Кодификация от Екатерины II до Николая I

 

Непосредственно вслед за прекращением существования Елизаветинской законодательной комиссии начала свою деятельность получившая такую громкую известность законодательная комиссия 1767 г., выделяющаяся из всего ряда законодательных комиссий как по своим задачам, так и по своему составу. 14 декабря 1766 г. имп. Екатерина II издала манифест, которым созывала народных представителей в комиссию для составления нового Уложения, долженствовавшую собраться в Москве в 1767 году. В манифесте излагались мотивы, вследствие которых императрица решилась на подобное предприятие. Среди них на первом плане было "великое помешательство в правосудии", происходившее, по мнению императрицы, отчасти вследствие "недостатка на многие случаи узаконений", отчасти вследствие "великого числа оных, по разным временам выданных". Другими поводами были: "несовершенное различие между непременными и временными законами", существовавшее в области законодательства, "а паче всего, что чрез долгое время и частые перемены разум, в котором прежние гражданские узаконения составлены были, ныне многим совсем неизвестен сделался", кроме того, "страстные толки часто затмевали разум многих законов"; наконец, "умножила еще затруднения разница тогдашних времен и обычаев, несходных вовсе с нынешними". Чтобы уничтожить подобный порядок вещей, тем более что, по словам Екатерины II, ее первым желанием всегда было видеть свой народ "столь счастливым и довольным, сколь далеко человеческое счастье и довольствие может на сей земле простираться", и чтоб узнать нужды и недостатки народа, императрица решила учредить законодательную комиссию с целью составления нового Уложения и созвать для этого депутатов как от сословий, так и от государственных учреждений.

Одновременно с манифестом были изданы особые приложения к нему, так называемые положения касательно выборов, или обряд выборов. На основании его в комиссию созывались депутаты от следующих сословий: дворян, горожан, казаков, свободных крестьян и некочующих инородцев, причем дворяне посылали депутата от каждого уезда, горожане от каждого города, крестьяне от каждой провинции, инородцы от каждого племени, также по одному от провинции. Что касается до казаков, то определение числа их депутатов было возложено на казацкое начальство. Выборы среди дворян и горожан должны были быть одностепенные*(114), а среди крестьян трехстепенные (каждый погост избирал особого поверенного, из среды которых избирался уездный поверенный, которые, в свою очередь, избирали из своей среды депутата от провинции). Участие в дворянских выборах могли принять только дворяне, владевшие в пределах уезда имением и достигшие 25-летнего возраста. Даже женщины имели право письменно подать свой голос. Выборам депутата должны были предшествовать выборы предводителя дворянства (из дворян, достигших 30-летнего возраста), под руководством которого и происходило избрание депутата. Участие в городских выборах могли принять только домовладельцы, причем предварительно избирался городской голова, а затем уже под его руководством и депутат. Участие в крестьянских выборах могли принять только крестьяне, владевшие домом или землей в пределах погоста, причем депутат обязательно должен был быть женат и иметь детей. Возраст для депутатов всех сословий был определен - не менее 25 лет, а для крестьян - не менее 30 лет. Депутатам императрица предоставила следующие права: они навсегда освобождались от смертной казни, пыток, телесного наказания и конфискации имущества, и всякое преступление против них каралось очень строго.

Таким образом, в обряде, прежде всего, бросается в глаза одна странность - это исключение из присылки депутатов целого сословия, занимавшего, однако, далеко не последнее место в государстве и сравнительно еще так недавно обладавшего громадным влиянием в области государственного управления. Я говорю о духовенстве, совершенно отсутствовавшем в комиссии, так как депутаты его не были приглашены правительством. Подобный странный факт исключения целого сословия из участия в законодательных работах объясняется поклонением Екатерины II энциклопедистам и в особенности Вольтеру и вполне согласуется с направлением философской мысли XVIII ст., адепткой которой считала себя Екатерина II. Но хотя духовенство и было исключено из состава комиссии, однако, несмотря на это, оно постаралось косвенно, окольными путями проникнуть в нее, главным образом, путем влияния на избрание городских депутатов и на составление городских наказов*(115).

