныч когда-то вечером облюбовал себе с Надей. Маленький тракторист Семечкин вместе со своей тихой невестой возились у окна, вставляя стекла. Чуркин с видом заправского печника возводил печь. Подручным у него был комендант, повязавший себе мешок вместо фартука. Чернорабочую силу Чуркин держал в ежовых рукавицах и, помахивая кельмой, строго покрикивал на коменданта:

- На кой ляд вы мне битый кирпич суете? Соображать надо, это вам не тумбочки учитывать!

Катя прыснула. Завидев на улице Дементьева, Чуркин высунул голову в пустую незастекленную фрамугу и привычно крикнул:

- Поднажмем, ребятушки! - Покосился на придирчивую Катю и добавил: - И девчатушки...

- Да не кричите вы, - с досадой остановил его Дементьев. - Люди и так на совесть работают.

- Кашу маслом не испортишь, - убежденно сказал Чуркин.

Тося принесла в ведре глиняный раствор и стала возле коменданта. Она удивлялась, откуда Чуркин знает, какой кирпич куда класть, и все норовила подсунуть мастеру приглянувшуюся ей четвертушку кирпича.

- Вот этот положите, - умоляла она. - А этот когда же? Гляньте, какой симпатичный!

По соображениям высшего порядка, недоступным Тосе, Чуркин терпеливо отводил ее руку и брал совсем другие кирпичи.

- Всему свой черед, - солидно говорил он, чувствуя себя на своем месте и наслаждаясь тем уважением, какое испытывали к нему сегодня все лесорубы и от которого он давненько уже отвык в лесу. - Погуще раствор разводи, это тебе не щи варить!

Тося обиженно вздохнула и поплелась к своему грязному корыту.

А Илья на верхотуре без передышки стучал топором;

Он так старался заколотить все гвозди, которые выпускала наша железная промышленность, что Тося даже усомнилась: клялся он когда-нибудь в любви или это только приснилось ей в те далекие и счастливые времена, когда она еще ничего не знала о споре, всему на свете верила и, чтобы увидеть Илью во сне, колесом вертела по ночам подушку?

К Дементьеву подбежал запыхавшийся прораб.

- Вадиму Петровичу, - хрипло сказал он, пожимая руку.

- Ну как, успеете теперь к маю?

- Кто ж знал, что столько народу откликнется? - удивился прораб. - Не удавались у нас прежде такие мероприятия. Помаленьку растут люди: коммунистическая форма труда и все такое прочее... - Он заметил непорядок в дальнем конце дома и сорвался с места. ¦- Куда ты, куда? Эта дверь с другого подъезда. И кто эти субботники выдумал!..

Нагружая очередные носилки кирпичом, Катя глянула на верхушку телеграфного столба, где с монтерскими кошками на ногах висел Сашка, подключая электропроводку к новому дому,

- Смотри не сорвись! - боязливо крикнула Катя.

И Тося машинально покосилась на Илью. Он уже за крыл последний просвет в крыше и начал зашивать доска ми фронтон дома. Нашел себе работенку! Ему и горюшка мало, что топор его стучался прямехонько Тосе в сердце, тревожа ее и заставляя все время думать о нескладной своей любви.

Сашка на столбе помахал Кате рукавицей и крикнул в ответ:

- Кирпича поменьше накладывай, сколько тебе говорить? Ты себя с Надей не равняй!

- Вот феодал! - нежно сказала Катя. - Еще не поженились, а уже командует.

Тося проворно схватила большой ком мерзлой глины, замерла с ним над корытом и выжидающе посмотрела на Илью. Почувствовав на себе отчаянный Тосин взгляд, Илья недовольно оторвался от работы, притормозил свой громкозвучный топор. Равнодушно, будто по пустому месту, скользнул он по Тосе глазами, буркнул кислым голосом:

- Эй, кто там? Гвозди кончаются... - И громче прежнего застучал топором.

О гвоздях он заботился... Тося бухнула в корыто тяжелый ком глины. Ей вдруг до слез жалко стало, что так уныло, за здорово живешь проходят лучшие ее годы. Тоже мне, жизнь! Хоть поскорей бы, что ли, состариться и выйти на пенсию. Тося позавидовала пенсионерам: вся любовь у них засыхает от старости, никаких тебе забот и мучений. Живи и радуйся!

Ксан Ксаныч привинтил замок, пощелкай туда-сюда ключом и остался доволен. Он внес в свою комнату охапку сухих дров, заранее припасенную им, вытащил из чехольчика складной нож собственной добротной конструкции и стал тесать лучину для растопки.

- Торопишься ты, Саня! - предостерег Чуркин.

- А ждал сколько? -- Ксан Ксаныч кивнул на печку. - Алексей Прокофьич, ты уж того... За мной не пропадет! Сам знаешь: печь для семейной жизни...