Другая странность, бросающаяся в глаза при обзоре обряда выборов, заключается в том, что в отношении присылки депутатов все города были уравнены между собой. Таким образом, такие большие города, как Петербург и Москва, посылали по одному депутату наравне с каким-нибудь Волоколамском или Новоржевом. Мало того, раз была признана система сословности выборов, то она должна была быть проведена последовательно, что, однако, не видно из обряда выборов. Так, во многих городах городские жители из торгово-промышленного класса разделялись на различные категории с особыми правами и обязанностями; кроме того, в состав городского населения de facto входили дворяне, духовные лица, приказные служители и крестьяне, между тем, обряд совершенно игнорирует эти общественные классы, говоря о городском населении как о чем-то сплоченном и цельном*(116). Так, по ст. 5 обряда избирательным правом в городе пользуется всякий "хозяин, действительно дом или дом и торг, или дом и ремесло, или дом и промысел в том городе имеющий". Этой статьей сословное начало относительно городских выборов было заменено всесословным: владением недвижимой собственностью, домом, т.е. имущественным цензом*(117). Подобное отступление от сословного начала дало во многих городах (напр., в столицах) весьма важные отрицательные результаты, сведя представительство интересов городского промышленного населения почти к нулю. Так, депутатом Петербурга был избран генерал-поручик граф Алексей Орлов, депутатом Москвы - генерал-аншеф князь Голицын. Очевидно, что эти люди не могли быть представителями интересов купцов и мещан, составлявших, согласно с действующим в то время законодательством, городское население. С другой стороны, участие знати в составлении столичных наказов должно было самым печальным образом отразиться на содержании последних. И действительно, оба наказа отличаются, с одной стороны, крайней бесцветностью, а с другой, воззрениями и просьбами, прямо противоречащими интересам городского торгово-промышленного класса*(118).

Если мы обратимся к производству выборов среди крестьян, то и здесь увидим несовершенство обряда. Так, он предписывает каждой провинции прислать по одному депутату от однодворцев, старых служб служилых людей, пахотных солдат, ясачных и черносошных крестьян. Между тем, по верному замечанию проф. Сергеевича, сельские жители времен Екатерины II далеко не разделялись только на эти разряды, деление их было более дробное. Так, существовали еще посессионные крестьяне, половники, экономические крестьяне и др., которые, будучи игнорируемы обрядом, тем самым были лишены представительства своих интересов в комиссии*(119).

Кроме сословных депутатов, как было уже сказано, императрица пригласила в комиссию еще депутатов от государственных учреждений. Таким образом, Сенат, Синод, коллегии и канцелярии должны были прислать по одному депутату. Чем было мотивировано подобное решение, неизвестно, но нужно думать, что, по всей вероятности, тем, чтобы комиссия имела возможность выслушать людей, компетентных в деле применения законов.

Всех учреждений, пославших депутатов и снабдивших их наказами, было 28. Всех же депутатов, явившихся в комиссию, было 564. Из них правительственных депутатов было 28, дворянских - 161, городских - 208, казацких - 54, крестьянских - 79 и иноверческих - 34. Из этого перечисления видно, что наибольший процент общего числа депутатов составляли городские депутаты, именно 39%, за ними следовали дворянские - 30% и, наконец, депутаты земледельческого населения - 14%. Произошло это, во-первых, потому, что число городов при Екатерине II доходило до 250, из которых каждый посылал по одному депутату, а некоторые даже больше (напр., Астрахань, Тула и др.). Во-вторых, получили право представительства только одни свободные крестьяне, вследствие чего вся масса закрепощенного крестьянства не была представлена. В-третьих, избирательным округом для сельского населения была принята гораздо более крупная единица, чем для двух других сословий. Дворяне посылали депутатов от каждого уезда, горожане от каждого города, сельское же население от целой провинции, заключавшей в себе несколько городов и уездов. Уж в силу одного этого представителей сельского населения должно было быть меньше*(120). Наконец, в-четвертых, по смыслу обряда выборов, сельское население даже не было обязано присылать депутатов. Ему только было предоставлено право, которым оно могло и не пользоваться. Этим объясняется тот факт, что число городских депутатов значительно превышало число дворянских и земледельческих и что в таком крестьянском государстве, как Россия, число крестьянских депутатов было столь незначительно. Таким образом, представительство распределялось в высшей степени неравномерно, как, во-первых, между отдельными сословными группами избирателей, так и, во-вторых, в среде каждой группы, ввиду того, что все избирательные округа без всякой соразмерности с числом их населения посылали по одному депутату*(121).

Что касается до числа наказов, представленных депутатами, то оно значительно превышает число самих депутатов. Это объясняется тем, что многие депутаты (в особенности крестьянские) привезли с собой по нескольку наказов. Так, дворянских наказов имеется 165 (все они изданы Русск. Истор. Общ.), депутатов же было 161, городских наказов имеется 210, депутатов же было 208, цифра всех крестьянских наказов (с казацкими и иноверческими) доходит до 1066, в то время как депутатов (крестьянских, казацких и иноверческих) было только 167. Достаточно сказать, что депутат крестьян Архангельской провинции Чупров привез с собой 195 наказов. В двух других провинциях Архангельской губернии, которые послали также по одному депутату, был составлен еще 241 наказ. Объясняется подобное огромное количество крестьянских наказов тем, что депутаты привезли с собой не только одни провинциальные наказы, долженствовавшие быть сводами погостных, но и захватили последние. Сплошь и рядом мы вовсе даже и не встречаем вышеназванных сводов, которые просто заменяются погостными наказами, прикрепленными один к другому. Неудивительно после этого, что число крестьянских наказов в десять раз более числа крестьянских депутатов и что в сравнении с ними число дворянских и городских наказов крайне ничтожно.

Депутатские наказы являются весьма важными документами в области русской истории, так как, содержа в себе изложение нужд, желаний и стремлений, а также общественных и политических идеалов сословий, они дают нам возможность составить полную картину внутреннего состояния России в середине XVIII ст. Анализ содержания дворянских и городских наказов произведен мною в моем исследовании о законодательных комиссиях в России*(122).

Депутаты, как было предписано манифестом 14 декабря 1766 г., должны были прибыть в Москву через полгода со дня обнародования его в каждом месте и явиться в Сенат. Здесь они, по мере того, как приезжали, представляли свои полномочия и, кроме того, имена их вносились в особые списки по губерниям. Когда депутаты собрались в Москве в достаточном числе, тогда был издан на имя Сената указ, предписавший открыть заседание комиссии 30 июля. Действительно, этого числа заседания комиссии в присутствии самой императрицы были открыты генерал-прокурором кн. Вяземским, произнесшим соответствующую случаю речь, во время которой императрица вручила ему три весьма важных документа, а именно: Наказ, Обряд управления комиссией и Генерал-прокурорский наказ.

Автором Наказа была сама Екатерина. Вот что писала она, между прочим, в рассказе о первых годах своего царствования: "я начала читать, а потом писать Наказ комиссии Уложения. Два года я читала и писала, не говоря о том полтора года ни слова, последуя единственно уму и сердцу своему с ревностнейшим желанием пользы, чести и счастья империи, и чтобы довести до высшей степени благополучия всякого рода живущих в ней, как всех вообще, так и каждого особенно. Предуспев, по мнению моему, довольно в сей работе, я начала казать по частям статьи, мною заготовленные, людям разным, всякому по его способности, и между прочим князю Орлову и графу Никите Панину. Сей последний мне сказал: "се sont des axiomes a renveser des murailles". Князь Орлов цены не ставил моей работе и требовал часто, чтоб тому или другому оную показать. Но я более одного листа или двух не показывала вдруг... В Москве, где, быв в Коломенском дворце, назначила я разных персон, весьма разномыслящих, дабы выслушать заготовленный Наказ. Тут при каждой статье родились прения. Я дала им волю чернить и вымарать все, что хотели. Они более половины того, что написано было мною, помарали, и остался Наказ, яко оный напечатан". Из других источников мы знаем о многих замечаниях, сделанных разными лицами на труд императрицы. Так, до нас дошли любопытные замечания поэта Сумарокова и ответы на них Екатерины. Сумароков был большой противник идей, положенных в основу Наказа, и высказывался в крайне консервативном направлении. Наконец, до нас дошел отрывок из черновой рукописи Наказа, касающийся крепостных крестьян, благодаря которому можно судить о различии, существующем между первоначальной редакцией и печатным изданием Наказа. В первоначальном проекте статьи о крепостных крестьянах занимали весьма видное место, в печатной же редакции они почти совершенно исчезли, очевидно, под влиянием лиц, окружавших Екатерину и враждебно относившихся ко многим ее предначертаниям.