Не находя нужных слов, он помахал зажатыми в кулаке лучинами. Все на свете умел делать Ксан Ксаныч, а вот с важнейшим печным ремеслом как-то разминулся в своей жизни.

Чуркин покосился на коменданта. '.

- Рассчитываешь на эту комнату? А если не тебе дадут?

- Игнат Васильевич обещал...

- Обещают одному - дадут другому, - умудренно сказал комендант.

- Ты думаешь? - испугался Ксан Ксаныч.

- Бывает...

Чуркин почесал в затылке оттопыренным мизинцем - единственным своим чистым пальцем - и пояснил наивному Ксан Ксанычу:

- Администрация!

Ксан Ксаныч поспешно спрятал ножик в чехол и выскользнул из комнаты.

Дементьев скинул с себя пальто и стал расчищать подступ к крыльцу от строительного мусора.

Привычно помешивая палкой в котле, будто там варились щи, Тося тихонько сказала Вере:

- Тоскует человек... На месте Анфиски я ему написала бы. Хоть открыточку!

По грязному затоптанному снегу с частыми прогалинами первых луж промчался юркий солнечный зайчик от оконной рамы, которую Сашка тащил к дому. Сашка так спешил, что даже не успел снять монтерские кошки и бренчал ими, как кавалерист шпорами.

Илюхин топор вдруг замолк. И хотя, пока топор стучал, никто, кроме Тоси, его вроде и не слышал, но как только стук оборвался, все разом вскинули головы. И Тосе просто грех было не воспользоваться таким удобным случаем, и она добросовестно запрокинула голову кверху.

- Гвоздей давай! - требовательно закричал Илья с чердака.

- И чего разорался? - проворчала Тося: она хоть и не забывала про свою любовь к Илье, но видела насквозь все его недостатки и совсем не собиралась прощать ему барских замашек.

Сашка остановился, озираясь вокруг и прикидывая, кому поручить отнести гвозди Илье. Солнечный зайчик заплясал на Тосином сердитом лице.

- Вера Ивановна, отнеси Илье вон тот ящик, - распорядился Сашка. - Тось, помоги!

- А сам он не может? Руки у него отсохли? - озлилась Тося, закрываясь рукой от въедливого зайчика.

Пока она воевала с солнечным зайчиком, Вера взялась за один конец ящика, приподняла его и вопросительно глянула на замешкавшуюся Тосю. Чтобы подруга не надрывалась, Тося подошла к ящику и неохотно взялась за другой конец.

Они втащили ящик с гвоздями по шатким сходням на чердак. Вера тут же сбежала вниз. И Тося заторопилась было за ней, но хлястик ее ватника зацепился вдруг за конец толстой проволоки, свисающей с крыши. Тося замерла на месте, думая, что это Илья держит ее.

- Пусти... - тихо сказала Тося. - И чего вытво-ряешь?

Она шагнула вперед, но хлястик натянулся и не пускал.

- Пусти, кому говорят! - прошипела Тося, все еще не оборачиваясь к Илье, чтобы не видеть подлого человека, который ловко заманил ее на чердак, а теперь издевается над ней.

Она опять рванулась вперед, но ее крепко держали за хлястик и не давали сойти с места.

- Пусти, ирод! - выпалила Тося, схватила обрезок горбыля и гневно обернулась.

Илья стоял спиной к ней и возился с досками, прилаживая их к поперечинам. Тося разочарованно отбросила свой горбыль, медленно отцепила хлястик от проволоки. Она шагнула уже к сходням, собираясь сбежать вниз вслед за Верой, но как раз в эту секунду Илья наконец-то приладил доску и, не глядя на Тосю, требовательно протянул руку в ее сторону.

Тося сначала не поняла, чего он от нее хочет, и отшатнулась, но тут же догадалась, немного помедлила, вытащила из ящика гвоздь и подала Илье - для пользы дела, чтобы поскорей закончить постройку дома, в котором Наде с Ксан Ксанычем обещали комнату. Илья забил гвоздь и снова протянул руку. Тося снова подала ему гвоздь, стала поудобней и заблаговременно приготовила следующий: растяпой она не была и работать умела.

Над стройкой опять поплыл неторопливый размеренный стук:- Бум... Бум... Бум...

Повернувшись спиной к Тосе, Илья работал как автомат: одним ударом топора заколачивал гвоздь, протягивал назад руку, в которую Тося совала новый гвоздь, и тут же заколачивал его. Нельзя было даже понять, знает он, кто подает ему гвозди, или нет. Тося насупилась и самолюбиво закусила губу.

Илья протянул руку за очередным гвоздем и, не находя его, нетерпеливо пошевелил пальцами.

- Ну где ты там?

- Нашел себе подсобницу! Вот тебе, держи! - с ненавистью выпалила Тося, схватила ящик с гвоздями, понатужилась, подняла его и швырнула к ногам Ильи.

Ящик всей своей тяжестью пришелся на носок Илю-хиного сапога. Илья охнул и запрыгал на одной ноге, морщась от боли.

Неведомая Тосе властная сила сорвала ее с места и кинула к Илье. Снизу вверх заглядывая ему в лицо и страдая больше его самого, она спросила виновато и покаянно:

- Илюшка, больно тебе?

Илья попытался улыбнуться Тосе, но тут же скривился от боли.

- Ничего... - выдавил он из себя. - Терпеть... можно!

От конторы лесопункта к новостройке, разбрызгивая первые весенние лужи, бежал не разбирая дороги счастливый Ксан Ксаныч.

- Дали, Надюша, дали!.. - кричал он, размахивая узенькой бумажкой. - Ту самую, окно на юг!..

Лесорубы шумной гурьбой окружили Ксан Ксаныча с Надей.

- Ксан Ксаныч, с тебя приходится! - Новоселье не зажимать!

- Ребятки! - растроганно пообещал Ксан Ксаныч, весь какой-то взъерошенный от счастья. - Все будет, дайте только нам с Надюшей на квартиру перебраться. И свадьба будет, и новоселье!

- Горько! - дурашливо крикнул Филя.

- Ну, а это уж ни к чему... - обиделся Ксан Ксаныч. Все вокруг разом вскинули головы. Над стройкой и поселком несся радостный и ликующий стук топора:

- Бум!.. Бум!.. Бум!..

И лесное эхо отвечало вдали - старательно и приру-ченно, как верная домашняя собачонка:

- Пуф!.. Пуф!.. Пуф!..

Вера понимающе улыбнулась. А Филя с Длинномером тревожно переглянулись и бегом потащили доски на чердак.

Чуркин вмазал чугунную плиту в кладку.

- Шабаш!

Комендант горделиво обошел вокруг первой в жизни печки, сложенной при помощи и его рук.

- Ну как, будет она греть?

- А кто ж его знает? - осторожно отозвался Чуркин. Распахнулась дверь - и Ксан Ксаныч торжественно ввел Надю в комнату. Он снисходительно показал коменданту узкий листок бумажки, непостижимым образом вместивший в себя все радости будущей его семейной жизни.

- Бывает, - сказал комендант.

А Чуркин почесал мизинцем в затылке, развел руками и повторил свое любимое:

- Администрация!..

Они помыли руки и ушли. Напоследок Чуркин многозначительно подмигнул Ксан Ксанычу, напоминая ему о недавнем его обещании.

- Дождались, Надюша! - сказал Ксан Ксаныч. Ему вдруг показалось, что комната их стала меньше, чем была три недели назад, когда они с Надей ночной порой держали совет, как получше расставить мебель. Ксан Ксаныч озабоченно перемерил комнату шагами и убедился, что все отвоеванные им у судьбы четырнадцать квадратных метров жиплощади остались в целости и сохранности и терпеливо ждут, чтобы принять их с Надей на свои просторы.

Ксан Ксаныч кинулся растапливать печь, а Надя стала мыть пол. В комнате запахло распаренной глиной. Печь пошла сухими пятнами и поначалу отчаянно дымила.

- Ничего! - бодро сказал Ксан Ксаныч. - Свой дым глаза не выест!

Он обследовал все свои владения, подергал ручку двери, повертел шпингалеты на окне и пообещал:

- Все метизы, Надюша, мы сменим!

Надя не узнала его голоса и удивленно посмотрела на жениха. В Ксан Ксаныче появилось что-то новое, незнакомое ей. Он будто вырос на целую голову, и во всех повадках стало проступать что-то самоуверенное, немного даже кичливое. Поистине, долгожданная собственная комната творила с Ксан Ксанычем чудеса и вытащила на божий свет все спрятанное до времени. Надя вдруг подумала, что она не так уж хорошо знает своего жениха.

Он приложил ухо к печной трубе и пригласил Надю:

- Иди послушай!

С тряпкой в руке Надя подошла к трубе и стала рядом с Ксан Ксанычем. Касаясь друг друга плечами, они слушали, как гудит в трубе теплый воздух.

- Строго гудит! - одобрительно сказал счастливый Ксан Ксаныч. - Видать, с характером печка... А в общежитии, Надюша, совсем не тот коленкор. Там у печки одна забота: температуру давай. А тут она уют создает. Хоть и бессловесный предмет, а понимает, что требуется для семейной жизни!

Надя закивала головой, соглашаясь с Ксан Ксанычем, и ушла домывать пол.

Стало смеркаться. Сашка постучал топорами, обух по обуху, возвещая конец субботника. И когда все лесорубы покинули уже новостройку и шум вокруг затих, мимо пожилому запотевшего окна в комнате Ксан Ксаныча прошествовали Илья с Тосей.