Наказ, собственно, не есть оригинальное произведение; большая часть его содержания заимствована из сочинения Монтескье "О духе законов", сочинения Беккариа "О преступлениях и наказаниях", сочинения Бильфельда "Политические наставления", сочинений Юсти, Кенэ и др. Так, из 655 статей Наказа с двумя дополнениями к нему 108 заимствованы из сочинения Беккариа и около 300 - из Монтескье. К ним необходимо прибавить еще около 70 статей (по подсчету г. Чечулина), заимствованных из других источников. Заимствования сделаны или в виде буквального перевода с сохранением порядка самого подлинника, каковы заимствования из Беккариа, или в виде компиляции, не державшейся расположения предметов подлинника, но с сохранением языка, каковы заимствования из Монтескье*(123). Сочинение последнего, по словам самой Екатерины, являлось для нее молитвенником или настольной книгой государей, вот почему множество идей, высказанных в Наказе, прямо заимствовано оттуда. Впрочем, Екатерина этого и не скрывала. Так, она сама говорит в одном из своих писем к Даламберу: "Вы увидите из Наказа, как там на пользу моей империи я обобрала президента Монтескье, не называя его. Надеюсь, что, если бы он с того света увидел меня работающей, то простил бы эту литературную кражу во благо двадцати миллионов людей, которое из того должно последовать. Он слишком любил человечество, чтобы поставить мне это в вину. Его книга служит мне молитвенником. Вот образчик судьбы, которой подвергаются книги гениальных людей: они служат для благосостояния человечества".