Тося шагала чуть впереди, а Илья по-адъютантски почтительно сопровождал ее.

- Тось? - робко окликнул он нетвердым голосом человека, до конца еще не уверенного в том, что все беды его миновали.

- Молчи! - суеверно шикнула Тося. - А то опять поругаемся...

Илья послушно замолк. Они шли рядышком, искоса поглядывая друг на друга. По стародавней своей привычке Тося вскоре вырвалась вперед. Илья набрался смелости и попридержал ее за локоток. Тося виновато глянула на Илью и укоротила свою прыть. Они ступали теперь нога в ногу и дружно молчали...

Печь нагрелась и перестала дымить. Ксан Ксаныч принес с улицы чурбан и уселся посреди комнаты.

- Иди посиди со мной, - позвал он Надю. - Успеется!

- Бот домою, тогда уж... - отозвалась Надя.

Ей стало почему-то неловко оставаться с Ксан Ксанычем наедине, словно что-то недосказанное выросло вдруг между ними.

- Игнат Васильич сразу согласился эту комнату дать, - припомнил Ксан Ксаныч. - Он тебя очень уважает, Надюша!

- И тебя... - отозвалась из темного угла Надя. Кажется, она пыталась хоть такой малостью отплатить Ксан Ксанычу за все его добрые чувства к ней.

- Тебя больше, - правдолюбиво сказал Ксан Ксаныч. - И ребятки тоже молодцы, гуртом навалились, досрочно дом закончили. Все не везло нам, не везло, а под конец подул ветер и в нашу сторону...

В дверь постучали.,

- Входи, открыто! - по-хозяйски крикнул Ксан Ксаныч.

Дверь распахнулась, и на пороге показались маленький тракторист Семечкин и его невеста - тихая девушка, работающая на шпалорезке.

- Значит, вы тут? - спросил Семечкин, ревнивыми глазами оглядывая жилище Ксан Ксаныча и Нади.

- Тут... - счастливо ответил Ксан Ксаныч и пошлепал рукой по подсыхающему боку печки.

- А мы рядом... - Семечкин повел головой в сторону.

- Что ж, соседями будем. Добро пожаловать! - гостеприимно сказал Ксан Ксаныч и торжественно пожал руку маленькому трактористу.

Надя вымыла пол, долго и тщательно вытирала его чистой тряпкой. Кажется, она больше всего боялась сейчас остаться без дела. А Ксан Ксаныч вдруг не на шутку встревожился:

- Кончай, Надюша... Перебраться надо сегодня же, верней так-то будет! А то мало ли чего: начальство ненароком передумает или вселится нахрапом какой-нибудь проныра, попробуй потом его выселить...

Он набил печь дровами, запер комнату и спрятал ключ в самый дальний и надежный карман.

- Я побегу за раскладушкой, а ты иди собирай вещи. Сама не надрывайся, я зайду... Сегодня как-нибудь переночуем, а завтра в загс!

Помолодевший от счастья Ксан Ксаныч сорвался с места и пропал в сизых апрельских сумерках. Зараженная его нетерпеньем, Надя быстро пошла по пустынной улице. Но чем ближе к общежитию подходила она, тем короче и нерешительней становился ее шаг, точно сильный встречный ветер мешал ей идти.

Спрямляя дорогу, Надя пересекла пустырь позади Камчатки и вдруг отпрянула назад, спряталась за поленницу дров.

- А северного сияния я так и не видела... - пожаловался голос Тоси.

- Ничего, - пообещал голос Ильи, - на будущий год увидишь!

Ветер раскачивал фонарь на углу улицы, и зыбкое пятно света бежало по грязному апрельскому снегу, выискивая что-то среди осевших сугробов. Вот любопытный пятачок вскарабкался на глухую стену общежития, скользнул вдоль старых почерневших бревен, беспощад" ным прожекторным лучом выхватил на миг из темноты Илью с Тосей, тесно сидящих на заветной завалинке. Тося зажмурилась от яркого света, стала совсем некрасивой и показалась Наде самозванкой, захватившей чье-то чужое место. А Илья смирно сидел рядом с Тосей и так преданно любовался сморщенным ее лицом, будто она была бог весть какой красавицей.

Пятачок побежал вспять - и темнота спрятала от Надиных глаз счастливую парочку.

В этот день в поселке переломилась весна: вечерний морозец попробовал было потягаться с теплым юго-западным ветром, но не совладал с ним и отступил. С крыши общежития падали последние сосульки, апрель бессонно точил сугробы, и если прислушаться, можно было разобрать, как оседал снег - с шорохом и стариковским кряхтеньем. А редкая капель еще не умела тенькать. Капли пулями впивались в ноздреватые сугробы и шуршали там юркими мышатами, разыскивая и пока еще не находя друг дружку.

Тося поймала на лету мокрую сосульку, откусила кончик и протянула Илье:

- Попробуй, сладкая!

Илья послушно захрустел пресной льдинкой.

- Сидим прямо как взрослые! - со смехом сказала Тося.

Ей было так непривычно хорошо сейчас, что невольно хотелось как-то снизить свою радость, чтобы та не слепила ее.

- А мы и есть взрослые, - немного обиженно отозвался Илья. - Хочешь, пойдем завтра и поженимся - и никто нам слова поперек не скажет.

- Ну и семейка получится: Илюшка -¦ муж, Тоська - жена... Умереть со смеху можно!

- Глупая ты еще... - нежно сказал Илья.

- Вот моду взяли: как что не по-ихнему - так дурочкой обзывают. И мама-Вера, и ты... Поищи себе умную!

- Да я ж любя... С тобой все время как на экзамене. Ох и трудная ты!

.- Пойди легкую поищи!

- А мне как раз такая, как ты, и нужна.

- Тогда терпи! - посоветовала Тося.

Илья попытался обнять ее. Она ужом выскользнула из его рук.

- Ишь моду взял! Руки!

- То-ось?..

- Сиди смирно и любуйся моей красотой! Тося хмыкнула, торжествуя полную свою победу. Илья вновь попробовал поцеловать ее.

- Ох и агрессор ты, Илюшка! - сказала Тося, высвобождаясь из его объятий,

- Ну хоть так-то можно? - с великой надеждой в голосе спросил Илья и неуверенно положил руку на Тосино плечо..

Тося подумала-подумала и милостиво разрешила:

- Так можно...

Затаив дыхание слушала Надя их горячий шепот и веселую возню.

Ближний сугроб напитался полой водой, и капли стали тенькать. Сначала каждая капля звенела в свой колокольчик и не догадывалась слиться с соседней каплей. А потом в толще сугроба чисто и певуче пропела струйка, и в соседнем сугробе ей сейчас же отозвалась другая. Они послушали друг дружку, примолкли, и вдруг под спудом снега, пробуя голос, на милом детском языке несмело залопотал первый ручеек. Он тут же замер, придавленный осевшим сугробом, но через минуту зажурчал уже чуть погромче. И снова затих.

Казалось, молодая, только что рожденная из талого снега вода все силилась и никак не могла припомнить, как вела она себя в прежних жидких своих существованиях, еще до того, как стать снегом, когда она низвергалась с заоблачной выси в ливнях, кипела в родниках, пересчитывала камни на перекатах, лениво струилась в степных реках, клокотала в турбинах электростанций, сонно плескалась в озерах, поила потрескавшуюся от засухи землю в оросительных каналах, ревела в морских Ураганах, винтом вздымалась к нему в смерчах и тайфунах, тяжко била в далекий коралловый берег крутой океанской волной...

- Тоже мне, любовь называется! - разочарованно сказал Илья. - Ребята уже невесть что про нас болтают, а я тебя и не целовал ни разу... Узнают - засмеют!

- Чихала я на твоих ребят, - отозвалась Тося.

- И на меня?

- Снова начинаешь, да? - пристыдила Тося. - Ох уж эти мне мужики! Неужели ты без этого самого поцелуя никак не можешь обойтись? Так-таки не можешь? Ты только не притворяйся!

- Чудачка ты! - удивился Илья. - А зачем обходиться?

Тося замялась:

- Все вокруг целуются - так и мы давай наперегонки! Так, что ли, по-твоему?

- Ну конечно! - обрадовался Илья. - А как же иначе? Что-то я тебя не пойму...

- А мы вот давай... не будем, - нетвердо предложила Тося, сама не зная, чего она хочет.

- Придумала!.. - разочарованно буркнул Илья.

- Так ведь страшно же! - доверчиво призналась Тося. - Были чужие, а теперь ни с того ни с сего...

Илья молча снял руку с Тосиного плеча и отодвинулся от нее.

- Уже обиделся? Ох и личность ты!.. Ну ладно, так и быть...

Тося повернулась боком к Илье, зажмурилась и ткнула себя пальцем в щеку, показывая, куда целовать. Илья осторожно коснулся губами ее щеки и вопросительно посмотрел на Тосю. Она все еще сидела с закрытыми глазами: то ли переживала первый свой поцелуй, то ли ждала еще чего-то. Илья решительно обнял Тосю, крепко поцеловал ее в губы и тут же предусмотрительно отшатнулся, предвидя неминуемый нагоняй.

А Тося вдруг засмеялась. Всего ожидал от нее Илья, но лишь не этого смеха, обидного для мужского его самолюбия.

- Чего ты? - хмуро спросил он. Тося замотала головой.