Точно так же в письме к Фридриху II Екатерина писала: "Ваше Величество не найдет там ничего нового, ничего неизвестного для себя; Вы увидите, что я поступила, как ворона басни, сделавшая себе платье из павлиньих перьев. Во всей части - моего труда только распределение предметов по статьям и в разных местах то строчка, то слово; если бы собрали все, прибавленное туда мной, я не думаю, что вышло бы свыше двух, трех листов. Большая часть извлечена из "Духа законов" президента Монтескье и из сочинения "О преступлениях и наказаниях" маркиза Беккария". Однако, несмотря на подобный отзыв самой императрицы о своем труде, утверждать, будто Наказ есть не что иное, как перифраз "Духа законов", значит, как еще заметил г. Щебальский*(124), признаваться в весьма поверхностном знакомстве с обоими этими произведениями. Действительно, многие мысли Монтескье значительно модифицируются императрицей, отчасти сознательно, отчасти бессознательно. Так, примером сознательной модификации может служить разрешение вопроса о форме правления. Как известно, Монтескье относился отрицательно к абсолютизму и считал его в некоторых случаях необходимым только за невозможностью иной формы правления. Напротив, Наказ в этом пункте совершенно расходится с французским философом, так как считает абсолютную форму правления лучшей из всех других форм. Затем, говоря о падении государств, императрица высказывает следующую мысль: "государи должны довольствоваться главным надзиранием, одним только им приличным", а не стремиться "всем беспосредственно управлять и привлекать к себе все дела, долженствующие управляться установлением разных правительств". Таким образом, в этом месте Наказа (заимствованным из Монтескье) высказана, однако, мысль, которую впоследствии так развил Бенжамен Констан, сделавший поправку к теории разделения властей Монтескье. Как известно, по теории Констана, всех властей в государстве не три, но четыре, причем последняя, т.е. королевская, власть, стоя, так сказать, выше законодательной, исполнительной и судебной власти, должна надзирать за ними и умерять их, не вмешиваясь в детали управления. То же, хотя, конечно, в крайне общих выражениях, говорит и Наказ. По его словам, единственное назначение государя состоит не в непосредственном управлении государством, а в главном надзоре за действиями посредствующих властей (правительств), в руках которых и должно находиться управление. Таким образом, и в этом случае императрица не пошла следом за Монтескье, хотя и заимствовала названное место у него, но придала ему иное значение и иной смысл, чем оно имело в сочинении французского мыслителя, главная ошибка которого заключалась в разделении единой по своей природе верховной власти на три, вполне самостоятельные и почти не связанные друг с другом, власти. Наконец, весьма любопытный пример модификации идей Монтескье приводит проф. Тарановский*(125). Как известно, автор "Духа законов", говоря о монархии, имел в виду сословную монархию, в которой политические права сословий, в частности, дворянства и духовенства, должны были играть роль естественного противовеса власти короля. Сословные группы, обладающие политическими привилегиями, являются, по мнению Монтескье, посредствующими властями, наличность которых образует природу монархии. Эту точку зрения Монтескье и выразил в словах: "законы основные предполагают малые протоки, через которые изливается власть монарха". Екатерина заимствует это место в Наказ, но путем введения в него нескольких слов совершенно извращает его смысл. Дело в том, что после слова "протоки" она вставляет слова: "сиречь правительства" - "s'est a dire des tribunaux". Таким образом, посредствующими властями являются по Наказу уже не привилегированные сословные группы, ограничивающие власть монарха, а правительственные (бюрократические) учреждения, вполне зависимые от него.

До сих пор мы говорили о сознательной модификации идей Монтескье. Приведем теперь пример бессознательной модификации. Говоря о свободе, Наказ пытается дать ей определение, причем оказывается, что дает два определения, совершенно несходные между собой и совершенно непримиренные друг с другом. На основании одного определения свобода есть право делать все то, что дозволено законами (ст. 38), на основании другого - свобода есть спокойствие духа, присущее каждому гражданину вследствие сознания им своей безопасности, гарантированной ему законом (ст. 39). Объясняется это тем, что императрица, заимствуя названное место у Монтескье, неверно передала его. Монтескье знает два вида свободы: личную и политическую. Первую он определяет как спокойствие духа каждого гражданина, происходящее вследствие сознания своей безопасности, вторую как право совершать все то, что не запрещено законами. Императрица же, смешав оба вида свободы в один вид политической (государственной) свободы и игнорируя другой вид личной свободы, заимствовала, однако, оба определения, применив их к понятию одной политической свободы. Отсюда - двоякое определение этой последней, имеющее место в Наказе*(126).

Цель Наказа - быть инструкцией при составлении нового Уложения, хотя и сама императрица, и депутаты смотрели на него так же, как и на источник Уложения. Однако, несмотря на это, Наказ не был законом. "Я запретила на оный инако взирать, - пишет Екатерина, - как единственно он есть, то есть правила, на которых основать можно мнения, но не яко закон, и для того по делам не выписывать, яко закон, но мнение основать на оном дозволено"*(127).

Наказ начинается молитвой: "Господи, Боже мой, вонми и вразуми мя, да сотворю суд людям Твоим по закону святому Твоему судити в правду". Он вместе с двумя дополнениями, изданными впоследствии, уже во время заседания комиссии, состоит из вступления, заключения, названного окончанием, и 655 статей (526 статей Наказа и 129 статей двух дополнений к нему), размещенных в 22 главах. При рассмотрении содержания Наказа нельзя не заметить, что оно, в сущности, распадается на четыре отдела: в первом отделе содержатся статьи, касающиеся государственного права, во втором - гражданского, в третьем - уголовного и в четвертом - судопроизводства. Кроме того, можно еще выделить пятый отдел, в который войдут те статьи, содержание которых касается предметов, не вошедших ни в один из перечисленных отделов, напр., статьи о воспитании.

Большая часть Наказа писана императрицей на французском языке и только незначительная часть - на русском*(128), как это видно из подлинной рукописи названного памятника, хранящейся в особом ковчеге в малом конференц-зале Академии Наук*(129).

Вскоре, по своем выходе, Наказ был переведен на языки: латинский, немецкий, английский, голландский, итальянский, польский и греческий. На некоторых из них (напр., на французском, немецком и итальянском) он выдержал несколько изданий*(130). Таким образом, сделавшись доступным народам Западной Европы, он всюду произвел сильную сенсацию и доставил большую популярность императрице*(131). Второй памятник, изданный императрицей для комиссии и врученный ею генерал-прокурору, был "Обряд управления комиссией". Под ним следует понимать совокупность правил, определяющих внешний распорядок и делопроизводство в комиссии, т.е., иначе говоря, устав комиссии. На основании его заседания последней распадались на заседания большой и на заседания частных комиссий. Из этих последних три: дирекционная, экспедиционная и комиссия для разбора депутатских наказов - установлялись в самом Обряде. Обязанность дирекционной комиссии заключалась в надзоре за деятельностью всех частных комиссий, в силу чего последние должны были представлять ей результаты своих трудов с целью разрешения вопроса о том, согласны ли они с правилами Наказа, нет ли несходства между их частями и все ли части приведены "к одному концу", т.е. "к сохранению целости империи чрез добронравие, народное благополучие и человеколюбивые законы, из чего последует любовь, верность и послушание к государю". С этой же целью каждая частная комиссия должна была еженедельно представлять в дирекционную комиссию "краткую меморию" с указанием в ней на то, что было сделано в комиссии в течение недели. Кроме того, на дирекционную комиссию была возложена обязанность открывать, по мере надобности, новые частные комиссии для разработки отдельных проектов по разным отраслям права, причем члены этих комиссий избирались большой комиссией, но не более пяти человек в каждую*(132). Функции экспедиционной комиссии заключались в надзоре за тем, чтобы труды комиссии излагались "по правилам языка и слога", т.е. в рассмотрении проектов с чисто редакционной стороны*(133). Комиссия для разбора депутатских наказов должна была разбирать эти последние и составить особые своды и выписки из наказов. Предметы занятий прочих комиссий были распределены позднее, и число их, с включением трех названных, протиралось до 19-ти.

Здесь прежде всего является вопрос: в каком отношении стояли частные комиссии к большой, вопрос весьма важный, так как от такого или иного разрешения его зависели успех или неуспех всего предприятия по составлению нового Уложения. По Обряду управления комиссией большая комиссия не составляла проектов законов, так как это было делом частных комиссий, каждой по ее специальности. Большая только рассматривала проекты, вносившиеся в нее из частных, и исправляла их. Первый вопрос, который возникает здесь, состоит в следующем: частные комиссии, вырабатывая проекты отдельных законоположений, действовали по указаниям большой или независимо от этих указаний? Профессор Сергеевич*(134) вполне основательно заметил, что Обряд управления отвечает на этот вопрос: и "да" и "нет". Дело в том, что частные комиссии, как и большая, в своих постановлениях должны были руководиться Наказом императрицы, депутатскими наказами и действующими законами. Но Наказ далеко не заключал в себе определенных правил по всем вопросам права. Ввиду этого Обряд управления предписывает большой комиссии подавать свое мнение, "которому примеру по государственному положению удобнее следовать", и этому мнению дирекционная комиссия и все частные должны были следовать. В данном случае большая комиссия дает направление работам частных, которому они обязаны подчиниться.