- Не скажу... Никогда не скажу! И не упрашивай. Илья придвинулся к ней:

- Ну, Тось?

- Да стыдно про такое говорить...

- Так ведь мне же, не кому-нибудь.

- Знаешь... я раньше все думала: и как это люди целуются, ведь носы должны мешать... А теперь вижу: ничуть они не мешают!

- Вот детсад! - изумился Илья.

Ему и смешно было немного, что Тося, при всей своей бойкости, на проверку оказалась такой зеленой, и мужскому самолюбию его льстило, что он у нее самый первый, первей некуда, и в то же время Илья как бы укор себе почувствовал в этом Тосином признании. Его кольнула вдруг непривычная, совсем еще не обжитая им зависть к Тосе, к тому, что она только-только начинает взрослую свою жизнь, а он уже поколесил, поколобродил в этой жизни больше, чем надо. Собственная опытность, которой раньше он всегда гордился, обернулась теперь для Ильи грязной своей стороной.

Илья вдруг остро пожалел, что ничего в прошлом нельзя переделать и никогда уже не вычеркнуть ему из своей жизни ни горемычной Анфисы, ни других девчат - лишних, случайных, ничуть ему, если толком разобраться, не нужных. И с Тосей все было бы у него совсем по-другому, если б встретился он с ней в позапрошлом году, когда только что вернулся из армии и местные девчата еще не вешались ему на шею.

Но долго горевать о чем-либо, а тем более о том, чего нельзя уже было исправить, Илья не умел.

- Иди сюда, замерзла небось? - позвал он Тосю строже, чем сам хотел, невольно пряча от нее покаянные мысли.

Он расстегнул свое пальто, полой прикрыл Тосю и снова поцеловал ее, чтобы она поскорей к нему привыкла.

- Ну как, не мешают носы?

- Не мешают!.. Ты только не задавайся. А то ребята как добьются своего от девчонки, так прямо петухами ходят. А нам это обидно, понимаешь?

- Я тебя больше никогда не обижу... - пообещал Илья.

Его подмывало сейчас сказать Тосе что-нибудь красивое и торжественное, на всю жизнь успокоить ее, но нужные слова, как водится, куда-то запропастились. И тогда, чтобы хоть как-то возместить эти несказанные сильные слова, Илья еще раз поцеловал Тосю - некрепко, нежно, в беззащитный уголок губ.

Видит бог, он совсем не хотел обидеть ее братским своим поцелуем, а Тося вдруг заплакала.

- А теперь что? - встревожился Илья.

- Батю вспомнила... - Тося всхлипнула. - Как мне хорошо - я всегда почему-то его вспоминаю. Все думаю: вот не дожил он до этого дня, не радуется сейчас вместе со мной... Он ведь знал только, что у мамы ребенок будет а кто - мальчик или девочка, - так и не успел узнать: погиб на фронте... Не узнал даже, что я родилась, и погиб, обидно-о!..

Илья крепко и бережно обнял Тосю, бессознательно пытаясь оградить ее от всех бед этого древнего, но все еще не до конца правильно устроенного мира. Не умом, а всем существом своим Илья вдруг понял, что он теперь не один, и впервые в жизни к нему пришло сладкое и тревожное чувство своей ответственности за чужую судьбу. Он был теперь в ответе за все, что случится в жизни с Тосей - и сегодня, и завтра, и послезавтра, и через десять лет; дальше заглядывать Илья пока не решался... Ему вдруг горячо захотелось, чтобы Тося никогда не пожалела, что доверилась ему. И для начала, как первый шаг в новой для него жизни, Илья ослабил кольцо своих рук, забоявшись вдруг, что Тосе больно сейчас, но она молчит из глупого девчоночьего упрямства.

И в ответ Тося доверчиво положила голову ему на плечо, немного поелозила, устраиваясь поудобнее, и надолго затихла. Иголки покалывали затекающую руку Ильи, но он сидел неподвижно, как вкопанный, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить Тосин покой. Если он о чем-либо и жалел сейчас - так только о том, что на его долю выпало поначалу такое легкое испытание. Ради Тоси он готов был вытерпеть и не такие муки.

Молодая вода припомнила уже прежнее свое житье-бытье, вошла во вкус и журчала теперь под толщей сугроба все громче и уверенней, час от часу набирая силу и бессонно трудясь для победы весны, наступающей по всему фронту.

Надя осторожно отошла от поленницы, чтобы не вспугнуть чужое счастье.

Никогда не было ничего такого в Надиной жизни! Еще никто так настойчиво не добивался от нее поцелуя, никому он не потребовался на всем белом свете, и сама она никому не была так сильно нужна, как Тося понадобилась Илье. Заплуталось на дальних дорогах женское ее счастье, а теперь, после скорой свадьбы с добрым, но нелюбимым Ксан Ксанычем, и никогда уж не найдет к ней пути.