Совсем другие последствия соединяет Обряд управления с мнениями большой комиссии, высказанными по поводу депутатских наказов и действующих законов. Эти мнения служат частным комиссиям не в виде инструкций, а только для соображений. Они не имеют обязательной силы для частных комиссий. Конечно, частная комиссия, ввиду того, что составленный ею проект поступит на рассмотрение большой, не может совершенно игнорировать ее мнения. Но раз по правилу мнения большой комиссии не связывают частных, эти последние имеют право рассчитывать, что большая комиссия может и изменить свое мнение, выслушав их представления. Таким образом, борьба большой комиссии с частными возведена здесь в общее правило. Трудно объяснить, что заставило императрицу прийти к таким, совершенно разным, выводам в двух совершенно подобных случаях. Но не может подлежать сомнению, справедливо замечает профессор Сергеевич, что нельзя было придумать правила, более вредного для успешного исхода деятельности комиссии, как это последнее. Если даже "согласные" (единогласные) мнения большой комиссии не обязательны для пяти членов частной, то зачем же ей терять труд и время для выработки каких-либо общих положений, никого не связывающих? Объяснение подобной непоследовательности, по мнению профессора Сергеевича, надо искать в той поспешности, с которой велось все дело приготовительных работ самой императрицей, и в недостаточно обстоятельном знакомстве ее со сложными вопросами законодательства.

Общее управление всей комиссией и председательство на ее заседаниях возлагались по Обряду на особое лицо, носившее название маршала. Он избирался собранием и утверждался императрицей. Ему во многих отношениях должен был помогать генерал-прокурор, имевший большое влияние на дела комиссии*(135). Для ведения журналов или дневных записок назначались особые чиновники, находившиеся под наблюдением так называемого директора. Императрица придавала большое значение дневным запискам, главным образом ввиду того, "чтобы будущие времена имели верную записку сего важного производства (т.е. действий комиссии) и судить могли о умоначертании сего века". Этим объясняется наличность в Обряде многих правил касательно составления записок. Обряд оканчивается своего рода инструкцией маршалу, относительно председательствования в комиссии, порядка прений, возбуждения вопросов, голосования, поведения депутатов во время заседаний и т.п.

Существенным недостатком Обряда является крайняя сложность делопроизводства комиссии, что, конечно, должно было отразиться весьма печально на деятельности этой последней. Уже в большой комиссии мы встречаемся с этой сложностью. Так, хотя дела в ней должны были решаться по большинству голосов, но все же маршалу вменяется в обязанность стараться достигать единогласия, для чего после подачи голосов он должен давать собранию "еще несколько времени на соглашение". После этого собрание опять приступает к голосованию (словами: да и нет), за которым следует еще баллотировка шарами. Итак, для разрешения каждого вопроса, касающегося так называемых "решительных положений", по Обряду, требуются три голосования. Постановленное таким образом решение может быть передано в дирекционную комиссию для направления в одну из частных, причем дирекционная комиссия прилагает к нему свое "рассуждение"*(136). Частная комиссия вновь пересматривает решение большой и высказывает свое мнение. Затем она приглашает к себе на заседание членов тех правительственных учреждений, до компетенции которых рассматриваемое дело касается, и передает его им на обсуждение. Последние, по прошествии двух недель, обязываются прислать свои отзывы, снова подвергающиеся обсуждению в комиссии, причем она может с ними и не согласиться, указав на причины этого несогласия. Из частной комиссии проект поступает в экспедиционную, где рассматривается со стороны редакционной, а оттуда уже снова в дирекционную, где опять подвергается обсуждению по существу. Дирекционная комиссия может его совсем переделать. После этого он вносится в большую комиссию, где подвергается новому рассмотрению и, наконец, голосованию. Такая сложная процедура решения дел, конечно, не могла благоприятствовать скорому и успешному составлению проекта нового Уложения.