Угрюмая, нехорошо спокойная, вошла Надя в общежитие, вытащила из-под койки чемодан и стала укладывать вещи.

- Счастливые вы с Ксан Ксанычем! - позавидовала девица с серьгами.

Она переселилась к нашим девчатам, заняла бывшую Анфисину койку и сейчас сидела на ней и, позевывая, накручивала на ночь бигуди.

- Теперь и мы с Сашкой будем требовать квартиру! - объявила Катя, отрываясь от рукоделия. - Есть надежда, осенью дадут...

В комнату быстро вошла Вера. Еще с порога она нетерпеливо глянула на свою койку. Не раздеваясь, шагнула к ней, приподняла подушку, но и там ничего не нашла.

- Кто знает, почта была сегодня? - быстро спросила Вера.

Катя с проказливым любопытством посмотрела на смутившуюся под ее взглядом Веру, но пожалела старшую подругу и ничего не сказала.

Надя вынула из шкафа свое лучшее, давно уже приготовленное для свадьбы платье и вдруг замерла с ним посреди комнаты, будто забыла дорогу к чемодану.

- Что с тобой? - забеспокоилась Вера.

Угрюмая, еще более некрасивая, чем обычно, Надя подошла к раскрытому чемодану, помедлила и опустилась на койку, держа платье на вытянутых руках.

- Надежда, не дури! - попробовала предостеречь ее Вера: кажется, она догадалась уже, что происходит с Надей.

Вбежал Ксан Ксаныч с новенькой, только что купленной сковородкой. Он был все такой же возбужденный и впервые за время своего жениховства позабыл постучать в дверь.

- Надюша, ты еще не готова? - Он подскочил к Наде и бодро помахал сковородкой. - Без очереди достал, алюминиевая, пригодится в семейной жизни.

Ксан Ксаныч пожал Наде руку выше локтя, шепнул: "Раскладушку я уже забросил!" - и вытащил чемодан на середину прохода между койками. Надя невольно подчинилась бурному его натиску и положила свадебное платье в чемодан. Они стали укладывать вещи. Сильные падины руки двигались все тяжелей и непослушней, словно воздух на их пути густел и становился вязким. Ксан Ксаныч искоса присматривался к своей невесте. Он заметил перемену в ней, и эта новая непонятная Надя настораживала и даже пугала его.

Руки их сталкивались над чемоданом, но в глаза друг другу они не смотрели. Надино смятение передалось и Ксан Ксанычу. Он начал было заворачивать сковородку в полотенце с выцветшим петухом, и вдруг пальцы его приостановили свой бег, точно примерзли к семейному алюминию. Надя испуганно глянула на него, глаза их на секунду встретились. Ксан Ксаныч тут же воровато шмыгнул взглядом в сторону и пуще прежнего засуетился со своей сковородкой. А Наде показалось вдруг, что они обманывают не только себя, а и всех людей вокруг. Похоже, они собирались сделать что-то нехорошее и постыдное: нарушить какой-то неписаный, но всем на свете известный человеческий закон.

Надя подурнела еще больше и выпрямилась над чемоданом.

- Девчата... Вера, Катерина и ты, как тебя? - обратилась она к девице с серьгами. - Выйдите на минуту в коридор. Нам с Ксан Ксанычем потолковать надо.

- Всего на одну минуту, - виновато подхватил Ксан Ксаныч. - Мы быстро...

- Вот жизнь пошла! - пожаловалась Катя, направляясь к двери. - Больше в коридоре живем, чем в комнате!

Вслед за Катей двинулась недовольная девица с серьгами. Патроны бигуди воинственно блестели на ее голове, и, по всему видать, ей очень не хотелось выходить в холодный коридор, но она только вчера перебралась в эту комнату, не успела еще прижиться на новом месте и боялась спорить с Тосиными подругами.

Вера заглянула Наде в глаза:

- Ты подумай хорошенько, чтоб потом не жалеть... Хорошенько все обдумай, Надежда!

Надя кивнула, благодаря Веру за дельный совет. Девчата вышли в коридор, и Надя с Ксан Ксанычем остались в комнате вдвоем.

- Ксан Ксаныч, - тихо, но твердо сказала Надя, - обо всем с тобой мы переговорили: куда стол поставить, куда шкаф, а вот про любовь как-то не успели...

- Это точно! - сразу же покаялся в своем упущении Ксан Ксаныч. - Все как-то минуты подходящей не выпадало... Хорошо, что ты напомнила: перед женитьбой всегда про любовь говорят, так уж принято... Как ты, Надюша, насчет любви?

Надя никак не ожидала, что трудный их разговор сразу же обернется против нее, и теперь затравленно глянула на Ксан Ксаныча:

- Я тебя очень уважаю, Ксан Ксаныч... Хороший ты и добрый и... все на свете умеешь делать. Все-все...