Третий документ, изданный императрицей для комиссии, это - генерал-прокурорский Наказ, являющийся не чем иным, как инструкцией генерал-прокурору, сообразно с которой он должен был действовать во время составления Уложения. Наказ начинается предписанием генерал-прокурору смотреть за тем, "чтобы противного разуму, в пунктах наставления содержащемуся, комиссией ничего сочинено не было, и чтоб разум и слова наставления не были обращены во вред отечеству". Далее Наказ излагает понятия о правах "в научном отношении". В нем объясняются права: божественное или святой веры, церковное, естественное, народное, государственное общее и особенное, завоевания, гражданское, домашнее или семейное. Наказ заканчивается предписанием генерал-прокурору "определить к себе четырех знающих юриспрудентов, которые могли бы разбирать и объяснять встречающиеся по его ведомству случаи и кажущиеся в законах противоречия". В трудных же случаях или при разногласии между этими "законоведцами" генерал-прокурору было предоставлено право требовать мнения университета, Академии Наук и "юриспрудентского" класса кадетского корпуса.

Кроме перечисленных памятников, императрица издала еще четвертый документ, долженствовавший регулировать занятия комиссии по составлению нового Уложения. Мы говорим о Начертании о приведении к окончанию комиссии по составлению проекта нового Уложения, изданном 8 апреля 1768 года, т.е. несколько месяцев спустя после открытия заседаний комиссии. Начертание заключает в себе теоретическое изложение государственного устройства и управления. Приняв в основание правило Наказа: "мы должны делать друг другу добро, сколько возможно" и выводя из этого, что "всякий благонамеренный человек будет желать видеть свое отечество на высшей степени благополучия, а согражданина - охраняемого законами", Начертание определяет двойственное отношение каждого человека: 1) к государству и 2) к согражданам. Поэтому и труды комиссии должны были делиться на две части, из которых содержание одной должно было касаться права общего, а содержание другой - права особенного.

Предметом первой части является сохранение целости, доброго порядка и тишины государства, что не может быть достигнуто без существования верховной власти. Последняя разделяется на три части (точка зрения Монтескье): законодательную, защитительную (судебную) и совершительную (исполнительную). Посредствующим звеном между верховной властью и гражданами являются "власти средние, подчиненные", зависящие от верховной власти и составляющие существо управления. Для большего порядка в государственном управлении необходимо разделить государство на "части", т.е. на наместничества или губернии, последние - на области или провинции, а эти последние - на уезды. Каждый уезд предполагает существование города. Для подобного территориального подразделения государства необходимо учредить комиссию под названием комиссии о порядке государства в силе общего права. Для устройства городов и для водворения в них наибольшего благосостояния необходимо учредить особую комиссию о городах. "По основании сего приступа (т.е. введения) к порядку государства, - говорит императрица, - остается еще шесть предметов, касающихся до права общего, а именно: 1) о связи гражданских законов с духовными, 2) об установлении правосудия вообще, т.е. судоустройства, судопроизводства и законов о преступлениях, 3) об управлении воинском, 4) об управлении нравов или о полиции благочиния, 5) об устроении полезного или полиции благосостояния и 6) о государственном строительстве или камерном управлении".

Правом особенным называется совокупность тех "узаконений и установлений, которые каждому гражданину, живущему с прочими в обществе, как в рассуждении его самого, так и в рассуждении его имения и обязательств, приносят пользу и безопасность". Вот почему эта часть права имеет своим предметом лица, вещи и обязательства. Лица состоят из разных степеней или родов: дворянства, среднего и низшего. Независимо от определения прав и преимуществ, принадлежащих каждому из этих родов, здесь же должны рассматриваться установления, относящиеся до лиц, а именно: о супружестве, об отношениях родителей и детей и об опеке. Что касается до права над вещами, то под ним понимается право, в силу которого "каждый член общества гражданского" рассматривается как собственник "над имениями, справедливо приобретенными". Имущества могут быть движимые и недвижимые. Сюда же относятся и узаконения о наследстве, о разделе имуществ и о завещаниях. Что касается до обязательств, то их Начертание определяет как "союзы, в силу которых для одного лица создается право на действие другого обязанного лица".