Она запнулась и надолго замолчала. Кажется, Надя жалела уже, что затеяла весь этот разговор.

- Значит, не любишь... - догадался Ксан Ксаныч, и руки его сами собой стали снимать Надино полотенце со своей сковородки.

Надя с испугом посмотрела на работящие руки Ксан Ксаныча.

- Постой! Я же привыкла к тебе, и никого на свете больше у меня нету...

- Успокойся, Надюша... - проговорил Ксан Ксаныч таким тоном, точно все, что произошло сейчас, ничуть его не касалось и утешать надо было только одну Надю. Сдается, он не так уж удивился нынешнему внезапному повороту событий, будто все время ожидал этого и в глубине души не очень-то верил в прочность своего счастья.- Ты кого-нибудь полюбила, Надюша?

- Никого я не полюбила, но и с тобой... Уважаю я тебя и привыкла, а вот...

Надя виновато развела руками.

- Что ж, сердцу не прикажешь... Зла на тебя я не держу, это я один во всем виноват, старый дурень. Ишь, чего удумал!..

Он бережно повесил на спинку кровати Надино полотенце с петухом и даже складку расправил. Надя завороженно следила за каждым его движением.

- А ты, Ксан Ксаныч? - с робкой надеждой в голосе спросила она. - Ты сам-то как?.. Любишь меня?.. Хоть немного?

- Я? - переспросил Ксан Ксаныч, выгадывая время.

- Ты, Ксан Ксаныч...

- А как же? - бойко начал было Ксан Ксаныч, но встретился глазами с Надей и прикусил язык. •- Как тебе сказать...

Он съежился, втянул голову в плечи, как бы говоря: "А кто ж его знает?"

- Я думала: хоть ты... - разочарованно сказала Надя. - Как же мы жить будем? Другие любят, а мы... так?.. Просто так?

- Успокойся, Надюша... Вообще-то живут и без любви, но с любовью, кто ж спорит, лучше. Для семейной жизни, я так понимаю, любовь вроде цемента: крепче как-то получается!.. Но я тебя и так не брошу, ты не сомневайся... Опять же: комната... Может быть, попробуем, Надюша? Живут же люди... - Ксан Ксаныч оглянулся на дверь. - Еще не поздно, Надюша, как ты скажешь - так и будет. Решай, а то девочкам в коридоре холодно...

Надю до слез тронуло, что даже в такую минуту добрый Ксан Ксаныч подумал о других.

- А может, ты бы решил? - попыталась она переложить ответственность за будущее на своего жениха.

Ксан Ксаныч строго покачал головой.

-Нет, - с неожиданной твердостью сказал он, - ты должна решать: в семейной жизни женщина - председатель... Ну, Надюша?

Надя отвернулась к слепому темному окну. Тишина затопила комнату. На нижнем складе коротко вскрикнул паровоз и тут же замолк. Лишь ходики, отремонтированные Ксан Ксанычем, громко и беспечно стучали на стене.

Сразу постаревший и вроде даже ставший меньше ростом, Ксан Ксаныч побрел к двери, забыто держа сковородку в вытянутой руке. '

- Ксан Ксаныч, прости, что опозорила перед людьми, - тихо сказала Надя ему в спину. - Я и сама не знала, что так получится...

- Ничего, Надюша, как-нибудь переживу, - отозвался, не оборачиваясь, Ксан Ксаныч.

У порога он остановился, в остатний раз обежал глазами комнату, прощаясь со всей своей несостоявшейся семейной жизнью.

- Не отстают? - совсем некстати спросил Ксан Ксаныч, покосившись на ходики. - А табуретку, Надюша, возьми себе... На память... Понадобится - я еще сделаю.

Ксан Ксаныч скованно взмахнул рукой в сторону знаменитой своей табуретки с дырочкой, заметил сковородку в руке и сунул ее на угол плиты.

- Интересно, кому теперь наша комната достанется? - вслух подумал он напоследок и вышел, тихонько, прикрыв за собой дверь.

Вбежали озябшие девчата, окружили Надю.

- Вот всегда она так! - возмутилась Катя. - Целый год тянула - и нате... Как подруга подруге: и на что ты, Надька, со своими данными надеешься?

- Ведь теперь тебе мужика не найти! - подхватила девица с серьгами.

- Ну, один-то мужик всегда со мной...

Надя невесело усмехнулась и кивнула на топор, стоящий в углу возле печки.

По тихой ночной улице поселка шла поредевшая ватага во главе с Филей. Длинномер сорвал с крыши сосульку и бросил ее в раскрытую форточку чуркинского дома. А Мерзлявый схватил с крыльца забытые детские саночки и швырнул их в колодец.

Филя досадливо поморщился и с тоской подумал: "И чего бы такое сотворить?"